Один день, всего один день, что такое один день в истории человечества, в истории Земли, в вечности Вселенной, и один день в жизни одного человека, одного конкретного лица, один, всего один день.
Знойное августовское утро, уставшие колонны солдат, обозы с ранеными и штабными машинами двигались на север.
Документы небрежно засунуты в мешки, собирали в спешке, загруженные навалом в «Полуторку», следом движется телега с пятью ранеными бойцами, запряжённая усталой, понурой лошадью, которая еле переставляет копыта. Лица у всех непонятного цвета, от знойного летнего солнца и от сотни километров выкопанных окопов. Слева и справа также устало бредут солдаты, нет того блеска и лоска который присущ парадам, гимнастёрки давно выцвели от солнца и пота, вороты расстегнуты, подворотнички не первой свежести. Все понуры, каждый думает о своём и только стоны раненых, шум двигателей, да скрип повозок весит в воздухе и объединяясь создаёт гул, который еще сильнее действует на бойцов, гул так знакомый многим по лету 41, гул отступления.
Колонна растянулась не на один километр, она как большая толстая змея ползла, извиваясь по просёлочной дороге. Такое ощущения что эта «Змея» бесконечна и у неё нет ни начала, ни конца. Сзади за оврагом вдалеке на фоне небольшого перелеска, видна заброшенная, но не до конца разрушенная церковь, это Медынцево, впереди разрушенные дома на краю леса – это посёлок со странным названием «Пустой». Зной. Пыль. В горле пересохло и неимоверно хочется пить. Фляжка давно пуста, последние капли упали на сухие, потрескавшиеся, изнемаждённые постоянной болью губы, такого же красноармейца 805 отдельного батальона связи, раненного ещё три дня назад на правом берегу Рассеты у Дудоровского стеклозавода. Скорей бы дойти до села, там колодец, с прохладной такой освежающей и дающей силы и надежду жить – водой.
Пыль оседает на капли пота, текущие из под промокшей пилотки, смешивается и превращается в грязные потёки, от чего лица становятся еще мрачнее и изнемаждённей. Мысли солдат далеки, они не видят перед собой дороги, только каблуки ботинок да рваные обмотки мелькают перед глазами.
Изредка на встречу проскакивает мотоциклист с донесением и обдав всех горячей смесью из выхлопных газов и пыли мчится на запад, там где не переставая грохочет канонада – это войск 61-й армии Западного фронта из последних сил держат оборону против 2-й танковой армии вермахта. Грохот канонады то затихает, то начинается с новой силой, бойцы и раненые подымают головы, с надеждой смотрят в сторону, где ещё недавно они копали траншеи, строили землянки. И тогда мысль у всех возникает одна и та же - «Удержали? Не отступили? Живы?»
Один боец отделился от этой бредущее-шатаюшей, стонущее-ревущей колонны, бросил на траву катушку с проводом, сел на краю оврага. Опять размоталась и съехала проклятая обмотка на левой ноге. Это, какое-то наказанье, постоянно она разматывается, просил же старшину Журавлёва выдать сапоги, а он всё твердит – «Вот выйдем на переформирование, тогда всем и шинельки новенькие и сапожки хромовенькие», какие к чёрту «хромовенькие», хотя бы обычные кирзачи выдал. Обмотку замотал, заправил, надо вставать брать катушку и следовать далее за штабом 350-й стрелковой дивизии. А идти нет ни желания, ни сил. Вторые сутки пошли как на ногах, и всё идём и идём, хочется упасть на дно этого оврага, откуда тянет прохладой, куда ещё не добралось это проклятущее, вездесущее солнце и лежать, лежать там, не думая не о чём и не оком, а только смотреть в безоблачное синее небо, наслаждаясь прохладой и отдыхом.
