я падонок

Я ПАДОНОК
Книга рассказов
The very best of Oleg Razumovsky
Певец андеграунда
Та апатия и меланхолия, в которой ныне пребывает российское общество, разумеется, не лучшим образом сказывается на литературе. Критики в очередной раз повторяют хрестоматийное: «Что делать?»,  подразумевая, что никто, вроде, не забыт, все как будто опубликованы, но лучше от этого не стало. Но, во первых в плане социально-исправительных перемен от публикаций даже очень хороших писателей быть не может, а, во вторых опубликованы далеко не все. Так что не опустел ещё русский литературный мешок: стоит только засунуть в него руку поглубже – и можно сразу вытянуть приятные и неожиданные подарки. Одним из таких подарков, без сомнения, является смоленский писатель Олег Разумовский.
Олег Разумовский – не выученик книжной библиотечной культуры с её бесконечными аллюзиями, он вполне осознанно, с расчётом на дальнюю перспективу сделал собственную жизнь.
Ещё Пушкин сказал, что поэт – это прежде всего судьба, а литература, как необходимое зло, приложится. Вот почему Олег Разумовский, выпускник смоленского пединститута по специальности «иностранные языки», свободно владеющий и разговаривающий по-английски, ушёл «в люди», изучать дно жизни. Когда идёшь с Олегом по Смоленску, то обязательно подойдёт к нему какой-нибудь тип с трёхдневной щетиной и свежим синяком и ласково окликнет как доброго старого знакомого.
Пройдя все круги дна, обогащённый большим жизненным опытом, Разумовский приходит под сень русской литературы. По-моему он в данный момент один из немногих в России писателей, имеющих право на звание «певец андеграунда».
В основном в окололитературной журналистики термин «андеграунд» используется как яркая сочная зарубежная наклейка. А, между прочим, андеграунд – это вообще не стиль литературы, это стиль жизни, то есть то, что никогда не может быть вынесено на свет, чему место только на свалке, на помойке, на заднем дворе.
Но лишь существуя в андеграунде, можно не только достичь интеллектуальных высот (их-то можно достичь в любом другом месте), но понять народную душу, которая уже давно находится в этом самом андеграунде, и стать по-настоящему народным писателем.
Народовольцы, марксисты и прочие литературоведы всегда с огромным удовольствием говорили о народности, на самом деле маскируя свой страх перед народной душой. И добились того, что сегодня народ своих писателей практически не имеет.
В самом определении «народный писатель» скрыто противоречие. Если писатель вышел из народа, чему примеров множество, то к тому времени как он станет писателем, народ останется для писателя далеко позади, как пройденный этап. Писатель станет умным, величавым, разборчивым в связях, но навсегда забудет вкус к дикой, страшной, пьяной речи своего народа. Забудет ужас, когда в тёмном переулке, где ни луны и не прохода, покажутся две тени размером до самого неба. Забудет провинциальный идиотизм, забудет кошмарные багровые узловатые вены на руках. Писатель-то забудет,  а вот Олег Разумовский – нет.
В его многочисленных рассказах герои никогда не ноют и не жалуются, хотя находятся далеко за гранью нормального  человеческого существования. Их удел – жестокий карнавал, данс макабр, персонажи готовы в любой момент своротить горы за копейку,  за бычок, за просто так, из одной любви к уничтожению гор. Персонажи Разумовского всегда оптимистичны, всегда в пути, недаром один из его рассказов так и называется «Идём дальше».
Все произведения Разумовского – словно бы один бесконечный словесный поток, выдавленный из тюбика русской жизни. В постоянном плавание по этому потоку удачный имидж писателя, но одновременно и проблема с его публикациями.
Подземной («андеграундной») народной жизни боялись всегда и левые и правые, и либералы, и чиновники. Для почвенников народ воплощал полигон для мессианских притязаний, для либералов же народ был интересен как средство борьбы с плохим режимом – сначала с одним, потом с другим. Но садизм народной жизни и садомазохизм народной речи не признавали ни те, ни другие: занавес над бездной народной души предпочитали держать опущенным.
Увы, не секрет, что Россия имеет только два центра культуры – Москву и Санкт-Петербург. Нет, одарённые люди рождаются, слава Богу, повсеместно, но реализовать свои культурные потенции можно только в этих двух городах. Московский великодержавный шовинизм налицо, но Олег Разумовский никак не хочет расставаться со Смоленском. Да и как его оставить, этот милый, чудный город?
Но не будем ныть, не будем жаловаться на судьбу. Будем как персонажи Разумовского, всегда бодрыми и крепкими. Начинается эра свободной эстетики, и в этой эре не обойтись без присутствия Олега Разумовского.
Игорь Яркевич
Текст впервые прочитан по радио «Свобода» в программе Сергея Юрьенена «Поверх барьеров».
ДЖУ-ДЖУ
  Кондратий Синицын! Страшный тип, как вспомню - вздрогну.  До сих пор иногда снится по ночам его ужасная рожа. Ведь это он, сука, пугал меня, подростка, возле морга. Я подглядывал в маленькое оконце и видел, как Кондратий  кромсает трупы, помогая доктору Бесполову. По ходу он также помог ему пропить "Волгу", которую врач купил после трех лет работы в Эфиопии. Сначала он конкретно разбил ее, катаясь с любовницей. Та оказалась в покойницкой, однако Бесполов на этот раз выжил. Но вскоре запил так, что пробухал все на свете.
  Кондратий, я говорю, пугал меня, подкрадываясь сзади и делая зверские рожи. Но я, что странно, не бежал от него, а замирал, словно завороженный. Он же гнал меня отовсюду: от бани, куда я зырил на моющихся по пятницам баб, а он там подрабатывал банщиком, от клуба, когда я хотел прорваться на танцы ( Кондратий был дружинником), чтоб поглазеть на попки танцующих девочек, и с кладбища, куда меня неодолимо тянуло подрочить ближе к вечеру, но у мужика был там домик, в котором он ночевал и сторожил.
  - Черт задроченный, - бормотал он, прижучивая меня возле упомянутых мест, - подожди, доберусь до тебя, падонка.
  Одевался он очень просто - старая рваная фуфайка на голое тело, замасленная кепчонка, поношенное и выцветшее галифе да кирзачи с пробитой подошвой. Впрочем, примерно так ходили тогда все наши мужики.
  Однажды Кондратий затащил меня в подвал, где имел каморку. Там пахло гнилью и сыростью. Было страшно до ужаса. Он посадил меня на бочку с вонючей капустой и зашептал хриплым голосом:
  -  Я сам людоед, малый, ты это учти.
  И щекотал при этом трофейной большой финкой.
  - Привык я, пойми козленыш, во время голодухи. Охотился за людьми, подстерегал их, забивал и хавал. За милую душу шла человечина. – И хохотал, как ёбнутый напрочь.
  Черт его знает, может, он и меня бы захавал тогда, но на мое счастье кто-то шел по подвалу с мешком картошки и спугнул его. Я убежал и долго не мог отойти от страха. Но выводов не сделал. Однажды я прильнул к окошку бани и увидел там Синицу с бабой, Шуркой Невзоровой. Он парил ее и рассказывал всякие байки. Оба они были пьяные. Вскоре эта Шурка умерла, подавившись блином на Пасху, выпивая у Кондратия на кладбище.
  - После революции, говорю, Шура, - толковал Синица в бане, - мы в деревне нашей вытащили барина свого из склепа - он там лежал, словно мумий - посадили его, сплутатора, под дерево, дали в рот цыгарку и в руку держать бутылку водки. Ох, и смеялись же мы над этой картинкой, слушай, не могли просто. Держались за животики.
  Кондратий как следует поддавал пару из кувшина, а Шурка, захорошев от выпитого, визжала, как падла, когда он драял ее веником.
  Я вспомнил тогда, как однажды, заглянув по обыкновению после обеда в морг, увидел непутевого доктора Бесполова, лежащим в полном отрубоне на лавке, а Кондратия, стоявшим над трупом. Он запихивал выпавшие внутренности обратно, частично выбрасывая их в ведро. При этом не выпускал изо рта Беломорину. Упаковав покойницу, он резко повернул ее к себе задом и засадил ей в жопу.

