Я шла на встречу с Нахче Хейманом, живым классиком, легендой, чьи песни вот уже на протяжении полувека поет вся страна. Классик, вопреки ожиданиям, оказался напрочь лишенным звездного комплекса и человеком на редкость простым.
- Недавно переехал на эту квартиру, - жалуется он он. – Здесь есть место только для дисков – некуда положить носки и трусы. Надо подыскать что-нибудь попросторнее. Ты случайно не знаешь, кого-нибудь, кто сдает виллу в Рамат-Гане?
Для 76-ти Нахче с его накачанными бицепсами и спортивной походкой выглядит просто потрясающе. На нем голубые джинсы, черная майка и кроссовки. Он предпочитает говорить со мной на иврите, при том, что несколько лет назад неожиданно для себя вспомнил русский язык – у него в детстве была русская няня.
- Между прочим, мой русский все улучшается, - замечает Нахче. - Внук играл недавно во дворе с черепахой, спрашивает: «Дед, а как называют черепаху по-русски?» А я ему тут же по-русски отвечаю: «Черепаха!» Откуда мне это знать? Потом вспомнил, как няня мне сказки про зверей читала. Как-то зашел на почту, надо было заполнить бланк, а ручки нет, увидел русскую девушку и спрашиваю: «У тебя есть перо?». А она смеется: «Так уже давно не говорят - «перо» на бандитском сленге означает «нож».
С языками у меня вообще связаны всякие смешные истории, - вспоминает Нахче. – Ну вот, например...Как-то на исходе Субботы жена говорит: «Надо бы заправиться, у нас пустой бак, завтра в Иерусалим ехать...» Я, хоть и был жутко усталый, отправился на бензоколонку. Полночь, на заправке работает всего один автомат... Подъезжаю, и вдруг под самым носом меня подрезает какой-то тип на красной «субару» и становится впереди. Я выскакиваю и кричу почему-то по-латышски единственную фразу, которую знаю. В переводе она звучит примерно так: «Заткни свой большой и вонючий рот!» А он смеется и кричит в ответ: «Ты из Риги!!!». И что выясняется: мы жили с ним в Риге в одном и том же доме, только он этажом выше, и – самое интересное: его детская находилась прямо над моей.
- Нахче, а в твоей жизни были мистические истории?
- Были. Мой дед Моше-Авраам был капитаном, ходил на ледоколе в северные моря. Он погиб во время войны, ему было 104 года. Отец дожил до 102 лет. И у нас у всех – у деда, отца, меня и моей старшей дочери – одинаковые родинки на теле – и все в одних и тех же местах, как будто нас «сверху» пометили. Кстати, у отца была чертовская интуиция, благодаря которой мы в свое время выжили. В 1939-м году родителям удалось получить сертификаты на выезд в США, но в день, когда мы должны были уже подняться на шведский корабль, началась война. Представь себе, стоим с вещами в порту, и вдруг отец говорит: «Мы никуда не едем!» Мама вцепилась в поручни, но он силой оттащил ее от трапа. Этот корабль – я нашел о нем упоминание в Интернете – на следующий день подорвался на немецкой мине, и все, кто находился на борту - 684 пассажира, ушли на дно: ни один не уцелел. Отец словно предчувствовал... Со мной во время Шестидневной войны тоже произошло нечто подобное. Мы поднимались с водителем на Голаны, он рассказывал мне какой-то дурацкий анекдот, и вдруг я – сам не знаю почему – резко оттолкнул его от себя в сторону, а сам отклонился в противоположную, и в ту же секунду точно между нами просвистели пули, никого не задев.
Еще одна удивительная история произошла со мной в детстве, когда я заболел полиэмиелитом. Лежу на больничной койке полупарализованный, привязанный к кислородному баллону и вижу на стене солнечный зайчик: в доме, который находился выше больницы, девочка играла на балконе с зеркальцем. Я попросил медсестру привести ее ко мне. Девочку звали Малка и она была дочерью израильского дипломата. Малка стала навещать меня каждый день: она вкладывала в мои непослушные пальцы карандаш и учила водить им по бумаге - с тех пор я пишу печатными буквами. Потом моя подружка уехала с родителями за границу, а я выкарабкался, вопреки всем прогнозам: заново научился дышать и ходить. Потом воевал, не раз был ранен. Видишь на руке эти шрамы? И в ступне у меня до сих пор титановая пластина – подорвался на мине. Хируг тогда, чтобы спасти ногу, сунул мне палку в зубы, чтобы не орал от боли, и – на стол. Теперь у меня в аэропорту всякий раз проблема: начинаю «звенеть». Пока не покажешь удостоверение... А с Малкой дальше было так: сижу я как-то в кафе в Герцлии, и вдруг незнакомый женский голос произносит: «Не поворачивайся», и кто-то сзади закрывает мне руками глаза. Я узнал ее по этим пальцам, которые каждый день гладили мое лицо в детстве, когда я беспомощный лежал на больничной койке: Малка!... 30 лет прошло, а моя кожа помнила эти прикоснования! Сейчас Малка живет в Австралии.
