Развязываешь ленту с волос, распуская их и позволяя щекотнуть прядями плечи и лопатки, обнимаешь его одной рукой за шею, притягивая к себе, хотя он и больше тебя, а ещё и значительно выше. И у него пробитая голова, в которой гуляет весенний, а порой и летний ветер. У него два рубиновых зрячих глаза. У него длинные, находящиеся в бесподобном беспорядке красные волосы. И ты касаешься его полурасстёгнутой на груди чёрной рубашки, дотрагиваясь тёплыми губами до уха, спускаясь не шею, расстёгивая пуговицы дальше...
Он поскуливает, как большой взбаломошный пёс, которого гладят в месте эрогенных зон, у него сейчас явно шило в заднице свербит... Но я только проскальзываю этой лентой на его шею и оттягиваю назад, к себе, приподнимаясь на коленях за его спиной.
- Кубик...
Выдыхаю на его губы, прикрывая веками жёлтые глаза, и мягко целую, пока его ладони берут меня за запястья, а рубиновые глаза строят обиду.
- Я не кубик!
Улыбаюсь, прищуриваясь и кусая за нижнюю губу.
- Ку-убик.
- Канди!
Да, ты не любишь, когда я кусаюсь... И за это получаю локтём в бок.
Возмущённо выдыхая, смеюсь, вырывая свои руки и толкая Гау в спину, устремляясь прочь от него, но - не тут-то было. Он игриво рычит и хватает меня за ногу, притягивая к себе.
А я что? Я отбиваюсь от этой собаки второй ногой, пинаюсь, извиваясь... пока он не оказывается сверху и не прижимает к простыням, наклоняясь и нежно целуя в горло. Чтобы потом остро укусить за ключицу.
И вот тогда я со стоном выдыхаю и тесно обнимаю его за шею, не давая оторваться от себя, не пропуская какого-либо расстояния между нами, и стягиваю с загорелых плечей чёрную рубашку, позволяя ей соскальзывать тут же. Только, чтобы не отодвигаться дальше, чем на расстояние руки, гладящей по моей груди.
3.10.'10