Две песни о войне
БАЛЛАДА
-----------------------
«-А вот можешь ли ты мне сказать, в какое
время ты жил в прошлой жизни?-
А кто его знает? Мне так кажется,что где-то
в 16-17 веке…»
( из разговора за столом)
Первое «проникновение»(он не знал, как обозначить или назвать это явление) произошло совсем неожиданно. Дело было где-то в лесу, куда он с группой приятелей пошёл на выходные. Он ушёл от них один в густой подлесок, нашёл небольшую полянку, сел на старый пень и закрыл глаза, вслушиваясь в шум леса. Внезапно он почувствовал что-то неладное и открыл глаза. Перед ним широко простиралась бескрайняя степь, покрытая высокой, с метёлками, травой. На траве перед ним лежали лук и колчан со стрелами, за синим матерчатым поясом виднелись ножны с длинным, слегка изогнутым, ножом. Он оглядел себя: на нём оказались шаровары, заправленные в старые, разбитые сапоги и длинная, до колен, рубаха из белой холстины без ворота, на шее он обнаружил гайтан с крестиком. Неожиданно до его слуха донеслись крики и топот коней. Подняв голову, увидел с десяток всадников, быстро скачущих к нему по степи. «За мной!»- скорее почувствовал, чем понял он и, подхватив лук и колчан со стрелами, бросился от них. Почему-то он знал, что недалеко протекает широкая река с довольно крутыми берегами. Уже подбегая к берегу, оглянулся и увидел, что всадники были весьма близко, окружая его полукругом и прижимая к реке. «Ну, что ж,- с отчаянием, но почти без страха, подумал он,- значит, не судьба!» Повернувшись лицом к преследователям, спиной к обрыву, быстро присел на одно колено, приладился и легко и споро одну за одной выпустил несколько стрел веером перед собой, Особенно не целился, но с удовлетворением заметил, что двое или трое всадников начали сползать с сёдел, а один грохнулся вместе с конём и пытался выбраться из-под него. Остальные всадники начали пускать стрелы в ответ и две или три из этих стрел царапнули его по щеке и плечу, а одна пробила рубаху и вошла в руку у локтя. Один из всадников, отбросив лук за спину, ударил коня плетью, в несколько скачков преодолел расстояние до него и взмахнул плетью над его головой. Беглец инстинктивно отпрыгнул в сторону и вдруг почувствовал, что куда-то полетел с обрыва. От неожиданности из его груди вырвался громкий почти звериный крик! Он ещё успел почувствовать, как ему в бедро что-то ударило ( вероятно, стрела!), потом его подхватило что-то мягкое и пружинящее, затем ещё падение и…темнота.
Он с трудом очнулся, не совсем понимая, где он и что с ним происходит. Оказывается, он упал с пня и лежал на мягкой траве около. Плечо, щека и локоть ныли тупой болью. «Вероятно, ушибся при падении,- подумал он,- как же это я, заснул что ли, пригревшись на солнышке?» Сняв с себя рубашку, футболку и брюки, он оглядел себя и по сердцу резко ударила тревога: на локте и плече были следы от чего-то острого, уже старые, заросшие, но вполне различимые. С неясной надеждой он посмотрел на бедро и увидел длинный рваный багровый рубец, которому, судя по его виду, было лет пять-шесть. «Вон оно как!»- протянул он и, заслышав шум, быстро оделся. Через кусты пробирались его встревоженные приятели. Увидев его, они облегчённо загалдели и наперебой стали рассказывать, как они услышали его крик и начали его искать, к счастью, недолго. «Чегой-то ты кричал?»- спросил один из приятелей. «Да так,- ответил он,- померещилось что-то!» Одна из девушек подошла к нему, сказав: «Ой, ты где-то волосы испачкал мелом, погоди, я сотру!» Потом она вдруг как-то странно поглядела на него и сказала: «Они не испачканы – они седые!?» «Да брось ты!- машинально ответил он.- Не может этого быть!» «Пойдём,- сказала девушка,- тут недалеко, не далее километра, река есть.» Они пошли все вместе и метров через сто вышли из леса в широкую степь, поросшую высокой, почти по пояс, травой. Уже зная, что увидит, он рванулся вперёд и остановился у обрыва, заросшего мелким кустарником, внизу серела река, вероятно, глубокая. Что-то словно подтолкнуло его и он начал осторожно спускаться к реке, приятели, переглянувшись и присмирев, последовали за ним. Примерно на середине обрыва он увидел небольшой уступ и на нём могучий куст с густо переплетёнными ветками. У него ёкнуло сердце и он продолжил спуск до самого низа обрыва. Там тоже росли низенькие чахлые кустики, в одном из них что-то белело. Оглянувшись, не видят ли его остальные, он быстро наклонился и вытянул из куста длинную оперённую стрелу с острым железным наконечником. Не разглядывая, быстро сунул её под рубашку и тут подоспели остальные. «И стоило сюда лезть?»- громко сказала девушка, но взглянув на него, осеклась. Уже когда шли к лагерю, в его голове прозвучала фраза: «И всего-то переплыть лужицу, не море.» Он даже споткнулся от неожиданности, идущий за ним следом налетел на него и заворчал: «Ну, что же ты так резко останавливаешься?»
