29
Увы! Перед моим вагоном ни красной ковровой дорожки, ни почетного эскорта с музыкой, ни радостной толпы с цветами. А ведь Равиль обещал, что встретят.
В негустой стайке приехавших бреду через выход в металлическом штакетнике рядом со зданием вокзала. Вокзал попросторнее аэропортовского, но с такими же мозаичными панно на стенах, садовыми скамейками для пассажиров, плюс ларьком с сувенирными финтифлюшками и текущей прессой, плюс постоянно закрытым буфетом.
Мимо меня спешат мои попутчики. Девчонки, взявшись за руки, с продуктовыми сумками, супруги с четырьмя плотно набитыми баулами. Чего-то, значит, все же привезли из голодающего Куйбышева. Ни здравствуй, ни прощай. Так, мимолетный перекур.
На стоянке несколько легковушек, сэсовская «Волга» - Скорая помощь. Шофер Вова приветливо машет рукой. Все-таки встретили!
Значит, прямо к Сан Санычу.
«Ну что, подъехали наши истребители?» «Подъехали. Вчера к вечеру. Газ-69 и три Газ-63. Ваш зоолог Лисичкин. С ребятами. Мы их хотели в изолятор на ночь устроить. Но они в лабораторском дворе в своих машинах заночевали. И еда у них своя. Только чаю накипятить попросили. Сегодня рано утром выехали на место. На то озерко, где Марина заразилась. Молотова в Москву улетела. Ее ваш Камилов опекает. Мне сказала, чтобы мы с вами присмотрели за работой истреббригады. Предложение: сейчас к нам. Пообедаем. Оксана пельмени наварила. А потом к ним. Потолчемся там до вечерка». «Спасибо, Сан Саныч, спасибо! Только там я дня на два тормозну. Нужно посмотреть, как агрегаты работают, расход дуста, закартировать участок. Обратно вернусь их машиной. Вы только предупредите железнодорожного фельдшера, пусть, в случае чего, поможет залезть в мой бронированный пятый»
«Как там наши больные девчонки?» «Гульнара ничего. Поправляется. Температура нормальная, состояние - более-менее. Бубон рассасывается. С Мариной сложнее, все еще температурит, вялая. Но профессор Зубов считает, что через недельку и она прийдет в норму. А у вас как?» «Наш тоже, кажется, оклемался, сидит, встает, ходит по палате. Анализы отрицательные. Мы, откровенно, даже не ожидали. Все-таки септическая чума на фоне целого букета других инфекций! Если всех троих вылечим, это же здорово!» « Ну да, если еще кого - нибудь не подвезут. К Оксане уже четыре анализа поступило. Из районных эпидгрупп. Как им Камилов с Алимовым поддали, так они по всем отарам мотаются, при любом недомогании берут кровь, мокроту и к нам. К вам еще не привозили? На ЧПК ведь тогда решили бакдиагностику проводить в нашей и в вашей железнодорожной лаборатории» «Нет, пока у нас в этом отношении тихо. Исследуем грызунов да блох. Ну и Кушербаевские анализы. Кстати, культур от полевого материала все меньше и меньше» «Ну, и слава богу, авось, пронесет».
Десяток километров по накатанной дорожке опесчаненного плато – десятиминутная прогулка. Выгоревшая степь. Куда только подевались весенние эфемеры. Кругом лишь клочками серо-зеленоватые кустики полыни. Скучно.
В тени полинялой, туго натянутой десятиместки сам Лисичкин, Яков Иванович. В миру – просто Иваныч. По-домашнему, в казенной пижаме и тапочках. Лысый под Котовского, только без щеточки под носом. Тоже с Дону, как и Ляшенки, да еще и с тамошним говорком.
«Привет истребителям!» «Здорово были, товаришшы начальники! С приездом!» «Как успехи?» «Спасибочки, работаим».
В пустынной тиши далекое-далекое мурлыканье моторов.
