Деревню Большая Мартыновка лихорадило. Уже вторую неделю ходили по деревне слухи о приезде заморских гостей и не откуда-нибудь, а из самой! Франции.
А надо пояснить, что дело происходило в прошлом веке в 1963 или 1964 году, точно никто уже и не помнит, только слегка наступила Хрущевская оттепель, приоткрылся железный занавес. И вот, как снег на голову, французы!
Слухи стал разносить дед Пантелей Мартынов, а по местному Бирюк. Дело в том, что фамилию Мартыновы носили пол деревни и, чтобы как-то различать жителей, у всех были прозвища. Вот дед Пантелей – Бирюк и все его домочадцы – Бирюки, а Николай Мартынов и вся его семья – Байбаки, тетка Ариша (естественно Мартынова) – самохвалка, а Мартыновы, живущие на самом краю деревни – сайгаки: когда-то у них была охотничья собака по кличке Сайга. Было это давно: поссорились соседи, никто уж и не помнит по какой причине, но обозвал сосед соседа Сайгаком по кличке его собаки. И все – прилипло. Уж и собаки нет, и охотник отошел в мир иной, а прозвище осталось.
Так вот, первым принес слух о приезде иностранцев дед Пантелей, по прозвищу Бирюк. У деда внучка, красавица и умница, Надюшка, работает секретарем при председателе колхоза «Путь к коммунизму», в состав которого входит Большая Мартыновка. Вот Надюшка и рассказала по секрету, что пришло письмо из Москвы на имя председателя о том, что к ним в колхоз едет семья из Франции в гости к бабе Любе Мартыновой, а по местному – Бондарьше. Секреты в деревне дело невозможное, скоро слух стал достоянием всех и каждого.
А тут еще и сам председатель Петр Фомич Глухарь( читай Мартынов) пришел к бабе Любе и начал спрашивать: как мол живете, в чем нуждаетесь.
Баба Люба от такого участия даже прослезилась. А Петро Фомич дальше расспрашивает: кто из семьи воевал, кто вернулся, а кто нет… Баба Люба в слезы:
- Да неужто ты Фомич забыл? Двое сынов погибли, а Марусечка моя в неметчине сгинула, як забрали ее каты в свою поганую Германию, так и нету ни весточки!
- Так вот Любовь Игнатовна, живая твоя Маруся и едет к тебе в гости из самой Франции!
Баба Люба в рев:
- Хороший ты чоловик, Петро Фомич, а шутки твои поганые!
- Да не шутю я, директива прыйшла с Москвы, там все пропысано про твою Марусю, ось дывысь, шо напысано. – перешел на местный диалект Петр Фомич.
Дрожащими руками взяла баба Люба письмо, а читать не может:
- Ты, Фомич, будь ласка, почитай, а то и совсим нэ бачу.
И Фомич прочитал, что пишет бабе Любе сама Маруся, называет ее мамочкой, рассказывает как привезли ее немцы в Германию, как работала на военном заводе, как удалось бежать ей с группой товарищей по несчастью. Как поймали их и отправили в концлагерь, как опять убежала вместе с французом Полем, как добрались они до Франции. А тут и войне конец, а уехать домой не смогла, а потом вышла замуж за Поля и осталась навсегда во Франции. Что у них уже двое деток: дочка Кити, по нашему Катя двенадцати лет и сын Жан, по-нашему Иван семи лет. Как долго добивалась она разрешения приехать к матери, писала ей, но письма не доходили. И вот, наконец, есть разрешение и она вместе с семьей едет к ней в гости на целых три недели.
- Так что давай выкладывай, Игнатовна, чего не хватает у вас. Крышу мы зделаем ще до гостей и кажи, шо надо с продуктив – все доставимо. Да, присылай деда свого на птичник за курями, для начала выпишем штук пятнадцать, а там поглядим. Та не переживай ты так, это все за счет колхозу, так сказать для заграничных товарищей. Ну и машину пошлем в район до поезда за ними. Вот таке дило у нас.
До приезда гостей оставалась неделя и всю эту неделю баба Люба прожила как в лихорадке: металась по двору и по дому – белила, красила, стирала. Совсем замучила своего мужа Матвея Тимофеевича – пойди туда, принеси это, сделай то… Дед Матвей вздыхал – прямо, как на войне, полный аврал! Но хлопоты были приятными: как же дочь нашлась, радость-то какая! К вечеру, совсем умаявшись от хлопот, они садились на крыльцо, прижимались друг к дружке и вытирали умильные слезы:
- Слава Богу, еще день прошел, какая она стала наша Марусечка? Скорее бы завтра. Вот и дожили мы до радости!
Наконец наступил день приезда. Фомич не обманул, послал машину к поезду и сам поехал встречать гостей. С цветами поехал и деда Матвея прихватил.
