Комплекс

      




       Геннадий Мизин слыл человеком успешным и на редкость правильным. Всё в его жизни было четко налажено и отполировано до глянцевого блеска, начиная с ботинок и заканчивая капотом новой Mitsubishi, купленной в кредит.

       Посмотришь: ни дать, ни взять – баловень судьбы.

       И не разглядеть за внешним великолепием, что Гена Мизин – человек-комплекс.  У кого-то бывает много комплексов, у него был один, но убойный: «Что Люди Скажут». Этот Комплекс не давал ему спокойно дышать, как и ненавистный галстук под идеально сидящим костюмом. Гена о своем скрытом враге даже не догадывался, но, как известно, «незнание законов не освобождает…» и ему приходилось временами жить, крепко сцепив зубы. Особенно в моменты выхода из ресторанов со словами «сдачи не надо» или еженедельной мойки машины на СТО, которые у прижимистого Геннадия вызывали болезненное недомогание.

       Желание понравиться всем с годами стало навязчивым, отбив тягу к собственному мнению, а выстроенная по расписанию жизнь не выходила за четкую систему его личных координат. Однако и в строгой системе иногда случаются сбои. Один из них выпал на субботний летний вечер.
      
       Так уж получилось, что Гена оказался неподалеку от маминого дома и решил её навестить. Эльвира Викторовна – глубоко-пожилая женщина – жила на краю города в малопрестижном районе Гениного детства. Обычно он приезжал сюда воскресным утром с неизменным кулечком продуктов, а иногда даже букетиком цветов. Но вот решил заглянуть неожиданно…

       Красиво вильнув в самом центре двора, Гена припарковал авто у маминого подъезда.  Еще бы! Здесь его каждая собака знает.
 
       Выйдя из машины и изящно пикнув сигнализацией, он осторожно стрельнул глазами по сторонам в поисках свидетелей своего триумфального прибытия. И.... обмер, увидев у ближайшего мусорного контейнера знакомую мамину фигуру. Она склонилась в глубину бака, что-то выуживая из самой середины.
 
       Гена побледнел. Холодный пот струйкой скользнул между лопаток, нагло игнорируя  жаркий вечер. 
 
       – Мама? – голос не слушался.
 
       – Ой, Геночка! – мамина голова появилась над баком. – А я тебя сегодня не ждала…

       – Я вижу! – он в панике оглядывал двор. Людей никого, но окон-то, окон…

       Эльвира Викторовна отряхнула налипшие на кофту ошметки и подошла к сыну, пытаясь обнять. Тот в ужасе отшатнулся и зашипел:

       – Ты что, с ума сошла? Как ты можешь лазить по мусоркам? – Гена чувствовал, как краснеет. Злоба и стыд карабкались наружу назойливыми липкими лапами. – Ты же меня перед людьми позоришь! Я тебе что, мало денег даю?

       – Сынок, да что ты такое говоришь… Хватает мне твоих денег. С лихвой хватает! Я себе вот к осени пальто новое справила… – она взмахнула руками, изображая обновку. В сумке звякнули пустые бутылки.

       – Тогда какого черта ты в мусорнике делаешь? – Гена с ненавистью уставился на мамину сумку. – Ты что, бутылки собираешь?
 
       В его системе правильных координат бутылки собирала пьянь и бомжи. И тех и других он искренне презирал, не считая за людей совершенно. А тут мама… Гену начало подташнивать. Он, конечно, слышал о старческих маразмах, но не думал, что это когда-нибудь затронет его семью.

       – Мама, идем домой. А в понедельник я тебя отвезу к врачу.

       – Зачем к врачу? Я здорова!

       – Здоровые люди не ковыряются в объедках, когда у них дома полный холодильник. Или пустой? Так ты скажи! Что я тебе еды не привезу, что ли! – голос срывался с шепота на хрип. – Зачем этот маскарад?..

      – Так я ж не для себя, сынок. Не для себя!

      – А для кого? Бомжам помогаешь? Смотри, они тебе спасибо не скажут…

     – Что ты, Геночка, каким бомжам. Нюська беременная, родит вот-вот. Для нее и стараюсь. Надо ж ей детей чем-то кормить. Так я бутылочки-то сдам и ей покушать малость куплю.

    – Какая Нюська? – уверенность в мамином слабоумии росла с каждой минутой. На глаза наворачивались слезы. Мама всегда была для Гены святым человеком. А тут…

    – Да вон и она, – Эльвира Викторовна махнула рукой в сторону.

