Деревья. А под деревьями крыши домов. По дороге вниз шёл юноша лет шестнадцати. В одной руке небольшой рулон бумаги, в другой цветной кулёк. Недавно прошёл дождь. Глубоко мокрая земля и чёрные деревья. Не доходя до асфальтового перехода, он пошёл по земле, оставляя следы. Подошва его ботинок рифлёная. Земля, как тёмный взбитый крем, выдавливалась из под подошвы и облепляла её. Он шёл и смотрел на тёмную зелень.
У него сегодня была работа. Чувство заброшенности и ненужности в этот день
у него ушло. В кульке был зонт. Так что дождь мог лить сколько ему угодно. Вот только ботинки протекают. Но это всё равно. День был тёплый. Солнце иногда выглядывало из-за туч. И его лучи создавали хрустальные миражи.
Издалека он заметил стол, где лежали коржики, ушки, рогалики, слоёнки и небольшие бизейные пироженные. Он подошёл и осмотрел всё. Выбрал коржики, они были побольше и недорогие. Один завернул в салфетку и положил в карман, другой стал есть небольшими кусочками. Он почувствовал, что с ним рядом кто-то идёт. Он повернул голову и увидел мальчика лет семи-восьми. Не цыганёнок и не нищий. Одет просто, но коленки уже грязные. Внимательные глаза и волосы растрёпанны.
- Хочешь булочку? – спросил молодой человек.
- Дяденька, я хотел вас спросить, где находится тот театр, где поют самые знаменитые певцы. Хотя, я с утра ничего не ел.
- А где твоя мама или папа? Спросил юноша, отламывая кусочек коржика.
Мальчик взял его:
- Мама? – спросил он. – Маме плохо. Она меня любит, только я очень дорогой.
Они помолчали.
- Живёшь ты дома? – спросил молодой человек, доев коржик.
- Нет, мою маму выгнали из дома из-за меня, - мальчик вытащил старый, большой носовой платок, вытер губы и руки и положил обратно в карман.
- Слушай, ну и у такого как ты сложная жизнь. Надоело. А зачем тебе театр?
- А там должен петь мой папа. Он известный певец.
Молодой человек улыбнулся:
- Ладно, давай поделимся ещё одним, - он вытащил припасённое и разделил.
----------------------
Вечер. Осень. Суббота. Сентябрь. Тепло. Тот же Мальчик стоит, прислонившись к стене. Руки в карманах. Он смотрит на юношу, который ещё идёт достаточно далёко.
- Привет, сказал он, когда молодой человек подошёл близко.
- А, это ты, но у меня ничего нет, - улыбнулся юноша. Рулон в его руках был тоньше.
- А, что это за рулон? – спросил мальчик.
- Это афиши.
- Ты клеишь афиши?
- Да. Слушай, как тебя зовут? – юноша с удивлением смотрел на мальчика, который решил избрать его своим другом.
- Я, Павлик, а тебя?
- Серафим.
- Интересно. А меня пригласили на спектакль.
- Ты всё-таки был в театре.
- Да. Я сказал им, что ищу папу. Они засмеялись и повели меня куда-то. Там такие маленькие коридоры и двери. Привели меня к дяде. А у него глаза накрашенные и он клеил усы. Я сказал, что мой папа глаза не красит и усы не клеит. Он рассердился и кричал. А какая-то тётя пригласила меня на спектакль и покормила меня.
- И ты пойдёшь? – Серафим с улыбкой смотрел на рассказчика.
- Я сказал, что пойду с другом. Подумал, что найду тебя, и нашёл.
- Что за спектакль?
- Про китайскую принцессу. Там будут петь. Наверное, красивая музыка.
- Это опера.
Мальчик кивнул головой:
- Ты всё равно пойдёшь со мной. Может быть, я узнаю своего папу.
- Ладно, идём, - Серафим и Павел пошли по дороге.
----------------------
- Это смешно, - говорил Серафим, - ты думаешь нас пропустят?
Театр был квадратный. Прямоугольные невысокие колонны. Даже воздух между колоннами и тот был угловатым. Мрамор, чеканка и ветер.
Павлика на самом деле узнали и их повели в зал. Низкие потолки, узкие коридоры. Везде полутьма. И вдруг много жёлтого света. Электрические свечи. Тёмное дерево открытого гардероба. Круглая лестница. Их подвели к какой-то женщине.
