Восставший из могилы.
Никакие уговоры кунака Муслима не возымели действия на изрядно перебравшего Самеда. Он как заведенный твердил: «Я дал слово Мухтару, что заменю его сегодня же ночью, крайний срок завтра утром. И не думайте уговаривать меня. Мне пора».
- Да ты в своем уме? Какое пастбище? Там на улице такой ливень, что даже самый жестокий хозяин не то что собаку, но и кровника не выпустил бы на улицу. Завтра я сам лично пойду с тобой на пастбище и объясню Мухтару все. Хватит дурачиться. Останься. - Попытался было урезонить упрямого кунака Муслим.
- Нет! Я сказал, пойду. И точка. И нечего меня уговаривать.
- Самед, брат мой, ты выпил, дорога до Амсара неблизкая, а ты к тому же еще в горы, на пастбище рвешься, – робко вмешалась в разговор мужчин Саида, жена Муслима. – Кем ты нас перед людьми выставляешь? Почему ты своим упрямством омрачаешь нашу свадьбу? Разве Мухтар не мусульманин? Он войдет в твое положение.
- Нет, сестра, не проси. Я сказал слово, его надо сдерживать. Будьте здоровы. Желаю счастья молодоженам, желаю того, чтобы самым грустный день в вашей жизни был таким, какой вы отметили сегодня. Пусть молодые проживут долгую счастливую жизнь, старятся в кругу многочисленных внуков и правнуков…
Самед полчаса как минимум простоял на пороге, перечисляя все известные ему пожелания молодоженам и их счастливым родителям. Наконец махнул рукой, выскочил за дверь и растворился в сплошной завесе проливного дождя.
«Какого же черта не послушался я кунака!» Через полчаса промокший до ниточки Самед отрезвел окончательно, словно и не пил вовсе. – Подождал бы Мухтар до обеда, и ничего бы с ним не случилось. Все это от злоупотребления спиртным! Водка губит людей, заставляет принимать такие дурацкие решения. Сколько раз отец, царствие ему небесное говорил мне: «Самед, никогда не теряй над собой контроль. Пей в меру». Теперь и возвращаться обратно, к Муслиму, стыдно. Скажет еще, а чего тогда дурачился, заставлял нас уговаривать себя. Нет! Никогда больше эту гадость в таком количестве не буду пить. - Самед уныло посмотрел по сторонам. Тьма. За три метра не видно ни зги. Ни кустика, ни деревца, под которым можно было бы укрыться, переждать ливень. До Амсара еще далеко. Раскисшая от дождя почва неприятно скользила. Идти стало трудно. Несколько раз Самед поскользнулся и упал прямо в лужу. В очередной раз, когда ноги его разъехались в разные стороны, Самед скатился на обочину дороги и с разбегу угодил головой вперед в какую-то яму. И не в яму вовсе, а вроде бы к какой–то узкий туннель. Удивительно, внутри, в этом самом туннеле, было сухо. Самед пошарил впереди себя руками. Какие-то сухие веточки, камушки и больше ничего. Вылезти наружу расхотелось. Да и куда? Опять под этот противный дождь. Видимо, Аллаху угодно было, а может, и случайным обстоятельствам, чтобы я очутился в этом гроте, туннеле или черт знает где, главное, здесь сухо и дождя никакого, подумал Самед, подкладывая под голову какой-то полукруглый черепок. Усталость и хмель сморили его. Он так и не помнил, когда, наконец, сон одолел его…
Дорога между двух сел, Амсаром и Калою, по протяженности длиннее, чем расстояние между другими населенными пунктами Рутульского района. В среднем - почти что в два раза больше. К примеру, если между Амсаром и Лучеком всего три километра, между Калою и Шиназом шесть километров, то между Амсаром и Калою целых десять километров. Старики говорили, что между этими селами когда-то находилось еще одно село. В давние времена жители его полностью вымерли, какая-то болезнь уничтожила. Когда это было, никто точно не помнит. Только вот где-то в самом центре пути, как бы подтверждая, что здесь когда-то находился населенный пункт, проезжие замечали развалины древнего кладбища. Сель и оползни в некоторых местах буквально вывернули наружу на