Начало здесь:http://www.proza.ru/2010/10/03/130
- Как?! Ты даже не остаешься ночевать? Нет! Так не делают, Отто! – Сьюзен перегородила дорогу сыну, когда тот, отмолчавшись на все вопросы о своей жизни в Лондоне, поблагодарил за ужин и стал собираться в дорогу. – Артур! Что же ты молчишь? Он уезжает.
- Наш сын – взрослый человек, и он сам может решить, что и когда должен делать. Очевидно, у него есть дела в новой клинике в Целе, не так ли, сын?!
- Да, папа. Жаль, что ты напрочь лишен предпринимательской жилки, а то бы мог запросто вести мои дела здесь, в Германии.
Отто пару лет назад открыл на исторической родине частную косметологическую клинику, переманив из Лондона лучших специалистов – новаторов этого направления. Уже несколько успешных операции было проведено, и клиника в маленьком городке становилась популярнее день ото дня.
Английские дед и бабушка на внуке решили завязать со своим скупердяйством и теперь помогали ему, перспективному молодому человеку и талантливому врачу, не только финансами, связями, но и поддерживали морально во всех его начинаниях и починах.
Отто, мотавшийся по всему свету, делившийся знаниями с лучшими специалистами в каждой стране, сам набирался опыта еще в одной области, развивающейся семимильными шагами, — в пластической хирургии. Он не то, чтобы переманивал к себе специалистов, но, если видел, что пропадает невостребованный в своей стране дар какого-то уже полугения, предлагал благодатный плацдарм – свои клиники.
Ни с одной страной мира не было таких неразрешимых проблем, как с СССР. Каждый шаг и каждое слово иностранца отслеживались здесь ежеминутно.
Специалисты – ладно, но вот случаи, когда можно спасти обреченного человека практически в два счета, выбивали из жизни и настроения надолго.
В прошлый свой приезд в Москву, Отто Шнайдер обследовал по просьбе талантливейшего кардиолога, успешно практикующего хирурга Головина, мальчика с разновидностью врожденного порока и с сожалением сообщил, что две подобные операции с еще большими осложнениями в Лондоне уже проведены. Перевезти ребенка для лечения в Великобританию было абсолютной утопией – ни одна советская семья не имела на это средств, а уж получить на то разрешение властей, было вообще делом невозможным.
Отто так проникся к этой беде, такими симпатичными людьми показались молодые супруги, родители Энтони, как он окрестил малыша, что уже через месяц, вернувшись в Москву по просьбе профессора Головина проконсультировать какого-то важного человека из правительства, он первым делом поинтересовался состоянием здоровья мальчишки и дольше обычного общался с его родителями, теперь уже молодыми специалистами клиники.
Когда услышал историю семьи, представил, каким горем станет потеря внука для бабки с дедом, семнадцать лет разыскивающим сына, он пожалел о том, что не может изложить на бумаге такую уникальную судьбу.
Пожалуй, даже больше мальчика жалко было пропадающий понапрасну талант хирурга Головина, который, в принципе, почти уже и сам пришел к правильному решению и изложил Отто свой подход к тому, как бы он прооперировал данный случай, будь у него такие возможности.
А еще он не мог без раздражения и сожаления смотреть на Лизу. Он думал о том, что, если бы и не удалось полностью восстановить кожу обезображенной части ее лица, то, по крайней мере, красноту и опаленность он точно бы смог убрать – несколько подобных операций в немецкой клинике прошли очень удачно.
Покинув Советский Союз, он старался выбросить из головы этих симпатичных и несчастных людей, но почему-то именно их случай не давал мозгу отдыха. Потому, получив приглашение – просьбу Головина уже через месяц, он с радостью бросил все важные и срочные дела и отправился в Москву.
***
- Папа, прости, - сказал, укладывая саквояж в багажник уже заведенной машины, Отто, – я должен сказать тебе важное и извиниться.
- Что такое? – Несильно удивился Артур, зная щепетильность сына по любому пустяку.
