Девяносто третий год

"Девяносто третий год"
Виктор Гюго
               
               

Я лежу, уставившись в потолок палаты. Стараюсь не шевелиться и наслаждаюсь свободой. Прооперировали меня в 12 дня. Спустя час отошел наркоз, и рана заныла, набирая обороты пожарной сиреной. Как всегда, наркоз был местный. За 30 неполных лет - 8 операций, и всю дорогу – местный наркоз.
- Какой-то я не общий, - говорю сам себе. И в который раз за ночь радуюсь тому, что тупая сволочь больше не сможет контролировать меня. Углы пододеяльника уже высохли, остались только жесткие рельефные вмятины от зубов. Я точно знаю, что теперь боль будет только при неловком повороте или вздохе. Это значит, что я контролирую ее. Так существенно лучше.
И почему я отказался от обезболивающего? Вот каждый раз – отказываюсь. И вроде не мазохист.

Это похоже на увещевания очередного антиалкогольного джинна перед тем, как поплыть на 200 грамм. Ведь знаю, что потом будет 300, и - скорее всего, больше. Утром – реализуется все, что антиалкогольный правозащитник напророчил, а все равно затыкаю рот добродетельному стражу и ныряю.
Здесь вот – тоже: ну на девятой-то операции можно бы научиться: радость, на волнах которой плывешь из операционной - продажна. Пока сестрички везут меня на горизонтальной каталке, скромно млею от осознания того, что перешагнул, что вот – час назад ссал и маялся, теперь же, бля – герой, мужественный и гордый ветеран. А в палате продажная радость легко и незаметно сдастся этой тупой сволочи. Как раз после того, как Наташка предложит укольчик, а я снисходительно откажусь…
Ну – теперь все. Если лежать ровно, то только пульс мелким тяжким колоколом бьет под повязкой. Это уже не боль. Так себе, физиология.

Оглядываюсь осторожно, стараясь не поворачиваться. Классная больничка – с моим-то опытом! В палате на четверых - туалет, душ. Курить втихаря можно в душе, пока врачей нет – это я уже вчера выяснил.
Сигареты продаются на третьем этаже, в кардиологии – там буфет. «Явы» нет, но болгарских несколько видов в наличии. Пока сам не хожу – пошлю Коляна. Спит у окна. Четырнадцать лет, а шило в жопе – спиралью и двойное, судя по оборотам: одни гормоны столько не наворотят.

Еще вчера его мамаша выбивала для сынка место в нашей седьмой хирургии. Аргументируя низким вырезом в окрестностях бороды Ибрагима Эдуардовича, она технологично шла к победе. В это время бесконтрольный Колян мухой влетел на пост к медсестрам и напросился на помощь.
Более скорой помощи в седьмой хирургии не видели и вряд ли увидят. Схватив лоток с пробами крови, этот ангел-охренитель, плевав на лифт, поскакал в лабораторию на второй этаж своим ходом (точнее – прыжками). До лестницы добежать не успел – а вот до неоновых лампочек в коридоре допрыгнул ровно три раза. Собственно, все.
Прошло две минуты - зрительский шок потребовал времени на адаптацию к яркой действительности. Моментально неутомимая обладательница запредельного декольте организовала второй внеплановый раунд переговоров с Ибрагимом. Уже в закрытом режиме. В кабинете заведующего.
Вышла потная и радостная, легко кинула девчонкам на посту денег. За ликвидацию натуральных декораций «Кошмара на улице Вязов», размазанных по узорчатому линолеуму вперемешку с останками пробирок и лампочек. Так Коля Журков прописался в нашей 72-й палате.

Кого-то завтра подселят? Неважно – спать.
…Боль, как стайная собака, огрызаясь и подло наскакивая, медленно передвигается по кругу и заставляет все время держать ее в зоне контроля, но - все-таки отваливает, тявкая и тоскуя...
Я наконец-то падаю. Наконец-то я физически падаю в постель от усталости. С полным ощущением того, что до этого момента по-гулливерски висел на тонких тросах, фиксирующих меня по всему периметру и одновременно вытягивающих из меня все мое нутро. Которое и так уже потрачено под ловким скальпелем бородатого Ибрагима.

