И темными силами храма
Он отдан подонкам на суд,
И с пылкостью тою же самой,
Как славили прежде, клянут.
Б.Пастернак
“Где Твоих приспешников орава
В смертный Твой, в последний час земной?
И смеется над Тобой Варавва –
Он бы посмеялся н а д о м н о й !
Был Ты просто-напросто предтечей.
Не творцом, а жертвою стихий,
Ты не Божий сын, а человечий,
Если смог воскликнуть: “Не убий!”
Душ ловец. Ты вышел на рассвете
С бедной сетью из расхожих слов,
На исходе двух тысячелетий
Покажи, богат ли Твой улов?
Слаб душою и умом не шибок,
Верил Ты и Богу, и царю,
Я не повторю Твоих ошибок,
Ни одной из них не повторю!”
А.Галич
Са-та-на, Сат-ана, ана-таС, на-Сата, СатанаСатанаСатана – какое имя! Никогда не перестану восхищаться. Миллионы лет буду повсюду ставить свою подпись и любоваться. А кто за подписью, кто! Все-таки мне нет равных ни в каких мирах. Это я, Дьявол. ...Не узнали? И напрасно вы так сморщились.
Вру. Ох, вру – про то, что имя нравится. Кошмарное имя, жуткое. Мог бы поэффектней что-нибудь придумать. Ненавижу! Кто Ему позволил лишить меня способности создавать? Сам бы придумал себе имя, самое-самое что ни на есть – видное, гремящее, опрокидывающее ниц, такое, чтоб самому себя восхитить! Но не могу, я их всех раздери.
Ну, какой же я сам для себя ненаглядный. Приврал, приврал... Никогда ничем не восхищался и не собираюсь. Даже и не начинал. Если бурно восторгаюсь – притворяюсь, скорее всего.
Я е г о убил. Ага. Давно мечтал. Еще когда о н не родился, я уже тогда готовился. Каких трудов мне это стоило, в н е м же был десяток жизней.
Ну не мог смотреть я, как о н улыбается. Сколько ни пытался собезьянничать: льстивая гримаса – пожалуйста, змеиная ухмылка – сколько угодно, подобие лошадиного ржания – виртуозно. А эта лучистость – ну, никак. Тоже и блеск в глазах, глубина, правдивость взгляда, всякое такое. Сумей я так правдиво глядеть, скольких бы приобрел. Красоту – гадость эту – и ту научился ненадолго на себя напяливать (дольше противно). Но этот взгляд... сколько ни таращусь – никак. А улыбка, улыбка!
Как о н мне навредил. Сплошные несчастья. Беспрерывные убытки. Спрашивается, почему раньше не убил, если исходил весь пеной и злостью? Так ведь надо было все так подстроить... Я ждал. Пока сосредоточится все в одних руках, вернее, в голове. Все эти гадости – праведность, чистота, знания, искренность, самобытность. Да что перечислять... Один этот выскочка знал о Христе и христианстве столько, сколько не знали поколения. Да что знал. На себе мог продемонстрировать. Вот и терпел я. Выжидал, пока о н останется в абсолютном духовном вакууме, если уж бить, то наверняка.
И вот как-то оглянулся я – ни одного похожего на н е г о нет. Это и был сигнал. А зачем мне бы понадобилось уничтожать его физически, если бы таких, как о н было множество или хотя бы еще один. А так – все больше серые вокруг людишки. Они-то и помогли. Эти непонятливые выродки с дешевым гонором и обеспечили точность удара топором.
...Хочу быть обжорой. Как же все-таки это неудобно – быть духом. Сколько ни жую, со всеми атрибутами: сопя, причмокивая, отдуваясь; золотыми зубами всех обжор мира перемалывая пищу, не могу представить, что жующий чувствует. Нет вкусовых рецепторов. Сколь жертвенна профессия! Мои работники получают удовольствия больше, чем их Хозяин. Ну да, я чавкаю, и это все что могу себе позволить. Чавкать!.. Только разве еще от ругательств на заборе получаю такое мелочное, такое тягучее удовольствие...
Ой, как я вру, ну как же я завираю! Все опротивело, ничто не нравится, удовольствия нет ни в чем. Сплошное омерзение. От всех... Все под меня копают, хотят, чтоб я издох. А я ведь Гитлер, я Наполеон. Великий я Ленин. (Я-то великий, а слава у них, несправедливо.) Работаю, за всех отдуваюсь. А они только пишут гигантскими буквами: “Народ и фюрер едины”, “Сталин – отец народов”. И что бы им взять да заменить несколько букв на плакатах и написать без обиняков: “Сатана – отец народов”. Так нет же, присваивают себе чужие почести. А я – непризнанный всемирный гений, специалист по всем наукам, гениальнейший, умнейший – как будто не у дел.