Как быстро всё произошло, ещё недавно стояли возле Дудоровского, думали, всё ни шагу назад, только вперёд гнать фрицев до самого Берлина, и вдруг снова катимся назад, снова на нас с тоской смотрят выплаканные глаза женщин и ставшие взрослыми лица детишек. А как они нас встречали, как светились радостью и счастьем их лица, когда мы пришли и для них закончился почти год оккупации с его «Новыми законами», и «Новыми порядками». Мы гордые шли по этим дорогам и нас благодарили, целовали, жали руки, называли «Спасителями». И вот мы катимся, снова катимся, оставляя этим извергам наших родных, наших ненаглядных детей, жён, матерей. Не возможно передать лица ребятишек, в их глазах нет ни счастья, ни озорства, ни веселья, только суровая правда войны, только ненависть, это лица не детей, это лица маленьких «старичков» которые прожили жизнь, прочувствовали и испытали на себе все ужасы оккупации.
Сидя на краю оврага, боец вспомнил как в конце июля, когда батальон вышел к посёлку Дударовский, который представлял собой груды разрушенных домов и только печные трубы указывали направление улиц, на одной из окраин из под сгоревшей избы, вылез мальчёнка, судя по росту, лет 5-6-ти. Вылизал долго – минут 5 -10, его и не сразу заметили, выглянет, спрячется и снова выглянет, спрячется, и только когда его увидели, а два солдата подошли к его укрытию заговорили, он немного осмелел и вылез наполовину. Его снова позвали, хотели помочь вылезть, но малыш нырнул в свою ямку и затих. На сгоревшее бревно красноармейцы положили два сухаря и кусок белого сахара. Не знаю, толи малыш видел, как солдаты положили сухари, толи нюх у него развился так, что он учуял запах сухарей, малыш буквально вылетел из под сгоревшего сруба, схватил сухари и стал с жадностью их поедать. Вот только тогда бойцы смогли рассмотреть ребенка - грязный, оборванный, давно не мытый, лицо покрыто слоем грязи с золой, складывалось впечатление, что он покрыт мхом. Дикие бегающие глаза, руки с потрескавшейся кожей. Даже у бывалых и кажется прошедших всё и вся бойцов на глазах стояли слёзы. Один из связистов, совсем ещё молодой боец подошёл к жадно грызущему сухари мальчёнке.
– Как тебя зовут.
– Коля - был ответ.
Боец снял вещмешок, развязал, достал краюху хлеба и кусок сала, протянул малышу, тот смотрел на бойца не моргая, только переводя взгляд с него на хлеб с салом и обратно, как бы ни веря в такое счастье.
- Бери тёзка, ну, чего ждёшь?
Малец выхватил такое богатство и скрылся в своей норе.
- Коля! Николай! Красноармеец Васильев! Ты что здесь ночевать собираешься? Подъём и в строй – этот окрик вернул бойца в реальность.
- Слушаюсь, товарищ сержант – ответил боец.
Взвалив на одно плечё уже ставшей привычной катушку с проводом «поливиком» на другую винтовку, боец ускоренным шагом поспешил к своему отделению, с сержантом Ивановым не забалуешь, сказал, как отрезал и точка.
До своего отделения он так и не успел добежать.
Там где Николай ещё 2 минуты назад заматывал обмотку земля вздыбилась, поднялась в небо и туча смертоносных осколков ударила в колонну, пробивая металл автомобилей, тела солдат. Второй взрыв раздался как раз в том месте, где шло отделение Николая. Сбитый взрывной волной он упал на дно оврага, именно туда, куда мечтал спрятаться от всех ещё совсем недавно. Крики. Стоны. Вопли. Неслись откуда - то сверху. Кто-то призывал занять оборону, кто - то просил о помощи. А перед глазами Николая стоял еще совсем недавно живой сержант Иванов Пётр Григорьевич, убитый вторым взрывом и своим окриком спасший его, ещё совсем молодого бойца 805 отдельного батальона связи, 350 стрелкового полка.
То, что происходило, потом можно назвать одним словом «АД». Вокруг бегали люди, гремели выстрелы, взрывались снаряды, падали тела и то, что от них осталось. Выбравшись на другую сторону оврага, Николай увидел, как бойцы бегут в лес, а с другой стороны дороги по полю, выстроившись в ряд, движется, лязгая гусеницами, извергающая из стволов и пулемётов смерть, армада немецких танков, следом идёт пехота с автоматами наперевес и строчит, строчит, строчит.