«И где же ваше озеро?» «Та три километра отсюдача, южнее. Тама камарья ночью – тучи. А наш ветерок их сдуваить».
Убежденный, коренной истребитель. Из техников-дератизаторов. Колхозничал в какой-то Ростовской деревушке. В сорок четвертом попал на фронт, через месяц вернулся домой контуженым. Тыркнулся туда-сюда, время голодное, платили мало. Пошел временным рабочим в противочумную бригаду. Обрабатывал посевы от грызунов. Понравилось. Пайка хорошая была, молоко за вредность. И работа не пыльная. Прошел курсы дератизаторов, да так и остался в системе.
Выявились командирские способности. На обработки нанимали людишек разного звания: старшеклассников, студентов на каникулах, солдат из соседних частей, но более всего - всяких тунеядцев, принуждаемых милицией к полезному труду, да отбывших свой лагерный срок правонарушителей.
Тут уж держи ухо востро, прояви пахановскую решительность, не то под себя подомнут, сожрут и выплюнут!
Вначале Иваныч в звеньевых ходил, потом в бригадирах. А через год-другой начальником участков стали назначать. Со своей разношерстной гвардией управлялся лихо.
Это сейчас под его началом малая горстка дезинфекторов. А в былые времена, когда грызунов истребляли, под ним ходило с пару сотен работяг. Не то что машины – самолеты по его команде летали!
Сам «из простых», не какой-то там очкастый интеллигентишко, и ел и спал с бригадой вместе. Не обмерял особенно ни в продуктах, ни в зарплате. Где казацкой шуточкой да песенкой, где многопрофильным матом, где и просто кулаком разрешал непрерывные споры и ссоры.
В таборе армейский порядочек: палаточки в струночку, окурочки в пустых баночках, раскладушечки застелены. По рельсу звяк: подъем! Чаек заварен, хлебушек нарезан. Айда на работу.
Бригаду к обеду неизменной «Рио-Ритой» встречает граммофон. Повар в чистом передничке и докторском колпачке потчует супом-ритатуем или кулешом. Вечером опять же – патефонное «Утомленное солнце» и крутая каша с тушонкой. Потом по рельсу звяк: отбой!
Выпивки ни-ни. Сухой закон - полный. Не дай бог, хоть капля спиртного попадет братии. До поножовщины может дойти. А все же каждый вечер отдельные лихие группки под парами ходят. Умельцам вино, вроде, и ни к чему, в зонах обучены. Пачку черного чая на кружку кипятка – чихирек готов. Нет чая, так сажу с котлов можно скипятить, тоже пронимает. Иные и круче придумали: сапожный крем на хлеб намажут, пару часов подержат, соскоблят гущину, а остатный бутербродик скушают. В дело идут также настои из зубного порошка или пасты. Но это уже для элиты.
Однако, поймавшие кайф стараются вести себя тихо. Иваныч с нарушителями суров: нажрался, так другим не мешай. Или по шее надает, или, того хуже, вернет какие-никакие документишки и отвезет до ближайшего населенного пункта. Там - под зад пинком: гуляй дальше! Побродит, побродит горемыка, или сгинет вовсе, или вернется в свою ватагу, раскаянный. Далее уже тише воды, ниже травы.
Да братва, в общем-то, и не безобразила сильно. Ну, порой, кого пришьют заточкой или голову отрежут. Но то по-благородному, за карточный долг или за мухлеж. Милиция приедет, покопается, покопается, да так «висяком» и оставит. Чего с этого «контингента» взять? А контингент себе на уме. Какой резон - куражиться в глухой степи? Силы сберегают на день расчета, а получку - до ближайшего райцентра. Потом уже, отбыв очередной срок за правонарушение, с чистой совестью и без долгов возвращаются под странноприимное крыло Иваныча, или другого такого воеводы.
Словом, врос Иваныч в профессию.