- Марья Анатольевна, пускай ребята сядут на свободные места
Женщина строго посмотрела на них.
- Разденьте куртки и не шумите, - сказала она и в обведённых глазах, сквозь ресницы, покрытые тушью, в глубине зажглись электрические свечи.
Они стояли и смотрели на публику. На моложавых старух, на их мужей с блестящими подбородками. На молодые пары. Напудренные лица, у мужчин уложенные волосы.
Мальчик увидел женщину, продающую афишки. Павлик вёл себя очень свободно. Серафим стеснялся своей одежды, своих не накрашенных ресниц. Мальчик подошёл и чуть чуть улыбнувшись, спросил:
- Тётя, тётя, как называется спектакль?
«Турандот» Пуччини. И это не спектакль, а опера.
- Знаю, это когда поют, - Павлик почувствовал себя на равных, - а значит, слушают, - он засмеялся.
Тётя смотрела на него и тоже улыбалась.
Павел посмотрел на неё и спросил:
- А про какую принцессу эта опера?
- Опера про принцессу, которая была уверена, что она никого не любит, и потому любила смеяться над чужой любовью. Заодно и казнить тех, кто не угадал три её загадки.
- И, что, она так и не смогла полюбить? – Павлик как-то сразу втянулся в пространство Турандот.
- Нет, полюбила и поэтому чуть сама не погибла.
- А кто он? – Шёпотом, с полными тревогой глазами, спросил Павлик.
- Принц Калаф – всеми гонимый и преследуемый.
- Скиталец, - задумчиво сказал Павлик.
- Да, но он нашёл свой дом. Я думаю, тебе приятно будет слушать, ведь здесь музыка, как зелёный луг. А там и пчёлы гудят, и страшно, а вдруг укусят.
Павлик улыбнулся и вдруг запрыгал на месте. Побежал к Серафиму.
- Он найдёт свой дом, - радостно сообщил он новость Серафиму.
- Тише, тише, лучше посмотри, - Серафим указал рукою.
На другом конце зала стоял мальчик. Одет он был в какой-то тёмно-серебристый костюм. Белая рубашка, чёрная бабочка, бриллиантовая булавка. Он стоял рядом с женщиной, одетой в красное длинное платье. Единственным украшением, которого, был пояс, расшитый золотым бисером с нитками серебристого. Нити просто свисали с него, образуя множество, двигающихся в такт, золотых и серебристых волос. Она разговаривала с мужчиной и женщиной, одетых просто.
А мальчик стоял рядом и играл этими нитями.
Зазвучал первый звонок. Открыли двери, ведущие в зал. Все, тихо разговаривая, стали заходить в эти двери. Мальчиков остановили и сказали, что посадят их, когда все усядутся, и если не будет мест, им дадут стулья. Вестибюль пустел. Мальчики смотрели на сцену, слышали шум зала, усиленный акустикой. Инструменты в оркестровой яме дурашливо перекрикивали друг друга.
Раздался второй звонок.
Мальчики смотрели на занавес. Длинный, тяжёлый, статичный, волнами. А на нём, сверкающий вихрь тёмно-зелёных, лиловых, золотистых цветов.
К ним подошла женщина и сказала, что мест нет, и чтоб они взяли стулья, где она им покажет. И чтобы они сели, где она им укажет.
Вдруг, Павлик нагнулся, и что-то взяв с ковра, быстро засунул это в карман.
Когда прозвучал третий звонок, они сидели недалеко от главного выхода, так, чтобы никому не мешать.
- Хочешь, я тебе что-то покажу? – сказал Павлик и начал доставать нечто из кармана. На его ладони Серафим увидел тонкую, золотистую, длинную змейку из бисера.
- Надо отдать, - сказал Серафим.
- Да, конечно, у неё таких много, - сказал Павлик и быстро засунул нить в карман. Серафим улыбнулся.
В зале начал гаснуть свет. Музыканты замерли. Появилась, странно большая, голова дирижёра.
При чём тут в жизни маленького Павлика и Серафима, клеильщика афиш, история о красивой, богатой, ухоженной, играющей с судьбами других людей, китайской принцессы.
