Я пишу вот уже двадцать лет. Пишу?
Когда-то я была очень счастливым человеком, я не задумывалась над художественной поэтикой, над тем, для чего и зачем пишу, тем более над риторическими вопросами духовной культуры. Я просто жила в мире, который принадлежал мне, в котором хозяйкой была - я. Мне не нужны были читатели, для меня важно было не то, что выходило на бумаге, а то, что я обретала в процессе писания, обретала же я – свободу.
Возможно, так все было бы и до сих пор: провал во времени, внезапное возвращение, ревностная охрана своего мира от любых посторонних вторжений. Возможно, напротив, выйдя в одно прекрасное утро или вечер из мира сонм, я уже никогда бы в него не вернулась. Если бы однажды тайное не стало явным, — можно утаить мысль, нельзя утаить тетрадь. Мою тетрадь нашли не для того, чтобы поддержать, научить, помочь, а для того, чтобы разоблачить мое невежество, тем самым навсегда отбить желание писать. Тогда мне открылась одна истина жизни: этот мир не терпит странностей, требуя души – к душе враждебен.
Разоблачению подверглось не то как, а что, то есть мое дыхание. В нем все оказалось не так, оно нарушало все формы и законы с явным невежеством. В укор был поставлен даже юный возраст, который, конечно же, не имел должного опыта, как писательского, так и жизненного. У меня было достаточно мужества, чтобы согласиться со всеми аргументами и отказаться от моей свободы. Да не тут-то было. Отвернув меня от письменного стола, из-за стола меня не выпустили. На меня накинулись, как на котенка, играя, воспитывая, творя каждый на свой лад, обращая каждый в свою веру. Меня лепили, перелепливали, пытаясь вытеснить мое «я», заменив его чужим «я», напуганная своим невежеством, я не смела сопротивляться. Однако котенок подрос, и вопреки всем стараниям, не стал ни таким, ни другим, ни чьим, и к нему утратился всякий интерес. У меня же не оказалось ни этой, ни другой, никакой жизни, даже самой себя. Казалось, писание из меня вытравили навсегда.
Но прошло немало времени, как нечто упорно начало меня вводить в мир литературы, все ко мне шло само. Данте, Платон, Выгодский, Потебня, десятки имен, которые открывали мне тайну слова, стало быть, тайну творчества, и не мою, а свободу личности в целом. Незаметно для себя я погружалась в мир – ДУШИ. Нет-нет, я возвращаться за письменный стол не собиралась, то была своеобразная работа над ошибками. Мне хотелось узнать, что же в моих первых опусах вызвало единодушное возмущение. Мне хотелось понять, в чем я виновата, за что меня превратили в ничтожество, когда я никому не мешала, себя и свое никому не навязывала, и было ли право у других вторгаться в мой мир и разрушать его.
Спустя годы ученичества, — коим нет конца — кто-то Неведомый вернул меня за рабочий стол. Но вера в себя, в свое, была потеряна, и я постоянно сопротивлялась этому Неведомому. Уходила от рабочего стола каждый раз – навсегда, то были далеко не месяцы. Меня гнало от рабочего стола не недовольство собой, а болевое разочарование неслияемости «что» и «как». Неведомый же, презирая сомнения, неуверенность, пренебрегая страхами, обстоятельствами, не обещая ни вдохновения, ни радости, тем более выхода к читателям, но, обещая много напряженного труда — возвращал к рабочему столу.
Не знаю, стала ли я писателем, тружеником – наверняка.
Когда-то я писала, боясь, что кто-нибудь прочтет, теперь я писала, зная, – никто не прочтет. Но писатель без читателя — это актер без зрителя. Я никогда не попадала, как теперь говорят, в формат – времени. Я не столько не успевала за ним, сколько проскальзывала в нем, в конце концов оказавшись вне времени. Как бы ни было, а мой читатель меня находил всегда. По существу же, пишешь для одного читателя, и он неизбежно тебя находит.
Я пишу вот уже двадцать лет. Пишу? Улыбаюсь.
Пододвигаю к себе чистый лист бумаги и не вопрос – удар: зачем? Рука невольно повисает в воздухе.
Нет, это уже не мой мучивший все годы вопрос – зачем пишу я? Это вопрос двадцать первого века. Еще недавно он звучал робко, а сейчас – это уже крик. И этот крик в меня не то стрелой, не то ножом, не то мечом.
Как бы не развенчивали советские времена, но я в них родилась. Начало моей молодости как раз пришлось на конец Советской империи. Да, я знала, что искусство одето на стержень коммунистической идеологии, которая многое искажала и по-своему извращала, знала, что есть огромный запретный пласт искусства. Однако я свободно читала Есенина, Блока, Ахматову, даже не подозревая о том, что они представители этого запрещенного русского культурного пласта, названного «Серебряным веком».
Я сама стояла сутками за билетами, чтобы попасть в любимый театр, и попадала, я видела гениальных актеров и гениальные постановки, я видела – т е а т р. Я читала потрясающие книги советских писателей, не говоря о классике и зарубежной литературе. Я пользовалась библиотеками, тогда можно было заказывать книги и практически любые. Телевиденье в те времена, на мой взгляд, было таким, каким оно предназначено быть изначально. Какие спектакли показывали, какие были театральные встречи, были потрясающие музыкальные программы, которые учили понимать классическую музыку. И сколько было гениальных фильмов. Не знаю, как других, меня телевиденье воспитывало на настоящем искусстве.
Когда же прорвался шлюз забвения, опять же для меня, это был период восторженного задаривания. Журналы, газеты, телевиденье, радио все спешили быть первыми в возврате запрещенных и забытых имен. Я не помню талонов, отсутствие всяких продуктов, ужасную нищету, я помню поток, который захватил меня, и я навсегда заболела «Серебряным веком».
