Ты! Бесхарактерный, безнравственный, безбожный,
Самолюбивый, злой, но слабый человек;
В тебе одном весь отразился век,
Век нынешний, блестящий, но ничтожный.
М.Лермонтов. «Маскарад»
Вот так живешь много лет с женщиной, которая казалась тебе когда-то самой лучшей, самой желанной и чьей любви ты добивался в юности ценой безумных подвигов и бесконечных глупостей. И вдруг вся еда, которую она готовит, становится невкусной. Любые ее слова раздражают, а малейшие придирки готовы вывести из себя. Не остается общих интересов, нет больше общих тем для приятных душевных разговоров по ночам. Я уж не говорю про постель. Это не постель – это кладбище! А ведь с женой иногда еще положено и спать. Но от ее храпа ты готов застрелиться прямо сию секунду. И у тебя нет ни малейшего желания прикасаться к ней. Бесчувственное, холодное существо отдается молча раз в полгода, ни разу не вскрикнув от любви и экстаза, практически не целуя тебя в губы. Да и сам ты не больно-то стремишься ее поцеловать, потому что боишься невзначай почувствовать дурной запах изо рта. Особенно утром. Конечно, ты никогда не скажешь этой женщине: пойдем со мной в рай, будем ходить голыми и наслаждаться мудростью Создателя. Она же поднимет тебя на смех и скажет: как так можно? Зачем ходить голой в раю, если для нее тело и сексуальная жизнь – ненужное, бессмысленное излишество. Она прекрасно живет без эротики, словно закутанная в сто одежек матрешка. Ты с удивлением подумаешь про себя – как тебя угораздило жениться на этом странном бесполом и бесчувственном существе? Какое она имеет отношение к твоей жизни? Но дело уже сделано, давно растут дети, и ты вынужден тянуть лямку, изображая благородного отца семейства. От тоски попытаешься сбежать на зимнюю рыбалку, чтобы окончательно отморозить яйца, или попрешься в глухую тайгу на охоту (кому что больше нравится). Но после того как несколько раз провалишься под лед или тебя едва не сожрут одуревшие с голодухи волки, ты вернешься домой и все равно не будешь знать, о чем с ней поговорить. От дикой усталости и неудовлетворенности опрокинешь на кухне стакан гнусной водки, даже не закусывая. Причем сделаешь это, как обычно, молча, лишь бы она не успела начать о чем-нибудь расспрашивать. Но, на самом деле, ей давно безразличны твои приключения, а волнует лишь твоя зарплата. И только она еще способна хоть как-то ее возбуждать. Поэтому по привычке включишь телевизор и будешь пялиться с выпученными глазами, словно даун на обложку порножурнала, а затем тихо заснешь под вечерние новости, будто только что выпил снотворного. Утром проснешься, когда от ее храпа будут дребезжать оконные стекла в доме напротив и подумаешь про себя: «и зачем мне такое существование? Нужно хоть что-то изменить в этой гребаной жизни!»
Душа на секунду воспарит, окрыленная надеждой, но очень скоро сознание собственного бессилия и угнетающее понимание, что в действительности ничего изменить нельзя – вернет тебя на землю. Ведь ты и сам ничем не лучше. А может, даже и хуже. Ты уже давно не Ален Делон и не Брюс Уиллис. У тебя хронический геморрой, плоскостопие и наверняка ты сам точно также храпишь ночью, только не замечаешь этого, как и многих других более существенных недостатков. Эта мысль охладит революционный запал и все начнется по новой. Точнее, все останется по старому...
«И зачем только люди женятся?» - думал Юрий Геннадиевич Ласкутков, с тоской слушая храп своей жены. С таким скрипом и скрежетом настраиваются в оркестровой яме сорок инструментов, прежде чем появится демоноподобный дирижер, взмахнет волшебной палочкой и заставит изливаться чудесную музыку.
«Просто молодые люди в двадцать пять лет еще не знают, что им предстоит вместе пережить, - думал дальше Юрий Геннадиевич, глядя на куриный профиль жены.
«Сначала жизнь кажется бесконечным подарком и праздником. И мало кто верит, что впереди не только радостные минуты зачатия детей, но и постепенное старение, неизбежные болезни, измены и неминуемая смерть когда-то любимого человека».
И тут, Юрий Геннадиевич впервые отчетливо понял, что хочет ее смерти. Нет, он отнюдь не ужаснулся при этом. Разве мы ужасаемся, когда видим на кухне труп ощипанной курицы для супа? Нет, мы равнодушно окунаем его в горячую воду и добавляем для вкуса разных специй. Юрий Геннадиевич посмотрел на сморщенное горло жены и представил, с каким удовольствием задушил бы ее прямо сейчас. Зинаида Трофимовна, словно почувствовав неладное, перевернулась со спины на правый бок, перестала оглушительно храпеть и только на выдохе стала протяжно чуть-чуть посвистывать на высокой ноте.
«Слава тебе, Господи! - подумал Юрий Геннадиевич, - отвел от греха, уберег мою душу!» Теперь ему казалось, он понимал, почему Лев Толстой на старости лет бросил Софью Андреевну и ушел из дома. Наверное, чтобы не убить ее. Конечно, Юрий Геннадиевич не знал многих подробностей, например таких – спал ли Лев Николаевич с Софьей Андреевной в одной постели, или они спали раздельно, но почему-то сейчас ему показалось, что решающей причиной ухода великого старца, оказался банальный храп жены.
Юрий Геннадиевич был еще относительно молод, по сравнению с Толстым. Осенью ему должно было стукнуть только шестьдесят. Но в душе он чувствовал себя по-прежнему молодым и никто из ближайшего окружения не дал бы ему больше сорока девяти, ну, максимум пятидесяти лет. Ласкутков потянулся. Позвонки предательски хрустнули, когда он присел на кровати. Долго шарил ногой, нащупывая в полумраке домашние тапки, но не нашел и поэтому еще более огорченный отправился в туалет босиком. Юрий Геннадиевич по привычке включил кран на полную мощность, чтобы за шумом воды Зинаида Трофимовна не услышала, как он справляет малую нужду и издает разные непотребные звуки.
Какой-то умник сказал, что с возрастом человек становится лучше, - подумал про себя Ласкутков, - но это полная чушь! Как может ворчливое, занудное существо становиться с годами лучше, если оно неизбежно становится только хуже? Боль в коленных суставах и неприятная резь при мочеиспускании, выпадение волос и дурное пищеварение, пошаливающее сердце и одышка – и еще кто-то смеет утверждать, что от всего этого ты становишься лучше? Как может быть лучше надвигающаяся старость утраченной молодости? Никак!
Ласкутков спустил воду и посмотрел на себя в зеркало. Перед ним стоял унылый, затюканный жизнью и небритый пожилой мужчина, с мешками под глазами и бурной растительностью в носу. Лоскутков взял щипчики и стал выдергивать волоски. От этого неприятного занятия у него навернулись слезы, превращая лицо Юрия Геннадиевича в жалкое зрелище. А ведь еще каких-то десять-пятнадцать лет тому назад, его лицо и умные проникновенные глаза будоражили многих женщин.
Нет, он никогда не был особым красавцем, просто умел обходительными манерами и тонкой ненавязчивой лестью внушать женщинам любовь. И, что поделать, иногда ему приходилось некоторых из них слегка ранить. Особенно, когда отправлялся в заслуженный отпуск в чудесный город Сочи. С тех пор, как Зинаида заявила, что ей надоело стирать для него вонючие носки и рубашки, а также три раза в день готовить еду, он решил, что впредь они будут проводить отпуск исключительно раздельно. Летом Зинаида уезжала с детьми жить в деревню, а Юрий Геннадьевич брал билет на самолет и летел на неделю дикарем в город «сладких ночей». Еще в аэропорту, а затем в самолете, он начинал умело мониторить попутчиц и через пару часов, когда на пляже разглядывал загорелые женские попки сквозь солнцезащитные стекла очков, его записная книжка буквально ломилась от свежих женских имен и телефонов. Да, Юрий Геннадиевич был ловелас и, если хотите, дамский угодник. И в этом Ласкутков не видел никакого противоречия природе. Ведь мужчина так устроен, что его всегда тянет на покорение новых вершин. Тем более, когда вершины сами хотят поскорее сдаться. Ведь для чего люди приезжают в Сочи? – рассуждал про себя Юрий Геннадиевич, - для того чтобы позагорать на пляже, покупаться в море и насладиться прелестями мимолетного курортного романа. Самое главное – не брать в голову глупый дамский бред, а изящно овладев очередной незнакомкой, постараться забыть ее через неделю и вернуться домой к жене и детям примерным семьянином. Так и было уже неоднократно, поскольку Юрий Геннадиевич взял себе за правило ездить в город бессонных ночей с 37 лет. И каждый раз все происходило практически по одному и тому же сценарию. Юрий Геннадьевич из спортивного интереса знакомился с какой-нибудь одинокой барышней, включал свое обаяние и обходительность, водил пару раз в ресторан, рассказывал смешные истории и иногда даже читал вслух стихи. Как правило, после стихов все случалось само собой. Но с некоторого времени легкие победы и однообразие стали тяготить нашего героя. Из трех или четырех десятков соблазненных женщин, он с трудом мог вспомнить имена только двух. Может, виной тому были возрастные изменения и естественное ослабление памяти? Но мимолетные связи уже не приносили радости, поскольку не оставляли в душе ничего, кроме опустошенности и неуловимой грусти, а Юрию Геннадьевичу, помимо секса, вдруг захотелось еще и душевности, то есть настоящей любви…
В свой четвертый заезд, когда Юрию Геннадиевичу исполнилось уже сорок, он случайно познакомился на сочинском пляже с милой женщиной, которая была не одна. Это было абсолютно против правил, поскольку он старался не осложнять себе жизнь и никогда не знакомился с замужними или уже занятыми женщинами. Но в этот раз рядом с ним на пляже расположилась пара, на которую он не мог не обратить внимание.