поверхность некоторые могилы. И, проезжая по дороге, можно было видеть, как в некоторых развороченных склепах тут и там белеют человеческие кости. Вообще-то это место считалось проклятым. Говорили, что эти останки принадлежали неким язычникам, которые не были мусульманами, да и вообще не принадлежали людям писания (иудаистам, христианам, мусульманам). Ходили разного рода и толка слухи о живых мертвецах, которые по ночам рыскали в округе, о злобных демонах и всякой нечисти. Всадник, который в то раннее утро направлялся через село Амсар в сторону Кала и дальше в Шиназ, был неоднократно наслышан об этих суевериях. И потому, приближаясь к проклятому кладбищу, невольно стал читать про себя фатиху. Призвав на подмогу всех известных ему святых и шейхов, Малик, так звали всадника, хлестнул веточкой по бокам ленивого мерина и ускоренным шагом почти прошел мимо заброшенного кладбища. Он дошел до самой крайней могилы, когда вдруг, как бы боковым зрением заметил нечто такое, что не укладывалось в общую картину обычного утра. Из одной разрушенной селем могилы ногами вперед вылезал… мертвец. Сомнений не было никаких. Вот он, мертвец, выкарабкался наружу, чихнул и стал… подниматься на ноги. Ужас змеею прокрался в самые недра несмелой души Малика, и вырвался вон наружу, через вздыбившиеся волосы и раскрытый рот. А мертвец между тем, завидев перепугавшегося Малика, замахал руками и… двинулся в его сторону. Пальцы мертвой хваткой впились в холку мерина, который заржал, то ли от боли, то ли от ужаса и, откуда только силы взялись, пустился вместе с ошалевшим от страха седоком в сторону села Кала…
А мертвец этот, конечно же, был незадачливый Самед, когда наутро продрал глаза, был весьма изумлен и ошарашен таким необычным соседством. Тот округлый предмет, что так удачно уложился под голову, оказался черепом, а веточки – костями. Разумеется, Самед малость перепугался. Кляня себя за вчерашнее пьянство и, конечно же, за то, что обидел кунака, и не остался ночевать у него дома, а вместо этого выбрал для ночлега себе этот разваленный склеп… На этом неприятности его не закончились. Первое, что увидел Самед, когда полностью вылез из могилы, полное животного страха и ужаса лицо всадника, которого некстати черти понесли в такую рань на это кладбище. Только тогда, когда перепуганный не на шутку всадник что-то заорал нечленораздельное и понесся вскачь, прочь от кладбища, Самед неловко и неумело попытался утешить бедолагу. «Стой, стой, я живой человек, не бойся. Вернись!» Какое там вернись! Неуклюжий на первый взгляд мерин вихрем, разбрасывая из-под копыт дорожную грязь, помчался прочь, в сторону виднеющегося вдалеке села Кала.
Прошел месяц. Как-то раз пришел к Самеду сосед. За чашкой горячего чая, и, конечно же, за столом, на котором дымился горячий хинкал и стоял пропотевший графин с водкой, Амир, сосед Самеда, рассказал услышанную в Шиназе удивительную историю. Некий шиназец Малик, проезжая рано утром мимо проклятого кладбища, своими глазами (Малик поклялся при этом на коране, матерью и Аллахом Всемогущим) увидел воочию мертвеца, встающего из одной разваленной могилы. Картина увиденного так подействовала на богобоязненного Малика, что он по сию пору лежит в постели. И никакие амулеты и обереги, никакие знахари и муллы не помогли ему, не принесли исцеления. Не могут изгнать из его тела тот животный страх…
Упросив уважаемого во всем районе муллу Джабира, зарезав барана, чтобы раздать мясо как садака правоверным жителям села Шиназ, Самед, движимый желанием искупить свою неумышленную вину, свой грех, отправился в гости к Малику. Собрав всю родню несчастного Малика, Самед трижды поклялся на коране, что напугавший так некстати Малика мертвец был он, а не проделки Иблиса. Малик поверил в искренность слов Самеда, простил его и вскоре пошел на поправку.