- В прошлый свой приезд, папа, я взял без разрешения в твоем столе и прочел ту твою рукопись. Ну, недописанный роман «Минута войны», так ты его назвал?
- Это плохо. Недописанные романы читать негоже даже очень близким людям. – Нахмурился Артур и похлопал по плечу сына. – Ну, да, ладно, прощаю, прощаю. Уже можно, ты взрослый.
- Это будет страшный роман, отец. Такой роман немцу многие не простят.
- Я теперь понял, почему ты обратился по поводу этих русских именно ко мне. Ты решил, что я сочувствую именно русским, а потому, спасение отдельно взятого русского станет искуплением?! Ты неправильно все понял. Я сочувствую всем, кто пережил эту войну, русским, возможно, в большей степени, но это вовсе не значит, что буду рад видеть их еще когда-нибудь. Хватит и этих воспоминаний для того, чтобы не спать по ночам.
- Нет, папа. Я понял все правильно. Я мог бы укрыть эту семью и в Великобритании. Но боюсь, их невозвращение на родину, сразу же и непосредственно свяжут с моими визитами в Москву. И тогда есть опасность серьезная. Хотя бы временно они должны отсидеться в другой стране. Выход у них один – просить политического убежища, иначе любая страна может их вернуть обратно, а там…
- Да уж… Германия – САМОЕ подходящее место для беглых русских. – Хмыкнул Артур.
- Германия – нет. Ты, папа, - да. Это — твоя судьба, я думаю. – Отто обнял отца, поцеловал подошедшую погрустневшую Сьюзен и сел за руль.
- Отто, ты можешь уехать завтра? Может, мы поговорим еще, раз уж начали. Я как раз взялся после долгого перерыва опять за «Минуту войны»? – Открывая ворота, не имея надежды на то, что сын передумает, спросил Артур.
Отто думал недолго.
- Ладно. Может быть, ты и прав. Я этого разговора боялся, но раз уж ты вернулся к роману, наверное, я просто обязан тебе помочь. – Отто заглушил автомобиль и вышел назад. – Останусь.
- Помочь мне… - Повторил Артур рассеянно.
Всю ночь отец и сын просидели на берегу Аллера, кормя уток и о чем-то разговаривая. Дважды уставшая за день Сьюзен пыталась включиться в их беседу полушепотом, дважды же получила в ответ просьбу оставить наедине еще на какое-то время.
- Я не понимаю только, о чем можно говорить так, чтобы папа плакал, Отто? – Разволновалась Сью. – Прошу тебя, ты же знаешь, какой он сентиментальный.
Рано утром Отто выезжал из двора замка – отеля, нежно прощаясь с отцом. Последнее, что он сказал ему при прощании, было: «Паспорта у них будут польские, имена, соответственно, тоже. За это не переживай».
- Сьюзен, прошу тебя к августу распорядиться о ремонте и подготовке для проживания семьи из трех человек флигеля со стороны сада, который ты используешь сейчас под гардеробные комнаты. У нас будут гости.
- Что за гости, Артур, которых можно поселить в этом закутке?! – Засмеялась Сью.
- Потом. Все потом, Сьюзен. Просто сделай так, как я тебя прошу.
В то воскресенье, когда должны были вернуться советские туристы из Югославии, мы с Петром уехали в Асеевку. Напряжение снять невозможно было ничем. Мы ходили по лесу, не замечая грибы, спотыкались о подосиновики и коряги, на вопросы Анатолия отвечали невпопад и из лесу вышли с пустыми корзинами.
В понедельник рано утром, когда мы припарковали машину у порога подъезда, Петр заметил какого-то человека в шляпе, курившего на крыльце дома напротив.
- Не оборачивайся, иди спокойно. – Сказал он мне и взял под локоток.
В квартире разрывался телефон.
- Алло, здравствуйте, Ирина Алексеевна. Это Лена Смирнова, однокурсница Лизы. – Представилась незнакомым голосом «Лена». – Скажите, а когда приезжает Лиза из турпоездки? Я ей звоню, звоню, а телефон не отвечает. Она мне обещала привезти кое-что интересненькое, дождаться не могу.