Да... убийство. Я, я, все я. Организовал, придумал, подстроил, рассчитал, нагромоздил. Ну, не придумал, ну не нагромоздил... Ладно. Подпортил обстоятельства, подпортил только. Ничего себе “только”. Уметь же надо так сломать, вывинтить какой-нибудь этакий винтик, на котором все сооружение держится, чтоб рухнул, к моей матери, весь механизм. Строить – ума много не требуется. Приходится, справляюсь, кто же еще, кроме меня? Сколько на один сценарий сил ушло, как выверял, запутывал, как хитросплетения узорил...
...Да ладно, чего там выверять. И громоздить... Да ну его, лень. Есть у меня в запасе несколько “отмычек”. Человеческий род глуп, слеп и гадок. Одного дешевого приемчика и то слишком для их натуры. А у меня их целых несколько. Все сценарии давно выверены до точки. И сколько веков не меняю – ничего, срабатывают. Люди ведь лучше не становятся, чего ж сценарии менять?
Я, когда к Кресту Самого прибил, еще тогда сюжет в рамочку оправил и под печать – “на веки вечные”. Конечно, применяю в полном объеме только для особых выскочек, для всяких там “эталонов нравственности”...
Убивать – моя слабость. Сила? Или нет, наслаждение! Когда кого-нибудь режу на кусочки, такое испытываю... Ха! Ну, ни столетия без лжи, ни мига. И кого же я обманываю? Себя, милого. Лгать-то приходится частенько, так что сам уже не отличаю, где вру, а где не очень.
А не страшно. Главное не запутаться кому что вшептывать. (Сама правда-то мне без надобности). Люди разнятся чем? У каждого придурь своя, особенная. Перепутаю, кого как дурить – сойдет. Поверят. Подергать за инстинкты, в обертку “благородных намерений” их завернуть, и все дела. Один раз успешно соврешь, представив гадости подвигом, и смело пой впечатлительной, как барышня, совести: “баю, бай”, – до конца не удавшейся их жизни будет находиться под снотворным.
(...Так соврал я на этот раз или нет? Капли крови, руки-ноги отрезанные, уши отдельно от их хозяев... Ужас или удовольствие?..) Крови боюсь. Ха. Ха. Ха! Это я-то? Услышал бы кто, не поверил. (А когда правду эту идиотскую говоришь, никогда и не верят.)
Боюсь я. Смерти боюсь. Не чужой, понятно, своей. Собственной энергии – ни капельки. Мне их жизненный сок до зарезу нужен. Я как костер без дров загибаюсь, когда его не сжираю. На небе считают, смерть – я сам. Что ж, это лестно.
Жизнь ненавижу. Но если не будет ее, за счет чего мне существовать? Противоречие. Диалектика, можно сказать. Естества своего боюсь. Выбора этого дурацкого – все они или один я. По мне пусть все умрут, все скорчатся. Я умирать не хочу!
...Кто Его сюда звал? Явился! Это, когда я уже почти все прибрал к рукам, царил. Без Него так плохо было, то есть отлично. С неба Его призывы доносились с искажениями. Тугоухое, с моей помощью, человечество воспринимало смысл Его речей с большими, мягко говоря, “погрешностями”.
И прийти вот так, свалившись с небес – лбом об землю. Втиснуть все свое всемирное Величие в это мелкое двуногое... Никогда не понимал. И это Он, Царь Вселенной, имеющий всю полноту власти, о которой я только мечтаю. Тот, Кому стоило только цыкнуть, чтоб послушались.
Не нравится Тебе человечество? Понимаю. Но зачем же спускаться? Ты же его и усмири, ликвидируй... Умеешь создавать, есть у Тебя это преимущество, так уничтожай и создавай хоть тысячу раз. Более понятливых лепи. Нет ведь, Ему надо было дать им “достоинство”, “свободу” – мерзкие слова. Полезть Самому в самое пекло, в ад, в мои владенья, всей чистотой удариться в грязь... Имея все, больше чем на тридцать лет отказаться от стольких божественных полномочий! Так пасть: пить, есть как двуногие в свинарнике с продавшимися мне с головой оборванцами. Уж я-то знаю чего они стоят. “Ради спасения”!