… Утром бодрый Колян, не знающий категории «наглость» - как Журден, не ведавший, что говорит прозой, - стал прыгать и лупить по всем кроватям тощей больничной подушкой. Так эта обезьяна подчиняется приказам двойного шила, а других побуждений, видимо, не было от природы. Отбарабанив свою постель, Колян чечеткой прошелся по двум пустующим и логично замахнулся своим орудием эволюции надо мной. Я стремительно выныриваю из эйфории безболезненного существования за секунду до удара.
- Колька! Я же после операции! Гандон штопаны-ы-й! Сук-к-к..Ох…Ну я теб-б-… Ох…
Стоп! Кричать нельзя! Как хорошо, что подушка мягкая… Как хорошо…
Юный балбес, побелев от страха – «Дядь Сереж, я забыл, извини, я не хотел…» - вылетает в коридор и пропадает до обеда.
Лежу, скривившись от досады. Оглушает разворачивающаяся сирена. Ощупываю повязку. Кровь есть, но немного. Может, обойдется. Колокол молотит, как метроном на репетиции «Венгерской рапсодии».

- Здорово, мужики! А, ты один… У тебя буду соседом. Сашка, – в палату въехал, широко улыбаясь и протягивая руку, худой парень в серой застиранной больничной пижаме. Под распахнутой пижамной курткой повязка. От подмышек до пояса. Управляет Сашкиным колесно-кресельным транспортом неизменная Наталья. Наша главная хранительница и надежда в отсутствие врачей.
Когда Создатель изготавливал Наташку, он забил на каноны и слепил ее по образу и подобию груши. Исполнение незамысловато описывается одним числом и двумя параметрами: 140 кг веса на 140 см роста. Третий параметр при таких жестких границах не потребовался.
Наташкин бюст может поспорить с задницами многих толстушек. Задавшись вопросом, что может составить конкуренцию Наташкиному заду, есть шанс зависнуть, как компьютер китайской сборки.
Наташка небрежно, но гарантированно безопасно сгрузила новичка на вторую кровать у окна. Устроила полиэтиленовый пакет с барахлом рядом с тумбочкой. Огляделась, и развернула кресло на выход, описав широкую дугу добротным тылом:
- Бывай, Кондратенков! - задорно блеснула глазенками вечно ищущей и неунывающей. Поглаживая себя левой рукой по филейным территориям, повела транспорт на место парковки.

Сашка поправил, морщась, повязку под курткой и вступил в контакт:
- Давно?
- Второй день. Там еще один, с тобой рядом лежит – урод малолетний, бродит сейчас по коридору.
- А, видел. Он там что-то разбил в ординаторской и в столовой стул сломал, Кан с ним сейчас базарит в холле.
- Кан?
- Кореец, знаешь? Нормальный мужик. Мой лечащий.
- Я только Ибрагима знаю. Вчера меня оперировал. А ты сам сколько здесь?
- Две недели. И еще, может, месяц пролежу.
- Я тоже належался по жизни. Девятый раз режут.
- Хроник, что ли?
- Да нет, все разное, но по два-три раза. То носовую перегородку выпрямляют – так три раза ломают. Долотом таким специальным. То ногу, то руку в студенчестве рубил-ломал. В детстве грыжу резали справа. Сейчас вот железа в гараже наворочал – та же дрянь слева, с каким-то осложнением, блять…
- А я - веришь – первый раз в больнице. Но так же, как у тебя – по два раза, но за раз.
- Как это, не понял?
Тут в палату въехала беззаботная Наташка:
- Кондратенков, на процедуру.
Сашка, кряхтя, вполз на инвалидный трон, который покинул пять минут назад. Улыбнулся, превратившись в двойника артиста Гаркалина, и надежная Наташка укатила его в процедурную.

Возврат Сашки хитроумно использовал Колян. Опасливо высунув виноватую морду из-за могучей Наташкиной талии, он продвигался за ней, безотрывно глядя на меня. Прямо как фашист – в атаку на партизан, прикрываясь женщинами и детьми. Женщины и дети, в одном флаконе собранные в Наташке, были не против. А может, даже и не заметили сущую мелочь на монументальном фоне.
- Коля Шнурков, заходи, - пригласил его весело Сашка и протянул руку из кресла.
- Я Журков! – яростно прошипел профессиональный разрушитель.
- А я думал, - Шнурков, но ладно, заваливай!
Я демонстративно промолчал и Колян был восстановлен в конституционных правах.