...Нашу беседу прерывает визит молодой певицы. Она приносит Нахче партитуру песен для своего будущего диска и просит посмотреть.
- О кей, посмотрю, позвони через пару дней, - говорит Нахче, - а сейчас лети отсюда, у нас тут интервью. – Он провожает девушку до двери, чмокает в щечку, возвращается в комнату и мы продолжаем нашу беседу.
- В детстве я был «хнун», - говорит Нахче. - Знаешь такое слово? Это когда все мальчики играют в футбол, а один сидит дома с книжкой. Когда все мальчики бегают за девочками, а он бежит в библиотеку. Вот это и есть хнун! Нас таких во дворе было четверо: я, Мордехай Наор (ученый, историк – Ш.Ш.), Дан Альмагор (поэт, переводчик – Ш.Ш.) и Мота Гур (начальник генерального штаба – Ш.Ш.). И мы были друзьями с детства. И вот, представь себе, во время службы в армии получаю приказ покинуть базу не в четверг – вместе со всеми, а в среду. Командующий северным округом (с 1969 по 1972 годы - Ш.Ш.) Мота Гур передает мне через солдата записку: «Нахче, в четверг в Иерусалиме начинается цикл лекций о поэзии Леи Гольдберг (известная израильская поэтесса – Ш.Ш.), мы все четверо идем туда. Кто придет первый, занимает места для остальных». Три раза мы ездили на эти лекции!
А во время Шестидневной войны со мной случилась такая история, - вспоминает Нахче, - у меня начались жуткие боли в желудке, обычно их успокаивает молоко, но где его взять на войне? Мы - на Голанах, трое суток не спали... Только я приклонил голову, как меня будят: «Тебя вызывает Дадо». Мы с ним до армии были большими друзьями, а тут он оказался моим командиром. Приказ есть приказ: сел в джип и поднялся наверх. «Нахче, видишь во-он там сирийский бронированный грузовик? Иди туда», - говорит мне Дадо. – «Ты с ума сошел?» - «Иди, иди...». И только я сделал пару шагов, как Дадо меня останавливает и сует в руки ведро. Мое ощущение, что он сошел с ума, еще более усиливается, но с командиром не поспоришь. И что ты думаешь? В бронированном сирийском грузовике я обнаруживаю живую корову, которую туда засунули по приказу Дадо. В разгар войны Дадо волновался о том, чтобы у Нахче с его язвой было молоко! Вот такая тогда была армия: генералы заботились о простых солдатах. Я подоил корову, попил молока и мне сразу полегчало.
- О, вспомнил еще одну забавную историю! – восклицает Нахче. - Когда-то я снимал дом в Яффо, мы жили по соседству с Даном Бен-Амоцем (писатель и журналист – Ш.Ш.), часто сидели на улице и играли в «шашки». И вот как-то раз Дан говорит мне: «Нахче, давай запишемся на курсы магов. Я видел объявление». - «Ты с ума сошел?» - спрашиваю я, но в итоге он меня-таки уговорил пойти на эти курсы, а сам не пошел. И вот я ходил туда, как идиот, два раза в неделю, а в конце курса руководитель мне говорит: «Нахче, ты пишешь хорошую музыку и песни у тебя отличные, но мага из тебя не получится. Так что я выдам тебе удостоверение об окончании курса, но напишу в нем, что ты – лучший друг магов», - смеется Нахче и добавляет. - У меня оно, кстати, до сих пор хранится, могу показать! Я много чему потом еще учился. Когда жил во Франции, закончил курсы кулинаров и умею классно готовить, только жена не пускала меня на кухню, предпочитала все делать сама. Потом я изучал еще керамику, столярное дело... Всю мебель в своем доме сделал собственными руками. Меня увлекали многие вещи...
- Нахче, ты называешь имена очень известных людей – Дадо и других, которые были твоими друзьями...
- Не только они, - перебивает меня Нахче. - Я ведь много лет прожил за границей, моим соседом был Дэвид Боуи, с которым мы очень дружили. В Лондоне много раз бывал в студии «Битлз», все они были моими товарищами. Ринго Стар исполнил в записи одного из моих дисков партию на барабане. Все, и в том числе «звезды», в конечном итоге, просто люди, и они могут стать твоими друзьями, если вас связывают общие интересы.