«Ну чего, Иваныч! Поехали, посмотрим на ваших? Садитесь в «Волгу», Пашка пусть лагерь посторожит».
Пашка Круглов, маленький, щупленький заика, не только Командорский шофер, но и его Доверенное Лицо. Комендант лагеря.
Нынче-то стан не велик: общая десятиместка, персональная Лисичкинская двухместка, такая же – продуктовый склад. Одноосный прицеп для воды, с десяток бензиновых бочек, мешки с дустом под брезентом. Ну и всякая таборная шара-бара. А все-таки глаз нужен. Мало ли кто по степи болтается! Или верблюд какой забредет, потопчет-попортит. К тому же сегодня Пашка – бригадный повар. Отварные макароны с тушонкой.
Иваныч уже в боевых доспехах. Черный комбинезон, плотно охватывающий крепкую фигуру с полнеющим животиком, желто-серая от износу соломенная шляпа с полями, новые, но уже запыленные кирзачи. С трудом втискивается в нашу карету. Носилки из нее, конечно, убраны, но все равно - теснотища по сравнению с отрядными вездеходами.
Точно через три километра горизонтальная труба, из которой с заметным напором льет струя теплой воды. Озерко метров двадцать на десять с чахлым тростником. Вспорхнула испуганная стайка воробьишек. Палевый песчаный пляжик усыпан черными бусинами овечьего помета. Эти земли отчуждены у животноводства Торткудукским спрутом, но, видать, соседствущие отары не всегда могут устоять перед соблазном попить чистой водицы на халяву.
Окрестности водоема утюжат наши автомонстры. Это уже не ГАЗ-63, а АГП-63.
В их кузовах Агрегаты Глубокого Пропыливания – последий скрип противочумной мысли.
Этакие здоровенные мясорубки, у которых вместо червячного вала вентиляторы. Их вертят бензиновые движки. Дуст из воронки сыпется под давлением в длинные гибкие шланги типа пожарных рукавов. Пеший рабочий впихивает конец кишки в одно из норовых отверстий песчаночьей колонии. Командует: «Мотор!». Оператор в кузове запускает движок и знай, подсыпает в прожорливую глотку тарахтящего чудища очередную порцию дуста. Ядовитый порошок проникает в норовые входы, пыхает легким облачком из соседнего отверстия. Расторопный дезинсектор затаптывает эту дырку, за ней другую, пятую, десятую. Теперь колония вся «пропылена». Можно обрабатывать следующую.
Метров за сто в стороне работает второй Агрегат, на таком же расстоянии от этого – третий. Так грозной поступью движется цепь наших боевых машин, неся
неотвратимую погибель зловредным насекомым и их будущему потомству.
Краем глаза слежу за впечатлением, которое производит наша техника на Сан Саныча. Что-то не нравится мне выражение его лица. Мало восторга, скорее скепсис.
«Ну, конечно, у вас это здорово получается. Только вот вы же все-таки с дустом работаете. Небось, ДДТ? По запаху чую. Это ж сколько вы его в колонию вдуваете?» Иваныч с гордостью: «До килограмма и поболе, как нормы полевой дезинсекции требують».
Сан Саныч тяжко вздыхает. Эх, забурлил в нем Главный Госсанинспектор города! «И это на каждый гектар земли по три килограмма приходится! И останется яд в ней на долгие годы, и наполнится им каждая травинушка, и отравится чистая водица этого озерка» - переходит он на былинное причитание.
У Иваныча аж живот вздувается гневом. Другому какому штафирке за эти слова он бы так врезал! Но тут вежливость не позволяет. К тому же у Сан Саныча он еще должен будет получить акт о приемке работ. К тому же к Сан Санычу придется обращаться насчет бензина. К тому же через Сан Саныча нужно попасть к ихнему зубному врачу: коренной, сволочь, не вовремя заболел. И вообще Сан Саныч – мировой мужик.