Да будь у меня столько власти, я с места бы не сдвинулся. С неба бы всех осчастливил, если б охота была. А захотел, и не осчастливил, убил бы. Окажись я на месте, за которое столько борюсь, цыкнул бы только, они все сами на брюхе ко мне приползли б клясться в верности и преданности моему Добру.
Имело бы смысл родиться царем, я бы еще понял. Всякие там возгласы, поклоны – это приятно, что ни говори. Но спуститься к тем, кто Тебе обязан всем – от мозгов в дурной голове до последнего шнурка на ботинке, от кончика носа до кишок – и не получить подобающих почестей! Элементарной благодарности! Не явиться в красе, в горящем облаке, поигрывая, точно невзначай, громами и всемирными катастрофами?! Стать плотником... столы и стулья тесать! Непостижимо. Мне бы эти духовные богатства, я бы скупил человечество одной тысячной долей. Остальное себе б оставил.
Ничего, они еще захотят моей власти, они позовут, еще попросят великого Мошенника возглавить их стадо, прибегут к своему гению. Еще станут умолять!
...Какой холод. Замерзаю. Бездна совершенно не отапливается. Зима и мороз вечный. Не физический, конечно – “мета-”. Метафизический холод. Топливно-энергетический кризис бездны, я бы сказал. А ведь не плохо сказал, хорошо, замечательно! Наверху считают, я не умею шутить – зря. Лишь бы унизить, лишь бы уколоть лишний раз. Юмор, говорят, у меня солдатский.
А, по-моему, самый что ни на есть изысканный, вот к примеру: бабуся идет по льду, бряк, упала, нос расквасила. Смешно. Или вот: профессор в очках... ха-ха-ха... в гости идет в чистом костюмчике, глаженный весь, а из окна помои на него, прям на голову. Обхохочешься. Что ж не смеетесь?
...Так я насчет холода. Мое дыхание хоть и ледяное, но я не Дед-Мороз. Самому-то мне надо греться. А от грешников толку никакого, в них энергия нулевая. Опять же темно вокруг, не видать ничего, кругом тени одни. Вообще начинаешь сомневаться, то ли есть она, бездна, то ли нет ее совсем. Какая-то глухомань. Загнали... Места поприличней жалко было им!
Мне ведь праведников не дают, приходится гоняться за ними, только на свои силы рассчитывая. А своих нет, все украденное, стыренное, можно сказать. Что, как говорится, “достал”... Вот и незадача – поймаешь одного-двух, они праведниками быть в аду сразу перестают. Тускнеют, меркнут как пыльные лампочки, значит, снова потеря в энергии. Физика. И нет тепла, и вечный насморк. Хотя какой там вечный, ничто не вечно под луной. Хорошее выражение. У кого я его украл?
...Может, Он думал, я буду играть в Его “благородство”? Стану я делать исключения для “Высокого Гостя”, жди! Пожаловали на Землю – получите по всей программе. Захотел Принц в нищие – изволь вынести тяготы низкого сословья. Вошел в тело двуногих – получи как преступник.
Так что Он Сам подписал Себе приговор, не я. Я просто не упустил случая отомстить. С постепенностью, с растягиваньем мучений. А чего Он еще хотел?..
Ведь приходил я к Нему с рационализаторскими предложениями. Составил договорчик даже по всей форме, взаимовыгодный. И место отыскал, загляденье – пустыня, никого ж рядом, сговаривайся, сколько влезет. Никто бы и не узнал никогда. Поклониться себе предлагал, но это так... было бы приятно... Так нет ведь!
А я Ему служить собирался... Или поделили бы власть. Каких бы дел накрутили вместе моими средствами, проверенными, хотя бы и во имя Его добра. Все отверг. Ради “спасения человечества”. Не верю я, ни капли, властью не захотел делиться, жадина. Я Ему не простил, никогда не прощал, а тогда... “Как” не простил, вот в чем штука.
Изощряться не пришлось, воздал как прочим смертным. Те-то приспособились к грязи как не привыкшие к божественным высотам, как не спускавшиеся с них и не рвущиеся особо подниматься. Им мирозданье по моей схеме – рай. У нас с ними один вкус.