  Страшный Кондратий Синицын не  прекращал попыток затащить меня в свой подвал под церковью, в которой уже давно находился клуб. Там у него, как я уже говорил, имелась каморка. В ней стояла небольшая печка-буржуйка. Жрал он  из старой и ржавой каски, пил из пробитой пулей  алюминиевой кружки. Хлеб и сало резал трофейной финкой, а спал на жесткой лавке, накрывшись старенькой шинелкой. В углу мяукала большая черная кошка, а за занавеской стоял злой божок, привезенный спивающимся врачом Бесполовым из далекой Эфиопии. Возле идола на полу лежали человеческие кости. Попал  божок к Кандратию следующим хитрым образом. Этот рассказ я подслушал опять-таки в бане. Мужик рассказывал один случай Шурке Невзоровой, давя с ней пол литру. Оказывается, он просто украл этого идола на квартире у Бесполого, делая ему там какую-то ***ню по хозяйству.  Покончив с делами, они распили бутылку "Столичной", которую этот врач-рвач (так постоянно называл его Кондратий) все ж поставил. Лепила, после того как свою любовницу угробил, закирял по-черному. Спивался походу и пьянел от ста граммов. Уже труп не мог, как следует, разрезать. Вся работа на Синицу легла. Выпил Бесполый стаканюгу и отключился на хер. Ну, а Кондратий и прихватил этого Джу-Джу. Так назывался африканский идол. Доктор, перед тем как вырубиться, успел сообщить мужику, что этот истукан никто иной, как бог тьмы.

  Еще я ходил зырить к деревянной уборной, в стенах которой имелись большие щели. Однажды засек там Шурку Невзорову. Покойница сидела  с голыми мощными ляжками и постанывала. Потом стала материться в пол голоса, но никак не могла посрать должным образом. Меня очень волновал вопрос, удастся ли ей закончить процесс, и в этом интересном месте я был прижучен страшным Кондратием. Он схватил меня за плечи и заорал:
  - Ну, что, попался, заморыш, теперь тебе точно ****ец.
  Мужик потащил меня через колючий кустарник, где полно битого стекла и свежего говна, к церкви. В подвале под низкими сводами он зажег фонарик и погнал меня по мрачным переходам. Наконец, мы оказались в каморке, где царил полу мрак. Лишь в углу светились глаза злого бога Джу-Джу.
  - На колени, ублюдок! - крикнул Кондратий громким голосом и сильно толкнул меня в спину.
 
  Чудом я выбрался из этого подземелья.  Некоторые эпизоды просто выпали из памяти:  так реально страшно все было. Очнулся  в дурдоме. Видно, крыша у меня поехала капитально. Ничего удивительно: такой ужас. Тут всякий ебнулся бы от страха. Синица налил мне сразу полную кружку водяры и велел выпить залпом до дна. Потом дал заторнуть крутым яйцом. Прямо вбил его мне в рот. Я эти яйца с тех пор терпеть не могу. Мне казалось, что Кондратий точно собирается замочить меня. Наверное, заколет своей трофейной финкой и принесет в жертву африканскому богу Джу-Дже.
  - Что, пацан, страшно? - спрашивал злобный мудак. - Дай-ка я тебя зарежу. Все равно от тебя никакой пользы не будет. Не такое нам надо молодое поколение. Ты, малый, гнилой, порченый.
  И он смеялся своим идиотским смехом. Потом Синица выпил еще водки прямо из бутылки, задрав свою харю перпендикулярно сырым сводам. Прикурил свою беломорину от буржуйки и вдруг резко бросился на меня. Повалил на холодный пол и стал колоть финкой, как поросенка. Только пока что не глубоко.
  - Порченый, гнилой, - бормотал он при этом.
  Перед тем как окончательно покончить со мной, Кондратий плеснул себе еще водяры в кружку, отрезал добрый кусман сала. Выпил и заторнул. А после этого полез прикурить папиросу от буржуйки. И тут я сам не знаю как, наверное, со страху, подскочил и дал ему хорошего подсрачника. Мужик уже сильно пьяный не удержался и упал рожей в пылающую печку.
  Я, истекающий кровью, со всех ног рванул из каморки. Стучало бешено сердце, ноги подкашивались. Я падал в грязь. Но летел, как стрела. Никак не мог найти выход в темном подвале и боялся, что мужик или этот страшный Джу-Джу будут меня преследовать. И когда совсем уже отчаялся, увидел бледный свет в конце одного из проходов. Кинулся туда и больше ничего не помню.
               