Спутником женщины был самодовольный грузный москвич лет пятидесяти, с волосатыми ногами и еще более волосатой спиной. Он был также обладателем глобусообразной солидной мозоли в районе живота, какой обычно обладают преуспевающие московские чиновники. Наблюдая за ним через затемненные стекла модных очков, Юрий Геннадиевич не мог не отметить превосходства своего телосложения. Толстяк с упоением рассказывал спутнице о московских связях, тем самым пытаясь произвести на нее неизгладимое впечатление. Юрий Геннадиевич в глубине души не любил москвичей. Наверное, за их ничем не объяснимый снобизм. Сам он был родом из глубокой провинции, и ему особенно не нравилось, как нагло вели себя москвичи за рулем, когда попадались ему на дороге.
Через некоторое время москвич ушел купаться, и у Юрия Геннадиевича появилась чудесная возможность более внимательно разглядеть его спутницу. Темно-синий сплошной купальник обтягивал ее сильные бедра, а Юрию Геннадиевичу уже не терпелось разглядеть, какая у нее грудь. Но это пока ему не удавалось, поскольку незнакомка лежала на правом боку и к нему спиной. Тогда Юрий Геннадиевич встал, и, делая вид, что собирается загорать стоя, устремил свой взгляд через плечо женщины в разрез между двумя чудесными полушариями. Увиденная картина взбудоражила его богатую фантазию и утомленные длительным воздержанием чресла. Эту грудь скрыть было невозможно никаким закрытым купальником, особенно если наблюдать ее сверху.
Ласкутков из личного опыта знал, что бюст почти всегда безошибочно характеризует сексуальный темперамент женщины. Его многочисленные малогрудые знакомые, как, впрочем, и жена Зинаида, были не очень чувственны, крайне неизобретательны и абсолютно невыразительны в сексе. Поэтому он предпочитал знакомиться на стороне с пышногрудыми женщинами.
Раньше Юрий Геннадиевич не придавал этому особого значения, но сейчас ему стало многое понятно в сущности женской природы. Например, почему многие стремятся засадить себе в грудь силикон. Таким образом они хотят обмануть мужчин, будто являются более сексуальными, чем есть на самом деле. Но женщина, которая лежала перед ним, не выпячивала чудесную грудь на всеобщее обозрение пляжных зевак, а напротив, как бы скрывала ее за сплошным купальником из плотной темно-синей ткани. Юрий Геннадиевич набрался наглости и опустился взглядом на ее ноги, обратив внимание на вполне ухоженные пальчики и нежные розовые пяточки, после чего у него возникло невероятное желание непременно сейчас же увидеть ее лицо. Но она по-прежнему лежала на боку, отвернувшись в сторону. Тогда он стал разглядывать все, что находилось рядом или имело отношение к ней. Он увидел легкие шлепанцы 38-го размера, пакет с полотенцами, свернутое легкое платье и открытую белую дамскую сумочку, внутри которой Юрий Геннадиевич углядел колоду карт. «Может, она заезжая гастролерша и обыгрывает лохов в карты,» - подумал Лоскутков, но тут же отверг эту мысль как маловероятную.
- Вы мне не погадаете? – неожиданно для себя спросил он незнакомку.
Но женщина не обратила внимания на его слова или сделала вид, что не обратила. Она по-прежнему неподвижно лежала, изящно подставив изогнутые бедра солнцу, и в ее позе была полнейшая безмятежность.
- Извините, м-м-м… послушайте… - снова начал Юрий Геннадиевич, - вы не могли бы мне погадать?
Но и на этот раз его никто не услышал. Женщина с невозмутимым видом проигнорировала его. Юрий Геннадиевич печально вздохнул, еще немного помялся и, решив, что отступать некуда, начал еще раз: - Извините, будьте любезны, не могли бы вы мне погадать, а то…
В этот момент женщина слегка вздрогнула, будто ее укусил комарик, и повернула голову. Она слегка приспустила темные очки, и их взгляды встретились.
- А то что? - переспросила она, проницательно глядя в самое нутро Юрия Геннадиевича.
Этот взгляд – сочные белки глаз, слегка увеличенные, будто спелые вишни, зрачки – просверлил ему все внутренности и окончательно добил бедного Юрия Геннадиевича. Не совсем понимая, что говорит, он вдруг выпалил: - а то очень хочется знать, что ждет меня впереди…
- То есть, вы хотите, чтобы я сказала, когда вы умрете? – переспросила незнакомка.
Этот вопрос настолько ошарашил Юрия Геннадиевича, что он немного стушевался. Вообще-то он не собирался пока умирать, а хотел прожить долгую и счастливую жизнь. Но даже если и предстояло в конце концов умереть, то он предпочел бы об этом ничего не знать, а умереть быстро и легко, чтобы совершенно не чувствовать боли. А еще лучше было бы умереть в одночасье и во сне, никому не причиняя особых неудобств. Но поставленный ребром вопрос о продолжительности его жизни, не оставил, естественно, Юрия Геннадиевича равнодушным.
- А вы это можете? – недоверчиво переспросил он.
- Конечно, - ответила незнакомка. – Но я думаю, что вам это будет не очень приятно узнать. Лучше я скажу, как вас зовут. Хотите?
- Да. Ну и как? – он смотрел, не отрываясь, в ее глаза и почему-то боялся моргнуть.
- Вас зовут Юрий. Вам не больше сорока лет. В детстве болели желтухой и у вас легкая почечная недостаточность. Ваше сердце работает с небольшими сбоями, и если вы не будете его беречь, на следующий год вас ожидают серьезные проблемы. Еще мне кажется, что у вас в молодости была травма колена и у вас болят суставы. Что еще вы хотите узнать?
Лоскутков стоял с глупым видом, будто попал на шоу ловкого иллюзиониста и не мог разгадать, в чем секрет его успеха.
- А как вас зовут? – наконец он сообразил, о чем спросить.
- Меня зовут Дарья Сергеевна, - ответила женщина, - фамилия моя – Черткова.
В этот момент из моря появился толстый москвич. Он шел вальяжной походкой и не скрывал свое крайнее неудовольствие.
- Ну вот, стоило отойти на минуту, как ты уже познакомилась с первым встречным, - буркнул он.
Юрий Геннадиевич виновато заулыбался, давая всем видом понять, что не хотел ничего плохого, однако Дарья Сергеевна нисколько не смутилась и с легкой насмешкой ответила:
- Уважаемый, он такой же первый встречный, как и вы. А потом, я не помню, чтобы мы с вами переходили на «ты».
Москвич словно наткнулся на непреодолимую преграду и остановился в нерешительности, не зная, что предпринять дальше. А Дарья Сергеевна продолжила:
- Юрий, не уходите, мне с вами будет интереснее, чем с Николаем Николаевичем, у которого четверо детей от трех браков, молодая любовница в Москве, запущенная язва желудка и скоро будут очень серьезные проблемы на работе, из-за того что он частенько злоупотребляет служебным положением.
- С чего вы решили, что у меня будут проблемы? – побагровел Николай Николаевич.
- С того, что я сама выбираю, с кем проводить время, - со строгостью учительницы начальных классов ответила Дарья Сергеевна.
Возникла неприятная заминка. Николай Николаевич, познакомившийся с Дарьей Сергеевной всего несколько часов назад во время прогулки по сочинскому парку, понял, что его грубо отшили. Тем не менее, он был необычайно озадачен ее словами, потому что насчет количества своих детей и любовницы в Москве, он ничего, разумеется, ей не рассказывал. И уж тем более он ничего не рассказывал, что берет иногда взятки со своих многочисленных просителей, поскольку смертельно боялся, что рано или поздно, его обязательно кто-нибудь заложит, арестуют и посадят в тюрьму.
Дарья Сергеевна словно прочитала его мысли и сказала:
- Я презираю мужчин, которые всегда лгут.
Она поднялась с пляжной кушетки, и Юрий Геннадиевич наконец-то смог разглядеть ее ладную фигуру в полный рост. Дарья Сергеевна была не очень высокой, но чудо как хорошо сложенной. Роскошный бюст и округлые бедра еще более подогрели воображение Юрия Геннадиевича. Он глубоко вздохнул и непроизвольно сглотнул слюну. На вид ей было не больше тридцати пяти. Юрию Геннадиевичу самонадеянно казалось, что он безошибочно умеет определять возраст женщин по предательскому состоянию кожи шеи и рук. Но на этот раз он ошибся. Дарье Сергеевне было уже давно не тридцать пять.
Она почувствовала, что ее слишком пристально и бесцеремонно разглядывают, демонстративно собрала свои вещи и, прежде чем уйти, сказала, обращаясь к Юрию Геннадиевичу:
- Если хотите, идемте со мной. Или вам интереснее с ним? До свидания!
Она опоясала бедра прозрачной косынкой и пошла по горячей гальке вдоль линии моря. Юрий Геннадиевич смотрел ей вслед и испытывал неприятную тоску, оттого что сейчас нужно было срочно что-то предпринять. Следовало или решительно пойти вслед за ней, или дальше как-то улаживать отношения с наглым москвичом… Он немного помялся на месте, но так и не нашел в себе силы характера открыто выразить свою волю и предпочел остаться.
- Поверьте, я не хотел причинить вам неудобства, - начал, было, он примирительно.
-Да ладно, я сам всего час назад с ней познакомился, - махнул рукой Николай Николаевич. – Смотрю, гуляет по парку эдакая симпатичная дамочка. Дай, думаю, познакомлюсь, чтобы загорать не скучно было. Ничего даже не успел рассказать ей, а она, зараза, уже все выведала. Вот бабы, ведьмы! Я только на пять минут купаться отошел, а она обо мне все уже узнала и с тобой еще познакомиться успела. Постой, а как она узнала все обо мне? У меня ведь с собой ни паспорта, ни каких других документов нету? Вот ведь зараза!
- Вы знаете, - задумчиво произнес Юрий Геннадиевич, - я ведь только погадать ее на картах попросил, а она сразу сказала, как меня зовут и что у меня болит.
