Гребеночка на счастье

Яна Голенкова
               
               

Алексей Иванович – мужик что надо. Хороший человек, можно сказать не пьющий, разве что по праздникам, а главное – золотые руки и добрая душа. Весь техперсонал к нему всегда за советом обращается, оно и понятно, один он мужик на весь рабочий коллектив. А у начальства в голове свои тараканы, им до простого люда дела нет. Вот и сегодня, в самый замечательный истинно русский праздник – старый Новый год, вся администрация вместе с менеджерами и секретарями уехали куда-то праздновать, а техперсонал собрался в каптерке у Алексея Ивановича. Столик накрыли, все как надо. Недаром Алексей Иванович заранее женщинам сказал, что кому нести, по-хозяйски к делу подошел. А за столом, как всегда, разговоры задушевные – про жизнь, да про любовь.
- Ой, бабоньки, смеетесь все, гадания всякие выдумываете, ясно дело – времечко святочное. Да сами-то ничему не верите. А зря, лучше послушайте мою историю. Это вам не сказка новогодняя, все так и было.
Алексей Иванович прошелся хмельными глазами по молоденькой техничке Людочке, по зрелой красавице Марине, отметил красивое платье Аннушки, не обделил вниманием и Тамару, прищелкнул для эффекта пальцами, как бы завершая паузу, и повел свой рассказ:
- Праздничные дни слишком долго тянутся, коли дома сидеть. Мои девчата такую суету создают, что ждешь как бы быстрее сбежать от них. Было это лет пять назад, числа двенадцатого или тринадцатого, точно не помню. Позвонил своему корешку, и договорились с ним встретиться в гараже. Ну, машину посмотреть, да посидеть чуток.  А в гараже уютно, тепло. Сидим, пивко потихоньку тянем, трындим обо всем помаленьку. Слышим, на скрипке кто-то играет. Да тоскливо так, будто плачет. Корешок мне говорит:
- Слышишь, Леха?
-  Слышу, кого-то на классику потянуло, как врубил громко, прямо душеньку рвет.
- Да нет, ты послушай, музыка живая!
Прислушался и впрямь, даже навороченная магнитола, так не воспроизведет.   
- Не к добру это, Леха. Мне моя бабка говорила, коли услышится музыка печальная, да еще там, где и быть не может, жди перемен. Из семьи кто-то уйдет.
  - Глупости. Бабки всегда горазды чепуху молоть. Поди, ребенка какого родители-умники мучат, перед гостями велят играть, а окошко не закрыто. Ишь, как пиликает!
- В такой-то мороз и окно не закрыть? Тут что-то не так.
Мне и самому  на душе тревожно стало. Посмотрел на часы, время еще терпит, но на улице уже стало темно. Корешку моему далеко шествовать, да и моя краля зудеть будет, что поздно домой вернулся. Попрощались мы с ним, да каждый  в свою сторону пошел. Иду, значит, снежок приятно скрипит под башмаками, а в ушах все еще скрипка плачет. За угол только повернул, и на меня тут здоровая псина выскочила.  Даже опомниться не успел, как в сугробе оказался. Хорошо хозяин  во время подоспел, оттащил от меня зверюгу. Извиняется, значит, мол – пес молодой, это всего лишь  играется он, и вреда бы мне не причинил. Я понятно, даже спорить не стал, быстрее от них подальше. А у самого чуть штаны мокрые не стали. Думаю:  «Может и в правду, скрипка-то предупредить хотела?». Иду дальше, а на встречу мне две девчонки идут. У меня глаз – алмаз, и в темноте вижу, что молоденькие, да красивучие. Поравнялись со мной и одна, что повыше росточком ко мне обращается: «Дяденька, не скажете, как вас зовут?».  У меня грудь колесом, заважничал, думаю – какое имя сказать, надо бы посолидней выбрать. Назвался Эдуардом. Они как жеребята загоготали и дальше пошли. Обидно стало. Зачем, спрашивается,  останавливали?  