Я сижу на подоконнике и смотрю. С чужого огорода валит дым, там сжигают жёлтые листья. Невысокий мужчина с граблями, переворачивает ветки в костре, подтаскиваем ими прочий хлам.
Сижу так уже с самого утра.
Порой, я принимался нервничать, царапал стекло, забирался на раму, полз наверх как жук в коробке, но окно было наглухо закрыто.
Хозяйка ругала меня за маленькие лужицы и прочее, что я иногда оставлял на полу её дома. Ей была несвойственна аккуратность и замечала она мои шалости лишь тогда, когда наступала в них.
Не могу сказать, что я люблю эту старуху и её вечно пьяных гостей. Но у меня есть тепло, есть еда, большего в наступающей зиме мне ненужно.
За окном на ветку сели два воробья. Почирикали, посмотрели на меня, явно с усмешкой.
Я подрасту, и у меня будет над ними преимущество в виде когтей, клыков и врождённой хитрости охотника. Но сейчас у них есть свобода, а у меня нет.
К окошку подошла какая-то девчонка и принялась гладить меня сквозь стекло. Вначале я, как дурачок тёрся головой о ледяное стекло, но потом эта девчонка мне надоела, и я спрятался за занавеску, в надежде, что она уйдёт.
Сегодня было воскресение. Пёстрые, притихшие к зиме крыши деревни, едва оправившейся от пожара, тянулись к голубому лесу. Блестели рельсы. Солнце светило бледным светом из-за прозрачных туч, небо сегодня было полосатым, как и я.
Было чертовски холодно, у людей, которые работали на огородах, собирая мусор, были красные носы и от них шёл пар.
Я спрыгнул с подоконника и пошёл к другому окну, из которого было видно краешек пока ещё незамёршей речки и дорогу к дому, где я был заключён, в это утро.