               
ДЕВОЧКИ
 А какие это были девочки! Например, Наташа. Я познакомился с ней на улице вечером, когда в Шахновске безлюдно и мрачновато. Шныряют какие-то непонятные типы с уголовными рожами да спешат по домам мерзкие обыватели. Но я все это в гробу видал тем вечером. Я был пьян, как фортепьян, и только что выебал одну повариху, которая подкармливала меня время от времени. Да и подпаивала неслабо. Я приходил к ней в столовку. Она улыбалась, видя меня, и вытирала потный лоб рукавом грязно-белого халата. Под ним никакой одежды. Только большие сиськи, порядочный живот, классная жопа и густопоросший растительностью девичий лобок. Я прижимал ее где-нибудь среди горячих плит, черных противней, белых бачков, больших кастрюль и ящиков с картошкой. Пахло всякой парашей. Я ставил девчонку раком и спрашивал, что там у нас на первое. Как правило, был борщ или суп гороховый, а на второе - каша или пюре с котлетой. Очень часто к обеду прилагался поварихин презент - бутылка дешевого вина.

В тот вечер, как мне повстречаться с Наташкой, мы не хило посидели с поварихой Ленкой в баре Антресоль, который находился над рестораном Шахна. Туда наверх ведет довольно крутая лестница, на которой ближе к закрытию кабака происходят бои, как в диком вестерне. Пьяные мужики очень красиво ****ятся между собой, выясняя отношения. Я помню один центровой чувак Шахновска, Гена Скородум, выпив три или четыре бутылки вина, прыгал по этой лестнице и наебнулся так, что сломал ноги и руки. Он был бывший спортсмен, фехтовальщик, а занимался тем, что раскручивал в кабаках шкур. Особенно любил приезжих. Он сначала вешал им на уши неслабую лапшу, обещая познакомить с большими, известными людьми города и сделать хорошие подарки, а если бабы велись на эту ***ню и покупали выпивку, Скородум напивался и кидал их через болт. Да еще любил перед уходом поиздеваться над лаховками. Мол, как эти жалкие крысы могут находиться в его обществе. Лажал их Гена очень круто. Чтоб знали, курвы.
 
 С Ленкой на этот раз мы пили Вермут. Она как раз получила получку. Деньги имелись в наличии. Пока все не пропили я, конечно, *** успокоился. Уже под приличным кайфом повариха рассказывала мне, что каждый день к концу рабочей смены к их окну подходит какой-то мудак, вынимает елду и начинает демонстративно дрочить. Все девчонки тогда сбегаются посмотреть на спектакль. Смеются, не могут, просто уссываются. А придурок старается изо всех сил.

 После бара я отвел девку на близлежащий долгострой. Там лет пять уже строили "пожарку", а мы пили  бормотуху и ****и баб. Я решил забить на все и выебать телку за всю ***ню. Драл ее часа три, наверное. Наконец, она перестала смеяться, уронила сигаретку и начала орать, как ебнутая психопатка. После совсем уже обмякла, неслабо одетая на мой железный член. Я кончил, наконец, и сразу же пинками прогнал овцу ебаную. Надоела она мне страшно. Видеть просто не мог эту крысу. Но знал, что один хуй завтра придется с ней мириться в столовой. Ведь я уже практически бичивал, а жрать хотелось каждый день.
 
Потом я гулял по мрачному темному шахновскому центру, мимо сквера Блонь, где стоит бронзовый олень. Здесь уже несколько десятков лет собираются всякие маргиналы. Выпивают, подкуривают, обмениваются новостями. Тусуются, резвятся, знакомятся. Тут наша заповедная зона в оккупированном чертями городе. Иногда менты устраивают  облавы и забирают нас всей кодлой в клоповник. Там издеваются и держат до утра. Потом у тех, кто учится или работает, бывают неприятности. Мне то по херу. Я давно забил на систему и жил в сарайчике.  Но это к слову. В тот памятный вечер я находился в отличном настроении и приподнятом состоянии духа. Вспоминал с наслаждением, как приподнял эту жирную тяжелую Ленку на своем члене и держал так минут десять. Эрекция была просто класс. Шкура заторчала наглухо. Надо думать, завтра мне обеспечен отличный обед и банка краснухи. Сто пудов. Тут-то я и повстречал Наташку, которая изменила всю мою жизнь. Она шла мне навстречу и была печальная. Наверное, от недоеба, решил я, долго не думая. На самом деле, как потом выяснилось, у нее произошел конфликт с ее парнем, артистом шахновского театра. Я стал у девушки на пути, положил руку на плечо, посмотрел внимательно прямо в глаза и сказал: "пойдешь со мной, ясно?" Так учил основной чувак Шахновска, Гена Скородум, которому бабы, впрочем, в плане секса не нужны были. Он их раскручивал на бухло и посылал на ***. Однозначно.

Наташка покорно кивнула мне и попыталась улыбнуться. Я обнял ее (ну, настоящий кот в загуле), и мы пошли по скверу, где пахло гнилыми листьями и птичьем пометом. Недавно прошел дождь, а вскоре опять закапало.