Может быть познание своего земного могущества даёт историю для того, чтобы задуматься над тем, как слаб человек перед тайной. Тайной жизни, любви. Тайной человеческой ладони, способной убить или молиться. Тайна, неведомая нашему тщеславию. Мучающая неизвестность будущего, мучающая невозвратимость прошлого.
Но нашим героям предстоит просто пройти свой путь, любя огненный шар солнца и холодный дождь, от которого уже всё загнивает. Но ведь гниение – часть нашей жизни. И они это понимают. Без видимых и эффектных чудес человеческого мира, которых им не дано увидеть, но череду внутренних чудес, духовных, что и являются величайшей ценностью; вот эту невесомую драгоценность жизни дано им познать.
Пыль декораций, блеск и вычурность костюмов. Пунцовость губ, чернота глаз. Мерцание; словно смотришь в морскую глубину. Шевеление чудовищ и сказочно красивых рыб.
И тёплая волна музыки, кажущейся несерьёзной, но что-то глубоко тревожащей. Павлик, вдруг, стал шёпотом говорить Серафиму:
- Не может быть, чтобы это было сделано только для нас, они, наверное, сделали это и для себя. Я думаю, хорошо играть в эту историю.
- А мне немного смешно, - шёпотом ответил Серафим, - смотри, как много ненужного, чтобы сказать о простом.
Но Павлик улыбнулся, он не очень любил противоположных мнений.
Музыка была легка и обрушивалась волной бисера, рассыпалась, собиралась в огромное количество аркад, завес, вновь рассыпалась, исчезая.
----------------------
Выйдя на улицу, они почувствовали – похолодало.
- Пойдёшь домой? – спросил Серафим.
- Домой? – Павлик задумался. – Да, там мама, надо идти.
И они пошли по тёмным улицам. Иногда заглядывали в одинокие, освещённые окна музея, какого-то офиса, магазина.
Они шли и молчали. Под ногами шумели листья.
- Мне очень нравится, как мы дружим, - сказал Павлик, - а тебе?
- Мне тоже, ничего… - Серафим шёл и о чём-то думал.
- Я люблю, когда свет уходит, но ночь ещё не пришла, тогда получается какой-то чистый свет, немного синий, - сказал Павлик.
- Где твой дом? - спросил Серафим.
- А можно я тебя завтра снова встречу? – Павлик смотрел на него.
У тебя, что, совсем нет друзей? – Серафиму было немного тягостно с этим ребёнком.
- Ты не отказывайся от меня; я найду отца и он повезёт нас куда-то. Я не знаю, - Павлик плакал, - Серафим, разве тебе не понравился театр, это так красиво?
- Ты какой-то взрослый. Слишком. Мне больно на тебя смотреть.
Они молчали.
- Знаешь, приходи ко мне. Кормить постоянно тебя я не обещаю, но спать ты у меня можешь.
- Спасибо, - сказал Павлик, повернулся и убежал. Серафим слушал, как он бежит, вытащил пачку сигарет и закурил.
----------------------
Идёт сильный дождь. Парк. Закрытый музей. Портик, колонны. Павлик и Серафим смотрят на дождь.
- Как ты думаешь? Спросил Павлик, - афиши намокнут и разорвутся. А может и упадут?
- Не знаю, надо будет проверить. Да у нас вон, сколько ещё клеить, - ответил Серафим. Тишина. Только танец дождя.
- Если сейчас начнётся потоп, что ты будешь делать? Спросил Павлик, смотря на, набирающие песок и землю, лужи.
- Потопа не будет, - строго сказал Серафим.
- А я, вот, буду плавать; я умею на спине, - Павлик смотрел на свои ботинки. Он знал, что они у него мгновенно промокнут.
- А я люблю смотреть с чердака на улицу, - Серафим тоже смотрел на свои ботинки.
Они шли по вечернему городу и расклеивали афиши.
- Меня многие считают дураком, - сказал Павлик. Серафим только посмотрел на него.
- Потому что я неправильно думаю и поэтому говорю неправильные мысли, - Павлик пригладил бумажную афишу.
- Знаешь, - сказал Серафим, - я никак не могу забыть ту музыку. Она ведь не просто музыка, она как тёплый воздух…
- Да, - Павлик посмотрел на друга, а меня мама ждёт, а я ей ничего не принёс.
- Она у тебя больная?
