Свое первое литературное произведение я написал в десятилетнем возрасте – стыдно признаться – во время урока природоведения. На вырванном из тетрадки листке старательно вывел: «марина розовый букет скажи мне любишь или нет». Да-да, без знаков препинания и строчными буквами. Заметьте, стихотворное послание кратко и ёмко. Сейчас я с удивлением вижу, что в нём нет глагольной рифмы, и количество слогов в обеих строках совпадает.
Юный автор напрямую обратился к предмету своего поклонения; по-мужски, без лишних сантиментов, задал главный для него на тот момент вопрос.
Начинающий поэт в моём лице не пренебрёг и метафорой, без которой не может существовать литература. А какая экспрессия! Вы только вчитайтесь: в одном предложении - три глагола («нет» я читаю как «не любишь»).
«Да», - ответила сражённая красотой моего слога девочка.
После уроков мне было позволено проводить Марину до дома и нести портфель возлюбленной. А подставленная для прощального поцелуя румяная от мороза щёчка снится и поныне. Этот детский поцелуй был первой и - увы!.. - последней моей наградой за литературный труд. Нет, лукавлю, один раз я получил небольшую сумму за грамотно составленное заявление на материальную помощь.
Справедливости ради сознаюсь, что мой поэтический триумф продолжался всего лишь три дня. После выходного в класс привели новенького - Яшу Ямпольского. Отец мальчика работал большим начальником в торговле; сына в школу возили на чёрной лаковой «Волге». Как это обычно и бывает в жизни, материальное победило духовное: Марина стала ездить домой на машине.
Разуверившись в силе поэтического слова, я расквасил сопернику нос и «замолчал» на полстолетия. А мне было что сказать людям и в двенадцать, и в четырнадцать, и, особенно, в период с пятнадцати до семнадцати лет. В любви с первого взгляда я разочаровался, но с тех самых пор ощущаю непреодолимую тягу к женщинам с именем Марина и одновременно - настороженность по отношению к ним. Жену зовут Ирина. Пришлось пойти на компромисс: и не Марина, но - похоже.
И вот на пороге своего шестидесятилетия я взял-таки в руки перо (его зовут «клавой»). Не устоял, знаете ли. Возможно, на мой поступок повлияли жара две тысячи десятого года или выделявшиеся из окутавшего город дыма лесных пожаров вредные вещества; с полной уверенностью не могу исключить и последствия гормонального сдвига, хотя ничего подобного за собой – тьфу, тьфу! - не замечал. Пока…
Написал первый рассказ. И заболел...
В итоге имею:
- в дебете: забыл про телевизор, стал чуточку грамотнее, встретил на просторах Интернета замечательных людей и, смею надеяться, подружился с ними;
- в кредите: хронически не высыпаюсь.
Мои «писульки», как правило, ругают, иногда хвалят, но чаще отмалчиваются…
Долго мучился над одной загадкой: даю почитать знакомому что-либо из моих творений, а в ответ – загадочное молчание. Первое время страшно переживал: неужели всё так плохо? Извёлся весь! Хорошо, что вместе с женой работаем на одном предприятии. Рассказывает, что подходят к ней сослуживцы, нахваливают мой самиздат. А со мной - молчат… Не выдержал как-то, спросил сотрудницу:
- Дал почитать тебе миниатюру, Лена, и ты общаться со мной перестала? Боишься обидеть, что ли?
В ответ услышал:
- О чём мне с вами теперь разговаривать?! Вон вы какой умный…
Именно так, на «вы» и с обиженным выражением лица.
Не объяснять же читательнице, что сидел над страничкой две ночи подряд.
Интересно, что она скажет об уме автора, если вдруг «погуглит» и прочитает пару-тройку критических отзывов на его литературное творчество? Нет, здоровому человеку нашего брата не понять!
Так что не знаю, где нашёл, а где - потерял. Но, как говорится, мосты сожжены: «клава» оказалась особой взбалмошной, с характером ветреным и к тому же очень ревнивой. Не отпускает.
Куда там до неё Марине.