Откуда простому красноармейцу – связисту было знать, что он попадёт в мясорубку немецкой наступательной операции под кодовым названием "Wirbelwind" – «Смерч» и этот смерч закрутит, закружит и понесет, круто изменив его судьбу, судьбы многих и многих людей. А его дивизия, оказавшаяся на стыке двух армий 16-й и 61-й, почти полностью погибнет всего за 4 дня. И именно в этот стык рано утром на рассвете 11 августа 1942 года ударит 2-я танковая армия генерала танковых войск Рудольфа Шмидта, приемника самого Гудариана.
Три дня назад Николай проснулся с первым взрывом, схватил винтовку и выскочил из землянки, падая и спотыкаясь, согнувшись как можно ближе к земле, он бросился к траншее на опушке леса. Земля сотрясалась от разрывов снарядов и бомб, над головой пролетали осколки, как рой разъярённых пчёл, все кто пытался выглянуть из окопа падали под жалами этого роя. Так начиналось утро 11 августа 1942 года, когда на рассвете после мощной артиллерийской и авиационной обработки наших позиций начали наступление пять танковых и до десяти пехотных дивизий группы армий «Центр».
Весь день волна за волной накатывались на позиции 350 стрелковой дивизии немецкие части, и каждый раз откатившись обратно, их накрывала лавина свинца и армады бомбардировщиков. Соседи не выдержали, а точнее сказать не удержали оборону, держать уже было не кому, немцы прошли по трупам. Уже действовал Приказ Народного комиссара обороны СССР от 28 июля № 227 («Ни шагу назад!») и те, кто пытался бежать или отступить получали свинцовые награды от своих.
Только в окопе Николай заметил, что за ним волочится грязный и дырявый кусок материи, опять размоталась обмотка, как не наступил на неё во время перебежки, просто удивительно. Прислонил винтовку к краю, сел на одно колено, с раздражительностью и злостью обмотал её вокруг ноги, заправил, чертыхнулся и забыл о ней до следующего раза.
- Курочкин, Володченко, Черняев, Панин, Баранчиков, Воронин, Васильев, Кирюхин, ко мне – кричал что есть мочи сержант Иванов, бежав по траншее, сгибаясь и борясь с отдышкой.
- Так, приказ командования, срочно восстановить связь с полками дивизии. Баранчиков, Панин в 1176-й полк, Курочкин, Воронин в 1180-й, Черняев, Володченко в 1178-й, ну а вы голуби мои Васильев и Кирюхин к артиллеристам, и чтобы связь была через 10 минут, не то все пойдёте под трибунал. Ясно? – одним залпом выпалил сержант.
Как не ясно, когда трибуналом грозят, тут одно из двух или выполни или… Тебя спишут на безвозвратные потери.
Уже давно взяли за правила посылать двоих телефонистов, убиют одного, дойдёт другой, а связь хоть разорвись и дай и не важно, что огонь фрицев такой, головы не поднять, не то чтоб полсти.
- Лёш, что он нас постоянно голубями завёт? – спросил Николай, когда сержант остался за поворотом окопа.
- А кто его знает, у него все через одного «голуби» - ответил Алексей – наверно до войны голубятню держал.
Командир отделения сержант Иванов Пётр Григорьевич имел за своими плечами уже год войны, призванный из запаса, до мобилизации он работал начальником смены отделения связи в посёлке Турки Саратовской области. В середине апреля 1942 года оба красноармейца, призванных на фронт попали в отделение к этому на вид суровому, но в душе доброму и отзывчивому сержанту. На службе он был строг и непреклонен, а в часы отдыха становился отцом своих солдат, с каждым солдатом, пришедшим в его отделение, сержант разговаривал наедине и не один час, поэтому о своих подопечных он знал всё и частенько, не по уставу, а по-отечески называл всех по именам. Пётр Григорьевич как то сразу взял шефство над этими двумя пацанами, и старался всегда отослать их в тыл, подальше от передовой.