 - Пойдем в беседку возле музучилища, - предложила Наташка. Мы двинули туда. Оказалось, что она сама училась в "музыкалке", играла на флейте. (Кстати, она классно брала в рот). Там все девки сексуальные и ****атые. У Наташки тоже и фигурка была, и ножки, и сиськи аккуратные. Не то что у этой дуры Ленки. Одета новая моя подружка в узкие джинсы и разноцветный свитерок в облипку. Мы покурили и по****или о разной ***не какое-то время. Она рассказала мне, что ее артист собирался засадить ей, но так возбудился, что кончил раньше времени себе в штаны.

 Мы конкретно подружились с Наташкой и стали встречаться очень часто. На Ленку я вообще забил, несмотря на ее щи и бухалово. Что поделаешь. Просто видеть ее не мог почему-то. Наташка приходила ко мне в сарайчик с самого раннего утра, пропуская занятия в своей "музыкалке", и сразу падала на мое лежбище из старых тряпок и соломы. Потом мы курили, жрали ее бутерброды, пили пиво. Где-то в полдень выдвигались к оленю, чтоб пообщаться с друзьями в свободной зоне. Тут обязательно кто-нибудь угощал нас портвейном или шмалью. Сидели, болтали, расслаблялись. Вечером я вел Наташку к музучилищу, где специально для ебли стояли две сдвинутые вместе скамейки. Здесь я доводил девку практически до экстаза. Она охуевала под огромными звездами и орала на весь центр.

Впрочем, Наташка мне тоже довольно быстро надоела. Я с одной вообще не могу быть долго. Разве что у них есть чем приманить меня, типа как щами, котлетами или бухлом. Ленка прилично держала меня на крючке, но, в конце концов, и повариха опостылила. Послал ее конкретно на ***. Лучше с голода сдохнуть, чем видеть это прыщавое лицо, огромную жопу и тяжелые сиськи. Ну ее в ****у вместе с ее вонючей жратвой. Ленка, кстати, вскоре вышла замуж за уголовника, который ****ил ее по черному и, в оконцовке, вообще зарезал. Да и хер с ней, шалавой.

 Круче всех у меня, безусловно, была Жанка. Я познакомился с ней уже по осени, когда с Наташкой было полностью покончено. Она однажды, уже после разрыва, как-то накрыла меня в баре Антресоль. Мне было очень ***во. Я сидел за грязным, залитым вином и заваленном окурками столиком с остатками бутеров и всякой жратвы. Было уже где-то под занавес, когда  бухая публика  практически вся слиняла. Наташка подошла ко мне вся такая подтянутая, энергичная, в то время как я совсем расквасился. Она рассказала, что с артистом у нее не очень ладится. У него большие трудности с эрекцией, и она сильно подозревает, что он голубой. (Кстати, так оно и оказалось. Народный артист Евсеев совратил этого наташкиного актера. Она очень переживала и в итоге повесилась.)

 А теперь строго про Жанку. Я с ней познакомился на дне рожденья у Пифа. Это мой знакомый хирург с большим животом и золотыми руками. Однако Пиф конченый алкоголик и однажды обоссался у меня в сарае. С тех пор я его избегаю. Суть не в этом. На рожу Жанка была не очень, зато в рот брала классно. И еще голос у нее был незабываемый. Разговаривая с ней по телефону, я обычно кончал раз пять. Прямо сейчас этот голосок слышу, хотя чувихи уже давно нет на свете.

****ься она училась в Прибалтике. Специально ездила туда к одному моряку, который был просто помешан на ебле. Если у него под рукой другой раз не было женщины, он дрючил резиновую бабу. Короче, маньяк полный. Ну, она сама научилась и меня кой чему научила за то время, что мы с ней общались. Особенно она любила "вертолетиком". Так редко кто умеет. Надо иметь способности или даже талант. Я уже говорил, что минетила Жанка супер. Никаких там зубок и прочих дефектов. И обожала, чтоб ей потом на грудь кончали. Но, несмотря на это, я бросил бы девчонку через пару недель, если бы она не приучила меня по ходу к ширеву. Ей где-то эта беда легко доставалась. Практически бесплатно. И в основном "чистяк". Супер. Под хороший музон идет вообще ****ец всему. Мы улетали с ней почти каждый вечер в моем сарайчике. Уже даже ****ься не хотелось. Только оральный секс иногда. Потом ко мне стал приходить мой карифан Мотя, который вскоре взял Жанку в оборот. Они очень сблизились и даже поженились. Мотя запал на то, что жанкин батя был полковник ФСБ. ( Очевидно, она ****ила наркотики у отца). Но Мотя один *** подсел за наркоту, а Жанка наглухо сторчалась. Молодая девка стала похожа на старуху, конкретно похудела и лет в двадцать склеила ласты на чужой даче.

Вот такие это были девчонки.


РУССКИЙ БУНТ

В День Независимости  мы сидели с бывшим переводчиком Филей в сквере возле бронзового Оленя (советские солдаты привезли его с дачи Геринга и подарили детям) и мирно беседовали.

Филя после того как гавкнуло ****ой его издательство из-за ****ого дефолта (верхушка-то обогатилась, понастроили суки особняков, а мелкая сошка, как обычно, в пролете) ушел в сторожа, забил болт на английский, пил исключительно паленую водяру и поносил все на свете. Да и делом подкреплял свою независимость: мог поссать в открытую где угодно.

