Стук в ночи длится уже несколько суток. Выкравшись из тайги, после очередного охотничьего дня, Стрекоза попадает в свою покосившуюся от времени избушку. Поужинав тюрей, замешенной на холодной воде, Стрекоза сбрасывает с себя ворох одежды и остается в холщовой сорочке до пят. Уютно устроившись на шкуре, берет рукопись. Лесной почтой свиток доставили ей на рецензию. Читает не спеша, смакует, наслаждается ранним сонетом корифея с Проза ру. Правда автор слагает одной фразой, но как поет! А какая неповторимая палитра скрывается за крайними словами. Разудалая юношеская бравада. Хорош! Надо поддержать талант. У остальных – лирические слюни. Или повествуют аршинными словами какие-то ассиро-вавилонские верлибры на славянский лад. Полистала немного новелл и рассказов. Затем ложится спать, в надежде увидеть сладчайший сон, но едва смыкаются глаза, и она впадает в забытье – мерещится стук. Звуки негромкие, но настырные, будто бригада шабашников из какой-то страны СНГ пожаловала в таежную глушь, дома работы на всех не хватает. И аврально долбит план. Она ворочается с боку на бок, пробует уснуть, то на спине, то на животе, потом начинает считать до тысячи, затем до несколько тысяч, что бы отвлечься и заснуть, но стук мешает. И так продолжается, пока тьма тьмущая за окном. Жутко слышать и не понимать подозрительный шум в тревожно загадочном лесном мире. Чадная, душная ночь тянется бесконечно. Но вот набегом елей рассвет прижат к зимовью и стук прекращается. За стенами зимовья наступает живая тишина леса. Повторяется это наваждение из ночи в ночь. «Мистика, какая то, да и только», – размышляет не выспавшаяся Стрекоза. Упорная мысль скребет мозги, царапает по живому – неужели мозг тронулся, изгрызенный лесным одиночеством. Как-то увидела в озерце свое отражение и была напугана. Измученное бессонницей лицо выглядело чужим. «Мишка увидит – испугается».
После очередной бессонной ночи Стрекоза, с напрочь расстроенным рассудком, грузно сидит на нарах с красными, как у глухаря глазами. Наконец, решает обратиться к медицине. Медсанчасть в ближайшей возрожденной деревне. Одной ей известной сырой тропой, продувая ноздрями, бредет по лесу. Казалось, унылая тайга держит ее в своих мокрых лапах. И вот уже она стоит в белоснежном кабинете перед местным медицинским светилом.
Ухо-горло-нос, розовощекий толстячек, выглядит, будто известный автор с Проза ру. Так похож. Он находит барабанные перепонки натянутыми как надо, но на всякий случай направляет на промывание. Процедура помогает – ночные звуки теперь слышны куда отчетливее. Стрекоза записывается к терапевту – массивному, колоритному, великолепно законсервированному для своих восьмидесяти лет и очень человечному. На руке золоченный «ролекс». Она догадывается, это Атлас.
«Раздевайтесь», - говорит доктор. Торопясь и путаясь, словно в бредовом сне, Стрекоза стащила с себя все, кроме холщовой сорочки до пят. Стала потная от стеснения и девичьей скромности. Медик манипулировал прибором. Заставлял дышать через раз, замирать мотыльком. Сноровисто вертел ее телом. Изгибал шею Стрекозы крендельком. Потрепал ладошкой ее щеку: «Одевайтесь. Иммунитет не нарушен. Верхнее давление выше нижнего, но не настолько, чтобы стучать об этом в голову». Следующий специалист – невропатолог, похожий на Fenixsa с улыбкой искусителя водит перед заострившимся носом Стрекозы пальцем, бьет по коленкам, трогает с ловкостью виртуоза своего дела ее стройные ноги, поглаживает их, заставляя вздрагивать, и поясняет: «Да, нервишки несколько расшатаны, но генезис ваших стуковых галлюцинаций, увы, не ясен. Затем просит потанцевать на полупальцах между пустых бутылок, которые расставил на полу кабинета. Снова задумался, разглядывая ушибленную в танце лодыжку. Совет может быть один: «Никакого переутомления, стрессовых ситуаций. Общеукрепляющие процедуры, здоровый рацион».