- Можно ли примириться с тем, когда твои друзья – один за другим – уходят в мир иной?
- Меня примиряет с их уходом то, что я о них постоянно помню и даю им новую жизнь – издаю их диски. Восемь лет назад мы с друзьями основали амуту «Наследие» и делаем эту работу на добровольческих началах. В каждом культурном государстве, даже в России во времена сталинизма, всегда заботились о том, чтобы сохранять наследие поэтов и музыкантов. И когда мы поняли, что в Израиле никому до этого дела нет, решили выпустить диски замечательных поэтов, музыкантов и певцов прошлого, которые могли уйти в небытие. Думаю, что я стал в прошлом году лауреатом премии Израиля в большей степени даже не за свою музыку, а за работу по сохранению творческого наследия самых талантливых людей. Грустно только, что от этого признания нет никакого толку: я общался с министрами и премьер-министрами, они хлопали меня по плечу со словами: «Нахче, какое важное дело ты затеял!», но никто из них при этом не дал на сохранение творческого наследия ни агоры... Только благодаря простым людям, пожертвовавшим нам скромные суммы, удалось запустить серию дисков с песнями времен Хаганы, Пальмаха, Эцеля, Лехи и Бейтара и многое другое.
- Как бы ты определил для себя понятие дружбы?
- Вот как раз недавно говорили на эту тему с Хаимом Тополем (известный артист – Ш.Ш.), мы с ним дружим с детства. Пытались для себя определить, что такое дружба, и в конце концов пришли к выводу, что если не видишь человека год, а потом вдруг встречаешь и продолжаешь беседу с того самого места, где она прервалась в предыдущий раз, это и признак настоящей дружбы.
- У тебя друзья по всему свету. А враги? У тебя есть враги?
- Откуда мне знать? – пожимает плечами Нахче. – Может, и есть такие, кто завидует моей работоспосоюности. Я ведь горы могу сдвинуть с места и всегда довожу начатое до конца.
- А от кого бы ты сам предпочел держаться подальше?
- От лжецов и воров. Однажды, когда мне было лет шесть, я украл в лавочке конфету. Мне было так стыдно, что едва дождавшись следующего утра, я побежал и признался хозяну лавки, что украл у него конфету. А он в награду подарил мне целых две! Больше я никогда в жизни не брал ничего чужого. И врать не умею.
- Кстати, до сих пор тебя еще не спросила: а каково это – ощущать себя классиком израильской песни?
- Да мне все это совершенно не важно! Я человек простой... Конечно, я рад, что мои песни поют уже несколько поколений израильтян. Поехал вчера в Иерусалиме, собрались человек шестьсот, это был вечер народных танцев ("рикудэй ам" - Ш.Ш.), и половину мелодий, которые там звучали, сочинил я. Меня тронуло, что многие ко мне подходили и говорили теплые слова. Но, знаешь, я совершенно не способен кичиться своими успехами и кому-то завидовать – это самый большой дар, который дал мне Бог... Моя жизнь, она очень простая. Утром встаю - и сразу начинаю работать.
Музыка звучит у меня в голове. Читаю партитуру и «слышу» весь оркестр. Я таким родился. У меня абсолютный слух. Мой дед и прадед играли на скрипке, отец – на балалайке, но они делали это для себя, а я сделал музыку своей профессией. Музыка пробуждает в тебе самое прекрасное. Но иногда она может человека и разрушить. На днях меня пригласили на свадьбу. Было очень весело. И вдруг - вижу двух женщин, старую и молодую, у одной на руках годовалый ребенок, и они стоят рядом с усилителем. Я рванулся к ним: «Сейчас же уходите отсюда. Вы что, хотите, чтобы ребенок оглох?» До пяти лет у детей барабанная перепонка тоненькая, как ниточка, а тут стоит такой грохот!
- Что ты любишь еще, кроме музыки?
- Люблю зиму, люблю море. Прошлой зимой ко мне пришла очень известная певица, не буду называть ее имени, и говорит: «Все, я, похоже, выдохлась. Не могу вытащить из себя ни одной новой песни...». А я ей отвечаю: «Глупости. Сейчас ты пойдешь со мной на море и будешь делать то, что я тебе скажу». Мы надели куртки и пришли на берег. «Просто стой рядом со мной, молчи и смотри на море». Через четверть часа я спросил: «Что ты видишь?» - «Волны. Они поднимаются и опускаются». – «Так и все в мире, вся наша жизнь – как эти волны, - сказал я ей. - Волны света и тьмы, любви и ненависти, озарения и безысходности. И за каждым спадом обязательно будет подъем». Теперь у нее все в порядке: она вышла из кризиса, и у нее есть очень хорошие новые песни.