- И вам тоже? – встрепенулся Николай Николаевич. – Ну и как? Отгадала?
- Представьте себе, да! Все точно! Угадала, как меня зовут. А насчет сердца врачи давно предупреждали.
- Да? А меня, она как с язвой подцепила? Хорошо, что ничего другого не стала рассказывать. А то у меня много разных болезней было за всю жизнь, некоторые даже лучше и не вспоминать.
- Мне кажется, тут нет ничего удивительного, - попытался смягчить впечатление Юрий Геннадиевич. – Подумаешь, сейчас у каждого второго язва или больное сердце.
- Но откуда тогда она узнала про моих детей и любовницу в Москве?- недоумевал озадаченный толстяк.
- Да как откуда? На вас посмотришь – вы же мужчина представительный, значит, любовница точно должна быть, - попытался все объяснить Юрий Геннадиевич.
- Но откуда она точно знает, сколько у меня было браков и точное количество детей? – не унимался Николай Николаевич. – Она же точно сказала: четыре! А не три и не два?
«Хорошо, что еще не сказала вслух, сколько взяток я беру,» - подумал он про себя.
- А мне еще она предложила узнать, когда я умру, - сделав мрачное лицо, сказал Юрий Геннадиевич.
- Ты серьезно?
- Да. Я-то всего лишь попросил ее погадать, а она как глянет – хочешь, говорит, скажу, когда помрешь?
- Ничего себе! Может, она ясновидящая? – задумался москвич.
- Да вы что? Не может быть! Это все бабушкины сказки. Чай, мы с вами в 20-ом веке живем.
- А ты думаешь, такие совпадения часто бывают? – прищурив глаз, спросил толстяк.
- Хорошо, что она ушла. Это даже к лучшему! А то потом с ней хлопот не оберешься.
- Да, конечно, - подхватил Юрий Геннадиевич, - вон, сколько девчонок одиноких. Только успевай резинки менять.
Они поняли друг друга. Действительно, стоило ли упираться ради одной какой-то странной не самой молодой женщины, когда вокруг ходили толпы юных длинноногих девиц с загорелыми попами. Они постояли еще немного, озираясь по сторонам, кого бы снять на сегодняшний вечер с наименьшими потерями, но так и не решились с окончательным выбором. Николая Николаевича пугали опасения, что его могут отшить еще раз, поскольку без дорогого итальянского костюма и галстука он производил не самое благоприятное впечатление на окружающих. А Юрий Геннадиевич был удручен проницательностью странной женщины, словно магнитом притянувшей все мысли и теперь не выходившей из головы. Ему было немного стыдно, что он так неуверенно повел себя с этим наглым выскочкой, с которым теперь они вроде бы даже немного сошлись на почве мужской солидарности. Хотя, конечно, надо было сразу решительно сказать ему: «Послушайте, любезный, я встретил женщину своей мечты. Не смейте больше подходить к ней, иначе…»
Иначе что? Тут Юрий Геннадиевич крепко задумался, что он мог бы сделать ради женщины своей мечты. Интересно, он мог бы вызвать этого московского ублюдка на дуэль или хотя бы просто набить ему морду? Нет, конечно! Потому что он не был ни героем, ни безрассудным смельчаком, и уже давно не стремился к этому. Он был обычным советским инженером, а по сути, обыкновенным эгоистичным конформистом, не привыкшим подвергать свою жизнь опасности и совершать дерзкие поступки. И даже когда женщина его мечты сказала открытым текстом: «Пойдем со мной!», - он прикинулся, будто ослышался, и предпочел остаться вместе с самовлюбленным болваном из Москвы.
В результате день прошел бездарно. Юрию Геннадиевичу не хотелось больше разглядывать загорелые женские попки и с кем-либо еще знакомиться. Ему хотелось напиться вдрызг, но и такой привычки он не имел. Он был во всем слишком умерен, непритязателен и инертен. Поэтому купил себе бутылочку теплого пива за тридцать пять копеек, и теперь в нем смешались горечь душевная с горечью давно просроченного напитка.
Проведя еще более бездарную ночь, он вдруг подумал, что дальше так жить невозможно и неожиданно сам для себя отправился ранним утром в горы. Раньше его никогда к вершинам не тянуло. Он всегда предпочитал ленивое полусонное лежание на пляже горным кручам. А тут, словно что-то стрельнуло в голову, он сел в автобус и отправился в сторону Красной поляны. Через час, проезжая живописное ущелье, по скалистому разлому которого неслась бурная река, он залюбовался чудесным местом, попросил водителя остановиться, вышел из автобуса и решил пройтись пешком. Он смотрел сверху на несущуюся в Черное море горную речку и думал о том, что все живое на свете куда-то стремится. Реки стремятся к морям, корабли – к дальним берегам, птицы – перелетают на другие континенты и только он ведет абсолютно бесцельную и неинтересную жизнь советского инженера. Ему захотелось испытать каких-нибудь трудностей, но вместо того чтобы подняться в горы, он решил спуститься по камням к реке на самое дно ущелья. Это оказалось не так легко, как он думал. Старые сандалии из искусственной кожи оказались не самой подходящей обувью для хождения по ущелью и скользким валунам, но он все равно мужественно преодолел все препятствия и очутился у реки. Вода показалась ледяной, когда, зачерпнув ее ладонями, он брызнул себе в лицо, чтобы смыть горькие капельки пота. Гордый своей неожиданной решимостью преодолевать любые препятствия, Юрий Геннадиевич присел на валунок и слегка задремал от избытка кислорода, шумного плеска бурной горной реки и припекающего солнца.
Неизвестно, сколько он находился в полудреме, только проснулся Юрий Геннадиевич оттого, что увидел на другом берегу спускающуюся к реке женщину. Она ловко перепрыгивала с камня на камень, будто молодая горная козочка. Наконец, очутившись у воды, она, словно колдунья, распустила длинные волосы, решительно скинула с себя платье и осталась совершенно голая. У Юрия Геннадиевича квакнули в животе лягушки, когда он увидел, как женщина смело зашла в воду, и тут же ее подхватил мощный водоворот холодной реки. В эту секунду он, кажется, даже не дышал, поскольку все происходящее было скорее похоже на красивое, но жуткое самоубийство.
- Эй, что вы делаете? – закричал Юрий Геннадиевич. – Вы же убьетесь! Не делайте этого!
Но бурная река уже накрыла ее с головой и стремительно понесла вниз.
У Юрия Геннадиевича была доля секунды, чтобы принять безумное решение и броситься прямо в одежде за ней в бурлящий водоворот. Он сам не ожидал от себя такого сумасшедшего порыва, и осознал это только в воде, когда, чудом ухватив женщину за руку, судорожно искал, за что бы уцепиться. Его руки и ногти были ободраны в кровь, но Юрий Геннадиевич отчаянно сопротивлялся течению и не чувствовал боли. Ему было важно любой ценой вытащить эту женщину. Даже ценой собственной жизни. Ласкутков остервенело работал руками, цепляясь за скользкие валуны и корни утопленных деревьев.
Нет, это все было не с ним, думал Юрий Геннадиевич, когда на крутом изгибе река выбросила их на камни, и появился шанс спастись. С ним такого просто не могло быть никогда! А было все это с кем-то другим, и кто-то другой сейчас держал на руках тело обнаженной женщины, лицо которой показалось ему знакомым. Да, это была Дарья Сергеевна. Она прерывисто дышала, чтобы восстановить дыхание, но, глядя на нее, нельзя было сказать, что она сильно напугана. Ее лицо не было растерянным или смущенным, а тело не била ледяная дрожь, напротив, оно излучало странное тепло. И тут Юрий Геннадиевич с удивлением обнаружил, что на ней не было ни единой царапины и кожу покрывали не бледно-фиолетовые мурашки, а ровный смуглый загар без уродливых полосок и бледных пятен.
- Спасибо, я не думала, что течение так понесет, - сказала она, отдышавшись. – У тебя на руках кровь… Давай помогу.
- А, ерунда! – отмахнулся он с показным геройством.
- Нет, нет, кровь надо остановить, - настаивала Дарья Сергеевна и приложила ладонь к ранам.
- У тебя еще повреждено колено, - сказала она, - разреши мне помочь, иначе завтра ты не сможешь ходить.
Какой-то другой человек, конечно, более сильный и мужественный, чем Юрий Геннадиевич, небрежно скинул старомодные сандалии, стянул разодранные мокрые штаны, и, еще немного подумав, снял неприятно прилипшую к телу рубашку. Чьи-то чужие и многоопытные глаза посмотрели на обнаженную женщину, колдующую над его разбитым коленом. Юрий Геннадиевич окончательно утвердился в мысли, что все это происходит не с ним. Он никогда в жизни никого не спасал и представления не имел, как это делается. А тут, на тебе – сцена из индийского фильма: на камнях лежит израненный герой, а кровь ему останавливает, спасенная женщина.
Юрий Геннадиевич вообще не понимал, какого черта его с утра понесло в горы, зачем он вышел из автобуса, шел, как полный идиот, несколько километров пешком, а потом ни с того, ни с сего решил спуститься к реке.
- Это я тебя сюда привела, - словно прочитав его мысли, сказала Дарья Сергеевна.
- Как? – не поверил Юрий Геннадиевич.
- Так, - спокойно ответила она, - я просто умею это делать.
- Это как? Я тебе не верю, - нерешительно ответил он ей.
- Но, я же остановила кровь и назвала тебе точно твое имя, - сказала Дарья Сергеевна.
Юрий Геннадиевич посмотрел на свое колено и увидел запекшуюся кровь. Затем он взглянул на руки и обнаружил только розоватые царапины. Раны затянулись на глазах!
- А почему именно меня?
- Потому что ты показался мне добрым и хорошим человеком, и я подумала, что нам будет хорошо вместе…
- А разве словами это нельзя было сказать?