- Нет, она, просто, многого не умеет.
- Слушай, - Серафим остановился, - давай зайдём куда-нибудь. Купим чай. Идём.
Павлик согласился.
----------------------
Дневное кафе. Вечером здесь почти никого. Но здесь дешёвые булочки и чай с сахаром. Купив булочек, часть засунули в бумажный кулёк. Чай был тёмный, горячий и сладкий. Они сели за светло-кофейный столик. Стали есть и пить.
Недалеко сидел мужчина, лет сорока пяти. Он курил и пил растворимый кофе. В кафе, кроме них и продавщицы, никого не было.
Мальчики согревались. Мужчина встал и пошёл к выходу, но остановился рядом с Серафимом и Павликом. Он постоял. Сидящие обратили на него внимание.
- Ребята, я могу показать вам разрушенный дом, где живёт призрак музыки.
- Пуччини? – вдруг спросил Павлик
- И он иногда туда приходит. Это разрушенная консерватория. Там сохранилась центральная лестница. Она плавно огибает полукруг и уходит вверх.
У Серафима было каменное лицо. Незнакомец это заметил.
- Ребята, я вам помешал. Я пойду.
- Нет, я хочу посмотреть, - закричал Павлик, - я хочу идти, - закричал он Серафиму на ухо.
- Не кричи, - сказал Серафим, - лучше возьми и доешь булочку.
- Мы идём? – спросил Павлик.
- Да, ответил Серафим.
----------------------
Они снова шли по тёмным улицам. Небо было чистым. Луна разрисовывала ветви деревьев. Её свет был зелёным.
Они зашли в старую металлическую калитку. Увидели здание без крыши и с трещинами в стенах. Звучала тишина города. Но было молчание этого здания.
Павлик вспомнил лицо своей мамы. Она улыбалась. Он подошёл к ступенькам и стал тихо подниматься. Ступеньки заросли красивой травой. Трёхпалые листики выглядывали из под камня.
Павлик поднялся на верхнюю площадку и остановился.
- Я увидел тень – вдруг закричал он.
- Ты можешь не кричать, - ответил ему незнакомец, - тут лучше слушать.
- Скажите, неужели у музыки есть тень? – вдруг спросил Серафим.
- Да, у забытой музыки есть, - ответил мужчина. Он нашёл картонку, постелил её на ступеньку, сел.
- Вы, наверное, сюда часто приходите? Зачем? – Серафим смотрел на Павлика, который подошёл к проломанной двери и стал её открывать.
- Музыка, умерев, обнажила дух. И он здесь живёт. Когда перестаёшь выдумывать и начинаешь жить своей жизнью, то в глаза тебе смотрит истина. Это здание начало жить своей жизнью.
- Павлик, осторожно, - Серафим следил за ним. Он шёл по разрушенному коридору. С противоположной стороны был виден фонарь. Мальчик обернулся и посмотрел на Серафима.
- Ты похож на ангела, - сказал ему Павлик.
И, вдруг, стены, услышав детский голос, отразили его, соединили, и прозвучала другая нота.
- Я не ангел, - ответил Серафим, - прозвучала другая, но тихая нота.
- А можно мне петь? – негромко спросил Павлик. Послышались басы.
- Да, - ответил сидящий мужчина.
- Павлик, осторожно, здесь всё может обвалиться, - Серафим зашёл в коридор.
Вдруг, Павлик побежал в центр залы, которая была вестибюлем. Там лежали камни, доски. Был виден мозаичный пол. Послышался гобой.
Павлик запел тихо. Детский голос пел и стены, впитывая его, дарили весёлые звуки. Звуки рассвета, звуки взгляда, звук детского сердца. Серафим стоял, не шелохнувшись. Вдруг, он стал тихо подпевать. Появилась мелодия нетерпимого города, и тоска тонкой нитью вплеталась в любовь и радость Павлика.
Закапал дождь. Запахло прибитой пылью. Он всё усиливался. Здание ответило на это гулом и чистой флейтой.
На ступеньках сидело уже двое мужчин. Пришедшиё смотрел на спускающихся мальчиков.
- Это и есть твои ангелы? – спросил он.
- Мы не ангелы, - сказал Павлик.
- Он говорит, что здесь, иногда ангелы поют, я услышал вас, вот и подумал, - мужчина смотрел на них задумчиво.