Сидим мы, короче, пьем и вдруг чуем какой-то чужой аромат дорогого парфюма. Отрываем глаза от левака на лавке и видим группу чиновников во главе с самим губернатором Похеровым. Они мимо канают и давят на нас неслабого косяка. И тут мы с другом непроизвольно начинаем вдруг блевать самым наглым образом. Она «Свобода» хоть и ничего среди паленых, но тут ее оказалось слишком много.
А что же чиновники? Да все нормально. Быстрым шагом прошли мимо, брезгливо отвернув носы. Только солидный мент полковник подбежал к нам и сделал замечание. Типа поаккуратней надо. Мы хором послали его на ***.
После того как мы с Филей харч кинули, «Свобода» у нас скончалась и надо было брать еще пузырь. А когда возвращались от левых бабок, вижу вдруг, сидит у Оленя бывший майор КГБ. Он нас с Филей в свое время щемил за всякую ***ню. Сейчас этот товарищ комитетчик сбичевался в конец. Вид у него стал как у меня почти в былые годы – длинные патлы, рваные джинсы, грязные руки. Он здесь в сквере собирает бутылки, а потом покупает сэм и давит его из горла. Ишак помоечный.

Я подошел к ублюдку и, ни слова не говоря, въебал черту по постылой роже. Бич даже не дернулся, сжался только весь. Тут Филя подлетел и дал ему с ноги.
КГБ, где оно на ***? А мы – вот они. Пьем левую «свободу».

Какая-то баба с толстой жопой и хитрой мордой села посрать прямо у фонтана, грозя дать ****юлей начальству. Шел старик в обносках с ***м наружу. Так он протестовал по-своему против войны в Чечне. Молодые совсем девчонки пили баночное пиво и громко ругались матом, как бы открыто бросая вызов обществу.

Я выпил из горла полбутылки водки и прямо в одежде прыгнул в фонтан. Искупался с большим удовольствием, послал всех конкретно на ***, а потом снял по ходу поддатую худую шкуру. Вернее она сама меня зацепила. Кричит: «Эй, ты, хуила с Нижнего Тагила, соси сюда!" Я подошел, дал ей по голове, затащил в телефонную будку и стал ****ь в стояка. И пока занимался этим веселым делом, видел, что происходит в ебаной реальности.

Какой-то задроченный растерзанный уебок орал ****ским голосом: «****ая Россия!» Я заметил, кстати, что на смену пресловутому совку, который во всю отсасывал у системы, пришел отстойный россиянин, который вечно недоволен властью.
Праздник продолжался и набирал силу.

Клево прикинутый пацан подошел к ларьку и, не желая ждать продавца, врезал в стекло кулаком. Взял бутылку пива и спокойно удалился. Высокая пьяная девушка-милиционер с длинной дубинкой у пояса и глупой улыбкой во весь ****ский рот тащила маленького плюгавенького и совершенно отвязанного мусора. Трое обдолбанных юнцов врезались на новой «Ауди» в бетонный столб. Вся троица прямо в морг. Возле гостиницы «Россия» киллер, не спеша, целился в бизнесмена выходящего из забитого бабами и бабками джипа.
Я быстренько доебал шалаву и кинулся в толпу, которая к этому моменту, охуев от «Свободы», громила магазины, жгла машины и ****ила буржуев.

Праздник был в разгаре. Я сам разбил витрину модного бутика «Леди Гамильтон», хозяйка которого недавно унизила меня. Просто оскорбила. Эта кобыла в модном прикиде, с которой я учился в школе, считала меня неудачником, потому что я так и не сделал деньги. Сучара.

Какая-то молодая незнакомая поросль, называющая себя Левые демоны, энергично скандировала:"Бей скинов, просто ****и!" Свастика ***ня, спасай Россию!»
Чуть позже, ближе к вечеру я подловил в темной подворотне солидняка в дорогом костюме. Порезал его весь в лоскуты. Хотелось, не скрою, взорвать какой-нибудь особнячок, но не было с собой ни грамма тротила.

Очнулся утром на трамвайной остановке. Пришедшие в себя граждане хмуро спешили на работу, с трудом припоминая вчерашнее. Посмотрел на себя – ох, ни *** себе! Ни куртки, ни ботинок. Так босиком и пошел до дома.



НА РАДИЩЕВА
В начале лета, в самую жару я, как нарочно, забухал и моя, как обычно, выгнала меня из дома. Мне деваться было абсолютно некуда, хоть ты, ****ь, под кустом ночуй. А это чревато: могут расчленить в элементе.

Некоторое время я кричал, как идиот, под окном, чтоб меня пустили, а потом вдруг вспомнил, что Батюшка на днях, как знал, дал мне номер своего нового «мобильника».
Батюшка по жизни мой последний шанс, он меня сколько раз выручал в критический момент. Прямо спаситель мой по жизни, ****ь буду. ( Тут я перекрестился). Позвонил ему тотчас же. Ещё автоматы бесплатные были. Стояли последние халявские дни. Правда найти нормальный телефон была проблема: местные вандалы повсюду поотрывали трубки, поопрокидывали будки, исписали их свастиками. Но нашёл всё-таки один рабочий аппарат и сразу же дозвонился. Батюшка на месте был, слава Аллаху, и в добродушном расположении духа. Чаще у него заёбы случаются, крышезъезд и ****ая паранойя. Но тут он, видимо, удачно похмелился самогоном от Крысы на ул. Радищева, где тогда обитал и чудил в компании аборигенов самого левого толка. Кричит мне в «трубу»: «Приезжай, разъебай ***в, будем тебя спасать»!

Ну, нажрались само собой в жопу на этой Радищева, чтоб она провалилась. Впрочем, это довольно милая и тихая окраинная улочка, состоящая из одно и двухэтажных домиков, сарайчиков, садиков и огородиков. Яблони, вишни, жасмин, цветы, укроп, лук, лопухи, кошки, собаки, петухи. Даже свиньи пробегают. Идиллия. Народ-то не дурак – чтоб не сдохнуть от голода обзавёлся хозяйством.

