В шумный новогодний день, извлекая всяческую снедь из акульей утробы холодильника, я обнаружил пластиковый контейнер с приклеенной запиской, оказавшейся эпитафией, написанной моим сыном на смерть аквариумной рыбки, прожившей у нас семь лет:
"Дорогая рыбка! Ничего, что ты умерла. Зато теперь тебе не будет больно. Я буду помнить о тебе."
Деревенею. Читаю еще раз и еще раз.
Открываю этот импровизированный саркофаг и извлекаю на свет огромного, величиной с мою ладонь, дискуса породы "Marlboro". Мне всегда нравились бирюзовые "Turquis", но, только сейчас, когда в моей руке замер спело-апельсиновый, оранжево-красный экземпляр, я постиг, недоступное для меня ранее, очарование этого окраса.
Когда этот грейпфрут плавал в моем аквариуме и лениво поедал брикеты смешанных с говяжьим сердцем креветок, я рассматривал его лишь в качестве приложения к другим красавцам и красавицам, населявшим пёстрый мир четырехсотлитровой стеклянной ёмкости. Мой ребенок уговорил меня "сохранить" его после неминуемого окончания жизненного цикла. Он очень переживал тогда. Я же попытался объяснить своё равнодушие к смерти рыбки тем, что "там, куда она уплыла, нет ни боли, ни печали."
А теперь эта трогательная надпись на аккуратно обрезанном тетрадном листке....эти потекшие, размазавшиеся чернила и....апельсиновое отчаяние, обжигающее мои пальцы холодом, рот раскрытый для последнего вдоха и морозная заиндевелость круглых глаз, смотрящих из недоступного пока что мира - всё это моментально увело меня из реальности и вышвырнуло куда-то в пустоту.
В этих подобранных, поджатых плавниках, застыла последняя судорога жизни.
Я перевел взгляд на стол, где мандарины пытались соперничать цветом с мёртвой рыбой, оттаивающей на моей ладони и начавшей уже источать запах стоячего водоема - аромат спутанных русалками водорослей и вязкой тины.
В каком-то полубезумии положил рыбу прямо на мандарины.
Щель между мирами расширилась.
И оттуда, из мрака, выглядывало мертвое.
Заглядывало жизни в лицо. Наблюдало за ней, как подглядывают за ничего неподозревающими хозяевами, притаившиеся у окна грабители.
Ощущая себя скорее родственным дискусу существом, чуждым этой радостной кутерьме самого лживого и самого любимого мною в детстве праздника, ослепленный чудовищно яркими цитрусами, ядовито распластавшимися на белом столе кухни, я выскочил на балкон прямо с мёртвой рыбой в руках.
Я задыхался от внезапно наброшенной мне на шею удавки отчаяния и ощущал тошноту от того, что еще живу, что это упрямое, несносное сердце продолжает биться.
Биться ни для чего.
Долетавшие до моего слуха радостные возгласы моих близких, лишь увеличивали чудовищное моё от них расстояние.
Я продолжал держать в руке мёртвый диск рыбы, на который принялись деликатно присаживаться белые хлопья кружевных снежинок.
Ветер обдувал мое лицо и мороз жестко стягивал кожу, но я не чувствовал никакой боли снаружи, так как вся она - сконцентрировалсь внутри меня.
Я испытал желание выйти отсюда прямо сейчас. Сойти именно на этой остановке.
Соблазн, слиться с этим притягательным и тёмным Ничто, был велик.
Оттуда, из расщелины между миром живых и страной мертвых, тянули ко мне руки те, кого я любил, но которые уже давно были от меня по другую сторону земли.
Мне показалось, что сквозь свист ветра, я услышал вкрадчивый шёпот:
" Тебя забудут также, как ты забыл нас, вспоминая лишь украдкой. А ведь мы сделали тебя чуть лучше, чем ты был, не только своей к тебе любовью, но и своей смертью."
Естественно, вопреки своим мыслям, я не выбросился с балкона.
А лишь перевернул кисть тыльной стороной книзу.
И рыба нырнула в молочную реку морозной улицы.
Туда, где весёлая метель, в ритме кадрили, уже наметала первые сугробы.
Это маленькое, скромное жертвоприношение, было благосклонно принято.
Бездна, на какое-то время, насытилась.
14.10.2010г.