На светящемся циферблате будильника была половина четвертого. Все. Терпеть больше невмоготу. Дед Иван тихонько сполз с кровати. О-от, проклятая! Современная, а все равно ж скрипит. Хошь бы бабка Лукерья не проснулась. Дед Иван застыл, сгорбившись, посреди спальни. Не, спит, только застонала чё-то во сне. Видать, снова заломило в пояснице. Жалилась намедни на позвоночник. Дед тихонько вышел из спальни.
– А ту, тя! – ругнулся шепотом на пискнувшую дверь. В коридоре нащупал вешалку, пальто, пошарил по карманам. Нету. Поискал в комнате в закутках серванта, под диваном. Нету. Крадучись прошел на кухню. Заглянул за хлебницу. И там нет. Вздохнул. Сел на стул. На глаза попалась пепельница – пустая. Тоскливо покосился на кухонное ведро. Под сдвинувшейся набок крышкой поверх картофельных очисток виднелись большие аппетитные "бычки". Эх, дернул же черт бросать курить по этой системе. Вычитал где-то, что, если выкуривать половину папиросы, можно хоть всю жизнь курить без вреда. И отвыкнуть легче. Знал бы кто, как это легче!
Рука сама потянулась к ведру. Сырые. Намокли от шелухи. Закрыл крышку. Была ж где-то, подлая, была – точно! Дед Иван еще раз заглянул за хлебницу. На всякий пожарный, он бросал туда папиросочку, а как без курева останется, смотришь – и найдется забытая. Нет, выкурил ее в прошлую субботу, не выдержал.
Он снова потянулся к ведру. Много же их. Дед дрожащими руками перебирал бычки. И сам не заметил, как собрал окурки в ладонь. Нада ж, жирные-то какие. Но – сырые.
И тут у деда Ивана мелькнула мысль. Он довольно засопел и торопливо начал высыпать из недокуренных папирос табак. Глаза его загорелись, дыхание стало частым, руки перестали дрожать.
– Счас, миленькие, счас, – приговаривал дед и окурок за окурком потрошил над электрической плитой. Включил на единичку кружок и, радостно причмокнув, стал ждать. Но тут вздрогнул: а курить-то как? Трубку потерял еще летом. Да и не закуришь этот табак через трубку. О самокрутке лучше и не думать – газеты нынче такие горькие стали, что в них даже дым от "Золотого руна" противным становится. Уже пробовал. К папиросам привык в последние годы, "Любительским ". Только тем, что из Питера. Хорошие еще были папиросы. Дед Иван тоскливо посмотрел на ведро. Вдруг выхватил из него опустошенный окурок и начал внимательно рассматривать. О! И бумага есть! Да какая! Папиросная!
Дед осторожно надорвал краешек тонкого слоя и, зажав его желтыми ногтями, потянул в сторону плотную внутреннюю трубочку. Ага, пошла родненькая! Плотная бумага, ширкнув, выскользнула – и в зажатых ногтях деда осталась прекрасная, из тонкой папиросной бумаги трубочка! Только – пустая. Осталось набить ее табаком и... Дед поплевал на палец, потрогал кружок. Шипит. Хватит сушить. Можно засыпать.
Бережно, маленькими щепотками засыпал дед подсохший табак в бумажную трубочку. Уплотнил спичкой. Ох, и покурит-то! В предчувствии предстоящего удовольствия дед Иван торопливо достал из стола спички. Положил рядом с папироской. С сожалением посмотрел на оставшийся на кружке табак. Не вошел.
В том же журнале, дед сам читал, написано: если захотел закурить – обожди пять минут, потом закури. В другой раз – обожди десять минут. А там и совсем забудешь, так, что ли... Может быть, и не так. Но хотя дед уже около часа колдовал над своей папироской, ему хотелось, чтобы все было по правилам. Он снова сел на стул, упер в подбородок кулак и, бросая жадные взоры на свое творение, зарядился терпением. Так хотелось оттянуть удовольствие! После стольких мучений будет желанная затяжка. И не одна! Во-он какая длинная папироска!
Дед, предвкушая запах дыма, зажмурился. Веки словно стали свинцовыми и открываться не хотели. Ну и ладно, надо посидеть чуточку с закрытыми глазами. А папиросочку он и так достанет, на ощупь. Склонившись над столом и осторожно перебирая пальцами, дед потянулся рукой туда, где должна лежать заветная папироска.
Но что это! Вместо папироски он нащупал... Дед вытаращил глаза: прямо перед его носом лежал кулак с залихватски заломленными пальцами. Большой палец, зажатый между указательным и средним, казалось, лукаво ему улыбался. От неожиданности дед не сразу сообразил, что кулак принадлежит Лукерье.
– А это видал! Ишь, бестия старая! Так он курить бросает, по систе-еме! Только ж вечером за сердце хватался, а тут фабрику табачную открыл! – бабка Лукерья безжалостно смяла драгоценную, с таким трудом добытую папироску и бросила ее в ведро. – Марш спать! Чтоб я тебя с папиросой больше не видела!
Разорванная трубочка и рассыпавшийся по картофельной шелухе табак говорили о том, что папироска восстановлению уже не подлежит, и деду Ивану ничего не оставалось делать, как подчиниться бабке и идти спать.
Долго ворочался в кровати дед Иван. Это ж надо! И на кой ляд ему понадобилось соблюсти ту систему? Закурил бы сразу...
Под утро деду Ивану снилось, что он летит на ковре-самолете в облаках табачного дыма с длинной и толстой папиросой в зубах. А за ним верхом на метле мчится бабка Лукерья с вытянутой вперед рукой, из огромного кулака которой злорадно улыбается большой палец.
...Проснулся дед Иван от необычайно сильного, изумительного запаха, который вливался в спальню из настежь открытого окна. Что это? Дед глубоко вдохнул казавшийся сладким сиропом густой воздух и томно, до хруста в костях потянулся. Нахлынуло что-то давнее, волнующее. Ему вдруг привиделось, что они, молодые, бегут с Лукерьей через кустарники цветущей... Ба-а! Да это же черемуха! Его родная черемуха, которую он еще лет двадцать тому посадил под окнами дома, а как она пахнет – уже и помнить забыл. А ведь цвела она и прошлые вёсны! Цвела же... Что же это такое с ним приключилось, что нюх у него, то бишь как его – обоняние! – так обострилось? Неужто нервы сдают из-за той не выкуренной ночью папироски? Нет! Обоняние! Вот что! Тот же ученый писал, что у курильщиков табак притупляет то самое обоняние, которым человек чувствует запахи. А если оно притупляется, то... Вот почему он уже многие годы даже не замечал, когда его прежде любимая черемуха успевала отцвести.
Ай, да Лукерья! Какие воспоминания вернула она ему, отворив окно еще прохладному, но такому приятному для него утру...
1979 г. Новосибирск