Надо сказать, что мы с Сашкой спелись быстро. И уже вечером этого дня нашли средство спасения больницы от гибели, т.е. от Коляна.
Юному недругу был показан примитивный фокус «прилипшая ложка». Я зажал в правом кулаке больничную алюминиевую ложку. Повернул кулак сжатыми пальцами вниз. Левый указательный палец незаметно подвел под кулак с ложкой. Разжал кулак, одновременно левым указательным пальцем прижав ложку, и растопырил правую пятерню. Ложка, прижатая скрытым от зрителя указательным пальцем, «повисла» в воздухе.
Выждав несколько эффектных секунд, я резко отвел левую руку, подбросил ложку вверх, поймал и передал Коляну:
- Тренируйся!
- А как, дядь Сереж? – задыхаясь от потрясения, прошептал могучий Терминатор, на глазах перерождающийся в великого Гудини.
- Знаешь анекдот про миллион китайцев в шелковых трусах? Там еще про эбонитовую палку длиной в километр?
- Ну.
- Знай, Колян: это не анекдот.
- ??!
- Это - правда.
Колян не на шутку встревожился:
- Ну-у-у…
- Трешь ложку об одеяло. В ложке накапливается электричество. Когда много накопится – прилипнет к руке. Даже минуту может висеть. И больше, – многозначительно глядя в сумасшедшие глаза, отчеканил я.

Блокировав реинкарнацию вождя краснокожих, мы с Сашкой недолго оставались без дела.
… Следующим утром комплектация боевого экипажа палаты была с успехом завершена. Прибыл бодрый малыш восьмидесяти двух лет. Доверчивый дед Антошкин.
Дед Антошкин успешно замкнул вектор жизненного развития в кольцо, в котором отсутствуют противоречия в категориях «дедки» и «детки».
Дед Антошкин ходил в коротких брюках с широкими подтяжками, которые плотными меридианами разделяли глобус пухлого животика. Имел две пары тапок и ставил стул рядом с палатой, выбираясь в холл, чтобы посмотреть программу «Время» по телевизору.
Сашка тут же взял его в подробную разработку:
- Дед, а вот чего ты садишься рядом с палатой? Телевизор-то вон как далеко, небось плохо видно?
- А эт-то, Саша - палату могу потерять, - доверчиво улыбался Антошкин, - а так – вот она, рядом.
- Хорошо. Ответ принят. А вот зачем тебе, дед Антошкин… две пары тапок?! – коварно гнул допрос Сашка.
- А в одной паре я - в коридоре и в палате хожу. А в другой – на процедуры и к врачам, - гордый за свою хозяйственность, отвечал дед и белый пушок на его голове довольно колыхался.
В обед Сашка встретил деда, возвратившегося из столовой, молчанием. Строгим нахмуренным взглядом окинул Сашка деда, и тот затаился. Разочарованно и горько посмотрел Сашка на нарушителя, устало лежа на ответственном посту:
- Дед!
- Что, Саша?
- Подойди ближе. Еще. Еще ближе.
- Что такое? - испуганно прошелестел потенциальный преступник, оглядывая себя со всех сторон и интенсивно проверяя ширинку.
- Это я спрашиваю – что такое?! Почему ты в парадных тапочках ходил в столовую?! А?!
- Да я… Извини, Саша, - запутался в показаниях пойманный рецидивист. И только увидев, что Сашка безмолвно хохочет, придерживая живот и стараясь не потревожить шов, застенчиво улыбнулся и попытался отшутиться:
- Так точно, больше не будет!...