Рядом параллельно и перпендикулярно проходят такие же уютные литературные улочки - Белинского, Пушкина, Лермонтова и очень коротка Льва Толстого, практически тупик. Самая большая и типа центральная у них улица Шолохова, где базар со своим смотрящим. Есть пивняк, игральные автоматы, ларьки. Здесь днем торгуют и обманывают, а вечером грабят и убивают. Кончается район не совсем в тему улицей Котовского, на которой у нормального мужика Петровича самый приличный в округе самогон. Абсолютно не вонючий и очень ядрёный. Но туда пилить далеко и не в любом состоянии доёдёшь в эти турлы, а Крыса живёт  рядом, хотя у неё пойло хуже отравы. Сдохнуть можно легко. Да и сдыхают на Радищева до *** и больше народа. В основном молодые мужики и бабы.
У этой Крысы я однажды хлебанул такой заряженной дряни, что потом до утра не мог найти Батюшку, блуждая по всей Радишева кругами. Чуть не утонул в какой-то грязной луже и был отпизжен ночными бомбистами. Весь мокрый, окровавленный и начисто расстроенный я только когда уже во всю орали придурошные петухи, добрался до дома Полковника, где обитал Батюшка.

Хозяин ходил обычно по гражданке, а форму одевал только в случае если нужно было с кем-то конкретно разобраться  или.  запирать в гараже свою сожительницу Машку—лысую абсолютно бабу с хомячковой рожей конченой алкашки. Он ****ил её армейским ремнём и держал несколько суток в гараже, где стоял мотоцикл «Урал», без жратвы и алкоголя. Так он учил суку, чтоб уважала и боялась. Так им и надо, а то в конец распустились, ****ь буду. ( Тут я перекрестился).
Батюшка приехал к обеду на своей бело-грязной «Оке». Длинные чёрные волосы, блестящая лысина, клочковатая борода, бледное лицо, горящие безумные глаза, засаленная ряса. Пьяный в жопу. По трезвости он за руль *** когда садился. Кричит мне: «Садись, разъебай, в тачку, поедем к ****ям.»!

Я сел в эту задроченную «Оку», и мы покатили к Танку. Раньше туда приезжали отметиться и сфотографироваться на долгую память новобрачные пары, а теперь там стоят минетчицы. Мы взяли, хоть и не очень молодую, но сисястую и жопастую шалаву весёлого нрава. Добрая была и общительная. Помню однажды нам попалась одна очень молодая, но худая и страшно выёбистая тварь. Строила из себя крутую. В наглую пила наше пива, курила сигареты и ****ела как работала на минетах в Голландии. ( По ихнему эта работа называется « ходить в ромашки») Батюшка слушал её ****ёшь, слушал, а потом и благословил кулаком по тупой башке.
Но эта грудастая нормально отсосала у нас по очереди с разными шутками и приколами. На что Батюшка долго не мог кончить и то довела до кондиции. Он дал ей закурить и благословил крестным знамением, чтоб больше не грешила.
Полковник со своей Машкой в свободное от дикого пьянства время, в основном ночью, промышляли тем, что «рысачили» по огородам, а рано утром продавали напизженное бабкам на базаре. Чтоб зацепить какую-нибудь копейку, они также сдавали кровь, в составе которой преобладал алкоголь, собирали металл, бутылки, бумагу. Так жили почти все на Радищева

Между прочим, Батюшку местные только в лицо любили и уважали, а за глаза унижали, оскорбляли и даже однажды ночью, когда он мало чего соображал, зверски избили, переломав все рёбра. Спихнули же это дело на ночных бомбистов, то есть малолеток, которые оттягиваются тем, что ****ят пьяных мужиков. Таким образом  они самоутверждаются в этой ****ой жизни.

В тот вечер Полковник, одетый по всей форме, ****ил свою бабу Машку, и со злобы от недопития обзывал её последними словами, типа овца ****ая, мразь пастозная и тварь ебливая, а та не возражала, так как была пожизненно благодарна мужику за то, что он в своё время нашёл её на помойке, куда сам лазил в поисках жрачки, и принял в дом рваную, грязную, босую и практически безволосую.

Батюшка сидел в углу, по видимому обдумывая что-то божественное, нам дуракам, не ясное, косо поглядывая на Полковника и его жалкую половину, шепча мне время от времени, что кто-то из них скоро, он ****ь будет, (я крестился) непременно крякнет. Да тут на Радищева труповозки курсировали так же часто, как маршрутки по центральной улице Шолохова. Порой казалось, что люди здесь только и делают, что поминают, справляют сначала девять дней, потом сорок, после пол года, год и так далее.

Батюшка, наконец, что-то надумал и исчез куда-то. Полковник слегка ожил. Достал из своего загашника целую сигаретку Прима, протянул мне и многозначительно поднял вверх палец. Это значило, что по идее и воле Аллаха мы должны скоро обязательно выпить.

А пока мы, чтобы поднять настроение, вспоминали как недавно от****или цыган на Котовского. Они там наехали на одну знакомую хромую девушку в кожаных штанах, которую мы с Батюшкой угостили ядрёным Сэмом от Петровича. Выпили, и она пожаловалась нам на цыган, которые хотели отнять у неё квартиру. Пришлось Полковнику срочно одевать форму и брать с собой пушку. Разобрались с чертями не русскими конкретно. По дороге уже на Шолохова попались нам мормоны в чёрных костюмах. Дали и им неслабых  ****юлей, чтоб не ****и нашим людям мозги. На базарчике опрокинули несколько азеровских палаток и пригрозили чуркам поджечь их казино.

 Я даже задремал под эти сладкие воспоминания, а когда проснулся, увидел весёлую рожу Батюшки. Он был в высоких сапогах, кожаном пальто, из - под которого виднелась обтрёпанная ряса, и чёрной широкополой шляпе. Он бросает Полковнику пачку денег, а меня  завёт покататься, пока хозяева будут накрывать на стол. Мы садимся в разъёбанную «Оку», и Батюшка, бухой практически в жопу, давит на газ. Мимо летят стоящие, идущие, ползущие и лежащие жители Радищева. Те,  кто ещё в состоянии, шумно приветствуют отца родного. Батюшка благодушно посылает их на *** и отпускает по ходу  грехи. Они коварные эти местные. Одних только «мобил» у Батюшки штук пять с****или и сдали азерам на базаре.