- Я тебе сказала, но ведь ты не пошел со мной…
- А зачем ты полезла в воду?
- Я захотела, чтобы ты меня спас…
- Ты с ума сошла? Мы чуть не утонули! А если б я не прыгнул за тобой? – возмутился Юрий Геннадиевич.
- Но прыгнул же!
Она смотрела на него своими сочными вишнями, а Юрий Геннадиевич по-прежнему не верил, что этот самоотверженный поступок сделал именно он.
- Ты сильный, - наконец сказала она, дотронувшись до его груди, - ты добрый, смелый и сильный!
И тут смущенный Юрий Геннадиевич впервые поверил, что раз так случилось и он спас эту чудесную женщину, эти слова, действительно, имеют к нему отношение.
Часть вторая
Дарья Сергеевна переехала в Сочи из города N, после того как развелась с мужем. Просто не хотела жить в городе, в котором чувствовала себя глубоко несчастной. В N погиб ее маленький сын, названный Юрой в честь первого космонавта Земли. Это произошло, когда малыш перебегал дорогу в школу. И виноватым в этом оказался его отец. Он работал водителем на грузовике и подвез восьмилетнего мальчика к школе, а затем выпустил одного перейти через дорогу. Так он воспитывал в нем самостоятельность. Через секунду на пустой дороге Юрочку сбил мотоцикл с коляской.
Дарья Сергеевна не могла простить мужу гибели сына. Не могла она этого простить, конечно, и себе, поскольку накануне у нее было особое предчувствие, но она не поверила своей интуиции и была за это жестоко наказана. Она отдала своего единственного мальчика легкомысленному отцу, а тот не уберег ребенка. Она не могла больше спать с этим человеком, дышать одним воздухом и видеть его каждый день. С гибелью Юрочки у нее необычайно обострилось восприятие окружающей действительности. До такой степени, что она подумала: сошла с ума. С ней стали происходить странные вещи. Стоило ей взглянуть человеку в глаза, как она легко и отчетливо могла прочитать его мысли. Мысли мужа ей были отвратительны.
Надо отметить, что и до того, будучи еще совсем юной, она могла узнавать, о чем человек думает. Но старалась не придавать этой невероятной способности особого значения. Даша на всю жизнь запомнила слова своей умирающей бабки, дочери русского генерала и донской казачки, когда та держала ее за руку и говорила девятилетней девочке: «Не бойся себе верить, ибо знание тебе передастся по наследству особое. Ты будешь чувствовать и знать многое, чего другим никогда не будет дано. И будет это знание для тебя твоим счастьем. И твоим несчастьем, как только перестанешь слушать свой внутренний голос. А меня не жалей, мне умирать не больно. И умираю я, не потому что черед пришел, а потому что сама так хочу. Устала». С этими словами Екатерина Михайловна Черткова испустила дух. Ее сердце остановилось. Было ей в ту пору всего 68 лет, а по состоянию здоровья она прожила бы еще лет тридцать точно. Только вот почему-то не захотела.
Дашу потрясла смерть бабушки, которая заменила ей обоих родителей. К тому же, Екатерина Михайловна была единственным человеком на свете, кто понимал ее без слов.
Шел 1951 год. После смерти бабушки Дашу определили в интернат для сирот города N. А сирот в нашей стране тогда было большинство.
Если раньше они жили с бабушкой в одной комнате бедно, но счастливо, то теперь Даше приходилось учиться выживать в казарменных условиях детдома. Здесь было привычным делом, когда жестоко дрались не только мальчишки, но и девочки – в первый же день ее избили в туалете три девочки. Просто так, ни за что, как новенькую. До этого она жила под крылом любящей бабушки и, естественно, драться не умела. Даша была раздавлена. Больше всего Дашу удручала не боль, а стыд, обида и полное бессилие перед безнаказанной коллективной жестокостью. Ей казалось, о случившемся должны непременно все узнать, чтобы восторжествовала справедливость. Но, к большому удивлению, никто из воспитателей не проявил ни малейшего интереса к ее истории. Даша замкнулась, главным развлечением было тихо мечтать об отмщении. На уроках она смотрела в затылок обидчицам и пыталась уловить, о чем они думают. Она всем существом хотела проникнуть в черепную коробку сначала одной обидчицы, а затем двух других, понять, о чем могут думать эти бездушные, жестокие существа. Но, как правило, если она что-то и улавливала, это были какие-то огрызки мыслей. А сама Даша думала о том, как могут эти девочки не бояться Божьего гнева и творить ближним зло, ведь рано или поздно оно непременно вернется. Но бедные дети не верили ни во что, кроме грядущего коммунизма и всемогущего Сталина.
Даша не могла понять, почему учителя не могут использовать данную им власть, чтобы прекратить насилие в интернате. Она стала пристально наблюдать за взрослыми, пытаясь понять, что они за люди, о чем думают, и неожиданно пришла к ужасному выводу. Почти все они были или глубоко несчастны, или скованы какими-то катастрофическими страхами. Поэтому учителям и не было никакого дела до избитой девчонки. Особенно несчастными ей казались учительницы литературы и истории, которые к месту и не к месту поминали заслуги Ленина и Сталина в победоносной классовой борьбе пролетариата против мировой буржуазии.
Но Даше не было дела до мировой буржуазии и пролетариата, она просто не знала, как жить дальше. Она хотела понять, как могут взрослые, имеющие над детьми огромную власть, не употребить ее для торжества справедливости. И зачем нужна победа пролетариата над мировой буржуазией, если она чувствует себя глубоко униженной, несчастной и беззащитной в родной стране?
Но выбора не было, и Даше пришлось приспосабливаться к жестоким порядкам интерната. Она не жаловалась, вела себя тихо, старалась хорошо учиться, ничем не выделяться, и вскоре ее оставили в покое.
Иногда чужие мысли ее настолько пугали, что она погружалась в тяжелую депрессию. Тогда она становилась еще более замкнутой, тяжело болела и не ходила на уроки. Как правило, депрессии совпадали с болью внизу живота и кровотечением, природу которого ей, конечно, никто не удосужился объяснить, поскольку мама Даши умерла от рака молочной железы, еще за три года до смерти Екатерины Михайловны, а в интернате никто из педагогов не объяснял девочкам особенности их физиологии. Происходящие изменения были настолько болезненны и настолько взволновали ее, что двенадцатилетняя Даша не сомневалась: она заболела неизлечимой болезнью и вскоре должна умереть. Однако страх быть униженной и осмеянной оказался настолько велик, что она не стала обращаться к врачу, а решила сама справиться со свалившимся на нее недугом.
У нее хватило сообразительности записаться в городскую библиотеку, попросить медицинскую энциклопедию и внимательнейшим образом изучить суть всех происходящих в ней изменений. Она настолько преуспела в этом, что стоило ей захотеть остановить кровь, как та на время останавливалась, боль затухала, и Даша ненадолго обретала покой. Но в следующий раз все повторялось. Ранним утром, пока все спали, Даша бежала в туалет и стирала в умывальнике простыню холодной водой. А потом металась по этажу, не зная, где ее высушить, чтобы никто не видел. Свою способность останавливать кровь она попробовала применить в отношении девочки, спавшей на соседней койке, к большой радости это получилось. Но радость была недолгой, поскольку неблагодарная соседка рассказала другим девчонкам, и те стали дразнить ее колдуньей. Они стали сплетничать, строить козни, растрезвонили на весь интернат и даже сообщили о ее необычных способностях воспитательницам. Что тут началось! Дашу стали травить.
Однажды, когда ей исполнилось четырнадцать лет, она случайно уловила мысль уже немолодого учителя физкультуры, касающуюся ее девственности. Он имел обыкновение тискать не только школьниц и оказывал мужское внимание даже директрисе. Даша настолько испугалась его мыслей, что убежала с урока, ссылаясь на физическое недомогание, и ни при каких обстоятельствах не соглашалась возвращаться обратно.
Закончив школу, она поступила в педагогический институт. Затем, в 22 года вышла замуж за Виктора, который работал водителем на стройке и был старше ее на восемь лет. В 27 у Даши родился долгожданный Юрочка…
Уже больше десяти лет Дарья Сергеевна жила одна в половинке небольшого домика в частном секторе города Сочи и работала воспитателем в детском доме. Она учила детей читать и рисовать, разучивала с ними стихи, проводила конкурсы лепных человечков и читала на ночь сказки Пушкина.
Всего у нее в группе было 38 маленьких брошенных человечков, за каждым из которых она ходила, как за собственным ребеночком. В ее группе дети редко болели, потому что стоило кому-нибудь из них простудиться или подцепить какую-нибудь инфекцию, как Дарья Сергеевна брала его на руки, закрывала глазки, тихонечко усыпляла и на утро ребенок просыпался здоровеньким. На входе в группу был вывешен собственноручно сделанный ею календарь, в котором были отмечены дни рождения всех ее малышей. И когда наступал торжественный день, она приносила на кухню тесто с изюмом и грецкими орехами, которые покупала на городском рынке. Повариха тетя Маша пекла замечательный пирог под названием «Мазурка» и варила вкусный компот из сушеной груши и кураги. А затем в пирог втыкались четыре, пять или шесть свечек, и под дружные хлопки детских ладошек их задувал счастливый именинник. Дарья Сергеевна умела устраивать для своих ребятишек праздники, и даже самые трудные дети в ее группе преображались. Их приводили сюда грязными, больными и запуганными человеческими детенышами, и Дарья Сергеевна заменяла детям родителей и семью. Чем болезненнее и сложнее был ребенок, тем с большим терпением к нему относилась Дарья Сергеевна.