Вот уж к дому подходить стал, вижу - компания большая собралась, вроде бы нездешние. Я осторожно мимо них,  и тут меня женский голос окликнул. А голос такой приятный, с грустиночкой: «Мужчина, извините, можно вас на минуточку?». Остановился и жду, что дальше будет. Подходит ко мне дамочка. За версту видно, что одиночество ее гложет. В глазах тоска смертная. Видать, хоть и в компании, да без мужика. Ну, воспрянул духом – может и перепадет чего? А она глазки потупила и спрашивает: «Вы мне имя свое не скажете?». Свое имя ей тоже называть не стал. Мало ли чего бывает? Сказал, что зовут Андреем. Она мне в ответ: «Спасибо. Вот возьмите, пожалуйста от меня гребеночку на счастье», - и мне в руки сует что-то. Я, не долго думая, сверток за пазуху спрятал и вошел в подъезд. Уже понял, что ничего не выгорит. Ох уж мне эти гадальщицы! А в подъезде прямо у лифта девчонки – малолетки  горох рассыпали и чего-то возят по нему палочкой. Ну, понятно, шикнул на них, они в рассыпную. И тут я на этом горохе и драболызнулся. Больно ушиб свою пятую точку. Сверток из-за пазухи выпал и развернулся. Гляжу,  а гребеночка вся какими-то камушками уделана, красивая.  Раньше на голове такие гребенки носили, теперь-то в продаже не сыщешь, может, мода перевелась. Поднялся на ноги. Вроде цел. А дома женка меня со сковородкой в руках встречает. Я ей с порога гребенку протягиваю: «Возьми подарочек», смотрю – заплакала, на кухню пошла. Я за ней. Она сидит на табуретке, лицо руками закрыла и плачет, жалобно так, ну как та скрипка, что в гараже слышал. Тут моя старшенькая выходит.
- Папка, это чья гребенка?
- Бери дочка, твоя будет.
Она хвать и сразу в спальню ушла. Умница. Понимает, что в таких случаях лучше не вмешиваться. Я к женке подошел, приобнял за плечи – она ноль внимания.  Хлюпает носом. Ну, ёшкин кот! Вечная история. Думаю – хочется плакать, пусть. Крепче спать будет. Пошел в зал, лег на диван и задремал. Телефон зазвонил. Дотянулся я с просоня, алекаю. Корешок, оказывается, хочет знать, как добрался я. В двух словах ему объяснил, что как было, а он мне говорит в ответ, что когда домой шел, дважды навернулся. Ногу сильно зашиб.  Вот она скрипочка!
- Не смейтесь, бабоньки! Это еще только начало, слушайте, что дальше было.
Лег я значит поудобнее. Кент появился - хвостом виляет, в руку мокрым носом тычется. Вроде жалеет меня. Потрепал я его по шкуре. Шкура добротная у него, длинная с рыжинкой, красивый пес, хоть и дворняга. Ну, значит, пес на полу, я на диване. Только глаза закрыл, провалился в сон. Снится мне,  как будто окно в зале  кто-то открыл. Холодом потянуло. Гляжу, доча моя в одной сорочке стоит. Косы распущенные до пола спускаются. А надо сказать, что Раечка вся в меня пошла – красавица. Рыжая и статная, характер тоже мой унаследовала. Одно плохо – как мать – недотрога. Уж двадцать пять тогда стукнуло, а не замужняя. Веруська годков на десять ее помоложе будет, а уж от кабелей проходу нет. Ну, значит, смотрю я на доченьку свою, вижу – руки как птица раскинула и в окно. И не падает в низ, как бы в воздухе зависла, руки к луне протянула, а в руках гребенка. Тут меня озноб прошиб.  Дочурка моя – ведьма! Слышу,  что-то шепчет она, да неразборчиво. Но кой чего все ж таки услышал. «… луна помоги мне, вот гребеночка для суженного - ряженного, укажи ему путь- дорогу к моему порогу, да пусть он гребеночкой расчешется, знак о себе оставит. Только об одном прошу, чтоб не рыжий был».
