«…Он помнил, что они
плоть, дыхание, которое
уходит и не возвращается…»
Псалт. 77 Псалом.
Ко мне в дом кто-то постоянно приходит. В это раз пришёл я. Мой дом – это живое существо, я знаю. Открываю дверь ключом… Люблю слышать скрип этой двери. Когда открываю её, мне хочется всегда увидеть что-то другое, кроме обыкновенной прихожей.
Я закрываю дверь и вижу своё отражение на стене. Вот оно то мне и кажется новым, более густым. Я бы хотел видеть его более прозрачным.
Боюсь зайти в первую комнату. Через стекло этой двери ко мне стучится свет. Он постоянно меняет свои оттенки, пытаясь обмануть меня. Он мне кого-то напоминает. Кого-то вчерашнего. Я прохожу в комнату где свет не меняется, где он ровен. Я люблю покой. Моя профессия – фотограф.
Ко мне приходит мысль и останавливаюсь парализованным. Во мне начинает биться волна, а я стою и слушаю свою мысль.
И вот я уже иду и дотрагиваюсь пальцем до спинки стула. Она мне кажется тёплой. Потом я слышу запах. Это запах моей одежды. Я не помню цвета моей одежды, но я и не хочу смотреть на неё, мне довольно чувствовать её на себе.
Вижу пыль на напольной лампе. Дотрагиваюсь до неё. Пальцы становятся сухими. Включаю её. Мне кажется, что свет её изменился. Приглядываюсь получше, нет, он тот же. И вдруг мне становится жалко, что он тот же. Всё равно. Это мой старый друг и я здороваюсь с ним. Я смотрю дальше, кого я ещё не видел?
Окно. Оно огромное. Для того кто видит его, оно обыкновенное. Но ведь я стою рядом, то есть совсем близко. И оно позволяет вспомнить, что существует та бездна света, формы, цвета от которой я спасаюсь забывая об окне.
Я чувствую как дрожит воздух. Я пытаюсь понять от чего это? Ловлю его в ладони и слушаю. В ладонях он молчит, отпускаю, дрожит. Начинаю понимать. Это моё дыхание. Ну его… пусть дрожит. Если есть вибрация моего дыхания, то значит есть вибрация моих чувств.
Я знаю, что я не игрок, может быть просто плохой игрок. Игра света на моих руках, когда я дотрагиваюсь до чего-то. Я понимаю, что преднамеренные движения некрасивы. Свет игнорирует округлость пальцев, синеву вен. Если я делаю движение не придумав его и в это время я смотрю на игру света и моей руки, то понимаю для чего была сотворена рука.
Иногда передо мной возникает лицо и тогда я начинаю говорить. Я различаю только черты, но мне этого достаточно. Только улыбка и молчание.
Сейчас я снимаю с себя плащ. Он пыльный, я это чувствую. Вешаю его на плечики. И мне всё ещё кажется, что я не совсем ушёл из него. Хорошо когда тебя помнят. Память. Огромный шар и в глубине его маленький огонёк. И невозможно понять его запах. И невозможно узнать холодный он или горячий. Ведь шар сделан из неведомого прозрачного и очень прочного вещества.
Мне вдруг показалось, что невидимый ветер за окном, тонким резцом резал резьбу в моих венах. Впрочем я понял, что это мой бред.
Я снова вглядывался в мою комнату. Очарование вечера. Я, кажется принёс с собой печенье с шоколадной начинкой, обсыпанное крошками бисквита. Наверное я выпью кофе. Люблю хороший кофе. И ещё, люблю смотреть на человека, который кушает. Женщина, мужчина. Главное, чтобы он был один и был голоден. В этом что-то есть от признания в любви. Так же неумело, напряжённо и грустно. Да, всего лишь грустно. Что может быть грустнее слов?
Как я люблю… Вспомнил мой белый свитер. Люблю смотреть на его узоры. Вижу дремучие леса, луга. Там есть всё, но там нет меня. Меня как целого. Я там раздроблен. На петли, на нити, на звуки, на трагическое понимание красоты, и неприятие прекрасного: «Зачем?»
Так видит меня моя мать. Она вязала его ряд за рядом, провожая меня взглядом в котором был вопрос: «Зачем?». Что я мог ей сказать? Я просто снимал верхнюю одежду, шёл на кухню и пил кофе.
«Зачем? За что?». Я вижу всё как есть. И в себе я вижу всё как есть. И в матери. И нет для меня мечты, полусна, воды. Я вижу как красота беспощадна в своей простоте. Даже её смерть жестока ко мне. Потому что я начинаю что-то понимать. Наша ненависть наивна и светла. Ибо это последний шаг к нежности.
Мне кажется кто-то постучал, но мне это показалось.
Она мне сказала, что наивен. И я очень этому обрадовался. Моя наивная жестокость, моя страсть и тихий вечерний свет на столе.
Рана с рванными краями надежду не даёт. Мелодии мюзикла. Я чувствую, я болен. У меня болят даже волосы. Я хочу жить.
Ах какая простая мысль. Простота любви. Я, кажется, снова брежу.
Интересно, когда она молчит, она любит или всего лишь молчит? Как мне понять?
Мне кажется я постепенно успокаиваюсь и отхожу от мысли, что боль это бесконечно. Ведь если меня не будет то и боли не будет. Я хочу жить.
Молитва. Могу ли я вспомнить хотя бы одну? «Прости нас…» - не помню.
Я слышу стук. Тихий и невероятно громкий. Ведь я никого не жду. Ах, да, одна гостья когда-нибудь приходит.
Мне надо открыть только дверь. Она на ощупь имеет бугорки. Замок холодный. Я открываю дверь. Стоит она. Мне она кажется необыкновенно красивой. Губы детские и глаз почему-то смотрит умоляюще. На ней белая шаль.
- Здравствуй, - говорит она.
- Вы пришли в обличье моей любимой, это приятно. Проходите, - я указываю на диван.
Мне становится легко и просто. Голова ясна. Мы долго молчим. Всё как-то чисто. Я смотрю на неё и улыбаюсь.
- Чтобы умереть, я должен вас поцеловать?
- Ты хочешь умереть? – спрашивает она.
- Я не выбираю, - отвечаю я.
- Я пришла, чтобы стать твоею, - говорят её детские губы.
- Неужели у каждого она своя, мне казалось она одна?
- Не знаю, - отвечает она, - Я могу быть только твоею.
- Я чувствую, что люблю тебя. Хотя ты противоположность любви.
- Не знаю о чём ты говоришь. Ты наверное меня не узнал.
Я долго молчу. Она плачет и я вижу как она прекрасна. Меня вдруг обдало огнём. Смерть хочет любить. Стать простой женщиной и любить. Я снял её белую шаль и погладив её мягкие волосы у виска, поцеловал.
----------------------
Утро было синеватым. Они лежали рядом. Он лицом уткнулся ей в шею. Её волосы были растрепанны. Они дышали. Они были живы. Ночь познания не убила и даже не ранила их. Лица высвечивались внутренним сдержанным, поправшим смерть светом.