Заняться личной жизнью у нее просто не хватало времени. Ей казалось, что вся жизнь еще впереди и все успеется. Она любила свою работу, потому что работа лечила ее горе. И, еще потому что видела, как дети нуждаются в ней. Фон их мыслей, который она непрерывно считывала, был радостным и чистым. Чего нельзя было сказать про фон мыслей ее коллег, особенно завхоза Алевтины Зариповны Черкесовой и директора Павла Петровича Задирако. Глядя в глаза Павлу Петровичу, Дарья Сергеевна понимала, что тот редкий жулик и плут. Вместе с Черкесовой тащил домой все, что только можно утащить, начиная с канцелярских кнопок, карандашей, заканчивая крупой и сливочным маслом. Но с этим она не могла ничего поделать, а написать кляузу или анонимку в прокуратуру она считала ниже своего достоинства. Однако когда Павел Петрович просек, что Дарья Сергеевна живет одна, он стал проявлять к ней повышенное внимание, и Даше пришлось применить свое беспощадное оружие. Павел Петрович во время войны служил интендантом в тылу по снабжению, но во время праздников любил хвастаться боевыми орденами, которых у него был целый иконостас. Несмотря на то, что он был женат, имел троих детей и по будням изображал примерного семьянина, по праздникам он любил пропустить пару рюмочек и, бренча медальками, зажать в каком-нибудь углу хорошенькую воспитательницу. А куда деваться? Мужиков после войны мало. А тут не просто какой-то завалящий, а, можно сказать, герой прошедшей войны. Когда же дошел черед быть прижатой Дарье Сергеевне, она уже была внутренне к этому готова. Дарья не испугалась, когда тот, изображая неотразимого мужчину, схватил ее за грудь и полез под платье. Она в голос рассмеялась и спросила: "Павел Петрович, а за какие заслуги у вас боевые ордена? Вы же во время войны были в тылу?"
Если мужчину случайно ударят по яйцам, ему не бывает так больно, как если вдруг зададут вопрос про незаслуженные боевые ордена. Павел Петрович не стал больше приставать к Дарье Сергеевне, но затаил обиду. А Дарья Сергеевна не переставала удивляться странности мужчин: мало того, что трясет незаслуженными орденами, так еще и обижается, когда ему об этом говоришь.
Война давно закончилась, а сирот меньше не становилось. Годы неслись, и Дарье Сергеевне все больше хотелось иметь собственную семью, и пока еще было не поздно родить ребеночка. Но интернат стоял на отшибе города, жил довольно замкнуто, и Дарье Сергеевне все было недосуг с кем-нибудь познакомиться.
Вспоминая прежний брак и всю прошлую жизнь, Дарья Сергеевна не переставала удивляться собственной наивности и даже непозволительной глупости. Она вышла замуж за Виктора не потому, что любила его, а потому что устала слоняться по общежитиям. Виктор показался ей сильным, задиристым парнем и даже поначалу особо гнусных мыслей в нем она не заметила. Все было прозрачно. Он самец, она самка. Жили в одной комнате вместе с его мамой, за ширмочкой. Но когда родился Юрочка, жизнь стала невыносимой. Мама была всегда всем недовольна. Недовольна, как Даша готовит, стирает, стелет постель и поливает цветы, как режет черный хлеб и чистит селедку. Даша сколько раз говорила мужу: давай снимем комнату и будем жить отдельно. Но Виктора такая жизнь, видимо, устраивала. Он часто отлучался, уезжал в ночные перегоны, а когда возвращался, Даша видела, что он врет. Точнее, она просто считывала, как с белого листа все его мысли, но ничего не могла поделать – ей некуда было идти.
Тогда она, сама не осознавая того, стала желать смерти свекрови – и та начала на глазах чахнуть. Дарья с поразительной точностью увидела день, когда свекровь умрет. Так и случилось.
После смерти свекрови Даша вздохнула с облегчением, но раскаяние не отпускало ее. Она больше никому не желала и не предсказывала смерти, но бывало достаточно взглянуть мельком на человека, как перед ней сразу же рисовалась картина, как он умрет, в какой день и при каких обстоятельствах.
Уметь читать чужие мысли – тяжелое бремя. Но способность предсказывать судьбы и каким-то таинственным образом предвидеть все, что будет, еще невыносимее. Она старалась не задумываться о своих мрачных «фантазиях», гнала их.
После того, как похоронили Юрочку, Дарья Сергеевна подошла к мужу и сказала:
- Я тебя отпускаю. И ты меня отпусти. Больше мы никогда не будем вместе. Никогда!
И как ни уговаривал ее Виктор, как ни клялся в любви и верности, Дарья видела насквозь все его мысли и понимала, что он врет. Понимала, что ему не было жаль умершую мать, погибшего сына, а жаль только своего уязвленного самолюбия, что вечно покорная жена уходит. Дарья собрала нехитрые пожитки и уехала, куда глаза глядят. Так в 1976 году она оказалась в Сочи.
Часть третья
Бабушка Дарьи Сергеевны - Екатерина Михайловна Черткова была женщиной загадочной, или, как сейчас принято говорить, роковой. Ее мужа, инженера Андрея Ивановича Грозовского, расстреляли как врага народа в 38-м году. До этого они, к счастью, успели родить троих сыновей и двух девочек. Все сыновья погибли во время Великой Отечественной. Двое в плену сгинули, а третий в танке сгорел в самый последний день войны. Екатерина Михайловна одна растила дочерей, но им тоже не было суждено прожить долгую счастливую жизнь. Старшая дочь Леночка умерла в тридцать пять лет. Плохо почувствовала себя на работе, пошла в поликлинику, присела скромно на скамеечку, да так и умерла в очереди от разрыва сердца. А младшая дочь Танечка рано вышла замуж и, слава Богу, успела родить Дашеньку, потому что через четыре года после родов у нее обнаружили рак, и через год она скончалась.
Самое печальное, что Екатерина Михайловна с самого начала предчувствовала трагическую судьбу детей. Она была глубоко верующим человеком и молила Бога, раз уж ее детям суждено будет погибнуть в цвете лет, чтобы он послал им хотя бы смерть не мучительную. Но Бог не услышал ее молитвы. Екатерина Михайловна сама с радостью умерла бы за каждого своего ребенка, но Бог послал ей прекрасное здоровье, длинную жизнь и не хотел забирать к себе. А все выпавшие на ее долю несчастья, она воспринимала как искупление давнего греха.
Много лет назад, будучи совсем юной, Екатерина легкомысленно воспользовалась данным ей от рождения даром на лету считывать чужие мысли и помогла невероятно обогатиться одному красавчику и редкому мерзавцу во время карточной игры. Его звали Андрей Петушинский. Проигравший от отчаяния застрелился, а у него, как позднее выяснилось, были на содержании пятеро детей. Свалившееся на голову богатство не принесло никому счастья. Красавчик Петушинский бросил Екатерину, сбежал с деньгами, но по дороге был ограблен и жестоко убит. С Екатериной Михайловной судьба поступила еще более беспощадно, отобрав у нее мужа и всех детей. Очевидно, это была кара. Екатерина Михайловна пыталась оправдаться перед собой, что была в то время безумно влюблена в Андрея, но и сама понимала, что это никакое не оправдание и никак не спасет ее близких. Поэтому она предпочитала ничего не вспоминать и, тем более, ничего не рассказывать о своем прошлом. А вспомнить было что.
Екатерина Михайловна была незаконнорожденной дочерью блестящего русского генерала Михаила Ивановича Черткова. Ее отец был героем Крымской и Кавказской войн, а впоследствии Киевским и Варшавским генерал-губернатором, членом Государственного совета и особой приближенной к последним российским императорам. В период расцвета своей блистательной карьеры он был наказным атаманом Донского казачьего войска и управляющим областью Войска Донского. В это время и появилась на свет маленькая Катя от молодой (кровь с молоком) донской казачки Верочки, дворовой прислуги на генеральской усадьбе. У Михаила Ивановича уже были к этому времени две дочери от брака с Ольгой Ивановной Глебовской, урожденной Строгановой – Елена и Татьяна. Поэтому появление Екатерины было решено скрыть. Когда родилась Катенька, Михаилу Ивановичу уже было 54 года, а девице Верочке исполнилось в ту пору всего семнадцать. Михаил Иванович вскоре уехал из Новочеркасска в Петербург на коронацию императора Александра III, во время которой он был произведен в генералы от кавалерии, а Верочка с дочерью так и остались в Новочеркасске.
Михаил Иванович был не просто героем многочисленных войн и великосветским баловнем судьбы, но еще и яркой личностью, обладал проницательным умом и при этом отличался необычайной выносливостью, богатырским сложением. Недаром он выжил во время бесконечных военных операций и кровопролитных войн, которых на его длинную жизнь выпало немало. Солдаты, кого не настигла пуля, умирали от ран или инфекций. Жизнь была коротка – 40-45 лет, а у вояк – и того меньше. Михаил Иванович пережил многих своих друзей и недругов. Исполинского роста под метр девяносто и весом в восемь с половиной пуда, с крупными сильными руками, шутя сгибавшими любой толщины кочергу, он относился к отборной популяции российских дворян, сочетающих в себе аристократизм и прирожденную мужественность. Подстать монархам, которые укрывались солдатской шинелью. И были способны, как Александр III, держать руками крышу вагона во время крушения поезда, чтобы спасти семью.
Молодой Чертков впервые отличился при защите Свеаборга. Ходила легенда, что в 1856 году в Большой Чечне под командованием князя Барятинского он был ранен в бою при взятии аула Оспан-Юрт. Пуля пробила плечо и застряла в мягких тканях. К изумлению солдат, Чертков во время штурма снял китель, разорвал окровавленную рубаху и извлек кинжалом из плеча пулю. После этого бесстрашно встал в полный рост, повел солдат в атаку и захватил Оспан-Юрт. Из пленных чеченцев никого не расстрелял, напротив, накормил и отпустил под честное слово никогда больше не брать оружие против русских. За это ему было объявлено строжайшее взыскание главнокомандующим армией. Чертков чудом не попал под трибунал. Тогда он еще не знал, что честное слово, данное «неверному», ничего не значит для чеченца. Только свидетельства товарищей Черткова, рассказавших, как он собственноручно извлек из плеча еще дымящуюся пулю, спасло его от крушения всей блистательной карьеры.