- Меня в свое время просто потрясла песня, которую ты написал к фильму «Безумная земля», и сам же ее исполнил...
- С ней связана целая история. Вообще-то я не люблю писать песни к фильмам, которые уже сняты: предпочитаю делать всю работу по музыкальному оформлению с самого начала, а тут – уже готовая работа, не хватает только одной песни. Но поскольку меня попросил об этом друг, я не мог ему отказать. К тому же у меня была одна хорошая мелодия, не хватало только слов. И они пришли ко мне вдруг, в самый неподходящий момент, когда я возвращался домой по мосту Гея в шесть часов вечера и ехал в довольно плотном потоке машин. Я остановился прямо на мосту и стал быстро записывать слова, которые приходили ниоткуда. Это был своего рода итог, по смыслу что-то вроде песни «Мой путь», которую исполнял Фрэнк Синатра. Ко мне подскочил полицейский на мотоцикле: «Ты что, сумасшедший? Почему остановился на мосту?». «Я не сумасшедший, просто я пишу песню». Тут он меня узнал, сел в мою машину, дождался, пока я закончу писать, и сказал: «А теперь – исчезни, как будто я тебя не видел». Штрафа он мне выписывать не стал.
Обычно я не пишу текстов к своим мелодиям, и, тем более, крайне редко их исполняю, - продолжает Нахче. - Правда, сейчас выпускаю диск, где сам пою три песни. Одна из них –«Первая улыбка» - написана на стихи Натана Альтермана (известный израильский поэт – Ш.Ш.), который просит прощения у своей жены за боль, которую когда-либо ей причинил. Кстати, знаешь, с Натаном Эльтерманом связан один из самых счастливых дней в моей жизни. Он тогда угасал в «Ихилов», услышал по радио мою песню и попросил привести меня к нему. Я вошел в его палату, Натан жестом попросил меня приблизиться и прошептал: «Как жаль, что мы не встретились раньше...». Я заплакал. Через две недели его не стало.
- Нахче, а ты боишься смерти?
- Нет. Я вообще ничего не боюсь. Мне важно только одно - успеть закончить работу по сохранению творческого наследия лучших израильских поэтов и музыкантов. Это мой гражданский долг. Хочу, чтобы эта коллекция хранилась потом в университете Бар-Илан, куда каждый сможет прийти и послушать.
- Нахче, ты живешь в Израиле с 1939-го года, более семидесяти лет. Какой его уголок тебе ближе всего?
- Больше всего я люблю Негев. Пустыня дает мне ощущение начала, какой-то первозданности...
- Что в твоем понимании есть красота?
- Беременная женщина - это самое красивое из того, что существует в мире. Начало всех начал, продолжение всему... Не каждый мужчина с этим согласится. А я если встречаю где-то беременную женщину, обязательно говорю ей, как она прекрасна.
- Какие черты ты считаешь в характере мужчины самыми мужскими?
- Его великодушие, способность выстроить с женщиной такие отношение, где каждый принимает партнера таким, каков он есть, и умеет уступать.
- Ты свою женщину нашел?
- По-видимому, еще нет, хотя и трижды был женат. Но при этом у меня хорошие дружеские отношениями с бывшими женами. После развода в рабануте мы спокойно можем отправиться в какое-нибудь кафе вместе пообедать и поболтать.
- Ты верующий?
- Да, я верующий, но нерелигиозный. Для меня Бог в каждом цветке, в дожде, ветре, женщине. Думаю, что есть некая сила, которая управляет мирозданием, и в том числе – людьми...
Справка:
Нахче Хейман – известный композитор, классик израильской песни, лауреат премии Израиля 2009-го года. Автор 1200 песен. Его музыка звучит в 122 фильмах. Его песни исполняли Хава Альберштейн, Моше и Орна Дац, Меир Банай, Си Хейман и многие другие известные певцы. Музыка Нахче Хеймана к сериалу по сюжетам из ТАНАХа записана в исполнении Лондонского симфонического оркестра. В настоящее время усилиями Нахче Хеймана создается серия израильской песенной классики, состоящая из старых альбомов, выходивших с конца 50-х до начала 70-х и неразрывно связанных с историей еврейского государства.
Этот коротенький сюжет из телепередачи, где я увидела Нахче впервые и решила разыскать его для интервью, лишь в самой малой степени передает обаяние его личности:
http://www.zman.com/video/2009/06/12/11825.html