Вернувшись домой, он сел за стол и быстро, почти без исправлений, написал четыре куплета песни на мелодию, уже звучавшую в голове. Так появилась баллада о бежавшем из плена и это была у него первая такая песня.
БАЛЛАДА
И всего-то переплыть лужицу, не море,
А ни лодки, ни весла, ни, хотя б, бревна…
Глянешь под ноги – обрыв да зарево на взгорье,
Да погоня на рысях, ноги в стремена.
Ни меча, ни топора нету под рукою –
Лук тугой, десяток стрел, нож под кушаком!
Вот и мне пришла пора честным быть с собою,
Эх, досадно, не успел защитить свой дом!
Что ж, попробую отдать жизнь свою дороже,
Пусть не радуется враг, видя одного,-
Воин в поле и один, ярость мне поможет,
Налетайте, поглядим, гады, кто кого!..
Ох, коротким вышел бой, смерть полынью пахнет,
Стрелы иглами ежа из спины торчат…
Мне доверено судьбой умирать без страха!
Улетай, моя душа, в свой небесный сад…
Улетай, моя душа, в свой волшебный сад…
ОФИЦЕРСКАЯ
------------------------------
«Это было со мной
или с кем-то другим –
Я не знаю…»
( из ещё ненаписанного)
Он возник у ворот турбазы как-то сразу. Именно возник, а не подошёл, потому что дорога была освещена и его можно было бы заметить издали. Обычный костюм чёрного цвета, белая рубашка с тёмным галстуком, чёрные ботинки, в руках зонт. Сначала я не понял, что меня смутило, но потом сообразил: на улице была сухая тёплая ночь, а с его зонта струйкой стекала вода. Он поймал мой взгляд, сказал: «Извините!» и вот уже зонт исчез. «Здравствуйте,- сказал я и далее привычно, - я Вас слушаю!» «У меня к Вам парочка вопросов, если не возражаете, я хотел бы их Вам задать!»- ответил он. «Вам, наверное, нужен кто-нибудь из администрации – они Вам всё объяснят!» «Вы меня не поняли – у меня вопросы именно к Вам. Давайте присядем вот здесь на скамеечку». Мы сели и он продолжил: «Для начала позвольте поинтересоваться, как Вы относитесь к путешествиям?» «Ну, это смотря к каким путешествиям! Но ведь Вы, судя по всему, хотите мне предложить что-то необычное, скажем, путешествие во времени, нет?» «Вы удивительно догадливы для человека вашего времени и общества!- сказал он обескуражено.- В общем, так оно и есть!» «И куда же Вам хотелось бы меня отправить, надеюсь, не в каменный век? А может быть, в бронзовый?» «Ну, что Вы,- сказал он немного снисходительно, - гораздо ближе, скажем, в год 1918 или 1920. Ведь у Вас есть «Офицерская» песня? Вот и ладно! Естественно, фирма гарантирует полную Вашу безопасность, правда, с некоторой оговоркой. Но, я думаю, до этого не дойдёт, поэтому не будем об этом. Ну, готовы? Тогда в путь!..»
Тусклое свинцовое небо над широкой, изрезанной балками и промоинами, донской степью. Окопы, до половины залитые водой, редкие деревья и никого! Ни одного живого человека ни с той, ни с другой стороны! Два дня и две ночи шёл жестокий кровопролитный бой, когда приходилось пускать в ход и штык, и наган, и ножи, и даже зубы! Завтра снова бой, а скорее всего, приказ на отступление. Куда? Впереди Тамань, а там…Красные тоже отошли на свои старые позиции, подобрав своих раненых. Вероятно, тоже подсчитывают потери и думают, как захватить нас врасплох. А что думать – нас сегодня можно брать, как говорится, голыми руками! Ещё три дня назад в нашем батальоне было около четырёхсот человек, здоровых, крепких, как один, готовых к битве и смерти, а сегодня…А сегодня весь наш батальон уместился за одним столом: молоденький поручик с круглыми, ошалевшими от пережитого за эти дни, глазами и я – штабс-капитан, командир уже не существующего взвода. Мы сидим в тесной крестьянской избе, на столе свечка в гильзе от снаряда, два, налитых до краёв, стакана с вином. За низким окном глухо шумит клён, неизвестно каким ветром занесённый сюда, в углу избы у небольшой иконы, тускло освещённой лампадкой, молится старенький священник.