- Вы извините, я должен идти к маме, - сказал Павлик.
- Извините меня ребята, если я вас напугал, идите, - сказал другой мужчина.
- Ну, мы пошли, - Серафим пожал руку обоим.
Они вышли из ворот на улицу. Звуки их шагов были розово-оранжевыми.
- Мне кажется, я скоро умру, - сказал Павлик.
Серафим взял его за руки:
- Сейчас получишь. У тебя руки холодные, - громко сказал Серафим.
- Не только холодные, но и грязные, - ответил Павлик.
- Так давай помоем их. Заодно и мои, и не будем из этого делать трагедию.
- Да, - крикнул Павлик и добавил, - знаешь, та музыка в театре, похожа на мою маму.
----------------------
Утром Павлик постучал в окно Серафиму. Когда Серафим открыл, Павлик зашёл и сел на стул. Он дрожал. Серафим моментально накинул на него своё пальто, снял мокрые ботинки и надел свои носки.
- От меня ушла мама, - сказал мальчик, - её уже третий день нет дома.
- И что ты теперь будешь делать? – спросил Серафим.
- Я?... – У Павлика были красные руки. Я буду искать своего отца. Он от меня не уйдёт.
- А он оперный певец? – Серафим поставил чайник на огонь.
- Я не знаю, но он поёт лучше всех, - Павлик, вдруг, улыбнулся, - а мне один мой друг рассказывал, какие дома будут в будущем.
- Какие? – Серафим тоже улыбнулся.
- Какие, какие. Например, унитазы будут исследовать твои какашки и выписывать тебе рецепты. Может сразу и выдавать таблетки.
- Ага. Таблетки он будет делать из какашек? – засмеялся Серафим.
- Наверное. Вот если у человека плохое настроение, стены меняют цвет, всё начинает сверкать, начинает играть музыка.
- А если человеку всё хуже и хуже? – спрашивал Серафим.
- Тогда цвет становится всё более радостным, а музыка веселее.
Они засмеялись.
- А если, человек выругается матом?
Павлик задумался.
- Тогда, - сказал он, - дом выключит всё и устроит человеку тёмную.
- Интересно, - Серафим готовил чайничек, для того, чтобы заварить чай, - если поломать механизм, какого цвета будут стены?
- Наверное, такого же, как у твоих стен, - Павлик осмотрел комнату, - а какого цвета они у тебя?
- Наверное, белого.
----------------------
Они шли по светлой улице. Облетали листья.
- Где ты будешь его искать? - спросил Серафим
- Не знаю. Но он самый лучший в мире.
- Вот, смотри, - показал рукой Павлик на магазинчик, где продавались компакт диски и кассеты. Они зашли в него. Продавец, уже немолодой мужчина, читал газету. Павлик подошёл к прилавку.
- Можно вас спросить?
- Да, - ответил мужчина и отложил газету.
- Скажите, а кто самый лучший певец в мире? – спросил мальчик.
- Карузо, ответил мужчина.
- А где он живёт?
- А он уже умер, - мужчина снял с пальца кольцо, положил его на полку и начал массировать ладони.
- Серафим, - Павлик повернулся к нему, - у меня и папы нет.
Они спустились по лестнице, и пошли по тротуару. Серафим боялся смотреть на своего спутника. Чего-то не хватало. «Может быть крыльев?», - подумал Серафим. Он представил, как они из проклеенных афиш сшивают крылья.
- А, давай… - сказал он, но никого рядом не увидел. Он остановился. «Неужели ушёл? Неужели я сделал что-то не так?» - его глаза потемнели и наполнились слезами. Он всё стоял и ждал. Листья падали на его бедную голову.
Тут рядом с ним остановился мужчина в серой, изъеденной молью, шляпе и коротком чёрном пальто.
- Вы знаете, что иногда бог посылает на землю ангелов, чтобы испытать милосердие человека, а, может, и сам спускается.
Серафим посмотрел на него.
- Да, - сказал он, - может быть он ангел, только у него ноги мёрзнут.
- Да, - сказал мужчина, - над этим надо подумать. Почему мёрзнут ноги? – и пошёл, с интересом оглядываясь на витрины и на людей.
А серафим стоял и ждал; он видел небо в отражении стекол напротив.