Еще несколько лет он воевал против горцев и был словно заговоренный от пуль.
Похожая ситуация повторилась в кампании 1859 года, когда Чертков командовал отдельным отрядом в горной Ичкерии. При подходе к аулу Хали-кале его лошадь была убита, он не успел соскочить с седла, и упал вместе с ней с обрыва в пропасть. Никто не думал увидеть Черткова живым, но он опять каким-то чудом спасся, отделавшись лишь сильными ушибами, переломом запястья и изорванным в клочья мундиром. Горцы прозвали Черткова за его живучесть «чертом», что ему, с одной стороны, льстило, а с другой – крайне не нравилось, поскольку он был человеком верующим и все свои заслуги за чудесные избавления приписывал исключительно Божьей воле. Раны на нем заживали быстро, он практически никогда не обращался к врачу и не имел привычки жаловаться на здоровье. К двадцати пяти годам выслужился до полковника, а в двадцати девять стал генералом. Но и будучи генералом, не брезговал есть кашу с солдатами из одного котла. Когда Чертков вскакивал в седло, лошадь под ним прогибалась, поэтому ему оставляли всегда самого крупного коня. Еще про него поговаривали не очень хорошие вещи. Будто в бытность еще поручиком в Санкт-Петербурге во время игры в карты Чертков публично обвинил некого Анатолия Черепанова в шулерстве, и тот бросил Михаилу перчатку. В то время любая дуэль была чревата разжалованием в солдаты и отправкой на Кавказ. Друзья Черткова отговаривали его драться. Анатолий уже вроде согласился на мировую. Но Чертков был убежден, что Черепанов – подлец и мелкий шулер, и не захотел прощать театрально брошенной перчатки. Первым выпало стрелять Анатолию Черепанову. Стрелял он превосходно. Прицелился, выстрелил и задел Михаилу мочку уха. Только после этого он осознал всю гибельность своего положения. Черепанов побледнел и поднял глаза к небу. Чертков медлил. Пауза неприлично затягивалась. Наконец, Михаил поднял пистолет, прицелился в лоб и демонстративно выстрелил в воздух.
Черепанов в тот же день хвастался в клубе, что Чертков струсил, не захотел с ним драться до конца, затем снова сел за карты и проигрался в пух.
Кстати, по поводу карт. Про Черткова ходили упорные слухи, что он ни разу в жизни не проигрывал. Играл редко, чаще наблюдал за игрой. Но уж если садился за зеленое сукно, не пил, хладнокровно выигрывал и никогда не давал шанса отыграться. Но после того как внезапно умерла его матушка Елена Григорьевна, он перестал играть в карты категорически.
Чертков стал членом Государственного совета еще при Александре II, входил в состав Особого совещания для рассмотрения вопросов реорганизации военного управления России. Был на вершине властной пирамиды при трех последних российских императорах. В конце жизни Михаил Иванович был назначен состоять при особе Его Императорского Величества Николая II. Умер Михаил Иванович от разрыва сердца в 76 лет в Париже, когда в России бушевала первая революция.
Когда Катеньке исполнилось 10 лет, ее привезли в Санкт-Петербург и определили в Смольный институт благородных девиц. Это означало, что Михаил Иванович покаялся перед женой Ольгой Ивановной и в ущерб своей репутации, наплевав на общественное мнение, публично признал существование незаконнорожденной дочери и хотел устроить ее будущее. Чертков использовал все свое влияние, чтобы дать младшей дочери блестящее образование, и всю оставшуюся жизнь содержал ее мать, Верочку.
Чертков искренне любил старших дочерей Елену и Татьяну, но, пообщавшись с десятилетней Катенькой, проникся к ней особым чувством и до самой смерти души в ней не чаял. Между ними возник некий особый контакт, когда взрослеющая дочь была влюблена без памяти в уже поседевшего и обремененного государственными заботами отца. Все, что не сошло бы с рук старшим сестрам, прощалось Катеньке. Михаил Иванович упивался любовью к младшей дочери. В ней он видел мечты своей бурной юности и неосуществленных желаний, с ней он становился моложе на пятьдесят лет и легко прочитывал ее самые сокровенные девические мысли. А Катенька не могла понять, почему никто, кроме отца, так хорошо не понимает ее. Взрослея, она уже и сама научилась улавливать отцовские мысли и, видимо, из-за этого никогда не воспринимала его стариком. Уж слишком живой и дерзкий ум был у этого человека. В десять лет отец был для нее волшебником, почти всемогущим Богом, исполняющим заветные желания. А когда она стала девицей, его проницательность и способность узнавать мысли стали ее смущать. Она попыталась сбросить навязчивую опеку и с удивлением обнаружила, что и сама легко считывает чужие мысли, и в первую очередь мысли отца. Ей было тогда невдомек, что именно ему она обязана этим необычайным умением. А Михаил Иванович, научив свою дочь тому, что блестяще умел сам, погрустнел, замкнулся на государственных заботах и даже стал избегать с ней длительных бесед, которые они так любили раньше. Это произошло после того, как Екатерина впервые ослушалась его и отвергла лестное, по мнению отца, предложение руки и сердца со стороны князя Дмитрия Ивановича Лопухина.
Екатерина не хотела огорчать отца, но к моменту сватовства была тайно увлечена Андреем Петушинским. Отец пытался устроить судьбу дочери, предчувствуя, какими неприятностями грозит ее связь с Петушинским, но та неожиданно уперлась. Старшие дочери Михаила Ивановича к тому времени были уже давно удачно выданы замуж. Елена вышла за директора Императорского Эрмитажа графа Дмитрия Толстого. А Татьяна – за князя Николая Гагарина. Обе были относительно счастливы в браке, и только Екатерина, набравшись эмансипированных французских идей, воспротивилась отцу. Воля двух сильных личностей, соприкасаясь, высекала искры. Кто-то должен был уступить. И Михаил Иванович уступил без боя. А через год его не стало. Эта смерть оказалась для всех неожиданностью. Но Екатерина знала, что он умер, в том числе, и из-за нее. Однако она почувствовала несказанное облегчение, будто ее кто-то отпустил и больше не контролировал ее волю и мысли. В завещании о ней не было сказано ни слова. Теперь ей предстояло самой зарабатывать себе на хлеб.
Часть четвертая
Все, что знал Юрий Геннадиевич о любви и женщинах, оказалось не в счет. Дарья Сергеевна изменила для него весь мир привычных вещей. Она научила его тому, чему не учат ни в одном учебном заведении - дышать, видеть, чувствовать, максимально остро ощущать счастье бытия. Каждой клеткой. При каждом вдохе и выдохе. От каждого глотка холодной воды и мимолетного прикосновения ресниц любимой женщины. Вместе с ней жизнь наполнилась новым содержанием и смыслом. Раньше он даже и представить не мог, какими удивительными возможностями обладает его организм, будто он был изначально задавлен, умерщвлен, заколочен досками, помещен в чернобыльский саркофаг и залит тысячами тонн бетона. Эта женщина будто вернула ему обоняние, слух, зрение и научила ими пользоваться. Теперь Юрий с удивлением думал, как же он жил раньше, не зная, что его тело и душа способны так чувствовать дыхание Вселенной. Секс, которым он занимался раньше с женой и попутными барышнями, был вовсе и не секс, а так, ковыряние в носу. И только теперь, благодаря Даше, он открыл для себя совершенно новый и ни с чем не сравнимый мир безграничной, неисчерпаемой чувственности. Этот мир оказался богаче и прекраснее, чем даже можно было представить. Казалось, что вся прежняя жизнь была прожита им неправильно и напрасно, все в ней было исключительно однообразно, бесчувственно и лицемерно – вроде и задор был, и кровь иногда бурлила в жилах, как горная река, а гармония и счастье бытия как-то не ощущались.
Он не просто влюбился в эту женщину, он был целиком поглощен ею. Ее добротой и нежностью, ее умиротворенным спокойствием в сочетании с ураганным темпераментом, ее каким-то благородным несуетным достоинством и умением угадывать его мельчайшие мысли. Стоило ему на секунду о чем-то задуматься, как любые его желания сразу же исполнялись. Например, он любил, когда ему массировали ступни ног, мышцы спины или мяли ягодицы. Дарья Сергеевна могла это делать часами, не говоря уже про все остальное.
Он жил целую неделю в половинке ее скромного частного домика и, кажется, уже забыл дорогу в гостиницу, где у него был оплачен номер на десять дней вперед.
Все это время они напропалую занимались любовью, ходили по квартире в чем мать родила и даже один раз спускались в таком виде в небольшой садик, чтобы посмотреть на южные звезды, висящие на небе спелыми гроздьями.
Юрий Геннадиевич уже давно перестал рефлексировать, что все это происходит не с ним. Он расправил плечи, втянул живот и поверил, что достоин подобного счастья. Сейчас ему казалось, что нет ничего невозможного, эта удивительная женщина заряжала его сумасшедшей энергией и делала из затюканного советского инженера сильного, бесстрашного мужчину. Ласкуткову нравилась эта необычная для него роль.
Он вдруг подумал, что хотел бы остаться здесь с нею навсегда. Бросить к чертовой матери опостылевшую работу, хрюкающую по ночам и вечно недовольную жену, оставить ей все добро, мебель, квартиру и никогда не возвращаться к прежней жизни. Юрий Геннадиевич даже начал обдумывать, как он это сделает. Он вернется из Сочи и сразу же с порога скажет жене: «Все кончено, я ухожу. Оставляю тебе все имущество. Мне ничего не надо. Прости и будь счастлива!» И Ласкутков даже представил глупое выражение лица жены, когда та узнает о его твердом решении. Ее глаза нальются слезами обиды и отчаяния, она бросится его уговаривать остаться, но он будет тверд, как скала. Однако в следующий момент его посетила другая мысль: если он уволится с работы, оставит квартиру и все имущество жене, тогда ему придется на новом месте искать другую работу. А где он в Сочи найдет себе работу по специальности? Ему уже 40 лет, и здесь он никому не нужен с дипломом инженера. А что он умеет делать, кроме как просиживать штаны в конструкторском бюро за 140 рублей в месяц и чертить за дурацким кульманом проекты кораблей, которые никогда не будут спущены на воду?