Учуяв уязвление самолюбия Командора, Сан Саныч компромиссно уточняет: «Зато, конечно, теперь мы спокойны за безопасность этого рекреационного объекта. Так что из двух зол приходится выбирать меньшее. Хотя черт его знает, какое из них перевесит! Это хорошо, что дезинсекторы в респираторах работают. Но нужны ведь еще и очки мотоциклетные, и перчатки резиновые. С другой стороны понимаю: так закупориваться в жару очень тяжело. Но люди-то ведь по уши в дусте!»
«Зато ж озеро у нас тута, - успокаивает Иваныч - зараз искупаются, комбинезоны сполоснуть и поедуть чистеньки!»
Сан Саныч, наверное, думает: «И еще дуста в озеро добавят!». Но молчит, схоронив в душе неизбывную печаль гигиениста. Понимает: раз мероприятие предусмотрено инструкцией, критиковать его - себе в убыток.
Иваныч бурчит: «Дуст-то это што! В сороковых-шестидесятых мы блох травили хлорпикрином и цианплавом, это порошок с синильной кислотой. В противогазах приходилося работать. Тама по-настояшшему люди травилися и то ничего».
Ну, слава богу, хоть без зарина или Ви-Икса обошлось!
Душой я целиком на стороне Сан Саныча.
«Наша Служба занята разработкой более экологичных препаратов. Тут нужно совместить три принципа: высокое парализующее действие на паразитов, малую токсичность для теплокровных и достаточно быстрое саморазложение во внешней среде. Перспективны пиретроиды, синтетические аналоги пиретринов, которые в цветках ромашки. В пробирках они действуют безотказно. Но нужны еще разработки рецептуры препаратов, апробация в полевых условиях, промышленное изготовление в больших объемах».
Однако вечереет. Да и дуст кончается, не подрасчитали.
Иваныч орет во всю глотку, аж до самой дальней машины: «Шабаш!»
У той, крайней, ребята собрались в кучку, зовут остальных.
Чего случилось? Идем к ним.
Тут представление. Выгнанная дустом из норы эфа. Свернулась тугим узлом, напряженно подрагивает треугольной головой, сквозь закрытую пасть ерзает узенькой тесемочкой языка.
Ребята вкруг нее на почтительном расстоянии. Зато один из них, чернокудрый парнишка, выплясывая по-стиляжьи, с дурацким напевом: «Лябиду-у-у!» тычет ей в морду палкой. Изловчился, просунул ее между кольцами и подкинул змею кверху, в сторону любопытствующих. «Лябиду-у!». Те с матом врассыпную.
Иваныч орет: «Слышь, ты, лябиду, тореодёр зае…! Кончай животную травить! Зараз из-за тебя, паразита, кого тяпнить!»
Шлепнувшись оземь, разозленная эфа распрямляется, переходит в атаку, перекидывается боковыми движениями в сторону мучителя. Тот, выпучив от страха глаза, включает заднюю скорость. Удовлетворенная произведенным эффектом, эфа. грациозно извиваясь, как и положено змеям, покидает арену. Исчезает вдали в тщетном поиске какой-нибудь норы, еще не отравленной дустом.
Иваныч отводит героя в сторонку. Чего говорит, не слышно, но судя по кулаку возле носа мальчишки и кивкам в сторону приезжего начальства, что-то очень доходчивое.
«Вот паразиты!- сетует, вернувшись к нам, - так и следи за ими, што-нибудь да натворять! Дуст-то он, конешно, вредный, да змеи со скорпиёнами-каракуртами куды покруче! А это пацаньё так и норовить с ими поиграть. А ты за их отвечай!»
Переполненные разными впечатлениями, возвращаемся на стоянку.
Отведав Пашкиных макаронов по-флотски (правила вежливости требуют от гостей преломить хлеба с хозяевами), Сан Саныч с Вовой мягко уплывают в свои дали.
30
Сон в летнюю ночь, да еще в пустыне – такое и Шекспиру не по плечу.