    Из подворотни вынырнула вислоухая крепко беременная дворняга. Темные пятна на морде и боках наглухо маскировали даже далекую породистость. Завидев кормилицу, Нюська завиляла хвостом и припустила быстрей.
 
    – Иди сюда, моя красавица… – мама полезла в карман за кулечком сухого корма. – Иди я тебе что-то дам. Нравится, да?..

       Гена сел на скамейку у подъезда и, оцепенев, наблюдал за сценой кормления. Его отношение к животным четко определялось словом «никак».

       – Видишь, как она радуется, –  отставив сумку в сторону, Эльвира Викторовна сыпала корм на асфальт. Угощение незамедлительно исчезало в розовой собачьей пасти. Мама торжествующе взглянула на сына. – Это же у меня есть ты – накормишь, оденешь, а у нее никого нет.

       Мамино счастливое улыбающееся лицо раздвинуло тесные рамки Гениного мира. Оказывается, на жизнь можно смотреть по-другому.   

       – Я все понимаю, но мусорник зачем. Хочешь, я буду давать тебе больше денег. И на псину хватит и на детей её.

       – Нет-нет! – она отмахнулась. – Геночка, я так не могу. Я не могу еще и Нюсю вешать на твою шею. Тебе и так тяжело приходиться со мной – старухой…

       – Мама, Нюсю я переживу.

       – Нет. Даже слышать об этом не хочу! Ты думаешь, я бутылки собираю, экономя деньги? В конце концов, у меня и пенсия есть.

       Гена вытащил из кармана сигареты и нервно закурил. Что-то в маминой логике не укладывалось в его голове, ускользало и выкручивалось наизнанку. Может, все-таки маразм?..

       – Хорошо. Псину кормить надо – это я могу понять. Но зачем для этого в помоях лазить, если деньги есть? Что соседи скажут: «Дожилась… При живом сыне по мусорке лазит!» Ты этого ждешь?! 

       – А причем тут соседи? Я чужого не беру. Наоборот – экономить помогаю. Знаешь, сколько денег люди в помойку кидают… Вот раньше бы никому в голову не пришло целые бутылки выбрасывать. А теперь… Разжирели. Мешками еду выбрасывают, а пса покормить некому. Да их бы после войны за такое расстреляли…

       – Господи, мама. Когда она была, война-то! – он отшвырнул в сторону бычок.

       – Может и давно, но люди тогда добрее были, участливее… Я тебе вот что скажу. Если кто косо на меня и смотрит, так это потому, что у него душа пустая. Не может понять, что кто-то просто хочет помочь ближнему…      

       – Но люди… Люди, что скажут! – он кивнул в сторону окон. – Ты же не будешь каждому объяснять, что собираешь бутылки из благородства.

       – А мне уже давно все равно, что скажут люди. Кто им дал право меня судить? Они что, святые? Ты вокруг посмотри, что делается… А у меня, Геночка, только два судьи: совесть моя и Господь. Вот как они мне скажут, так я делать и буду. Это же моя жизнь!

       «А ведь действительно… Это её жизнь. Чего я лезу», – Гена взглянул на счастливую собачью морду, на благодарный взгляд влажных каштановых глаз. – «На меня так никто не смотрит». И так ему вдруг стало тошно от всей своей нудной правильности, от постоянной оглядки, от прилипучего «Что Люди Скажут», которое обвилось вокруг шеи змеиным клубком… «Это же моя жизнь!»    

       Он внимательно посмотрел на маму, будто впервые увидел:

       – Ладно, хочешь кормить собак, корми. Только, кроме бутылок, ничего не собирай. Пообещай!

      Нюська, словно понимая, подбежала и потерлась грязной мордой о Генины наутюженные колени. Эльвира Викторовна засветилась победной улыбкой:

      – Я знала, что ты меня поймешь.

       – Пообещай!

       – Обещаю-обещаю. Пойдем в дом, а то прохладно стало, – она на прощанье помахала рукой своей подопечной и зашла в подъезд. Гена вошел следом, даже не отряхнув запачканные брюки.

       С того дня Геннадий Мизин вздохнул полной грудью, завел собственное мнение по каждому поводу, стал носить галстук только на официальные мероприятия, мыть машину по погоде, а не по календарю, и собирать в пакет свои пустые бутылки, чтобы завезти их в воскресенье маме… И никогда так и не узнал, что летним вечером в глубине его души тихо умер Комплекс.