Пепелище

               
       Пожар, который на днях разыгрался возле нашего дома, спалил сарай эпохи Андрея Платонова минут за десять.  Почему Андрея Платонова? Да потому что в своё время он жил где-то совсем рядом, будучи инженером энергетиком, мобилизованным планом ГОЭЛРО  распространять по завоёванным  коммуналкам  лампочки  Ильича. Сарай напоминал злосчастные тридцатые всем своим старческим  видом: в заплатках из  горбылей цвета запёкшейся крови и  ржавой жести, заляпанный вьевшейся в черные доски глиной, с узкими проклёпанными дверцами, на которых кое где сохранились цыфирки,  он давно использовался только бездомными кошками и бомжами, оставлявшими дикий по своей мерзости запах. Когда сбежались соседи двух  ближайших домов и прибыли пожарные, спасать  было нечего - мощное пламя било изнутри к вершине пожилой и осанистой липы, чье  дыхание уже прерывалось потрескиванием подсушенных листьев и веток.  Поэтому брандсбойты в первую очередь сбили жаркие всплески огня на её раскидистой кроне, а потом направили  вялые струи в сторону сарая-ровесника напротив,  покорно ожидавшего той же участи.  Несмотря на очевидное стремление пожарных оттянуть спасение жалкого развалюхи - он всё-таки уцелел, так что его пришлось разбирать вручную.  Дня три от него отрывали сгнившие доски, которые ощеривались, однако, таким количеством огромных ржавых гвоздей, что  процесс уборки требовал  нехилых усилий.  А я, каждое утро проходя мимо к мусорным бакам,  с  непристойным любопытством рассматривала прелое  содержимое,  безразмерно вываливающееся из его болезного чрева. Мне, например, даже захотелось стащить и присвоить  раритетный абажур,  цвета рисовой пудры, смешанной с кирпичной толчёнкой,  принадлежавший, может быть, какой-нибудь Эллочке Людоедке, чьей могилы уже и не сыщешь  на местном вросшем в болото кладбище. Всё-таки от позорного поступка я удержалась, а на следующее утро  вожделенной вещицы и след простыл.  Но сегодня моя рука  безотчётно потянулась и выхватила из под  угрожающе торчащих гвоздей книгу.  Глянула -  сердце сжалось тоской и печалью:  в руки шёл никому уже не нужный в этом городишке  гривастый напряжённо трагический   профиль Леонида Андреева - ИЗБРАННОЕ  его повестей и рассказов.  А дома, когда я по привычке открыла книгу на случайной странице,  преодолевая плесневелый  дух  лежалых десятилетий,   на меня  стремительно и толчками  хлынул  обжигающий  смысл, который один и отвёл огонь от сарайчика,  чтобы по крайней мере мне пришло в голову сопоставить  мистически непостижимое совпадение   ужасных событий. Цитирую:
    " В то жаркое и зловещее лето горело всё. Горели целые города, сёла и деревни; лес и поля больше уже не были им охраной:  покорно вспыхивал сам беззащитный лес, и красной скатертью расстилался огонь по высохшим лугам. Днём в в едком дыму  пряталось багровое, тусклое солнце, а по ночам в разных концах неба вспыхивало безмолвное зарево, колебалось в молчаливой фантастической пляске, и странные , смутные тени от людей и деревьев ползали по земле как  неведомые гады. Собаки перестали брехать приветным лаем,  издалека зовущим путника и сулящим ему кров и ласку, а протяжно и жалобно выли или угрюмо молчали, забившись в подполье. И люди, как собаки, смотрели друг на друга злыми и испуганными глазами и громко говорили о поджогах и таинственных поджигателях. В одной глухой деревне убили старика,  который не мог сказать куда он идёт, а потом бабы плакали над убитым и жалели его седую бороду, слипшуюся от темной крови." 
  Рассказ называется "Набат" и напечатан по изданию Спб. Т-во "Знание", 1903. Бегло, в одночасье проглотив его содержание, я была потрясена  колоссальным напряжением авторской воли,  будто  направленной  остановить чудовищные силы,  бросавшие в  нежный зеленый мир когда-тошнего русского лета  кромешную неуправляемую, неостановимую стихию огня, датированного 1901 годом. 
     Пожары - следствие злокозненного  юродства, безжалостного и беспощадного тем более, что сам вырвавшийся из под зашкаливающих человеческих  страстей огонь вызывает  в лихоимцах  жадный  мстительный азарт - превратить всё что ни есть на его пути в  ПЕПЕЛИЩЕ.  Веком позже мы пережили кромешную душегубку июльских пожаров, но был ли кто-нибудь среди нас,   таким же волевым усилием возмущенного духа способный  остановить  воспалённую огневую стихию?  И сама себе отвечаю - да, был. Потому что пожары погасли.