Мы мчались, счастливо минуя посты ГАИ, но тут у Батюшки опять заклинило. Он впал в пьяный ступор и стал наезжать на меня как на самого крайнего. Я у него и подонок был и расп****яй и последний мудак. Я всё это слушал спокойно, зная по опыту, что  возражать ему бесполезно. У него одно полушарие напрочь блокировано. Он и сам прекрасно понимал, что творит словесный беспредел, но ничего поделать с собой не мог. Всё дело в том, что при рождении он очень не хотел появляться на свет Божий, как знал что ничего хорошего тут нет. Но злые тёти тянули его клещами и при этом повредили голову. Отсюда все эти заёбы.

У Полковника Батюшка был сначала угрюмый и никого не хотел благословлять. Даже дал Машке ногой под жопу, так что та ёбнулась об пол. Полковник при этом только ухмыльнулся в усы. Но после трёх стопарей сэма от Крысы Батюшка повеселел, потом вообще разошёлся. Начал служить типа чёрную мессу. Включил старенький хард – Дип Пёпл и Лед Зепелин. Задёргался в диком роке, растянулся в твисте. Затрясся в шейке и прошёлся в ирландском степе по всей хате. Потом схватил большой крест и кадило и стал благословлять всех подряд. Кого по голове, кого по жопе.

Утром, чтобы немного развеяться и малость отойти, мы покатили с Батюшкой на озеро Сказка. В красивые места. Пили пиво, базарили о всякой отвлечённой поебени. Ночью  поставили сети. Было холодно, одолевали комары. Ближе к утру поймали кило три рыбы и двух водяных крыс. Рыбу обменяли у местных на самогон, а крысами заторнули, так как зверски пропёрло на жёр.

Короче, раскумарились, поплескались в этой Сказке и погнали обратно на Радищева. А там новость. Полковник крякнул. Заснул и не проснулся. Труповозка уже приезжала. Крыса охуевает по всей улице: Полковник ей двадцать рублей остался должен. Машку трясти бесполезно. Она в глубоком трауре. Ничего не понимает. Плачет  и курит одну за одной.

Батюшка нахмурился и задумался. Теперь эти похороны на него лягут. Больше это никому здесь не упёрлось. Он ведь за всю эту ****скую Радищева в ответе и вечно молится.
               
               


УРА СМЕРТЬ!
   В последнее время прошло несколько упорных слухов о моей якобы смерти. Звонили старые друзья, беспокоились. Причём мочат меня конкретно и зверски. Все в шоке, но я нисколько не удивлён. Слухи обо мне сопровождают всю мою ****ую жизнь. Лет с четырнадцати обыватели стали сажать меня в тюрьму. Создали миф, что я наркоман. Потом болтали, что у меня притон, где царит крутой разврат. Награждали всякими венерическими заболеваниями от триппера до СПИДА. Утверждали, что я шпион. И вот теперь, наконец, хоронят. Их ***  переубедишь причём идиотов.

  На самом деле я живу пока у Дубины, потому что больше мне жить негде. Одно время я жил в гостиницах. Делал так: снимал самый дешёвый номер на сутки и оставался в нём минимум на неделю. Сейчас в отелях проживает очень мало народа, и администрация потеряла контроль за гостями. Я этим пользовался. Доставали, правда, проститутки, но я их посылал на ***. В этих девках есть что-то механическое и присутствует дух наживы. Я больше люблю честных ****ей. С ними куда интересней. В общем. Неплохо я пожил в номерах, но потом деньги кончились. Встретил случайно Дубину. Он ковылял со своей сломанной ногой к себе на Матросова. Договорились, что поживу у него какое-то время.

 Дубина обитает в жёлтом двухэтажном доме барачного типа. Сам он то на винте, то на стакане. И вечно где-то пропадает. Иногда появлялся среди ночи или под утро, а потом вообще пропал. Я большей частью спал или дремал от не *** делать. Мне снился строго один и тот же смурной до безумия сон, как я убил отца, выебал мать и начал бродяжничать по стране. Попал в Питер. Жил на вокзалах, общался с ворами и бандитами. Нормально было, только пидарасы порой доставали на предмет отсосать. Приходилось их ****ить. Позже поселился  на Красной коннице у одного ханыги. Вечерами гулял с одним пацаном по Суворовскому. Случалось, мы грабили пьяных.

 У Дубины, кстати, судьба не простая. Он бывший битник и диссидент. У него была красивая жена – блондинка и продавщица и продмага. Тогда я к нему часто заходил. Дубина от души поил меня Смирновской, угощал Парламентом и всякой клеевой жратвой. Но вскоре у него переклинило. Он страшно от****ил жену, переломал ей все ребра. Его забрали. Потом отвезли в дурдом, но он оттуда каким-то образом сдёрнул, хотя это было крытое отделение и охранялось ментами. Говорил, что его один псих научил, как это сделать. Дубина долго бегал, пока его не отловили. Посадили в Бутырки. Тут общественность за него поднялась. Были резкие статьи в газетах. В институте Сербского его признали вменяемым и отпустили. Он хотел в Америку сдёрнуть, но не получилось. Забухал на этой почве и увлёкся винтом. Вот теперь куда-то пропал. Да мне ещё и лучше, а то он, хроник, весь мой одеколон выпил.

 Заходила соседка с бутылкой. Испитая рожа. Хотела, чтоб я ей засадил. Принесла сала. Но я проигнорировал её похоть. Послушал амурную болтовню и прогнал её на ***. Сын  её говорит, что живёт в другом мире. Типа связан с бандюками. Хер с ним. Я не вникаю. Его дело. Жена у пацана явно ****ь. Кидает мужика как хочет. Даже ночью за ней приезжают ребята на тачках. Шкура есть шкура, как говорил ещё Федька Протез с Бакунина.