Как встретились отец с дочерью после более чем двадцатилетней разлуки, описанию не поддается. Скажу только одно – слез было море со всех сторон, а, как вступили на родной двор, да присоединилась баба Люба, да прибежали соседки, так завыли даже собаки… Но вой стоял недолго, незаметно перешел в смех, а, когда пришел местный гармонист Никита сизый(Мартынов), началось настоящее веселье. Столы ломились от разных закусок, самогон лился рекой, песни разносились далеко по степи. Гуляет Большая Мартыновка!
Фомич был тут же, подсел к гостям, расспрашивает о жизни, интересуется желаниями: что бы хотели гости, может мяса какого, можно и свинью заколоть, и телочку забить, может рыбки гости хотят, есть пруд с карпами, опять же овощи разные имеются на плантации…Говорить с гостями трудно: Маруся по-русски уже плохо изъясняется, а Поль и вовсе не понимает, только улыбается все время. С трудом, но все же понял Фомич желание гостей – хотим лягушек. Председатель крякнул и стал чесать лысину, а баба Люба, сидевшая рядом, охнула и перекрестилась:
- Господь с тобой, донюшка, а жабы-то на кой?
- А мы их, мамочка, кушаем, только не жаб, а лягушек, - отвечает Маруся.
Дед Матвей аж позеленел:
- Да, чи голодуха у нас, чи ийсты ничого, окромя цого сраму?!
- Что Вы, папА, такое говорите, это же деликатес, национальное блюдО!
- Та яке таке блюдО? Срамота одна! И як их варыть чи шо? – баба Люба расстроилась совсем, вот чему научилась ее Марусечка за той границей, стыдоба одна.
Но Фомич помнил предписание из Москвы – обеспечить товарищам надлежащий прием и всякое внимание. Делать нечего – лягушки, так лягушки! Придется организовать местных мальчишек на поимку этого деликатеса.
Спустя несколько дней, появилась во дворе бабы Любы компания мальчишек с большим рюкзаком.
- Баба Люба, вот лягушки, Петро Фомич велел наловить для ваших гостей! – сказал озорник Вовка, по прозвищу Сара Гомельский.
Баба Люба побледнела и позвала Марусю:
- Принимай своих жаб, доню, а я пиду до Ариши Самохвалки, не можу бачить цу сраму! – сказала и ушла к подруге.
- Люба, подруга моя, шо с тобою, та на тоби лица немае! – заголосила Ариша.
- Та, Маруська жаб рубае! – заплакала баба Люба.
- Так то правда? А я думала, шо Бирюк бреше про жаб то. Ты посиди, посиди у мэнэ, успокойся, шош зробыш як воны прывыклы их ийсты, вот китайцы, так ти и гадюк жруть и ничого, живые.
Долго подруги сидели разговаривали, вспоминали и войну, и голод послевоенный:
- Вот яка голодуха була, а жаб нэ йлы, а тут йишь шо хочешь от пуза и така срамота! – горевала баба Люба.
Время клонилось к вечеру, баба Люба собралась уходить:
- Побежу я, Ариша, за коровой пора, внуки уже ждуть, ой любят за коровой ходить. Та и то, шо они там в своей Франции бачут? Ни тоби коровы, ни поросенка, ни курыцы, ничого, одни жабы у ресторану!
- Любаня, а воны по-нашему понимають, внуки-то?
- Та вже потроху лопочуть, с дитворой гуляють, так научилысь трохи. Ой, диточки мои, вы за бабою прыйшлы? Мои соколята, не дождалыся бабку, сами прибежалы! – обрадовалась баба Люба, увидев своих внуков.
Наступил чудесный летний вечер, от речки потянуло прохладой, изредка перекрикивались ночные птицы, звенели комары, на потемневшем небе появились первые звезды. Баба Люба села на крылечке, сложила натруженные руки, вытянула усталые ноги.
- Мамочка, я там лягушек приготовила, очень вкусно получилось, попробуйте с папА. А отходы можно свинье отдать, я сложила в ведро. – присела рядом Маруся.
Бабу Любу словно током пробило: чтоб она свою свинью жабами кормила, та лучше не жить. Маруся ушла в дом, а баба Люба взяла лопату, ведро с лягушачьими отходами и пошла за огород, где их и закопала. БлюдО из жаб пробовать не стала и деду не дала:
- Не привычные мы до жаб, плохо будэ нам Матвеюшка.
- Та и то правда, Любаня, жылы без цого и ще пожывэм.
Три недели пролетели, как день один, настало время расставания. В район к поезду поехали всей семьей, вместе с председателем колхоза на двух машинах, в одну не поместились. На перроне Петр Фомич сказал речь, баба Люба плакала, увидимся ли еще и обнимала дочь и внуков, дед Матвей тряс руку Поля и хлопал его по плечу. Объявили посадку, все бросились обниматься и плакать, внуки не хотели уезжать…