"Пусть все живут: белый свет, - он ненаглядный..."
Из двойни родители выбрали мальчика, - крупного и темноволосого,а маленькая слабенькая девочка с белым одуванчиковым пушком вместо волос осталась в роддоме. "Скоро конец света",- подумал капитан. Он по-прежнему чувствовал себя капитаном, хотя уже год как был списан на берег и работал завхозом в роддоме у друга-главврача.Работал, чтобы чем-то себя занять: жить на земле всегда оказалось совсем не так, как возвращаться к ней как к желанному, но временному причалу.Жена перестала в нем видеть Деда Мороза, - всегда веселого и всегда с подарками, а проблем в жизни ей и самой хватало, тем более,что двадцать лет она их решала одна по десять месяцев в году, а два оставляла на праздник встречи. Дети уехали, устроили свою жизнь. Не переменилась к нему только такса Роза, - с ней и с чемоданом он и ушел из дома.Хотел уехать подальше от жены и от моря, куда-то в Сибирь, на родину деда...
Эта девочка его остановила: сначала он решил найти для нее семью. Он ходил к друзьям и знакомым, он предлагал им девочку так, как раздавал Розкиных щенков: в добрые руки; последних всего неделю назад. Со щенками у него всегда получалось, а вот с ребенком - нет. Он просыпался и засыпал с одной мыслью: если девочка родилась, она обязательно уже нужна кому-то, никто не родится просто так, в пустоту, чтобы его никто не ждал.
Когда-то давно его прадед, переселяясь в Сибирь из Тамбова,подобрал детей на обочине:
их родители умерли в дороге и дети остались на подводе, а череда чужих телег ехала мимо, только прадед остановился... И прабабка, в голодное время, с кучей своих "ртов", приняла их,как своих, стала матерью и уже его дед не знал, кто из родни - из тех,приемных,- все стали своими.
Медленно едет подвода. На обочине, в прихваченной первым заморозком траве,телега без лошади, на ней дети, - мальчик с девочкой, лет по семь, жмутся друг к другу и смотрят на людей, проезжающих мимо. Кто-то подойдет, спросит про мамку,оставит хлеба;кто-то погладит по голове, но никто не возьмет с собой. Переселенцы чередой проезжали мимо, отводили глаза и обманывали себя тем, что вслед за ними проедет другой: может,богатый,а
может, бездетный;может, богомольный,а,может, просто последний в этом поезде, кому уже не на кого оглядываться.
"Мир не без добрых людей",-думал каждый, оставляя детям кусок из своих запасов и подстегивая лошадей.Но вдруг одна подвода остановилась, подошел угрюмый мужик, спросил
про мамку, осмотрел телегу, одним движением молча сгреб ребят,перенес к себе на подводу, приказал жене:"Принимай!"- а сиротам:"Вот теперь ваша мамка!". Баба смолчала, надеясь: вгорячах он так сказал, не подумав. Вот доедут до места, а там, среди оседлых,
может, есть, кто бездетный; а, может,кто побогаче; а, может, кто богомольный...
А пока она оглядела детей: темноволосы; не то, что ее белоголовая орава, - и кивнула им, боясь мужа:"Сейчас есть будем.".
Ну, никак не получалось у него найти семью для ребенка; время шло, скоро ее заберут в Дом малютки. Не нашлось среди знакомых женщин ни одной, похожей на его прабабку.
Он задержался на службе. ему хотелось побыть с ребенком наедине: розовое, какое-то еще нераспустившееся лицо в бутонах,- бутончик губ, бутончик носа,фиалковые бутончики голубеньких глаз...Он взял детку на руки,такими маленькими он на руках своих малышей не
держал, он был в море, когда они родились;но , все-равно, запах от ребенка был таким знакомым:так пахло от грудных Розкиных щенков; только ему позволяла она брать их в руки.
"Это , что же, и дати, и щенки одинаково пахнут молоком?" -и от этого ему стало еще тяжелее.
А вечером на прогулке Розка, с еще набухшей после щенков грудью,потомственная крысоловка, принесла с помойки крысенка,встала над ним и глухо зарычала:"Моя добыча!",-
и, увернувшись от него, внесла зверька в дом, и, сбив подстилку гнездом,легла калачиком,обняв детеныша всем своим длинным теплым телом,и подставила ему сосок, умильно вздыхая."Роза крысенка растит, а я,что ж, ребенка не выращу?"- и капитан стал собирать справки.