А Этому после гармонии-то... после небесных-то красот – болезни, после духовных утонченностей и высот – глупость, после Единства в Троице – предательство... Кожа-то тонкая. Натура чувствительная. Происхождение Святое, можно сказать, Божественное. Ну, вот... И стал я тут от Него отрекаться трижды, говоря, что знать Его не знаю; да спрашивать, по какую сторону Он меня от Себя посадит, когда явится во славе; да поносить за то, что людям помогает не по тем дням недели; да обвинять в том, что чудеса творит моею силой (которой, кстати, и нет, вот смех-то); да поклоняться Ему за хлеб; да отказываться понимать смысл речей; да раздирать на части, требуя чудес и знамений... И так долго-долго, нудно-нудно, на все возможные голоса.
Да не я это был – Его же создания. Хотя заслуга и слава – мои. В общем, сработал так, что Он долго бы не протянул даже и без Креста. Но мне нужна была Казнь, показательная смерть, мне нужен был Приговор.
...Горжусь особенно одной гадостью, которая Его больше всего донимала. Писатель Достоевский в своей книжке утверждал, будто я мечтаю стать толстой купчихой и приходить в церковь свечки ставить. Вот потеха. Почему? Почему мечтаю-то? Давно я научился и свечки эти самые ставить, и псалмы гнусавить, и тому подобное-разное, хотя и противно было сперва. Ради нахождения универсальной формулы подлости на что ни пойдешь! И в храмы давно хожу, и молитвы читаю. Даже служу в облачении и проповедую по воскресеньям с амвона. И этими своими достижениями весьма горжусь. Не искренен сам, зато убеждаю других. Чистая работа, без швов. И название хорошее нашел: “лицемерие”. Правда подходит? Звучит хорошо. Снабдил этим человечество и правильно угадал – привилось, понравилось. Имеет успех. Именно лицемеры наилучшим образом и исполнили то, что я для Него задумал.
Одна беда. Проклятая ахиллесова пятка... Не получается подделать то, о чем Им сотворенные настрочили столько стихов. “Любовь, любо-о-вь, ты правишь ми-и-ром!..”, (какой-то псих написал!). Словом-то “любовь” пользуюсь для удобства и по привычке. Опошливал, использовал для мерзостей, ханжеством заменял. А сам не чувствую ее, хоть ты тресни. И значит, непонятно как по настоящему бороться. С частицей “не” еще туда-сюда... Но все-таки предпочитаю слово “ненавидеть”...
Спрашивал у людей, что, мол, она такое. Отвечают: “Если можно объяснить, то это уже не любовь”. Идиоты какие! Как же понять, если нельзя объяснить?! Учил даже слова одной русской народной песни: “Я за то люблю Ивана, что головушка кудрява, что головушка кудрява, а бородушка кучерява”. Вы подумайте... Ну, ничего не понятно. Ну и что, что бородушка?!..
Так я отвлекся... И вот долгожданный миг настал. Удары по щекам, бичи, плевки в лицо. Терновые иголки под кожу, вывернутые из суставов руки, обвисшее от тяжести тело, невозможность дышать, в живую кость вбитые гвозди... Все осуществилось. Наступил он – мой час, мой день, моя песня, моя Пытка. Всегда вспоминаю, все возвращаюсь к картинкам в памяти. Перебираю детали, подробности смакую, смотрю.
Это удобно, что я дух и не испытываю физической боли. Могу мучить сколько угодно, без всяких осложнений, без ассоциаций с собственными ощущениями. Это ведь Он теперь у нас знает, как срабатывают нервные окончания, после того, как стал Человеком и страдал. А я – бью, режу, стреляю, жгу, топлю, душу, раздавливаю – реакции нервной никакой, потому как нервов нет и в помине. Осознавать, что разрушаю, осознаю; что удар наношу, знаю; крики, хруст, вопли слышу; гримасы, судороги, кровь вижу, и не более.
Так что когда люди борются со мной, избивая и убивая друг друга, я стою рядом и только диву даюсь. Чуть не выдаю свое присутствие словами: “Вы что, ослепли?” Или просто хихикаю в кулачок (хотя нет, нету кулачка). Любое зло это я, собственной персоной, говоря без ложной скромности. И от формы борьбы с ним в виде убийств – детских военных забав людишек – уж кто-кто, а я – без малейшего ущерба.
Во всей красе я Ему показал – тот пункт сценария особенно мне дорог – Его “спасаемых”, которым Спасение было нужно меньше, чем пара старых сандалий. “Вот она, Твоя загадочная любовь, смотри. Ты-то от нее никуда не денешься, прибит к ней, а им она без надобности”.
Ну, в общем, все, убил я Его. Пригвоздил. И что дальше? Лучше и не вспоминать… Не хочется и думать. “Воскресение” – слово-то какое... не отплюешься. Испорчено столько работы. Пошли прахом труды стольких бесов, множества отменных предателей, убийц, изменников, клятвопреступников, воров и лжецов всех поколений. Ярости моей не было конца.