Дальше шли, молча, пригибаясь, при свисте пуль и приседай при разрыве снаряда. Они давно сдружились, Николай и Алексей, почти ровесники, оба деревенские. Николай с Тульской области, Алексей местный с Ульяновского района Орловской областей всего - то в 30 верстах от них его деревня Грынь.
Выскочили из окопа, пробежали согнувшись до опушки леска, прыгнули в небольшой овраг, наконец то можно выпрямится и бегом добежать до штаба 917-го арт полка. Тут не далеко, овражком, да перелеском, да с бугорка на бугорок и на месте. Решили немного пройти пешком, передохнуть и восстановить дыхание. Стрёкот ППШ раздался совсем рядом, пули прошли над головой и срубили несколько веток. Оба связиста упали в кусты.
- Не стреляйте! Свои! – крикнул Николай.
- Какие «Свои», а ну пошли отсюда, к едрёной матери, дезертиры, всех здесь положим – ответили со стороны от куда была очередь.
-Мы не дезертиры, мы связисты, тянем связь в 917-й артполк.
- Какие ещё «связисты», шуруйте от сюда, бегом на передовую – последовал ответ.
- Во, попали, - сказал Алексей, - заградотряд, этим баранам всё равно, что связисты, что дезертиры, сначала положат, потом разбираться будут.
- Эй! Вояка, старшого позови! – крикнул он, уже обращаясь к стрелявшему.
- Щас, всё брошу и побегу – был ответ.
- Ну, тогда смотри – присоединился Николай к разговору – мы поползли назад, а комдиву доложим, что нас к артиллеристам один «умник» не пустил, пусть с тобой особисты разбираются, почему приказ не выполнен.
Ответа не последовало, видимо там, у кого - то зашевелилась какая, то извилина и страх перед грозным словом «ОСОБИСТ» возымело действие.
- Ладно, встаньте и медленно, повторяю медленно ко мне, и покажите документы.
Бойцы встали, достали свои красноармейские книжки и протянули высунувшемуся из кустов, сонно-лоснящемуся лицу.
- Ну, что убедился, «Вояка»? Придётся из-за тебе теперь бегом бежать – закончил разговор Алексей.
Лицо хмыкнуло, зло улыбнулось и скрылось в кустах. Остаток пути связисты бежали без остановки.
Задание командира отделения было выполнено, связь с артполком восстановлена вовремя, это позволило 350-й дивизии ещё сутки простоять на этих рубежах.
На следующий день части 134-й пехотной дивизии немцев прорвали нашу оборону и вышли к р.Черебеть. Тогда стал ясен масштаб нависшей над ней опасности. В ночь с 13 на 14 августа дивизия на основании приказа штаба 61-й армии должна была выйти в новый район обороны: Вяльцево, Красный Октябрь, Никитское. Движение частей началось в 24.00 13 августа 1942 года по маршруту Медынцево — Пустой — Красный Октябрь. Все шли общей колонной: голова — у Красного Октября, хвост — у Медынцево.
Боец, всё ещё сидел на краю оврага, в голове шумело он растерянно крутил ей по сторонам, он всё ещё не мог понять, что же произошло. Прямо на него бежала молодая девчонка – санитар, она споткнулась и упала практически к его ногам, вскочила, что - то не членораздельное крикнула и бросилась бежать к лесу. Мысли медленно стали вставать на своё место, боец начал понимать, что девчонка крикнула – «Немцы! Бежим!». Всё происходило как в замедленном кино, он начал вставать с полуоборота повернувшись лицом к лесу, побежал, оглядываясь на дорогу, где ещё недавно была колонна и где уже во - всю хозяйничали фрицы.