Вечером дед рассказывал нам свою юность:
- Был у нас мятеж в Тамбове. Генерал возглавлял. Нет, атаман. Этот, как его… Еще простая такая фамилия…
Для отработки версии тамбовского атамана перебрали десятка три «лошадиных» фамилий. Утомившись, знатоки отечественной истории заскучали и принялись за кроссворды.
Перед отбоем сияющий дед, напряженно шептавший три часа, просиял на всю палату:
-Вспомнил! АНТОНОВ!
Сашка прижал покрепче повязку и прыгающими от сдерживаемого смеха губами еле прошептал:
- Дед АНТОШКИН, ну нельзя же мне смеяться! Хорош…

…Новый день, как занавес на сцене, открыл Колян с горячей ложкой. Будущий король иллюзионистов натирал теперь ложку в 74-й палате. Для верности. Там одеяла были поновее.
- Дядь Сереж! Смотри! – Колян устроил ложку вдоль правой ладони и начал медленно переводить руку в вертикальное положение. Ложка зафиксировалась почти стоймя и, провисев несколько мгновений на слегка согнутых пальцах фокусника, звонко соскочила на пол.
- Ты видел?! Ты видел?! – возбужденно вопил Колян, - электричество накапливается! – а еще, дядь Сереж, мне тетя Света из семьдесят четвертой сказала, что я пер-ди-сри…, перди-сри-жида…Щас, спрошу еще раз!
Колян молниеносно растворился в коридоре. Мы с Сашкой тревожно переглянулись.
- Перди-сри-жида-тор! – влетел Колян, как будто и не исчезал.
- Престидижитатор, - облегченно вздохнул я.
- Ну да, я так и говорю. А кто это?
- Престидижитатор, ну как тебе объяснить… Это человек, который может заставить висеть в воздухе не только ложки, но и вилки.
Колян уже был на полпути к столовой. То, что столовая закрыта, не имело ровным счетом никакого значения…

Во вторник Сашку на перевязку не вызывали. К нему пришла хирург Анна Сергеевна.
- Кондратенков, готовьтесь!
- А что, сегодня Андрей Михалыч не будет меня чинить? – весело спросил Сашка.
-Андрей Михалыч сегодня выходной. Сегодня, Кодратенков, я вас буду шить – в тон рассмеялась Анна Сергеевна. Присев на стул у Сашкиной кровати, она аккуратно сняла повязку, внимательно осмотрела разрез, легонько побарабанила пальцами по животу:
- Так больно?
- Нет.
- А так?
- Да мне, Анна Сергеевна, давно уже не больно – усмехнулся Сашка, - привык.
- Ну, тогда начали. Потерпите, Кондратенков?
- С вами – всегда!
Анна Сергеевна действовала быстро и сосредоточенно. Подвела большую кривую иглу к разрезу. Повозившись пару секунд, резко дернула вверх и вытянула иглу с ниткой. Потом – еще раз. И еще. Сашка широченно улыбался после каждого прокола и намертво застывал на пару секунд в начале нового стежка. К концу манипуляций Анны Сергеевны Сашкино лицо блестело от пота.
- На сегодня все. Потихоньку стягивается. Молодец! – врач собрала инструмент инквизиции в металлическую коробочку, наложила Сашке повязку, и ушла, цокая каблуками.
Сашка устроился поудобнее, осторожно поправил повязку и хохотнул:
- Вот так, Серега, без наркоза! А ты все – местный, местный. Меня шьют на живую, как костюм…
Потом дотянулся до вафельного полотенца, висевшего на спинке кровати, ловко зацепил его и долго промокал лицо.