Несколько земных десятилетий, нет, веков, я только оправлялся. В припадке гнева, ползая по дну бездны, повторял как заклинание: “Что же Ты не любишь больше всего? Что?! Если не людей, то есть же хоть что-то во вселенной, что Ты совершенно не приемлешь, что не можешь переносить”. И нашел... Оно – лицемерие. С Божиим именем на флаге! Религия вверх тормашками. “Хула на Духа”, “второе отречение от Бога”!
Оно. “Так пусть отныне и навсегда, – повторял я в упоении, – Имя Твое будет слито с тем, что Ты не выносишь. Пусть лживое благочестие на века потопит свободу Твоей мысли”. Да, нашел. Я нашел. И отомстил. Все-таки я отомстил Ему!
* * *
...Время идет. Все меняется. А за всем вдогонку меняемся и мы-с.
Две тысячи лет – приличный срок даже для Духа. В обществе теперь – новые веяния, иные нравы. Скажем, не в моде нынче сказки про чертиков с рожками и копытцами, различные поджаривания на сковородках, адские языки пламени, громы-молнии всякие... Человеческому роду все теперь нипочем. Образование получено. Сам я им теперь не брат. Народ пошел вшивенький, мелкий, но напористый.
Нравственность, точно милая моему сердцу раковая опухоль, распространяется, расползается по миру, как тараканы (кстати, мои любимые насекомые – неистре-бимы, как я сам). Даже люди, что ни в меня, ни в Бога никогда не веровали, нравственным взглядом на вещи успели-таки заразиться. Что делать – дань времени.
Меняюсь и я. И я становлюсь нравственным. О, да!
Если раньше мог дуриком пролезть в самую гущу народа; людоедиком каким-нибудь целое племя зараз изгрызть; публично, ни от кого не скрываясь, правым и виноватым рубить головы, короче, открыто проповедовать свои идеалы – зло, ложь, насилие, убийства, все, что так близко душе Разбойника, теперь все не то.
Минули без возврата они – золотые денечки. Когда-то мог разжигать и объявлять войны ради них самих, из жажды наживы, крови и человечины. А теперь и войны-то все больше объявляю за какую-нибудь национальную или другую, но непременно “благородную”, идейку. И коли людоедом просачиваюсь в массы, то, скорее всего интеллигентным, в очках, не меньше чем с профессорским званием, с ласковой улыбкой и счастливой семьей, где детишек пяток и добрая баба с поварешкой в руках. А коли уничтожаю целые поколения и расстреливаю миллионы, то непременно “во имя всеобщего блага”, “спасения” и, что очень важно, “счастливого будущего”. Это новое словосочетание пришлось выучить. Растем-с.
Слава, которая раньше никак в преисподнюю не желала заходить – вроде и знали обо мне, но больше поносили – наконец, лижет мне пятки, и это сейчас, когда меня не узнают в лицо. Полюбили и питомца моего, лучшего ученика Иуду. Говорят, правильно сделал, что Христа запродал – подвиг совершил. Не было бы без него Казни, а значит, “спасения”.
Вот оно, мое времечко! Такого бы раньше даже придумать не могли. Наконец, начинает перепадать главному “имениннику” – Дьявол, говорят, необходим как двигатель прогресса. Без зла жизнь остановится, делать всем будет нечего. Без ужасов счастья нет. Отлично.
Да, я прогрессист! Не знали? И живу-то за счет энергии невыносимого мной добра, а оказывается, что это они за счет меня существуют со всей силой ощущений, вкушая сладость “полноценной жизни” пополам с водкой. Благодарны-с, “оченно вами признательны-с”. Приятно слышать. Я нищ, я гол, я пуст, но половина человечества, из которых многие – добропорядочные верующие, утверждает в голос, что все, что ни есть в этом мире – зло. То есть – мое имущество! Спасибо за подарки.
Ах, время, время! Недаром я раздробил на тебя вечность. Уж какой грохот стоял, когда ссорился я с Единодержцем. Такой я скандал тогда учинил во вселенной. Горы швырял, пласты земли переворачивал так, что только искры с огнем сыпались. Расколачивал все, что под руку попадалось. Все Его выдумки премудрые разрывал на части.
