Давно это было. Возникла такая необходимость - быть на свободном расписании из-за маленького сына. Была я тогда еще в делах духовных неискушенной, не так давно крещеной и подумала, что так мне душеполезно будет немощным помогать. И прежде, чем уволиться из института, где много лет работала, я подала заявку в социальную службу.
Ждать пришлось неожиданно долго. Я уж всерьёз успела размечтаться, как буду бабушек на причастие водить или батюшку к немощным приглашать, как договорюсь на оптовую закупку картошки для подопечных...
А время было трудное, деньги всем часто задерживали. И когда неожиданно пришло мне приглашение, я не задумываясь его приняла. Дали мне самых неудобных бабушек, от которых все отказывались, сумку, проездной билет и я пошла по адресам.
Бабушки и дедушки оказались разных национальностей, и все вовсе неверующие. Никакие мои мечты не нашли применения. И даже те, которые выдавали себя за верующих, таковыми на самом деле могли считаться с большой натяжкой. Но я взвалила на себя заботу и понесла.
А бабуси, разобравшись, что им ото всей души я желаю помочь, и вовсе загоняли меня с поручениями. Но при этом, видя моё смирение,они с великим удовольствием ко мне придирались. И морковку им надо только "карательку", и свеклу размером с кулачок, и картошку только ровную, и приходить к ним не раньше 11 утра, а одна и вовсе желала, чтобы я к ней приходила после всех и никуда не спешила уже, а то обстоятельство, что мне надо за сыном бежать никого не волновало.
И тут я почувствовала, что с каждым днём смирение моё переходит по крупицам в раздражение, а то и во гнев. Стала каяться,а достают меня всё больше, и я выхожу от одной к другой и ругаюсь в уме. А они еще пуще жару прибавляют: одна ругает меня за то, что я ей стержней для авторучки не купила, а я только день назад ей пять стержней приносила да свою ручку отдала, а она сунула куда-то, и ей нечем себе угрозы писать и в собственный ящик подкладывать.)) Чтобы мне потом жаловаться на соседей, которые ее хотят убить. Но я почерк-то вижу. Её корявый почерк.
Другая требует молоко из бочки и всякий раз бранит, что не из той я бочки приношу и ее обманываю. Хоть клянись - не поверит. Третья, что верующая, и живет на пятом этаже без лифта заказывает мне 4 пачки соли, потому что я должна каждому по 4 кг приносить. А куда ей столько соли? Говорит, что пригодится. И попробуй объясни, что 4 кг - это верхний предел. Сколько я их анализов переносила в поликлинику, сколько самих по врачам водила...
Я каялась, а здоровье моё шаталось, спина болела,и вот один раз вместо нашего старенького священника, что говорил мне о терпении скорбей, исповедовал молодой отец А. И говорит мне: - что же это за служение, если вместо мира - ропот и гнев? Оставить надо такое доброе делание ради мира сердечного, который важнее. И если Вы не в состоянии любить этих вредных старушонок, то нечего и служить бесам. Не стоят эти золотые дела ничего. Бабушки со свету Вас сживут, а сына кто Вам вырастит? Вот когда будут такие силы, чтоб прощать и радоваться поношениям старух, тогда и будете ходить к ним, и как Серафим Саровский говорить каждой: Радость моя!
И покаялась я в радении не по-разуму и не по-силам, да в самости, да в немощи духовной. И подала заявление об уходе. А бабуси мои мне еще несколько лет звонили, жаловались на тех, кто вместо меня их обслуживал, поносили их и просили меня вернуться. Но я призналась, что сил у меня еще не появилось таких, чтобы все их желания выполнить. А они ответили, что никто не думает даже выполнять всего, что они просят, я одна была такая отзывчивая. А ругают они всех одинаково, потому что старые...
И вспомнила я притчу о двух иноках, нашедших золото в пустыне. Один, увидев золото, прыгнул через него и побежал, как от ядовитого змея. Другой взял его и, оставив по необходимости уже пустынное безмолвное житие, начал строить церкви, богадельни и тому подобное. Конечно, растерял в заботах свою иноческую душевную тишину и собранность, ибо дело это – дело мирское, а не иноческое, хотя и доброе дело он сделал. И было сказано, что все эти дела и постройки не стоили одного того прыжка, который сделал первый инок, убегая от лежащего на земле золота. Блажен, кто себя ничем не обвязал, не опутал – говорил преп. Марк Подвижник.