- Пробовала. Все равно стучит.
- В таком случае невропатология в вашем случае бессильна, - и Fenix отложил сверкающий молоточек.
- Неофициально посоветую, попытайте гомеопатию. Травку. Положительный эффект, думаю, не замедлит сказаться.
Промучившись в зимовье еще пару ночей, Стрекоза вновь оказалась в деревне. Поплелась на рынок, который приютился у сельпо.
Выискала базарного гомеопата. Он был немного хмельной от оскомистого вина, но смотрел на мир бодро. Попыхивал душистым самосадом. От него веяло одеколоном ядреного цветочного духа. Узнав Стрекозу, знахарь почти прослезился. По душе она ему пришлась еще при первой встрече на вечеринке в клубе. Веселая дивчина и не заносчивая в отличие от других городских. Если бы не племяш, сам бы за ней приударил. Однако помнил еще от прадеда слова греческого мудреца Питтака: «Родство и дружба сила велика». Да и супругу Катерину побаивался. Порвет, если узнает. Чутье у нее на это.
- Мне от стуковых галлюцинаций, - стыдливо призналась Стрекоза.
- От этих самых оно и есть. Тундровое, редко встречается в природе, - кивнул знахарь на берестяную торбочку с подозрительным зельем, похожим на заморскую приправу буцефалу. Отсыпал щепотку зелья и взамен сунул за пазуху беличью шкурку.
- Залей это дело литрой кипятку, и как настоится, кинь туды еще пачку толченного димедрола. Перед сном хлобыстни полбанки. И полный отпад. Больше никаких галлюцинаций, - чувствовалось, что он страстно жаждал ее исцеления.
Бережно зажав кулечек со снадобьем, Стрекоза возвращалась на заимку. Тайга забита тишиной. Надвигалась холодная пора. На душе пасмурно.
Захотелось орешек кедровых погрызть.
Завернула в кедрач. Он своими ветвями свил глубокую стену, источал над тайгой чистейший воздух и раскинулся рядом с ее избушкой. Стайками гоношились кедровки. Птицы перепархивали и лущили шишки. Неожиданно увидела в дивной природе прогал, его здесь раньше не было. На поляне стояла добротно срубленное лесное жилище – зимовье. Стены из лиственничного кругляка. Крыша покрыта аккуратно колотыми еловыми драницами. Рядом лабаз и дровяной навес. «Что за наваждение!», - подумала изумленная Стрекоза. Расстройство зрения добавилось что ли? И тут ее окликнули.
- Принимай подарок хозяюшка. Эти хоромы для тебя построили. Днем немного зверовали, а по ночам рубили, чтобы никто над душой не стоял. Почти две недели при свете костра топором выстукивали. И дровишек смолистых нарубили про запас.
- Твое зимовье то от древности скоро завалится.
У двери зимовья стоял Дубль, с которым она раньше встречалась на литературном конкурсе и тот парень, что за хребтом охотился – у него еще бабушка плакальщица. Дубль держал в руке огромного глухаря, другой раздувал медный самовар. Рядом крутилась собака. То ли Найда, то ли Бот. Не разберешь. Лайка, учуяв Стрекозу, завиляла колечком хвоста и не облаяла. «Умница», - подумала Стрекоза. Вспомнила, сибирские лайки знают не один вид лая. На зверя и незнакомого человека лают угрюмо, отрывисто, с думой. На бурундуков ровно, без страсти, а на птицу поют, заливаются. Эта собака, по всему было видно, не пустобрех.
Рука у Стрекозы ослабла, и из занемевших пальцев на землю просыпалось целебное зелье.
На душе стало радостно и Стрекоза улыбнулась своим новым друзьям.