Наша советская армия была на рубеже 80-ходов прошлого столетия самой мирной армией в мире. И задачи наших отцов-командиров были самыми гуманными и человеколюбивыми.
Чем же иначе объяснишь вышедший однажды приказ командира нашего полка, что все офицеры части, убывающие на любые учения, предполагаемые любое количество ночевок, должны всегда иметь при себе личные раскладушки. А ближайшие полковые учения – завтра.
Приказы не обсуждаются, а выполняются. В считанные часы все до единой раскладушки в магазинах городков Печенга, Заполярный и Никель были раскуплены. Все до единой!
А тут вдруг как снег на голову в полк возвращается из длительной командировки наш третий трудовой батальон. Тем, кто служил в те годы в пехоте-матушке не надо объяснять, что в каждом развернутом пехотном полку были два так называемых боевых батальона, которые в основном занимались боевой учебой, внутренними нарядами, караулами и так далее. И был третий батальон, на долю которого выпадало, как правило, проведение всех хозяйственных погрузо-разгрузочных работ в части, выезд в командировки для выполнения всех видов копательно-строительных работ, ну и несение караульной службы вне части по охране особо-значимых объектов, таких как дисциплинарные батальоны, космодромы, командные бункеры и различные базы.
Из одной именно такой командировки мы и прибыли в родной полк в тот злополучный день. Именно в злополучный, поскольку выход на учения и приказ об офицерских раскладушках касался в полной мере и личного состава нашего измотанного длительным переездом батальона.
Ха! Да о каких раскладушках могла идти речь, когда более счастливые коллеги-офицеры их давно уже раскупили на сотни вёрст в округе. Общим оперативным совещанием батальонных офицеров было решено по причине отсутствия и недоступности раскладушек «прокозлиться» перед полковым командованием единогласно и стойко принять всем строем очередной удар и гнев командования. На том и разошлись до утра, до объявления «тревоги».
Каково же было удивление батальонных офицеров, когда ранним утром и бодрой походкой наш самый главный комбат пересек КПП части с новейшей раскладушкой за спиной, которую, как оказалось, ему персонально в течение ночи доставили из Мурманска какие-то хорошие знакомые. Комбат с довольной улыбкой подошёл к нашей «безраскладушечной» команде и изрёк: «Ну что, разгильдяи, не выполнили приказ? Придется вам всем отвечать за собственное разгильдяйство!».
Ответ пришлось держать единолично комбату. Причем все упреки командира полка в адрес комбата по поводу недоукомплектованности офицерского состава батальона сопровождались присказками: «Сам-то о себе позаботился, сволочь! А о людях своих ты подумал? Таких, как ты - предателями называют и расстреливают!!!» Ну и дальше, в том же духе. Комбат дымился от расстройства и, глядя в небо выпученными и ничего не видящими глазами, повторял: «Виноват…., разрешите исправиться». Возжелал ли он лично перед общим строем полка разломать и сожрать коварную раскладушку, или просто сбегать и отнести её домой, так и осталось для нас неведомо.
Учения проходили слаженно и, что наиболее важно, сытно. Все роты нашего батальона окопались по снежным склонам огромной сопки. Палатка комбата расположилась в тылу, за хребтом сопки, на равном удалении от обороняющихся батальонных подразделений. Все замерло в ожидании времени «Ч», когда по зеленой ракете комбата мы все должны были броситься в контратаку и «под орех» разбить условного противника.
На мою долю выпало в тот период командовать одной из батальонных рот. Окопались рота успешно и основательно. С приближением времени «Ч» пошли доклады от наблюдателей, в том числе и об отсутствии установленного сигнала к атаке в виде зеленой ракеты от палатки комбата. С наступлением времени атаки получаю доклад от одного из моих наблюдателей: «Сигнальная ракета отсутствует, вижу сигнальный дым!».
Что за мать-етить! Выдвигаюсь на позицию – действительно черный едкий густой дым со стороны комбатовской палатки. Заводим броневик, со всех гусениц мчимся к источнику дыма и, уже в окружении практически всех примчавшихся на дым офицеров батальона, наблюдаем следующую картину.
Наш комбат, практически в исподнем и с огромной деревянной дрыной в руке носится вокруг периметра сгоревшей палатки за маленьким и чумазым истопником-азербайджанцем по прозвищу «Пластилин».
Необходимо отметить, что этот самый Пластилин был абсолютно безнадежным воином, без инициативы, без малейшего чувства ответственности и абсолютно неприспособленным к любому из видов трудовой деятельности, то есть абсолютно аморфным, липким и липучим. За что и носил присвоенное ему батальонным замполитом озвученное прозвище.
Из несвязного рассказа комбата более-менее стало ясно, что он прилег вздремнуть в своей палатке на полчасика, отдохнуть, так сказать, и набраться сил перед предстоящей атакой. Воин по прозвищу «Пластилин» был определен в палатку комбата истопником, и в его обязанности входило периодическое пополнение запаса дизельного топлива в бачке перед разожженной форсункой трубного чугунного обогревателя, расположенного внутри палатки у входа. Пластилин, по всей видимости, решил хотя бы раз в жизни сделать что-нибудь на совесть. Он расположил у входа в палатку ведро с солярой и в назначенное время, высовываясь наружу, он при помощи маленькой металлической детской игрушечной леечки доставлял топливо от ведра до топливного бачка. Работа спорилась, и Пластилин где-то в глубине души уже начал гордиться собой.
Тут самый главный и очень уважаемый Пластилином комбат дал ему ещё более ответственное и важное дополнительное поручение, а именно, разбудить возжелавшего вздремнуть комбата минут за двадцать до назначенного времени атаки. Сказано, сделано! Леечка в ведро, леечка – в бачок. Как красиво спит «Комбата»! Какой Пластилин важный теперь солдат, да… Домой напишу, гордиться будут… Как тепло…Как приятно гудит форсунка… Как хорошо, что лейка такая маленькая, легкая и удобная….
И в этот самый момент сквозь ускользающее сознание Пластилин вдруг услышал взбешенный крик проспавшего атаку комбата и ощутил увесистый пинок прямо в удобно расположившуюся перед печкой задницу. От неожиданности Пластилин выплеснул остатки соляры из леечки прямо на раскаленную трубу. Топливо мгновенно воспламенилось и поползло по внутренностям палатки. Увидев случившееся, комбат ещё более зверским голосом заорал: «Туши!!!».
Обескураженный Пластилин вывалился из палатки и, схватив стоявшее у входа ведро с солярой, немедленно выплеснул его содержимое внутрь, прямо в эпицентр пожара. Взметнувшийся высоко в небо черный столб дыма, видимый всеми участниками полковых учений, скрыл на какое-то время суету, царившую вокруг бывшей палатки и, что особо примечательно, бывшей комбатовской раскладушки, единственной на весь батальон.
Комбат, по итогам учений, получил выговор и денежный начет за испорченное имущество. Пластилин добросовестно и безвылазно отсидел, с учетом всех полагающихся ДП, свои тридцать суток ареста «на губе». Ну а многие из наших офицеров до сих пор вспоминают этот эпизод. А некоторые, такие как я, описывают его. Правда комментарии у всех разные, а суть одна: «Не отделяйся от коллектива, особенно когда хочется удобно поспать!».