Отрывок 2 из романа "Поцелуй Пресефоны"
«…Константину Эдуардовичу не всё было понятно в его превращениях. Не сказать, чтобы и прежде он не замечал за собою ничего подобного. В студенческие годы, когда он учился на истфаке Томского университета, с ним случались приступы лунатизма. Порой его заставали крадущимся с закрытыми глазами по карнизу общежития на Ленина, 49. Так на него действовало полнолуние. Тогда же, переходя как-то по тропке университетской рощи от одного корпуса к другому, он, как ему показалось, учуял взволновавший его запах — и, уединившись в кустах черёмухи, расстегнул ширинку, встал на четвереньки и сделал под кустом метку. На следующее утро на том самом месте обнаружили изнасилованную и растерзанную каким-то зверем девушку и томик стихов рядом (хранительница университетского гербария утверждала, что сто лет назад именно здесь был сорван до сих пор источающий запахи цветок Венерина башмачка). А Константину той ночью снился странный сон. Ему пригрезилось, будто он — каменный истукан под елью, установленный здесь для азиатского колорита. Взошла полная луна — и в её свете Селенин увидел, что и арки входа в главный корпус, и античные колонны над ними, и фронтон — всё отлито из лучистого металла. Под воздействием этого расплавляющего света Константин Селенин почувствовал, как он перетекает в подвижную фигуру волка с оскаленной пастью. На тропе появилась девушка с задумчивым лицом библиотечной затворницы, с прижатым к груди томиком стихов. Словно молясь, она подняла лицо к луне. Прежде чем прыгнуть, он и в самом деле почуял что-то неизъяснимо пахучее. Что-то вроде едва уловимого запаха цветка. Этот запах преследовал Константина с тех пор, как заглянул он в папку столетнего гербария. Этот цветок ему снился. Селенина одолевали видения: лунными ночами он прокрадывается в университетский гербарий, украденным у старухи-хранительницы ключом отворяет скрипучие двери шкафа и, вынув из коробки шуршащие листы, достает заветный цветок, смотрит на него и не может налюбоваться.
Венерин башмачок испускал таинственный свет, от этого растворяющего предметы сияния истаивали стены, и Константин оказывался голым на поляне в кругу приплясывающих нагих сокурсниц.
С тех самых пор Селенин стал подозревать: а не страдает ли он тяжелой формой раздвоения личности? Однако признаться кому-либо в этом значило оказаться под прицелом придирчивой медкомиссии, что грозило серьёзными последствиями, вплоть до отчисления из университета. Но Константин жаждал знаний, испытывая неизъяснимое наслаждение от перелистывания книг, прикосновений к их страницам, корешкам и обложкам. Этот тончайший аромат запаха старого клея и пыли, казалось, пьянил больше, чем вино во время студенческих пирушек, которыми он тоже не пренебрегал и даже, напротив, порою злоупотреблял. Запах являвшегося ему во сне цветка был концентратом всех этих ароматов и благовоний. И всё же с учебой у Константина не было никаких проблем. Наоборот. После сомнамбулических ночей и блужданий в полуснах-полуяви память работала с удесятерённой силой. Косте достаточно было бросить взгляд на страницу, чтобы она отпечатывалась в памяти вплоть до запятой.
После сообщений в газетах о нападениях, совершаемых в пригородных лесополосах, парках и скверах серийного насильника-маньяка, профессор Селенин задумался о другом: а только ли на него и практикантку-Клавдию повлияло то, что они оцарапались о зубы черепа алтайского шамана, которого Константин Эдуардович назвал Хозяином Луны? Ведь кроме него с этим черепом возились все участники экспедиции, а потом просили йод, вату и бинт из аптечки, ходили по лагерю с перемотанными пальцами, будто кем-то покусанные. Селенин всерьёз задумался об алтайских легендах, повествующих о путешествиях по подземному миру, где обитал владыка земных недр Эрлик. Темой диссертации Константина Эдуардовича стали поверья народов мира, так или иначе связанные с оборотничеством. Викинги верили в то, что в моменты воинственного экстаза они могут перевоплощаться в волков. Индейцы-ирокезы — в койотов. Бедуины — в шакалов. Аборигены Австралии — в сумчатых собак. Но когда странные состояния приходили к Константину Эдуардовичу, он чувствовал себя всеми этими животными сразу. В моменты полных трансформаций из человека в зверя его опять манил всё тот же дурманящий аромат Венерина башмачка…»