Проговорила она и кувыркнулась через голову, затем в окошко назад прыг. Закрыла окошко, занавеску задернула и ушла. Тут я и проснулся. Лежу, думаю: «Это ж надо такому присниться!». Встал. Пошел до кухни водички попить. А на обратном пути к дочкам в спальню заглянул. Веруська крепко спит и сладко носом посапывает. Одеяло на полу, рядом с подушкой наш котяра по кличке «Сайт» пристроился. А Рая по самое горло укрыта. Только волосы по постели в разные стороны раскиданы, а это странно! Она завсегда на ночь косу плетет. Смотрю на доченьку - дышит ровненько, значит спит. Я люблю смотреть на дочек, когда они спят. Уж такие они ладные и хорошие, да и женка когда спит, тоже ягодка-малинка! А ведь не позвала меня-таки в постель! Ну, да ладно. Утро придет, все перемелет. И дернуло меня что-то руку-то под подушку к Раиске засунуть. Вот она – гребеночка, в моих руках! Ох, вашу раз яти! Гадальщица! Может, и не сон я видел? Чур,  меня, мысли какие полезли! В любом случае проучить тебя, дружочек, следует, чтоб не повадно было! Возвращаюсь в зал, и ну гребеночкой Кента чесать. Хорошо начесал, а потом назад гребенку под подушку сунул. Думаю – посмеемся завтра. Утром пораньше встал. Сижу на кухне, кофеек попиваю. Жена пришла хмурая, от меня нос воротит и молчит. Слышу, в комнате дочуры закопошились. Проснулись, значит. Жду. Тут Раиска вбегает – в руках гребенка, в глазах слезы.
- Ты зачем это сделал? Не отпирайся, знаю, что ты! Верка рано уснула! Вот, значит, какого мне счастья желаешь?!
А младшенькая сзади топчется и посмеивается. Понимает, что папка шуткует. Но старшенькая на меня обиделась. Они вместе с женкой бойкот мне объявили. Время-то, конечно, все сгладило. Прошло месяца три. Стала Раиса задумчивая. На вопросы матери не отвечает, все из рук у нее валится. Так еще месяца два прошло, а потом – свадьба! Готовьте денежки мама с папой. Нашла все-таки себе суженного, и, не  где-то шастая, а на работе. Нормальный мужик, при деньгах и квартире, и что особенно приятно – рыжий. Правда не такой как доча, чуть потемнее будет, и конопушек нет. Раиска-то  вся ими, как небо звездочками, усыпана.
Сидим мы как-то с зятем на кухне. Он выпить не любитель, так, пивка, если с рыбкой чуток, чтобы тестя уважить. Стучим окуньков, значит, и говорю я ему: « Ты скажи мне, зять, вы с Раисой пол года прожили, вроде все у вас гладко пока, что потом будет, увидим. Мне вот что интересно, как вы  познакомились, она же у меня скромница, каких мало!».
- Это Вы верно, подметили, Алексей Иванович. Я как устроился в их отдел, сразу ее заметил, подойти как, не знал. Но случай подвернулся. Был обеденный перерыв. Я зашел в кабинет, где всегда суетится стайка менеджеров. Раиса сидела одна за рабочим столиком и читала газету. Подошел к ней, спросил: «Что пишут?», - она газету из рук выронила, смотрит на меня так, как будто кошмар из страшных снов пред ней ожил. Я сурово брови сдвинул и деловым тоном говорю: «Раиса Алексеевна, вот уже месяц как я назначен в ваш отдел начальником, а с вами до сих пор никак познакомиться, поближе не удается. Вечно вы в командировках или отъездах». А она смотрит испуганно и молчит. Я тогда газету в руки взял. Вижу, китайский гороскоп на год напечатан, и говорю в слух: «Что же в этом году собаку ожидает?», тут у нее голос прорезался, как колокольчик прозвенел: «Вы в год собаки родились, Эдуард Андреевич?».
- Да. Этакий рыжий кобель, не злой и почти домашний, правда, пока не прирученный. Надеюсь, собак не боитесь?
Она совсем побледнела. Вижу, девушка в предобморочно состоянии. Взял ее молча за руку и увез из офиса. Это потом, после свадьбы мне Раиса рассказала про вашу шутку с гребенкой». 
- Ясно вам, бабоньки, как в жизни бывает? А с женкой мы теперь душа в душу живем. Я суеверный стал, в святки вечером из дому не выгонишь, лучше на диванчике полежу. Гребеночку на счастье Веруся припрятала. Ей уж двадцатый пошел годок, а тоже замуж не торопится. А куда спешить? Успеет еще. Кента, правда уже нет, вместо него такса у нас живет. Ох, и страшная собачонка, лысая какая-то.
Женщины сидящие за столом многозначительно переглянулись. А Людочка, не удержавшись – расхохоталась. Алексей Иванович грустно вздохнул и потянулся за часами.  Часы показывали, что время еще терпит, но на улице уже было темно…