Прошло еще несколько жарких дней и не менее жарких ночей. Каждое утро Юрий Геннадиевич просыпался в объятиях Дарьи Сергеевны, и пока та лежала с закрытыми глазами, думал, какое это счастье засыпать и просыпаться в объятиях любимой женщины. Какое счастье быть сильным и ничего не бояться. Ни упреков жены, ни выговоров начальства, ни даже самой смерти, когда спасаешь любимую в водовороте сумасшедшей реки.
Юрий Геннадиевич захотел сказать Дарье Сергеевне, что он полюбил ее всем сердцем и хочет остаться с нею навсегда. Но не успел проронить ни слова, как она сама ему ответила:
- Делай, как хочешь, я ничего не прошу.
Ласкутков замер с глупым выражением лица. В следующий момент он попытался его исправить, но вышло как-то неловко.
- А ты, правда, можешь предсказать, когда я умру?
- Не волнуйся, это будет еще не скоро. Тебе об этом пока рано думать, - грустно ответила Дарья Сергеевна.
- А что ты еще можешь? Ты можешь предсказывать судьбу?
– Конечно… - ответила она, - но я не буду этого делать.
- А будущее?- не унимался Юрий Геннадиевич.
- А что будущее? Будущее и есть судьба. Что ты хочешь узнать?
- Ну, мне интересно узнать, что будет с нами лет через 15. Можешь рассказать?
- Успокойся, все будет хорошо… - она погладила его по голове.
- И мы будем еще живы?
- Конечно…
- А какими мы будем?
- Что ты заладил «какими, да какими?» Какими захотим, такими и будем, – ее рука сползла вниз.
- Ты веришь, что человек может изменить свою судьбу?- не переставал канючить Юрий Геннадиевич.
- Может. Если захочет,- ответила Дарья, лаская пальцами ему живот.
- Даже в 50 лет?
- Да…- спокойно ответила она.
- А ты можешь выиграть в карты? – вдруг спросил он.
- Могу, но не буду.
- Почему?
- Потому что это может принести деньги, но никогда не принесет счастья. Никому.
- А ты можешь предсказать, будет война или нет?
Нет, все-таки этот мужчина был невыносим своим занудством. Дарья Сергеевна встала с постели, походила по комнате и остановилась у окна. Где-то вдали, по горизонту бескрайнего моря, словно маленькая мошка, медленно плыл военный корабль.
- Нет, большой войны еще долго не будет, но у меня есть нехорошее предчувствие, что нашу страну ждут очень тяжелые времена, – ответила Дарья Сергеевна.
- А какие? – не отставал Юрий Геннадиевич, будто он был маленьким, глупым, но чрезвычайно любопытным мальчиком.
- Еще немного поживешь и узнаешь, какие, - с грустью ответила Дарья Сергеевна. Больше всего ей не хотелось сейчас обсуждать положение в стране. А на дворе стояла середина августа 1991 года.
- А что будет со мной? Ты знаешь?
- Тебе нужно следить за сердцем и раз в год показываться к врачу.
- А еще что?
- Скоро ты потеряешь работу и будешь вынужден учиться заново, чтобы обрести другую специальность и приспособиться к новым условиям. Тебе придется несколько раз все терять и начинать сначала. Будет очень трудно, только не убивай себя. Жажда жизни в тебе сильнее, ты не пропадешь, выживешь.
- А что будет с тобой?
- А я буду продолжать воспитывать детей в интернате и надеюсь, что рано или поздно у меня появится ребенок.
- Этот ребенок будет от меня?
- Пока не знаю. Посмотрим.
Юрий Геннадиевич задумался, хотел бы он иметь ребенка от этой женщины или нет? Но ведь сделать женщине ребенка – дело не хитрое. Гораздо важнее его воспитать и вырастить хорошим человеком. А что он знает о ней? Почти ничего. Он даже не знает, сколько ей лет.
- Расскажи мне о себе, - попросил он.
- Что ты хочешь узнать?
- Сколько тебе лет? Если можно, конечно…
- Почему нельзя? Мне уже 49. Как говорится, баба ягодка опять.
Ласкутков искренне удивился. Он не мог себе представить, что эта женщина старше его почти на 10 лет. Напротив, она казалась ему моложе его! И больше 35 он ей ни за что бы не дал.
Ласкутков понял, что совершил большую глупость, спросив о возрасте, и попытался смягчить ситуацию:
- Извини, что я такой бестактный вопрос задал. Ты, правда, прекрасно выглядишь.
- Обычный вопрос. Меня не смущает мой возраст, - без кокетства ответила Дарья Сергеевна, - а тебя?
- Да нет! Что ты! Ты просто сногсшибательно выглядишь! У тебя на лице ни одной морщинки!
- Спасибо, но это не так… Ты просто не видишь.
Юрий Геннадиевич понял, что допустил еще большую бестактность, но его уже нельзя было остановить.
- А почему ты живешь одна? – спросил он.
- Потому что я не хочу жить с кем попало… И мне долгое время никто не был нужен…
- А сейчас? – спросил Юрий Геннадиевич, и в его голове промелькнула шальная мысль, которую он не решился произнести вслух: А сейчас ты ищешь подходящего отца для ребенка и поэтому заманила сюда меня?
Дарья спокойно прочитала его мысль, но внешне ничем это не проявила. А Ласкутков сделал вид, что ни о чем таком вовсе и не думал.
- Сейчас я все чаще думаю, что прожила жизнь как-то не правильно. Упустила нечто очень важное. И не успела сделать ничего такого, за что могла бы себя уважать.
Эта мысль, высказанная Дарьей Сергеевной, удивительным образом касалась и самого Юрия Геннадиевича.
- Что ты имеешь в виду? – переспросил он.
Дарья Сергеевна грустно улыбнулась, протянула к нему руку и слегка поворошила его седеющую шевелюру.
- Я прожила целую жизнь, имела когда-то мужа и ребенка, но никогда не знала, что такое страсть. Я словно всю жизнь боялась отпустить себя на волю. В каждом человеке заложена потребность любить мать и отца, любить мужчину или женщину, любить природу и Бога. Потому что только в любви мы обретаем гармонию. Ты знаешь, почему для маленьких детей их родители самые красивые? Потому что дети их любят по зову природы, бессознательно и бескорыстно, ничего не зная о человеческих качествах родителей. Только имея возможность обожать, то есть любить до бесконечности мать и отца, ребенок может развиваться гармонично. Если ты лишишь его этой возможности, отсутствие любви и гармонии искалечит психику ребенка, и вырастут искалеченные дети. Затем эти искалеченные дети сами превратятся в пап и мам и воспитают таких же калек, как они сами. Представь себе огромную страну, населенную калеками…
«А это так и есть, - подумал Юрий Геннадиевич.- Наша страна населена калеками, только мы их не видим, поскольку их спрятали в домах престарелых, в приютах для брошенных детей, в интернатах».
- Но ты ведь вначале говорила не о детской любви к родителям, а совсем о другой?- сказал Юрий Геннадиевич вслух.
- Да, я хотела сказать о любви между мужчиной и женщиной. Но потом передумала.
- Почему?
- А зачем о ней говорить? Слова часто только маскируют ложь.
- Ты считаешь, что никакой любви нет?
- Когда человек рождается на свет, он появляется в одиночестве. И в таком же одиночестве он умирает, несмотря на то, что рядом могут находиться люди. Вся наша жизнь – это преодоление одиночества. И любовь люди придумали, чтобы у них была иллюзия, будто они преодолели одиночество, а на самом деле ничего не меняется. Можно находиться с женой или любовницей в постели и умирать от тоски. Разве не так?
Дарья Сергеевна пристально посмотрела в глаза Юрию Геннадиевичу, и тот не выдержал ее взгляда.
- Ты думаешь иначе… - сказала она, - твоя воля. Только себе не лги.
Ласкутков закашлялся, он впервые не знал, что сказать. Уязвимость его положения, когда невозможно не только соврать, но даже и подумать, означала, что пора перестать прикидываться и стать самим собой. А как стать самим собой, если ты привык врать с детства? И вдруг он почувствовал: не лгать и не притворяться – это, оказывается, очень здорово и даже приятно. И особенно приятно, когда ты живешь в стране пронизанной ложью сверху донизу, где вранье и очковтирательство – часть государственной политики и, кажется, стоит перестать врать, как государство рухнет, словно карточный домик.
Они провели вместе еще несколько дней, наслаждаясь друг другом и забывая при этом есть, пить, слушать радио и следить за временем. А иногда вместе забирались в ванну и часами из нее не вылезали. Когда наступала ночь, они осторожно, чтобы не заметили соседи, спускались голыми в сад, рвали яблоки и кормили друг друга. Это были самые вкусные на свете яблоки, которые только приходилось пробовать Юрию Геннадиевичу. Иногда он громоздил фантазии, как найдет новую работу, заработает кучу денег и построит на этом месте новый просторный дом, в котором хватит места всем, в том числе и его бывшей жене с детьми. Он видел Дарью Сергеевну, вскармливающую грудью их общего ребенка, а рядом на кухне копошилась с кастрюлями бывшая жена и готовила обед. И все чудесно ладили, не было ни ссор, ни интриг, ни мелочных обид. Гармония, радость общения и всеобщая любовь.
Он решился сказать Дарье Сергеевне о своих мечтах, забыв о ее способности. Юрий Геннадиевич с упоением повторил все еще раз вслух и даже прибавил, что рожать после сорока девяти, конечно, немного рискованно, но еще можно. В Америке и позднее рожают. И если им повезет, то они, может быть, произведут на свет не одного, а даже двух малышей, и все будут жить дружно и счастливо.