- Послушайте, Л-л-лена! – Ответила я сердито, «выкупив» «подругу», голос которой я знала. – Во-первых, Вы звоните в семь часов утра, а, во-вторых, ребята вернулись вчера поздно вечером, насколько мне известно, и даже нам еще не звонили. – Петр одобрительно покачал головой, молодец, мол, и шепотом добавил: «Получилось, значит, Господи...».
До вечера я не могла успокоиться. Петру не звонила, как мы договорились, а он не позвонил и не приехал на обед.
Уже за полночь он вошел в квартиру совсем другим, измученным и старым человеком. Его отстранили от работы и целый день проводили допрос в органах.
- Завтра вызовут тебя, Ира. Странно, что они не сделали этого сегодня, одновременно.
И с завтрашнего дня наша жизнь стала настоящей пыткой.
Нас спрашивали о том, как попали дети в Москву, какие отношения у них с Головиным и каким-то Агеенко (мы впервые слышали это имя), что они говорили, уезжая в туристическую поездку. Они требовали ответов на тысячи вопросов. Например, кто организовал такую привилегию – поездку за рубеж всей семьей, включая и сына, что само по себе было невозможным и странным по тем временам, знакомы ли мы с Головиным, о чем разговаривали с детьми в последнюю встречу, не заметили ли чего-то подозрительного и так далее. И чем далее, тем невыносимей.
Мы с Петром, не договариваясь, отвечали одинаково – мы же одинаково чувствовали. И, казалось, от нас уже открестились, поверив, что мы не знаем и не подозреваем ничего. Я искренне рыдала от страха за детей, он не был поддельным, а потому плакать не было тяжело, я не притворялась. Мы пытались понять из вопросов чекистов, что они сами знают о наших, но, в конце концов, поняли – и они находятся в полном неведении. А еще мы поняли, что не вернулся и Головин с каким-то Агеенко.
Петр получил нешуточный удар не оттого, что его отстранили от должности, больше от того, что исключили с позором из партии, обвинив практически его самого в измене Родине.
Я в это время уже и еще не работала, а коммунистом как-то за это время стать не успела.
Телефон в квартире прослушивался, какие-то люди буквально прописались в нашем дворе, соседи от нас шарахались, Анатолия мы сами попросили к нам не приезжать, чтобы его хоть не трогали. Но добрались сыщики и до Асеевки. Привезли из города нового председателя, а Анатолию Ивановичу устроили тщательнейшую ревизию за все годы правления.
Единственный островок, куда мы, путая по дороге следы, иногда добирались, были Михаил и его добрая жена Верочка.
Только там мы могли хоть немного уйти от своих мыслей и поговорить не шепотом. Туда же приезжал иногда Анатолий, чтобы встретиться с нами и узнать, нет ли каких новостей «оттуда».
Прошел мучительный и длинный и тяжелый, как товарняк с углем, год. Ни одной весточки, ни одного намека, ничего… И жизни тоже, можно считать, не было. Ехать в Москву и искать Карапетяна мы боялись, чтобы не «подставить» и его. Странно, но про Карапетяна никто и ни разу нас не спросил.
Анатолий переехал из Асеевки куда-то под Молодечно, где друг – фронтовик, нашедшийся недавно, работал таким же председателем большого колхоза. Он взял Анатолия к себе под крыло и принял на работу бухгалтером.
Анатолий звал и нас, видя, как мы гаснем в городе, но мы боялись, что, если дети как-то и найдут возможность сообщить о себе, то просто нас не найдут. Мы не отходили от телефона, от окон, подолгу гуляли во дворе – вдруг сейчас кто-то подойдет и подаст тайные знаки.
Но, в конце концов, поняли, всю реальность безнадеги. И сдались. Собравшись за два часа, мы навсегда оставили квартиру и переехали к Анатолию в колхоз «Светлый путь».
- Название многообещающее. – Сказал Петр, когда мы увидели приветственную вывеску поперек дороги на подъезде к правлению. – Проверим, да, Ириш?