Который день привыкала мать к грудному ребенку; вот уже хлопоты вошли в привычную колею, сил и молока хватало и появилось время любоваться на сына. Каждый день она замечала что-то новое то в нем, то в своих чувствах к нему.Радость омрачали воспоминания о девочке, но она так привыкла полагаться на родню,которая твердила,что двух детей им сейчас не поднять,а маленькая крошка - это счастье для бездетных или тех, кто побогаче или просто для богомольных; она слушала, верила и надеялась поскорее забыть маленькое тельце с одуванчиковым пухом на голове. Сегодня,когда она прижалась губами к темени сына,она впервые почувствовала его сладкий запах, - отчетливый запах детства и поняла, что узнала бы его , отличила среди сотен других детей, с закрытыми глазами, только лишь по запаху."Так вот,как волчица идет по следу детеныша," - вдруг вспомнила она:"А девочка, как пахнет ее девочка, вдруг и у нее такой же запах и она встретит ее в толпе с другой,ПРИЕМНОЙ, МАТЕРЬЮ,ПОЧУВСТВУЕТ ЗАПАХ,НО НЕ СУМЕЕТ УЗНАТЬ И ВСЮ ЖИЗНЬ БУДЕТ РЫСКАТЬ ПО СЛЕДУ?"
Врачи, сестры и няньки,-все провожали капитана. Спящую в атласном одеяльце девочку главврач передал ему на крыльце роддома. Вдруг на крыльцо взбежала женщина, - бледная, с набухшей грудью, она остановилась,прикованная чем-то, как охотничья собака - запахом, она медленно подошла к капитану и посмотрела на него с мольбой и животной тоской, как самка,- кошка ли, собака,- на незнакомца с ее детенышем на руках. Он узнал этот взгляд, он видел его у Розы."Успела!"-подумал он и ему стало так хорошо и спокойно,как будто вот сейчас, в этот миг,мягко вздрогнув, корабль причалил к берегу, отодвинув далеко-далеко конец света, и он отдал дитя в руки матери.
Сироты жались друг к другу на краю телеги, хотя мужик и накрыл их зипуном.Хозяйка прикидывала, как нарезать хлеб, чтобы обойтись одной буханкой:рука резала неровно,-своим ребятишкам потолще. Волкодав Роза, унюхав еду, крутилась, повизгивая, у телеги."Чужих чует", -с пониманием подумала баба и ободряюще, как союзницу, окликнула собаку и бросила ей горбушку со шкурками сала,но собака, осмелев от хозяйской поддержки,рванулась к приемышам,стянула с них зипун и спешно, жадно стала их лизать шершавым горячим языком, нежно повизгивая."Как же так, а чужой запах?" - замерла женщина, а под собачьим языком детские чубчики уже влажнели от слюны и прилипали редкими прядками к маленьким лбам, -как у новорожденнных младенцев; такие волосики видала она и у своих детей в руках у повитухи. Еще стесняясь, дети, все же, благодарно смеялись и тянули к собаке руки, -за первой лаской за долгое время горя."Что же я, хуже собаки, что детей не жалею?"- ахнула
хозяйка, дастала из мешка второй каравай и нарезала его широко и вольно и все ломти были ровно в палец толщиной, она накладывала на них сало и без счета придвигала их детям, - и своим, и приемным.А когда дети уснули, легла между ними и вдохнула запах сиротских волос: пахло тепло и сладко, молоком, как и от ее ребятишек."Да и то, поди, все дети одинаково пахнут,как и щенки маленькие, и котята,,," -но к чему, для чего она так подумала, понять не успела, ее тоже сморил сон.
Спали все: крестьянин с семьей на телеге, под ней-волкодав Розка,спал капитан в кресле самолета,рядом - Роза с крысенком в просторной клетке;двойняшки - в широкой кроватке,на перильца которой опустила голову ,да так и заснула их мать-молодая женщина.Весь вечер до этого она держала двойню в руках,целуя темные завитки на темени мальчика и нежный одуванчиковый пух на темени дочки. Во сне она подумала:"Наверное, все дети пахнут одинаково,как и щенки,и котята..." - мысль была словно не ее, а откуда-то издалека,как будто кто-то другой, раньше, уже понял и хотел сказать ей это.
Ночное небо было синим, звездным и каждому светила его звезда ровным и глубоким светом; надо было только запрокинуть голову и увидеть.