“Гений”! Он, видишь ли, создал физические законы мироздания и залепил стройность внутрь каждой вещи. А я от законов Его премудрых одни жалкие черепки оставил. Пусть теперь людишки пытаются направить их себе на пользу, с какого-нибудь боку обязательно наткнутся на острый край. Одним таким осколком – законом притяжения – скольких я угробил, утопил, побросал из окошек, с пригорков и небоскребов.
А чего стоит эта самая бывшая вечность, которой Он вздумал всех наградить? Не тут-то было, я сделал из ее обломков такую галиматью. Вместо еще одного претендента на власть, царственного наследника – человека – вышла игрушка. Моим колесом стало время, на куски разорванное. Белка в нем не может остановиться, прошлое уносится, настоящее ускользает, и остается только нестись вперед, подыхая от усталости, в неведомую даль, разве что ко мне на куличики.
Я и сам бегу. Никто ведь не догадывается, что из этой свалки, оставшейся от мироздания, не удается собрать ничего даже для себя. Ну, не умею я “восстанавливать”. А ведь мое колесо – не парк отдыха. Перебегая из прошлого в будущее, сам я превратился в нервное, раздерганное существо.
Все давно минуло... Теперь я больше не скандалю. Все, что возможно, уже разбито, раздроблено, испорчено. Частности только продолжаю портить. Теперь я – образец морали и чистоты. И, значит... из этого следует?.. Что?
А вот что. “Вы знали такого протоиерея Меня?.. Я знал. Я был знаком с ним лично и очень этим горжусь. Многоуважаемый человек. Великий! Вы знаете, что е г о убили? Ай, ай, ай, трагедия. Это такая страшная потеря для всех нас. Я за н е г о молился. Участвовал в поминаниях и в отпевании. Сколько мы потеряли с его уходом. Умнейший человек, честный, самоотверженный. Какой был популярный. Многие е г о знали.
Наверное, маньяк убил. Точно маньяк. А может вообще случайность, хулиганы? Несчастный случай, я считаю. Как о н страдал при жизни! Сколько людей е г о не понимали, даже друзья. Страдал от неверия. В этой стране такое неверие! Язычество. А может тут и антисемитизм. Подмешали, наверное, какую-нибудь национальную идейку. А может, и не подмешали…
КГБ, государственная служба безопасности... ну она вряд ли замешана. Маловероятно. И уж совсем не при чем церковь! Как можно даже думать на ее представителей?! Это священно. А ходят такие слухи, разговоры всякие... Говорят, что я в очередной раз повторил свой сценарий, ведь когда-то я исполнил приговор властей духовных с помощью государственных, приговор Каиафы с помощью Пилата… Но зачем же это вспоминать? Не трогайте вашими грязными руками наших чистых идеалов! Ну, да, критиковали немножко, ненавидели, разумеется, считали врагом вовсю, завидовали всячески. Но это же не доказывает, что убили. Нет никаких доказательств, значит нельзя никого обвинять. Дело не раскрыто. Да и вряд ли будет, к слову сказать. Я даже думаю, что скоро для наших верховных иерархов имя этого замечательного человека станет уважаемым, священным. О н ведь мученик, мученик церкви. А это лестно всем, кто к ней принадлежит.
Пусть, почитая е г о после смерти, скорее всего они будут по-своему и своеобразно истолковывать е г о слова, книги и мысли. Но ведь тут уже нельзя ничего поделать, герой сам себе не принадлежит. Найдутся такие, что скажут, что их консервативные, порой жестокие, воззрения – то же самое, что мысли этого умницы. Но не ругать же их за это. Пусть лучше будет благодушие и единство, и мир в сердцах, чем недопустимая критика церковных представителей. Якобы они были доносчиками, якобы сами служили в КГБ... Лучше об этом умолчать, чтоб не порочить имя церкви Божией. И сплотиться против единого врага, вернее, врагов. А враги у нас на данный момент – разгул преступности, беспорядок в обществе, языческое безверие, потеря духовных корней и традиций”.
Устал! Устал, устал... Долго не выдерживаю.
Как же хочется в то время... Чтоб как раньше рвать на куски и никому не объяснять почему, уничтожать, ссылать, морить голодом, страхом, презирать, не прикрываясь моралью. Я хочу, чтоб поклонялись Злу как таковому, а не потому что находят у меня награбленное у Этого...
Я приказываю, чтобы все служили мне просто как Пустоте и Смерти, чтобы превозносили бескорыстно, за само зло! Никому ничего не желаю больше обещать, я видеть их не могу, этих “тварей”. Я требую, чтобы все живое размножалось и плодилось сознательно с одной мыслью, видя перед собой одну цель и смысл – кормить меня, питать смерть. Вечно разлагаться, содрогаясь в конвульсиях от болезней и несчастий, заходясь в предсмертных хрюканьях. Хочу царить над вселенной. Трона требую, трона!