Так мы и стали колхозниками и деревенскими жителями на всю оставшуюся жизнь. Еще девять долгих лет мы прожили ровной тревожной жизнью, не имея никаких известий от своих родных, если не считать за весточку подслушанную по «Голосу Америки» новость о том, что известный английский кардиохирург Отто Шнайдер провел уникальную операцию на сердце одному из тогдашних правителей нашей страны.
Шел 1978 –ой год.
***
Обе группы советских туристов, прибывших в Югославию с разницей в один день, были размещены в одну, небольшую гостиницу на окраине Белграда. В программе первой совместной экскурсией значилось посещение «Четырех королевских дворцов», оставшихся от династий Обреновичей и Карагеоргиевичей, правивших страной после обретения независимости от Османской империи, а также здание парламента-скупщины. Будто чувствуя, что можно кого-то из группы советских граждан спровоцировать к неправильному поведению, гид скромно умолчал, что в строительстве одно из дворцов, Королевского, активное участие принимал русский архитектор-эмигрант Николай Краснов, до революции в России работавший для российской царской семьи.
Именно при посещении этого дворца, семья Антоновичей должна была отделиться от группы и войти в открытую дверь между двумя картинами, висящими по обе стороны дверного проема. На той, что слева изображен скипетр, на правой – держава. Войдя в темный коридор, беглецы должны были выйти во внутренний дворик. Там их будет ждать машина с открытой дверцей. Экскурсия в Королевском дворце запланирована на час. Поэтому торопиться не нужно, но все устроено должно быть так, чтобы никто из группы, особенно те трое в строгих серых костюмах, кого никак невозможно причислить к пермским рабочим или московским врачам, не заметили исчезновения сразу троих земляков.
Все произошло, как в шпионском фильме. Лиза с Антошкой замешкалась у колонны, делая вид, что заправляет рубашечку сына в штаны, и ждала момента, когда Юрий войдет в дверь между картинами.
Они почти одновременно оказались в темном и длинном коридоре. Почти бегом, стараясь не шуметь и не разговаривать, двинулись на пыльный луч света. В первую минуту, увидев открытую дверь большого черного автомобиля, Елизавета и Юра опешили – впереди на пассажирском сиденье сидел как раз один из тех «серых костюмов» по фамилии Агеенко.
Фамилию эту Юра услышал, когда «три костюма» о чем-то совещались в холле гостиницы. И, хотя пиджаки были беспогонные, по всем манерам можно было без труда понять, что именно он, Агеенко, был старшим.
Беглецы впали в ступор, бессознательно и в страхе отступили назад перед распахнутой задней дверью.
- Быстрее, быстрее, садитесь! – Из салона сзади выглянул и махнул зазывно рукой Головин.
Юра пропустил вперед, к профессору Лизу с сыном, и, едва дверь за пассажирами закрылась, машина резко рванула с места под открытый шлагбаум парковки.
Ехали молча, хотя очень хотелось спросить профессора, что делает он в этом автомобиле, хотелось узнать у него, почему и куда их везет кэгэбэшник, от которого они в первую очередь должны были, по идее, прятаться.
Через полчаса машина выехала за перечеркнутый указатель «Белград» и уверенно выбрала направление на Триест.
Перед знаком «Триест 5 км» автомобиль повернул направо и еще через пару километров остановился у высокого забора, закрывающего какое-то частное строение.
- Оставайтесь в машине. – Приказал Агеенко и вышел. Через минуту его уже «съели» высокие металлические ворота.
Ожидание казалось вечным, хотя прошло не более получаса.
Когда же Агеенко вышел, пассажиры – беглецы его не сразу узнали – на нем был элегантный, непривычного покроя бежевый костюм, симпатичная шляпа, в руках кожаный кейс темно – бордового цвета.
Агеенко сел на свое место и отдал команду водителю трогаться.
Лиза смотрела в окно на незнакомую жизнь, и тревога становилась все невыносимей. То обстоятельство, что рядом был муж, помогало сдерживать нервы. То обстоятельство, что рядом взволнованный, ничего не понимающий и постоянно дергающий за рукав, чтобы задать очередной вопрос шепотом Антон, мешало успокоиться и покориться неизвестности.