Земли нет. Один кромешный мрак и звезды. И звонкая пустая тишина. Как будто мир еще не создан.
Бесконечность. Говорят, представить ее невозможно, ибо человек и все вокруг него конечны. А на самом деле все предельно просто. И не нужны никакие мегапарсеки, красные смещения, сверхтелескопы.
Нужна простая раскладушка в сторонке от сопящей зоогруппы. Ее мне одолжил вежливый Пашка. Сам ушел спать в свой «Газик». А остальное нашлось у запасливого Иваныча.
Сегодня наши знания о Вселенной простираются не далее, чем на шесть, помноженные на десять в двадцать седьмой степени километров, то есть на шестьдесят октиллионов их. Во все стороны. Это нынешний «горизонт видимости». Конечно же то, что наблюдается в этих пределах может совершаться и на еще больших расстояниях. Увеличим «горизонт» в десять раз. Ну еще в миллион раз. А потом в миллиард, секстиллион и во сколько угодно раз. Все равно по сравнению с бесконечностью это будет бесконечно малой величиной, точкой. Вот и вся премужрость.
И пустынная тишина бесконечна. Тишина…Звенящая тишина… Я даже слышу ее звон…
Тьфу, черт! Это же комар звенит!
И сюда долетают, дьяволы! Вернее – дьяволицы. Ибо кровь сосут только самки. Комаринские мужики – народ благородный и романтичный. Они питаются лишь цветочным нектаром. Витают себе в эмпиреях над тюльпанами да маками и с восторженным писком оплодотворяют своих кровожадных подруг. Истощат силы на этом поприще недели за две и вверх лапками, на корм рыбешкам.
А прожорливые леди Кулекс рыщут по ночам по всей округе и набрасываются на любое существо, в ком струится горячая кровь. (Кышь, тварь!).
Но их тоже можно понять. На вегетарианской-то диете не создать нормального потомства!
Эта, что елозит сейчас возле моего уха, явно молодуха, впервые унюхавшая жертву. Ведь для беременной комарихи достаточно один раз приобщиться к вампирскому промыслу, ну в худшем случае - дважды. Правда, если ей удастся еще раз выйти замуж, в ней снова проснется женщина-вамп. (Да отстань ты, дрянь такая!)
Отлетит она, сытенькая, в свой затончик, отложит яички кучечкой, лодочками-люличками. Закачаются они на водной ряби, баюкая деточек-личиночек. Те, как проклюнутся из скорлупок, тут же нырк в водицу и давай засасывать всякую крохотульную тварь. А чтобы свежего воздуха глотнуть, зависают возле самой поверхности вниз головками, дышат через сифончики в районе их попочек. (Прихлопну же я тебя сейчас, скотина!).
Отъевшись до кондиции, заворачиваются они в пеленочки, становятся куколками и нежатся на той самой водной пленочке, да всего-то несколько деньков.
Короткое детство их не такое уж розовое. Жрут их всякие жуки и стрекозы, а особенно мелкие рыбешки-гамбузии и детвора солидных рыбин. Но с умом, не поголовно. Оставляют большую часть в заначку, себе на прокорм, комариному семейству на радость, теплокровным на досаду. (Дать ей приземлиться на меня, тут и шлепнуть!)
Иваныч болтал: «Ветерок их отседа отгоняить». Фига два! Нужда хошь куда загонит!
Да мы же сами-то и виноваты в этом. Потравили дустом всю ихнюю камарилью, куда выжившим деваться? Вот и пищит она под ухом о своей вдовьей беде, о безвременно подохших деточках. Компенсации требует
Покормить бы ее на своем носу и отпустить восвояси, не прерывая безжалостной дланью генерационной цепочки, тянущейся с позднего триаса в бесконечное далеко.
Да пошла она, сволочь! Спать не дает.
Завернувшись с головой в простыню и шерстяное одеяло (благо, холодать начало), проваливаюсь в ту самую мировую бесконечность…