…Ночью я, медленно шаркая тапками и кланяясь скрутившему меня шву, направился в душ. Покурить. Банка с чинариками – за умывальником, экономим последний «Пегас». Свет из-под двери острым лезвием резал темноту палаты – значит, там Сашка.
- Чего, не спится?
- Да, вот тоску разгоняю.
- Сань, а тебя правда два раза резали за операцию?
- Да. Я-то вообще операцию не помню. С бодуна был, - Сашка засмеялся, коротко глянув на меня исподлобья,- наверное, даже бухой еще. Он затянулся почти скуренным бычком, аккуратно перехватив повыше фильтр, отклонился от дыма в сторону и продолжил:
- Там, на кругу около метро есть палатки торговые, знаешь?
- На Вешняках?
- Ну да, я не знаю как это называется, ну рядом с метро Ждановской…
- Выхино.
- Ну один хер. На кругу с одной стороны – палатка, а через круг, наискосок – две. Вот там меня и приложили.
Сашка потер ладони, глянул на правую, развернул тыльной стороной и показал мне:
- Вот это третья операция «за раз», видишь шрамы – тоже оттуда. Я приехал за денежкой к заказчику. Он недалеко здесь живет – рядом с магазином «Океан». Мы с братом краснодеревщики.
- Кто?..
- Ну, мебель индивидуальную под заказ делаем. Ручная работа по эскизам. Разные там Людовики-шмудовики, новодел короче. Но делаем хорошо. Второй такой мебели в Москве не найдешь. Вот и этому нефтянику сделали стенку. Брат дома остался, в Долгопе, а я за бабками приехал. Шесть тыщ долларов, представляешь? За семь лимонов тянет.- Сашка покопался в банке, выбрал бычок подлиннее, закурил:
- Весь день прождал его. Мужик нормальный, не обманул, привез деньги около одиннадцати вечера, отдал шесть тыщ, как договаривались. Я деньги в сумку положил. Нефтяник еще нож-косяк мой отдал - мы с братом забыли, когда инструмент собирали.
Короче, пошел я к метро. И потянуло меня отметить. К одной из палаток подошел, взял литр «Рояли» и пару «Херши - вкус победы», батончики какие-то польские шоколадные – блок. Стакан с собой был. Привязался мужик, так, датый немного. Ну и пошли мы с ним в подъезд в девятиэтажку. Рядом с большим универмагом.
- «Вешняки».
- Один хер. Короче, часика два в подъезде посидели. Смотрю – на электричку до Казанского не успеваю, метро закрыто. Ну, думаю, перезимую до утра. Брателло чего-то совсем уже окосел и уполз. Я еще дюзнул – хорошо так! И поперся опять к палаткам этим. Потянуло, бля, в компанию.
А там распальцованные приехали. Трое. Двое в бордовых пиджаках, а один в кожаном плаще. Я так понял, хозяева точки, приехали бабки подсчитывать, дневную выручку. Ну и квасили, конечно. Ага… Короче – как они узнали, что я с Долгопы, с ног сбили и стали пинать. Сумку отобрали. Я голову и яйца руками прикрыл и отползал тихонько. Они деньги в сумке нашли. Сумку пустую бросили и ушли в палатку. Я – опять в тот же подъезд бегом да волоком. Уже совсем окосел, развезло меня.
- Утро уже было?
- Не, часа три может, да не помню. Говорю, уже совсем не стоял на ногах. Нащупал нож в кармане сумки. Хотел еще пойти к палаткам, порезать их, скотов. А руки-то уже не слушаются. Сам вот весь изрезался, кровищи натекло. Остался до светла. Еще «Рояли» принял. Живот скрутило – все горит, лежу и вою. Потом от боли стал трезветь. Дышать плохо, проблевался кровью, живот болит…Потом кое-как на улицу выполз. Какая-то тетка вызвала скорую по автомату – так рассказывали. Скорая меня сюда привезла – и сразу на стол.
- Что – бухого сразу на операцию?
- «Бухого на операцию!»- передразнил меня Сашка, - у нас в Долгопрудном хирурги косые людей режут. А здесь видно было, что мне кранты. Кан говорит, руку зашили в последнюю очередь. Сначала меня разрезали – в желудке или где там - ожог от «Рояля». Паленка оказалась.
- В пищеводе.
- Что в пищеводе?
- Я говорю: ожог не в желудке, в пищеводе. Наташка говорила.
- Ну один хер. Не знаю. Короче, этот пищевод починили и зашили. А кровь идет и идет. Так рассказывали. В общем, - опять, тут же по этому же шву распороли еще ниже и в мочевом пузыре дырки нашли. Так меня эти палаточные испинали. Яйца спас, а вот мочевой пробили. Кан соперировал второй раз, зашили снова. И вот никак разрез не закроется. Кан зашивает потихоньку – ну ты видел, как Анна Сергеевна шила, - Сашка посмотрел на сгоревший бычок, выбросил в унитаз и замолчал.
- Да ладно, Сань, главное – живой остался… А долго еще зашивать будут?
- Медленно получается. Не знаю.
- А чего к тебе никто не приезжает?
- Моя работает в две смены и по выходным. Ехать с Долгопы до сюда далеко. Приезжала два раза. У меня же дома двое пацанов – Тимка и Димка, - улыбнулся Сашка, - она одна их тянет.
- Сколько им лет?
- По четыре года. Вот пластался, хотел денег заработать. Да еще брата деньги…

Дверь в душ тихо открылась и на пороге возник смуглый самурай. Даже какой-то сегун. Самурай был без рогатого шлема, но в белом халате. Сурово оценил искреннюю композицию «не ждали». Демонстративно шумно втянул тонкими ноздрями застоявшийся табачный перегар и тихо сказал:
- Кондратенков, я же просил Вас – пока меньше ходить. Пока рано. Давайте, помогу Вам.
- Андрей Михалыч, последний раз, чес-слово!...
На меня дежурный врач Кан вообще не посмотрел. Придержал Сашку за пояс, довел до кровати и, тихо закрыв дверь, покинул нас.

