Помню я, как был совсем малехай, отвезли меня родители к двоюродным братьям и сестренке на зиму. Жили мы с ними весело, их было трое: Тимофей - старшой, Аксютка – сестренка, да Венька – младшенький. Так вот, как-то раз, утром ранним: темень еще была, собрались родители ихнии, и говорят: «Поехали мы в город, шапки кроличьи продавать. Каша на печи, самовар у свечи, молоко в кувшине, а хлеб в корзине. Ведите себя ладно, да не лезьте, куда не надо». А дело было в аккурат канун рождества. Только они дверью – хлоп, все как поднялись с кроватей, и как давай прыгать, кричать: «Хватит топчан нагревать, айда подарки искать!».
«Мой подарок в прошлый год, был запрятан во комод» - визжит Аксинья, и с комода вещи выкидывает. «А мой гостинец со свечкою, был тогда за печкою» - кричит Тимошка, и кочергой за печью шурудит. «А мои угощения были под кроватью за банками с вареньем» - бубнит из-под кровати Венька, да только пятки оттудова его торчат. Искали они, искали: полдня проискали. Тимоха весь в саже вымазался, Аксютка все вещи с комода повыкидывала, а Венька и вовсе банку с вареньем обронил, сидит его, пальцем ковыряет и облизывает.
Думали-думали. Везде все обыскали. Тимоша за ухом почесал, говорит: «Видать, под полы запрятали». Что и делать, решили лезть под полы — в погреб, иным словом. Тимоха поверх майки шубейку накинул, валенки на босу ногу надел, давай туда спускаться. И тут кааак оступился, да кубарем покатился и кричит: «Помогите! Помогите! Ничего не видать!». Сначала я пополз его спасать, там же оступился. Потом Аксютка за нами: так же кубарем покатилась, а потом и Венька прыгнул за компанию. Сидим в погребе: холодно, темно, лестницу – как тьма проглотила. Вот те и подарки. Тимоша шурудил, шурудил в темноте, да нашел дверь какую-то. Откуда под землей дверь? Чудеса! Открыл: а там метель забывает, у нас коленки голые, аж затряслись, как у зайцев. Закутался Тимоха в шубейку свою потуже, выбежал. Воротился и говорит: «А деревня незнакомая кака-то глазу. Не видывал её ни разу». Вот и начали мы выбегать по очереди в Тимофеевых валенках, да шубейке и кричать: «Помогите, добры люди! Спасите, добры люди!». Долго так кричали.
И тут я вышел, и глазам своим не поверил. Смотрю, Ангел идет, как с игрушки елочной. Колпак под небеса — какой высокий, платье на нем длинное белое. В одной руке горн золотой, а в другой санки. На санках избушка стоит, маленькая – по колено, в ней свет горит, и дым с трубы валит, как кто-то печь внутри топит. Чудеса! Я ему: «Помогите, Помогите, добрый человек». А он, как улыбнулся, так меня сразу же, будто теплой водой окатили. Ну, я и объяснил ему, что, да как. Он открыл дверь, смотрит на Тимошку, Аксютку, да Веньку и улыбается. «Что же вы – говорит – нетерпеливые такие. Подарки они на то и подарки, что с небес вам шлются, а не в комод кладутся». Стоит он в этом погребе, а от него свет такой идет, что все видно вокруг. И говорит, значит, нам: «Что ж такая чумазая, детвора? В канун-то рождества. Одевайтесь, да пошли до деды Пани – хозяина бани». И показывает: рядом с дверью гвоздик висит, а на нем одежда теплая, в аккурат на нас пошита. И валеночки внизу стоят. Оделись мы все: Аксютка Веньке платок повязала. Взялись за руки, и пошли до бани. Ангел Веньке нашему сани с избушкой велел везти. Идем, а деревня-то, правда, кака-то незнакомая. Морозец щеки покалыват, снег трещит – аж пятки чуют, кругом белым-бело, глаза слепит. И запах такой приятный: кто-то баньку вот-вот затопил. Красота! Дошли до избы, а там дед из двери выглядывает, здоровый – аж в три погибели через порог прогнулся. Ангел ему и говорит: «Вот, деда Паня, привел деток к тебе в баню. Искали подарки ребята,вымазались, как чертята. Да все бы ничего, коль не рождество». А дед ему в ответ: «Давай-ка сюда поросят этих розовых, я им дурь-то повыбью веником березовым». Ох, что он и творил с нами! Отхлестал так, что кожа заскрипела. А в баньке-то его как пахло! Да можжевельником, да шалфеем, да чабрецом, да чем только не пахло. Как поддаст парку, так Аксютка с Венькой визжат от жару-пару, а сами розовеханьки, и правда – поросятки. А мы с Тимофеем сидим, брызгаем друг в друга водицей ледяной. Дед, как завидит, что балуем, так еще сильней поддаст, и по новой давай нас веником своим здоровенным хлестать. Вот и банька была. Всем банькам банька. А потом накинул на нас полотенце, говорит: «Беги, детвора отсюда. Рождество не настало покуда». Мы быстреханько оделись. «А где дом-то наш?» - говорим. «Ну вы и даете, ей Богу. Вот ваш дом – через дорогу!». Ох, мы счастливые, кааак побежали. Оглянулись спасибо сказать, а там снова все, как и было: забор Сидоровых только видать, от деды Паниной избы и след простыл. Чудеса!
Заходим домой, а там все чисто, да прибрано. Сели мы чай с булками после баньки попить, тут и тётушка с дядькой из города воротились, кричат веселые: «Затаскивай коробки, со двора. Подарки привезли вам, детвора». Ох, и подарки были знатные: крендельки с корицею, да пастила, да сладости восточные. А игрушек привезли, сроду таких не видывал. Тетушка давай гуся с яблоками готовить, ох и запах был, вся деревня слюни глотала, и Сидоровы со своим забором. Так спраздновали, сто лет прошло, а лучше у меня рождества по сей день не случалося.
Давно это было. Тапереча у меня правнуки такие же, как мы тогда были. А я все еще этого Ангела забыть не могу, и избушку его на саночках. А мы с ребятами после этого ни разу больше так боловались: чудеса, поди, раз в жизни бывают.
(По мотивам одноименной картины М.П. Сажаева)