На австрийской границе Агеенко вышел, сказал что-то солдату – пограничнику, и тот отвел его ту же в служебное здание.
Водитель отогнал машину в сторону от шлагбаума и вышел, молча приоткрыв задние дверцы автомобиля с обеих сторон, показал на туалет – можно выйти.
Пассажиры вышли, чтобы посетить этот «домик» и глотнуть хоть каплю свежего воздуха – на дворе стояла жара, несмотря на конец августа.
- Владимир Федорович, Вы скажите… - Постарался использовать момент Юра.
Он ничего не понимал. То, что с ними рядом сейчас окажется профессор, было событием непонятным и путало все прежние мысли. Хотя он четко понимал, и даже на эту тему говорили с Лизой – что будет по возвращении в Москву с самим Головиным, организовавшим выезд за рубеж семье Антоновичей в полном составе против всех правил.
Отто Шнайдер хоть и восхищался профессионализмом и талантом обоих молодых супругов, но, ясное дело, что, если уж и заинтересован он был в ком-то, то, скорее всего и естественнее всего – в профессоре Головине. Так думали будущие «туристы». И думали, как оказалось, правильно.
- Все потом, все потом, Юрий. – Ответил профессор. - Я знаю больше вашего, но не настолько, чтобы сейчас что-то обсуждать. Думаю, все будет хорошо, волноваться не нужно. Не хуже будет.
В эту минуту вышел Агеенко, сопровождаемый каким-то пожилым человеком в штатском. На чистом немецком языке он попрощался с этим человеком, позвал жестом «туристов» в автомобиль, и машина тронулась под открытый уже шлагбаум.
Когда и второй пост остался позади, Агеенко повернулся назад, протянул паспорта и впервые заговорил.
- Ознакомьтесь. Запоминайте. Планы пришлось несколько изменить в связи с последними событиями. О них узнаете уже сами. Там. Вчера, 21-го августа, советские танки вошли в Чехословакию. Думаю, это нам даже на руку – совсем не до нас сейчас кое-кому. Но, случись это на день раньше, вполне вероятно, что уже в эту субботу вы бы завтракали в своей московской квартире. Паспорта у вас настоящие, имена тоже ваши. Вы – немцы по происхождению, родились и жили на территории России. По поводу ограничений в общении, другие подробности вашей прошлой жизни – все инструкции получите от господина Шнайдера.
При упоминании знакомой фамилии, Лиза, наконец, выдохнула свое напряжение и открыла документ – фото было один к одному, как и в туристической анкете.
Перед въездом в австрийский уже город Клагенфурт была еще одна остановка для короткого отдыха. Автомобиль, который привез беглецов сюда, развернулся и уехал вместе со своим водителем. Всем составом пассажиры перешли в другую, более просторную и тоже черную, машину немецкой уже марки Mercedes-Benz.
До Зальцбурга ехали ночью, но кроме Антона, обиженного на молчание родителей и сильно притомившегося, не спал никто.
Когда в тумане чуть проснувшегося рассвета у домика пограничника с немецкой стороны показался в светлом плаще с приподнятым воротником Шнайдер, Антон обрадовался и стал расталкивать локтями родителей: «Смотрите, смотрите, Отто, мой доктор там»!
Отто поздоровался со всей компанией, открыл двери своего авто и пригласил пересесть туда. Агеенко подошел прощаться.
- Желаю хорошей жизни. – Сказал он довольно сухо, впервые слегка улыбнувшись. - Тебе – здоровья. - Дотронулся до Антошкиной головы. – Разрешите откланяться! – И тут же развернулся и пошел назад, к австрийскому водителю в черном мерседесе. Отто последовал за ним. Около получаса они беседовали внутри салона, закрыв за собой двери.
А дальше была Германия. И это, к большому удивлению путников, оказывается, была страна назначения. По крайней мере, сейчас, как сказал Шнайдер.
- Не дай, Бог, узнать такое родителям… - Думал Юра, держа в руках немецкие паспорта.
(продолжение следует…)