…Сашка интересовался разными техническими вопросами. От нечего делать мы перебрали с ним кучу тем – почему летает вертолет, как влияют на погоду запуски спутников, как качественнее гнать самогонку. Однажды он спросил:
- А ты знаешь, как сделать гранату, ну, не гранату, а, что-нибудь такое, типа коктейля Молотова?
- Подробностей не знаю, но, кажется - просто – керосин в бутылку, тряпку как фитиль, поджигаешь и бросаешь. Бутылка лопается, керосин загорается. Или бензин туда наливают.
Сашка задумчиво спросил:
- И всякие ларьки базарные можно зажечь?
- Ты чего? Да брось ты! На фига тебе это надо, Сань?.. Да пусть они лесом идут!
- Да ладно, что я – дурак что ли, так просто спросил, - Сашка и перескочил на свежие больничные новости.

…В день выписки все шло по традиционному кругу. Как сказал классик, бессмысленно и беспощадно. Старшая сестра не могла найти Ибрагима для печати на выписке. После обнаружения Ибрагима не могли найти старшую сестру с выпиской. Потом потеряли их обоих на два часа. Я плюнул, и завалился на кровать в одежде. В ожидании конца света.
Колян, узнав секрет фокуса – не обрадовался. Наоборот, обиделся и попрощался со мной сухо, можно сказать, официально. Осознал потерю непродуктивно прожитых двух недель. Особенно в сравнении с количеством потенциальных подвигов, которые он не совершил. Порванные три одеяла и шесть испорченных ложек не послужили утешением.
Дед Антошкин прощался со мной нежно и деликатно. Рабочие тапочки стояли под кроватью.
Я зашел к Ибрагиму. Отдал пакет с коньяком и конвертом.
Наташка притащила выписку и, благодарно пыхтя, забрала мои последние апельсины и шоколад.
Сашки нигде не было. Он уже немного передвигался. Но так и не пришел в палату, уковыляв куда-то с утра.

***
Я сижу дома и рассматриваю снегопад за окном. Первая новогодняя ночь, прошедшая абсолютно «всухую». Больничный давно закрыт, обычная институтская жизнь затянула меня в обычную свою конвейерную бессмысленность.

Медсестры с медбратьями курят, столпившись
У дальнего выхода с видом на морг,
Где все существуют, объективно сплотившись
И где все равно – что продрог, что промок.

«…Пресс-служба ГУВД Москвы сообщает… Новогодняя ночь прошла относительно спокойно… поступило 117 сообщений и заявлений граждан, в том числе по 30 преступлениям… в районе метро «Выхино» сгорело два торговых павильона, обнаружено два трупа, один пострадавший в реанимации…»

Поймав на автомате радиосообщение, я мгновенно засек сгенерированный ответный сигнал. В голове заработал знакомый тяжкий колокол.
…Значит, Кан зашил Сашку… Значит, Кан зашил Сашку…Почему же колокол бьет все сильней и тревожней… Подожди… Есть причина… Есть продолжение…Скороговорка, ожившая вне моей воли, рассыпалась в алфавит и разом сложился новый текст… Это не Сашка… Это не он… Это не он… Он не дурак… Не он… Не он… Разрыв логики…

Как славно живьем, и как скверно иначе
Проследовать мимо трехмерных дымов
От тех сигарет, белоснежно торчащих
В пространственный грунт кучевых облаков.

Черт, что за хрень, какой грунт..! Откуда это… Значит, Кан зашил Сашку… Кан зашил Сашку… Это не Сашка…Это не он…Не он…Не он…

***
…Суд приговорил: признать Кондратенкова Александра Вениаминовича виновным … и назначить ему наказание в виде 12 лет с отбыванием в исправительной колонии строгого режима…