Идите ко мне вы, жалкие идиоты. Я научу вас одной вернейшей Религии – поклонения Злу. Это вера в Сатану, ничем не испорченная. Я буду всегда презирать вас с вашей способностью верить и поклоняться. Потому что сам не верю ни во что и сам никому не служу. Но вы будете служить мне – вы, миллионы рабов и трусов.
Приходите, мы с вами договоримся. Поймите. Меня ведь тоже можно понять. Я не хочу больше прикасаться к добру, оно жжет мне несуществующие пальцы. Сами переплавляйте вашу энергию для зла.
Я хочу, чтобы вы сами придумывали логику бессмысленному, обосновывали и делали связным безумное, привлекательным уродливое! Сами, сами, сами! Мне не пристало за всех трудиться. Все гурьбой – на самообслуживание, к самообману, к самозадуриванию и самоодурачиванию.
Для этого нужно немногое – “вводить” во зло элементы добра, так делаю я. Но мне это противно, а вам – в самый раз! Ведь это в вас, поймите, в вас гнездятся совесть и разум. Значит, вы лучше всех знаете, как можно заговорить им зубы. Так давайте, у вас хорошо получается.
...Но вы ведь не хотите?! Ведь так? Вы ведь не хотите открыто? Если я вам скажу, что ненавижу вас, вы ведь за мной не пойдете? Если признаюсь, что хочу обокрасть всех, выпить вашу кровь и, использовав, выбросить на помойку, послав к моей бабушке, вы ведь не будете слушаться моего шепота? Если выкрикну, что никогда ничего никому не дам, сколько ни обещаю, что даже и не собирался давать, вы ведь испугаетесь и бросите меня одного? И я буду гнить в холодных закоулках мироздания.
Нет уж. Вот вам – громадная вселенская фига. Воздержусь от открытых заявлений – пока воздержусь, потерплю, сколько будет можно. Хотя и очень хочется послать всех вас ко мне.
Я еще накричусь. Но сначала поставлю мир на колени: всем всего наобещаю, буду врать каждому разное и говорить, что в голову придет. Кину вам кусок дармового хлеба и навсегда освобожу от свободы, которую дал вам ваш Верховный Мечтатель, она вам не по плечу. Брошу по обглоданной кости – чтоб вы все подавились – по одной на каждого, хватит. Брошу вашим голодным комплексам, из-за которых вы можете продать всех, не исключая себя.
А пока вы будете глодать кости, приправленные ложью, я заберу у вас все оставшееся, земное и не-, материальное и бесплотное, ослеплю, проглочу вместе с разумом и совестью. И все это тихо-тихо, профессионально, незаметно, без следов, виртуозно, как карманный вор. Вы и не заметите, как будете вариться в моем желудке и пролезать сквозь прямую кишку.
И только, когда окончательно поверите мне, я раскрою карты. Это будет мое удовольствие – позволить себе злорадство! Только тогда я уничтожу вас всех, до единого: страшно, жестоко, мгновенно, одним щелчком. Так пойте же меня, возносите. Кричите, кричите мне “хайль”!
Если уж так размечтался я об этом дне, еще скажу... Это я уничтожил вашего Меня. Это я убил, растоптал, стер с лица земли, втоптал в пыль... Какие еще найти выражения? Плачьте, рыдайте, я так этого хотел...
Я боялся е г о, о н вздумал помешать моим великим планам всемирного захвата власти. И от страха нашел замечательное орудие – топор. Орудие не убийства, понимаете, не убийства, для этого существует пистолет или нож. Орудие казни! Приговора. “Случайность, случайный маньяк”. ...Какие же они все тупицы. КГБ, власти... Сами по себе могли сделать это и раньше, было бы даже сподручнее.
Но с Именем Бога... “Наступает время, когда всякий, убивающий вас, будет думать, что он тем служит Богу”... Я знаю эти слова Евангелия, ученый стал. “Я сказал вам сие для того, чтобы вы, когда придет то время, вспомнили, что Я сказывал вам о том”... Никто не помнит божественных слов. Я помню, я. Именно так. С именем Бога на устах.
