Васильич

               
      Васильевич, сосед по коммуналке, был откуда-то из Ивановской области. Хотя кличка в скверике напротив, где денно и нощно собиралась местная алкашня, была у него «Вологодский». Это оттого, что всю свою московскую жизнь он в милиции прослужил.
      Дальше сержантов со своим «вологодским» образованием, он, естественно, не пошел. Книжек не читал, с бывшей семьей контактов не поддерживал. И лет после сорока строго пошел по питейной части.
      Старые соседи от него выехали и Васильич несколько месяцев жил один. Впрочем, один – сказано относительно. Когда новый сосед, то бишь я, въехал, то в квартире не оказалось ни одной лампочки, а на кухне вповалку спали обитатели скверика. Первая же попытка навести порядок в квартире и оставить Васильича в одиночестве, закончилась тем, что он схватился за топор. Потом отсидел трое суток в милицейском обезъяннике, и вернулся лет на десять постаревший и жалкий. Хотя первые его слова были:
      - Водил и буду водить!
      -Ну что же – вызывал и буду вызывать, - ответил я.
      Впрочем, война длилась недолго, поскольку дома меня могло не быть месяцами. И за это время, судя по многим признакам, тут успевала перебывать алкашня не только со всей улицы, но и со всего района. Сдавать его через день в милицию, вдребезги больного, мне не хотелось. Иногда пытался вводить в доме «сухой закон», но сосед вопрошал настолько простодушно:
      - А где же мне тогда водку пить? - что становилось ясно: из-за "прихоти" замахиваясь на святое, я превращаю жизнь человека в ад, пытаясь сокрушить последнюю радость и утеху.
      Выступать в такой роли не каждый бы смог.
      Впрочем, вот за что не держался Васильич, так это за жизнь. Отмолотили его однажды собутыльники сильно, слег, казалось, насовсем, и врачи вынесли вердикт:
      - Надо резать ноги.
      Васильич уполз домой, решительно заявив эскулапам:
      - Помру и  без вас.
      Лежал несколько лет почти не вставая. А потом встал. И стал жить дальше. Впрочем, так же, как и жил. Как знакомы нам бывают похмельные стенания мужиков:
      - Все, больше ни разу! Ни грамма! Ни полграмма!
      А Васильич вставал утром и ни слова, ни полслова про вчерашнее. Молча пытался привести в порядок разломанный  кем-то телефон или починить табуретку. И так же молча садился к окну ждать новых «гостей». Его пенсия уходила если не к вечеру первого же дня, то ко второму точно. И даже не на пропой. Васильич простодушно прятал деньги под телевизор или под матрас и знал об этом по крайней мере весь район.
      Странный он какой-то был алкоголик. Мог посереди застолья, рассердившись на собутыльников, демонстративно уйти спать. И плевать, сколько на столе стояло водки – ведро или два. Со мной он в первый день «за новоселье» так и не выпил, просто сидел рядом, не прикоснулся даже, и всю бутылку пришлось выдуть самому. Из гордости, похоже, не притронулся:
      - Кто тебя знает, что ты за птица! Вот поживем, увидим – будем ли друзьями.
      И еще пара эпизодов запомнилась. Из тех, что кореша его рассказывали.
      Рядом с театром, где играл актер, голос которого вся страна знала и на руках его носила, был ресторанчик. «Кама», если кто из москвичей помнит, назывался. Туда молодой и незапитой еще Васильич с одной дамой забрел. А следом и артист тот с кем-то из своих за соседним столиком устроились. Кумир датый, видать, здорово был. Возьми да и издай неприличный звук для потехи.
     Встал тогда Васильич и, вместо фужера, поднял  тяжелый дубовый стул…За честь дамы. У кумира всея страны и окрестностей голова через неделю кое-как зажила, а Василича так извиняться и не смогли заставить. Хотя чуть из милиционеров тогда в зеках не оказался.
     Было еще, когда избили его самого на улице прямо «при исполнении» какие-то отморозки. Их нашли, под суд отправили… Только денег, видать, у отморозков немеряно оказалось. Судья крутил-вертел, а после вынес каждому очень «смешной» приговор: полгода, да и то условно.
    Такого стерпеть потерпевший Васильич  не мог.
     - Слушай, справедливец! - обратился он к судье. – Я с удовольствием надавал бы тебе сейчас по физиономии. А ты потом «выпишешь» мне за это полгода условно. Согласен? 
    Наверное, такой «обвинительной речи» в адрес… суда здесь никогда не слышали. И прямодушной логике Васильича не смог бы противостоять самый изощренный юрист.
     …В то лето было ему чуть за шестьдесят. «Скорые» сперва приезжали, а потом люди в белых халатах появляться перестали. Смысла, объяснили, нет. Васильич лежал высохший, молчаливый. Время от времени кто-то робко заглядывал, уже без водки.
     - Васильич, цыпленка будешь?
     - А выпить есть?
     - Нету.
     - Ну, тогда и цыпленок подождет.       
     Схоронили его как-то наспех, как безродного. Поминок не было…
     - Васильич был личностью, - сказал после один из «завсегдатаев» нашей квартиры.
     - Да нет, просто целеустремленный алкоголик, - заметил интеллигентный человек, живущий этажом выше.
     Васильевич был мой сосед, я видел его всяким. И кто из них прав – не знаю…