Поручик с трудом поднимает стакан, расплескивая вино, отпивает половину, потом резко со стуком ставит стакан на стол, выхватывает из кобуры наган и приставляет к виску! Я молча гляжу на него, не пытаясь отнять наган, священник в ужасе застыл в углу! Поручик бросает наган на стол и молча, беззвучно плачет, обхватив голову руками. Всё так же молча я встаю из-за стола, беру наган поручика, вкладываю ему в кобуру, застёгиваю её и сажусь опять за стол. Мы молча допиваем вино и ложимся спать, точнее, делаем вид, что спим…
Через два дня в очередном бою поручика убило при артобстреле осколком в голову. Ещё через два месяца меня, тяжело раненого в грудь и голову, отправляют на ближайшем транспорте сначала в Турцию, потом в Болгарию, в Варну. Выздоровев, я узнал, что всё кончено и уехал в Париж. Я снимаю комнатку на Монмартре, куда так мечтал попасть до войны, вечерами никуда почти не выхожу, писем не пишу ( да и некому!) и сам не получаю – не от кого. Немногие письма, что я написал, лежат у меня в чемодане и я знаю, что никогда их не отправлю. Иногда, очень редко, мы встречаемся – такие же, как я,- щепки разбитой, когда-то великой и могучей, империи, сидим в ресторане, пьём и…молчим, потом, так же молча, расходимся. Жизнь вдали от Родины потеряла всякий смысл. В голове вертятся строки, ещё никому не известной, песни:
«Сон стоит в карауле,
Смерть на время уснула…»
Чушь собачья – смерть никогда не спит…
Я сижу у себя в сторожке, откинувшись на спинку нашего дивана, передо мной стоит встревоженный незнакомец. «Ну, как? – спрашивает он и, не дожидаясь ответа, говорит. – У Вас шрам над правой бровью, раньше, вроде бы, его не было?» «Был,- отвечаю я,- только его было не заметно». Потом, вдруг вспомнив, я снимаю рубашку и футболку и подхожу к зеркалу. Чуть повыше сердца, там, где когда-то случайно ударил меня ножом одноклассник Эдик ( давно уже умерший), белеет шрам в виде небольшой звёздочки. «Это тоже оттуда?»- тихо спросил незнакомец. «И да, и нет,- ответил я, - шрам у меня с детства, только он совсем было зарос и был невидим, а теперь вот раскрылся.» «Извините меня, если можете, пожалуйста!»- сказал незнакомец. «За что? – равнодушно удивился я. – Ведь ничего не случилось?» «Случилось, - вздохнул незнакомец. – Помните, я говорил Вам про оговорку? Так вот, в ней говорилось, что в случае вероятности смерти безопасность не гарантируется. Я был просто обязан Вас об этом предупредить!» Помолчали, потом он спросил, виновато глядя на меня: «Я тут сделал запись произошедшего с Вами, не возражаете, если я возьму её с собой?» «Да, ради бога, делайте с ней, что считаете нужным! – сказал я устало.- Право же, мне это безразлично – я и так этого никогда не забуду!» «А хотите, я Вам сотру все воспоминания об этом?» - спросил он. «Не нужно,- ответил я, подумав,- пусть будет всё как будет!»
Расставаясь, мы вышли из будки к воротам, молча пожали друг другу руки и он исчез, словно его и не было, только лёгкое покалывание в груди да иногда давящая боль в висках остались мне. Ну, конечно, если не считать воспоминаний. И всё…
ОФИЦЕРСКАЯ
Сон стоит в карауле, смерть на время уснула,
Спят солдаты и пули, спит усталый трубач,
Звёзды – дырами в тучах. Вы расслабьтесь, поручик,
Что за мода, голубчик, стоном сдерживать плач!
Тянет сыростью с клёнов, бьёт священник поклоны,
Со всего батальона мы остались вдвоём!
Пахнет порохом дуло, жизнь, как свечку, задуло,
Два стакана на стуле с недопитым вином.
Ночь навесила шторы, в плавнях слышится шорох,
Рвётся нить разговора, перестаньте ж молчать!
Жизнь – всего только случай! Вы поплачьте, поручик,-
Это, всё-таки, лучше, чем в бурьяне лежать!
Струи ливня косые…Где ж ты, новый Мессия?
А прожить без России нам, увы, не дано!
За страницами писем запоздалые мысли,
Жизнь проходит без смысла довоенным кино…