...Ау? Где вы мои лицемеры всех мастей и калибров? Где вы, мои не состоявшиеся гении, мои лапочки закомплексованные, обыватели астматические, чахоточные маразматики? Идите скорей ко мне, объединяйтесь в свое месиво. Прикрывайтесь именем Бога, мечтая в душе только о моей власти, и приговаривайте невиновного, приговаривайте!
Идите ко мне, косноязыкие фанатики и действуйте, действуйте. Церковь без Бога, в лице пророка еще раз Его убивающая... Теперь осталось только растоптать е г о исключительность, забыть имя, приравняв самого к е г о убийцам, назвать редкий цветок серой полевой полынью. И дальше, устранив главную помеху, можно спокойно разворачивать широкомасштабное наступление, приступая вплотную к уничтожению страны, которую давно ненавижу. Да что страны, пора подбираться и к миру.
Страна и церковь, убивающие пророка и Бога в себе, не способные утолить духовный голод и даже не чувствующие его – ко мне! Я – ваш безраздельный хозяин. Извлекайте на свет новых диктаторов, лжепророков и политических безумцев. Вам не нужны пророки? Значит, вам нужен я. Руки мои в крови и они развязаны!
* * *
...Не хочу говорить. Не могу поверить. О н... неприятно даже произносить... сейчас невредимый. Я видел е г о в небесной славе, когда запрокидывал голову. Этот верховный расточитель благ даровал е м у не только бессмертие, Он дал ему право невидимо действовать в мире, в моем мире! Чтоб о н снова мог рассказывать о Нем, не давая проявиться в людях моим излюбленным чертам характера – консерватизму, фанатизму, ханжеству! Я ведь их так бережно подбирал, заваливая, хороня ими христианство.
Хоть бы никто не узнал, что снова мои старания пошли прахом. Если узнают… Если раньше времени, не дай им я, вскроется, что те, на кого я ставил – обманщики! То им перестанут верить так же, как когда-то предводителям Ветхозаветной Церкви, распявшим Христа! О н ведь умный, честный, добрый. За таким могут пойти...
Зря я испугался. Маловероятно... Слишком многое надо будет в себе преодолеть. А тут лень на чеку. Тупость не позволит, индифферентизм. Личная ответственность нужна, покаяние, всякое такое... А у них амбиции... Нет, им не суметь.
Я знаю, наверху хотят смерть е г о сделать добровольной жертвой, чтоб снова приговорить меня... Только бы не раскрыл никто мою тайну. (Что это? Мания преследования началась?) Только бы о н никому не сказал, что я – всесильный палач, клыкастый убийца – на самом деле беззубый, бессильный старик, не умеющий без чужой помощи и руки поднять. О н ведь меня видел...
Только бы не рассказал, что я – умнейший из умных, виртуознейший из виртуозных, обаятельнейший из обаятельных – серость, неудачник, не обладающий ни связным умом, ни каплей таланта. Только бы не прознали, что люди, в которых я предстаю собственной персоной, держатся силой украденной жизни, чужого творчества.
Если узнают, перестанут бояться. И на дрожь буду обречен я сам, как тогда, вначале, когда ничего еще не было украдено. Если узнают... Нет, нет. Не говорите! Прошу. Не говорите никому!
...Что ты смотришь на меня, перестань. Не спрячешься, заняли все верхние позиции. Убери взгляд. Не лучи. Зачем глаза блестят? Я этого не люблю.
Знаю, о н хочет убить меня. Все хотят меня убить. Только и ждут моей смерти. Коршуны, людоеды. А я все равно всех побежду... победю... Слышите?! Я всех вас побеждаю быть! Как же сказать? Сколько языков надо знать мне, великому полиглоту. Да не в количестве языков дело, его вообще у меня нет, где он, мой язык? Ничего своего.
А... А вдруг меня все бросят одного? Не бросайте, я без вашей силы никуда. Не забирайте награбленного. Не трожьте! Куда?!
...Всех вас я повесить сейчас... Ой-ой. Разговаривать я сам не могу, не умею, не умяю... Не знаю как это – говорять... Тьфу, что же лезет такое из полости... подлости... пасти... Всем встать! Лечь! Забыть, забить, забрать все! Разум, где он, мой, собственный? Ппп... Ббб... До... Ми... Фа... домик. Отдавайте все сейчас же обратно. Са-а-а-ааа-та-но-о. Са... та... не...
Имя мое, имя. Как произнести? Са-та ...Ну, же. Са-та... Са-та ...но. Са-та ...-не-е-ет!
Не...
(Часть 2. Глава 5. Из книги о протоиерее Александре Мене "И вот, Я с вами...")
(фото Сергея Бессмертного)