Все ушло, сошло, как-то вдруг. Ушли с арены литературные журналы, на смену им пришли гламурные, эротические, какие угодно, в них было все, кроме искусства. Наше кино совсем исчезло, их выдавили американские боевики. Во всех направлениях это был катастрофический спад, который продолжается и по сей день. Незаметно исчез народ и появилась толпа, которая отнюдь не требовала зрелищ, равно как не требовала и хлеба, но в нем нуждалась, как нуждается и до сих пор. Если в начале еще веселили толпу, придерживаясь определенных рамок, то позже с явной запредельностью.
Эстрада, юмористические программы, в конце концов, для этого и служат, хотя именно к ним огромные претензии народа, к которым никто не прислушивается. Но это не моя область, и свои сожаления, я оставляю при себе.
Моя боль – телевиденье в целом, ибо это самый информационный канал, который является частью жизни каждого из нас. Говорить огульно я не имею права, но я имею права на свое мнение, тем более на свои чувства и мысли. И мягко выражаясь, говорю, что телевиденье современное мне не нравится, и, прежде всего, отсутствием профессионализма, невероятным количеством шоу, столь уж необходимых для людей, что они не могут ими никак насытиться. Лавинным потоком сериалов, главное реками крови, без убийств не обходится практически не один сюжет фильма ли, сериала ли. Мне не нравится современное кино, я в нем не нахожу того, что часами обсуждается в попытке поменять мое- зрителя - чувствование, виденье . Я не вижу, прежде всего – таланта, за талант я могу многое простить, на многое закрыть глаза. Увы, они всегда остаются открытыми.
Самое страшное то, что на этой крови, бездарности воспитывается молодежь, и мы ее имеем такой, какой ее воспитали за последние годы: безответственную, циничную, жестокую, ленивую и чудовищно невежественную.
Современной молодежи действительно не нужна настоящая литература, ей и ширпотребная литература не нужна. На мой взгляд, современной литературы вовсе нет. Она, конечно же, есть, но она не на прилавках, а, как правило, под столами. И если правда, что кроме детективов, романов о «золушках» ничего не нужно, зачем тогда писать? Зачем писать серьезные вещи, если молодежь отучили читать, думать, чувствовать? Недавно я по телевизору услышала от серьезного человека, который сказал, что сейчас книга вроде аттракциона, получил удовольствие и забыл, и вообще времена поэзии и серьезной литературы прошли, с чем необходимо считаться. Примерно тоже говорится о театре, и в большей степени ссылаются, конечно же, на молодежь. Увы, но молодежи театр, как театр не нужен, им нужны мюзиклы, шоу, все, что угодно, только не театральное искусство.
Я не консерватор, я за новые формы, я за любое новое, если в этом есть талант, а не жажда наживы. В наше же время: душа, сердце, совесть, жизнь – ничто, деньги – все. Вглядываясь в современную жизнь, труднее и труднее жить по законам души и совести. Рука, повисая, опускается не на чистый лист, она безжизненно падает, душе руку на лист бумаги не направить. Зачем – если это никому не нужно, если искусство утратило свое предназначение – пробуждать души, развивать мышление, открывать сердца к вечной любви, открывать красоту этого мира. Современное искусство предназначено – развлекать, это говорят люди, которые непосредственно связаны с искусством! Если так, тогда – зачем?
Я годы писала в стол и пишу, и никогда не спрашивала – зачем. Ибо есть такие вещи, как душа и ее потребность, необходимость – БЫТЬ. Быть — в слове ли, в жесте ли, в кадре ли…. «Душа обязана трудиться» - сказано классиком. Когда есть движение, дыхание души – из, неизбежно ответное движение и дыхание – в.
Из пустоты ничего не рождается. Но в пустоту можно упасть, как в пропасть – в хаос.
И все же, повисшая, было, в сомнении рука, опускается на заветный чистый лист бумаги.
Уже не робко, достаточно уверенно говорится о духовном и культурном падении нашей страны, уже появляется профессионализм, есть какие-то попытки изменить направление от толпы к человеку. И главное есть для кого, удивительно видеть молодых людей на вечерах маститых, великих актеров, как они слушают, как горят их глаза, как они впитывают! Молодежь даже на музыкальных, поэтических вечерах! Отрадно слышать, что они так же, как и взрослые устали от массового искусства. Они отнюдь не столь бездушны и бессердечны, как принято говорить о них. Просто наша молодежь покинута, сиротлива, она предоставлена самой себе, а ей не только необходимо руководство и участие, она сама ищет руководство и участие. Она хочет жить и учиться, но на том, что есть сейчас, учиться невозможно, только распускаться и ожесточаться.
Для меня не менее удивительно тяга молодых людей ко мне, то, что я накопила за жизнь им не небезынтересно. И именно они разрешают мои сомнения, поддерживая во мне желание писать, хотя бы и по-прежнему в стол.
ЗАЧЕМ – на вопросы, задающие жизнью, всегда отвечала сама жизнь, в которой было, есть и будет неизменное во всем и над всем — ДУША.
Кода-то я была обижена на тех, кто ради каких-то своих эгоистичных соображений, интересов, чуть было не раздавили меня и как творческого человека, и как личность. Спустя десятилетия, я им благодарна. Из упрямства доказать им, что я не ничтожество, я решила самообразовываться. Неважно вернулась бы я к письменному столу или нет, важно то, чем я стала, а стала я духовно свободным человеком.
И что бы меня не заставляло терять веру, какие бы болевые сомнения не вкрадывались в душу, хочу или нет, могу или нет, Неведомый упрямо сажает меня за рабочий стол, тем самым еще раз, и еще раз, доказывая, что неизменное, извечное – вечно, а посему, после падения неизбежно возрождение.
Март 2009г.