Слева, со стороны опушки леса ударили из МП-40, несколько бойцов, бежавших чуть впереди начали падать, снова очередь – впереди упал ещё солдат, ещё очередь - пули просвистели рядом, одна разорвала рукав, впереди под ногами взвились фонтанчики из земли. Промазали, значить, жив. Бежать. Кусты. Овраг. Найти ямку, норку, спрятаться в неё и затихнуть, что бы ни нашли. Впереди орешник - туда. За орешником полянка на ней лейтенант, сидит на земле и с остервенеем и страхом оглядываясь по сторонам, пытается сорвать петлицы с «кубарями». Стащил с себя гимнастёрку, схватил зубами за петлицу и дёрнул что было мочи, треск рвущихся ниток и петлица в зубах, схватил другую, дёрнул раз, дёрнул два, и к ногам упала вторая петлица с двумя кубиками. Быстро натянул гимнастёрку и пополз в кусты. Боец ещё раз встретит этого бывшего лейтенанта, тот будет одет в серую форму, на нём будут начищенные до блеска сапоги, на голове будет пилотка, в руке хлыст, а на рукаве белая повязка с чёрной надписью «Polizei».
После увиденного стало жутко и страшно, что делать, куда бежать? К действительности вернул оклик – Hait! – мушка ствола автомата была направлена в грудь, палец немецкого солдата нервно дёргался на спусковом крючке. Тут же немец вытянулся, подался слегка в перёд и упал, из шеи фонтанчиком била кровь. Она стекала по вороту и лилась на землю, которая с жадностью впитывала её. Боец поднял глаза, перед ним стоял его товарищ и друг Алексей, с которым он проложил не один десяток километров провода.
- Что сидишь? Давай бегом от сюдова – но боец сидел не шевелясь.
– Тебя что контузило? – снова спросил Алексей.
Боец, только молча, показал на лейтенантские петлицы. Алексей выругался, схватил друга за плечё, дёрнул и они, молча, побежали прочь от окровавленной поляны.
Пробежали метров 20, перелесок кончился – впереди поле, посмотрели в сторону Медынцево, там полыхали пожары, рванули в сторону Пустого.
Вдруг кто-то дёрнул за левую ногу, Николай со всего размаху рухнул в кусты репейника, он дёрнул ногу раз, второй, с того края кто то её держал. Повернувшись, увидел, что обмотка опять размотана и дыркой зацепилась за корень дерева. В этот момент раздались выстрелы, Алексей завалившись на бок упал на землю, а из-за дерева вышли три солдата вермахта.
– Hait! – прозвучала команда, и один немец передёрнул затвор автомата. - Hait!
Николай встал, его толкнули и повели к дороге, уходя, он оглянулся – открытые глаза друга мирно смотрели в безоблачное небо, в них не было, не боли ни страха, а рядом валялся грязный, разорванный, злосчастный кусок материи.
P.S. Всего в период с 11 по 18 августа 1942года частями 134-й пехотной дивизии вермахта было захвачено 1130 пленных, а собственные потери дивизии составили 130 человек убитыми, 649 раненными и 55 пропавшими без вести.
Основная часть сил западной группы 61-й армии осталась в окружении – это полностью 1176, 1178-й стрелковые полки и частично 1180-й, 350-й стрелковой дивизии. С утра 14 августа вышеуказанные части перешли к круговой обороне и пытались сдержать наступление 134-й пехотной дивизии и 19-й танковой дивизии. 18 августа 1942 года стало последним днем организованной обороны частей 387, 350-й и 346-й дивизий в окружении. В 17.30 противник уничтожил последние очаги сопротивления.
В именном списке безвозвратных потерь начальствующего и рядового состава 805 отдельного батальона связи 350 стрелковой дивизии с 10.08.по 22.08.42 – 66 фамилий, в графе «Когда и по какой причине выбыл» размашистым подчерком написано:
«15 августа 1942 года пропали без вести при выходе из окружения в районе поселка Пустой Ульяновского района Орловской области».
В те дни Совинформбюро сообщало:
«В течение 14 -15 августа наши войска вели бои в районах Клетская, северо-восточнее Котельниково, а также в районах Минеральные Воды, Черкесск, Майкоп и Краснодар.
На других участках фронта существенных изменений не произошло…»