В этот момент по телевизору шел любимый фильм наших космонавтов – «Белое солнце пустыни». Юрий Геннадиевич взглянул на экран, и ему вдруг показалось, что он понял секрет феноменального успеха этого фильма. Помимо других неоспоримых достоинств, в фильме несколько раз упоминались мечты красноармейца Сухова, когда рядом с ним сидит его любимая жена Екатерина Тимофевна и весь гарем Абдуллы. Создатели фильма уловили подсознательное желание каждого мужчины иметь одновременно и то, и другое. И в фильме это показано с юмором. Как ни странно, Дарье Сергеевне понравилась эта мысль и даже ее развеселила.
Заканчивались десять дней отпуска, и Юрию Геннадиевичу предстояло принять окончательное решение – что делать дальше. Чем ближе был день отъезда, тем больше его обуревали сомнения. Конечно, можно было все бросить и начать жизнь заново. Но кто знает, что будет дальше? – рассуждал он. – Где гарантии, что его жизнь с Дарьей Сергеевной сложится счастливо? И что нужно будет сделать для этого? Чем он должен будет пожертвовать? Детьми? Женой? Квартирой? Сейчас у него хоть как-то налажен быт, квартира трехкомнатная, и ему даже позволяют один раз в году беспрепятственно слетать на отдых в Сочи. А когда он женится на Дарье Сергеевне, куда он будет летать? Опять начнутся пеленки, распашонки - ему это надо? Да сейчас молодых баб – пруд пруди, выбирай любую!
Дарья Сергеевна спокойно читала его мысли и старалась не мешать. Она не хотела злоупотреблять данной ей властью, чтобы изменить свою судьбу и будущее Юрия Геннадиевича. И тем более она не хотела его удерживать.
Он улетел не попрощавшись. Даже записки не оставил. Сбежал, как нашкодивший школьник. Дарья Сергеевна стояла у окна и думала, какое счастье, что завтра нужно идти на работу. Туда, где тридцать восемь маленьких человечков любят ее совершенно искренне, беззаветно и пока не мыслят жизни без нее. Не было обиды и уж тем более ни капли надежды, что Юрий Геннадиевич вернется. Она с самого начала знала, что именно так все и получится. Да и зачем он ей? Раз мужчина не проявляет волю и не хочет быть сильным, то он при любых обстоятельствах будет слаб, сколько его ни толкай в горную речку. Юрий Геннадьевич сделал свой выбор, и она спокойно отпустила его на все четыре стороны. Если Бог даст, у нее хватит сил самой воспитать будущего ребенка без чьей-либо помощи.
С тех пор прошло более пятнадцати лет. Почти все, что было предсказано Юрию Геннадиевичу, сбылось. Сердечко он не берег, и оно стало пошаливать. Едва удалось избежать операции и ради этого многим пришлось пожертвовать. После 1991 года завод, где он работал, развалился. Юрий Геннадиевич остался без работы. Долго бедствовал, перебивался с семьей с хлеба на воду, а потом выучился на автомобильного электрика и открыл небольшую семейную фирмочку по установке сигнализаций и ремонту электрооборудования. Дело пошло, и жизнь постепенно наладилась. Сыновья ему помогали. С женой они уже давно спали в разных комнатах, чтобы не слышать храпа друг друга. Привычки Юрия Геннадиевича остались без изменений, и он по-прежнему один раз в год куда-нибудь улетал. Но теперь он предпочитал отдыхать не в Сочи, а где-нибудь в Турции или Египте. История с Дарьей Сергеевной долго не отпускала его. Он понимал, что поступил некрасиво и старался о ней не вспоминать. Но многие вопросы, к которым раньше он был равнодушен, по мере того, как жизнь подходила к концу, стали все назойливее. И самый главный вопрос – сколько ему еще осталось?
Юрий Геннадиевич захотел любой ценой найти Дарью Сергеевну и поговорить с ней еще раз на эту тему. Мол, если она знает ответ, то уж пусть скажет точно. А заодно попросить прощения за свой некрасивый поступок. Он нашел ее в «Одноклассниках» и жутко обрадовался. Долго думал, как дать о себе знать, какую форму обращения выбрать и, наконец, написал письмо. Она вежливо, но очень коротко ответила, и они договорились встретиться ближайшим летом.
«Друзья мои, никогда не встречайтесь со своим прошлым! Даже если оно было чудесно,» - приблизительно так думал Юрий Геннадиевич, увидев Дарью Сергеевну, идущую ему навстречу по городскому парку. Не будем лукавить, конечно, она изменилась. Но была хорошо одета, ухоженна, со свежим умеренным макияжем и лучезарной улыбкой, источающей обаяние и уверенность, что эта женщина востребована и любима. Возле глаз и на шее появились предательские морщины. Ну и что? Дело житейское. Она была в прекрасной форме и нисколько не погрузнела. Летний брючный костюмчик с элегантным декольте подчеркивал ее по-прежнему великолепный бюст. Ни один здравомыслящий человек не посмел бы назвать эту женщину старой, хотя по возрастным меркам, вроде уже пора. Дарья Сергеевна в свои шестьдесят четыре выглядела максимум на пятьдесят. Она знала об этом и была чрезвычайно горда, что возраст ее не сломил.
Юрий Геннадиевич поднял букет наперевес и стремительно ринулся навстречу. В этом безумном порыве было нечто сродни тому, как отважно много лет назад он бросился за ней в горную речку. Но Юрий Геннадиевич за это время основательно погрузнел и обрюзг. Сделав неловкое движение, он споткнулся, и чуть было не упал всем на потеху. Но Дарья Сергеевна великодушно сделала вид, что ничего не заметила и сразу же погасила неловкость.
Она призналась, что рада его видеть, но тут же сообщила, что у нее есть молодой друг, что она испытывает к нему большое уважение, и не хотела бы допустить двусмысленности в отношениях, поэтому встреча будет короткой и последней.
- Да-да, конечно, - с грустью сказал Юрий Геннадиевич, - я просто хотел узнать, как ты живешь.
- Я живу прекрасно, - ответила Дарья Сергеевна. – Даже не представляла, что так хорошо можно жить.
- Что изменилось в твоей судьбе с тех пор?- Юрий Геннадиевич немного замялся. – У тебя есть ребенок?
- Нет… к сожалению, – ответила Дарья Сергеевна и добавила, - не переживай, тебе не о чем беспокоиться.
Юрий Геннадиевич непроизвольно вздохнул с облегчением. Тяжкий груз упал с плеч.
- Ну а как же ты живешь?- не унимался он.
- Очень просто, - ответила Дарья Сергеевна, - я выращиваю свой сад: по-прежнему работаю в интернате, воспитываю детей и стараюсь, чтобы они выросли хорошими людьми. На каждый праздник получаю больше тысячи веселых открыток. И благодаря этому, думаю, что моя жизнь не прошла напрасно. А ты как живешь?
Юрий Геннадиевич стал рассказывать про свой автомобильный бизнес, немного преувеличивая его масштабы и приукрашивая свое значение, рассказал про успехи детей и про то, что у него теперь появилась возможность ездить не только в Сочи. Короче, хвастался, как последний мальчишка, оттягивая время и боясь задать самый главный вопрос. Тогда Дарья Сергеевна сама его остановила и сказала:
- Ты же сюда приехал не для того, чтобы про свой бизнес рассказывать. Ты приехал узнать, когда ты умрешь. Я права?
Юрий Геннадиевич кивнул в ответ.
- Я тебя вынуждена разочаровать, этого не знает никто. Да и зачем тебе? Знай, живи, пока живется.
Юрий Геннадиевич пристально посмотрел ей в глаза и не поверил.
- Да, если бы и знала, я все равно не сказала бы. Это ничего не изменит в твоей жизни.
- Да как тебе объяснить, - начал мямлить Юрий Геннадиевич, - я просто хотел к ней приготовиться.
- А ты будь к ней всегда готов. Как пионер,- улыбнулась Дарья Сергеевна.- Смерть тем и прекрасна, что всегда неожиданна, даже когда ты ее очень ждешь.
Они еще немного погуляли по парку. Юрий Геннадиевич шел рядом с Дарьей Сергеевной и чувствовал тонкий ароматный шлейф ее тела. Этот волшебный запах возвращал его в прошлое. В чудесное, безвозвратно утерянное прошлое. В нем один раз за всю свою жизнь он был почти героем. Благодаря этой необычной женщине, умеющей читать мысли и предугадывать судьбы людей.
Они больше не разговаривали на серьезные темы, а Юрий Геннадиевич так и не решился еще раз задать самый главный и волнующий его вопрос.
«Действительно, какая разница, когда ты умрешь?- думал он, и его мысль в этот момент спокойно прочитала Дарья Сергеевна. - И надо ли бояться смерти, если всему живому на свете она, увы, предначертана. А стоит, наверное, бояться бессмысленно прожитой жизни во лжи. Да вот беда, многие люди жить иначе просто не умеют…»
Он вернулся домой с твердым намерением все рассказать жене, покаяться и попросить прощения. Мысль, что он лгал ей всю жизнь, была теперь ему невыносима. Зинаида Трофимовна выслушала его, не сказав ни слова в ответ. Только лицо ее налилось пунцовой краской, и надулись вены на дрожащих руках. Ночью ей стало плохо, она стала задыхаться и на следующее утро, несмотря на старания врачей, умерла. Стоя рядом с могилой, Юрий Геннадьевич думал, как безнадежно несправедлив этот мир. Он всю жизнь лгал себе, жене, детям, всем окружающим. И эта ложь никому не мешала, напротив, она стала привычной и даже объективно необходимой. Но стоило ему один раз сказать правду, как она убила Зинаиду. И как же ему теперь жить? С таким невыносимым камнем на совести? И самое главное – зачем?
Юрий Геннадьевич сразу как-то окислился после смерти жены и в одночасье постарел лет на двадцать пять, превратившись в больного старичка. Больше в его жизни не было ни одной женщины.
Александр Гронский
28.03.2009г.