Жил я так жил и не ***во, надо сказать. Больше, правда, спал. Потом пошёл прогуляться по Матросова и повстречал тигров Тамил илам. Они зимой учатся у нас в мед академии, а летом уезжают воевать за свободу родины против оккупантов сингалов. Я им чем-то понравился. Давали мне деньги на пиво. Я посещал их собрания, слушал речи бойцов. Всё было строго партийно. Узнал о национальном герои Тамила капитане Миллере, который на грузовике с взрывчаткой въехал в казарму оккупантов. Слушал в записи речь вождя тамилов. Вот забыл его фамилию…Да, не важно. Этот товарищ начал с того, что украл у родителей золото и купил  себе пистолет. Однажды тигры угощали меня обедом про случаю победы у Слоновьего перевала. Им пришло сообщение по факсу из Парижа, где у них штаб-квартира. Тигры ели руками в основном рыбные блюда и не пили спиртного, но для меня специально купили две бутылки Клюквенной. Нормально посидели. Смотрели клипы, как девушки из элитного подразделения Чёрные тигры выслеживали в джунглях сингальские патрули и мочили их на глушняк. Клёво. Мне понравилось. Ещё музон был отличный тамильский. Я даже хотел поехать воевать туда. Может, ещё поеду. Хочу, как Байрон, умереть за чужую свободу. Но с сингалами я всё-таки успел подраться. Встретил их раз в холле медобщаги. Они как увидели у меня значок тигров, сразу охуели. Закричали: ты с ними!  ****ец! Я пятерых из них положил сразу. Они маленькие такие, но крепыши все. И рожи противные вызвали  всё-таки Ментов. Впоследствии оказалось, что в этот самый день девушка-смертница из элитных Чёрных тигров взорвалась в центре Коломбо.

 Нет, пизжу. Да что я совсем без башки что ли? Сначала я снял эту девку в жёлтой куртке на остановке. Уже почти ночь была. Попили с ней пивка. Я прикидывал, может, у ней зиму перекантоваться мне бездомному. На Дубину я, честно говоря, мало надеялся, потому что эти битники долго не живут. Но оказалось, что чувиха только что из «дурки». У неё шизуха и, типа, эпилепсия на почве хронического алкоголизма и трудного детства. Плюс бродяжничество, наркомания, клептомания и подобная ***ня. Короче, полный комплект. К тому же, недавно она бухала с одним мужиком  лет пятидесяти, он стал к ней приставать, а у неё пошла обратная реакция. Шкура схватила кухонный нож и завалила быка сразу на повал на хуй. Ну, отвёл её на Берелёвское кладбище к могиле молодого поэта Висельника. Его последние строчки все знают: «И я тут жил, дрочил на Клару Цеткин, глупый хуй». Что тут с этой идиоткой началось, это просто пидерсия. Начала кататься по могилке, жрать землю и, типа, биться в эпилептическом припадке. Орала при этом, что все мы хуета, вот только Висельник был единственный нормальный человек. Ну, пришлось, ****ь, въебать овце с ноги, чтоб немного привести в чувства. Под утро уже отвёл её к Хрому, но о том, что там было рассказывать не буду. Скажу только, что этот Х (это его погоняло для своих) недавно откинулся, отторчав  четыре хода за одну крысу, которая ломилась к нему в три часа ночи. И вот когда шёл от него, то и повстречал этих Тигров.

Дубина всё не появлялся. Я ждал-ждал. Делать у него на хате абсолютно нечего. Из мебели одно пианино осталось от предков. Как он его не проссал, я удивляюсь. Вдруг как-то ближе к ночи заходит сосед, который бандюк, и сообщает, что Дубина погиб. Как, что, где? Да выпивал с бичами. Они ему две штырины в горло воткнули. Раздели и упаковали в мусорный бак. Надо было брать бутылку и поминать друга.

Тут, ****ь, я начал думать. Думаю: на *** мне эта Шриланка с её тиграми. Тут в России, чувствую, что-то назревает. Надо точно поучаствовать против ****ых козлов. Смерть системе!

 
                АНАРХИЯ В РФ
Седьмого ноября я выпивал в одну харю в тесной рюмочной на первом этаже здания, где до революции была городская управа. В 1917 году сюда через сквер бежали революционные солдаты, стреляя на ходу. С башни по ним во всю ***рил пулемёт. Позднее здесь построили «пожарку». Пока её отстраивали я водил сюда ****ь девок, которых снимал поблизости в ресторане Днепр, где сначала набирался крутым винишком Рубин по руб семнадцать. После него в стакане оставались несмываемые чёрные пятна. Пожарка, кстати, впоследствии сама сгорела и на этом месте по сей день продают мерзкий самогон, от которого вымерло уже не одно поколение центровых маргиналов.

Рюмочная находилась на Коммунистической, бывшей Сталина. Недалеко отсюда на чердаке углового здания (угол Сталина и Б.Советской), стоящего напротив госбанка, установили пулемёт и под его прикрытием брали банк. Дело было после войны во времена знаменитой  банды «Чёрная кошка».

Неподалёку у памятника Ленину митинговали остатки левых сил. Поносили власти, защищали трудящихся и призывали к новой революции. Пьющий рядом со мной мужчина в камуфляже утверждал, что он «афганец». Вспоминал, как они давали шороху в Кандагаре. Пел песни Розенбаума. Постанывал, покрикивал. Но оказалось, что он не настоящий интернационалист. Его расколол подлинный ветеран, который по идее должен был появиться для установления справедливости. Настоящий, как положено, разоблачил ложного. Потом они помирились, обнялись, выпили за дружбу, но тут у истинного заклинило, и он начал мочить самозванца  уже на глушняк.
Я смотрел в окно и видел перед собой улицу Маяковского, на которой в двадцатые годы красный поэт читал свои стихи. Эта улица выходит на центральную Ленинскую, где в здании облпрофа в девяностые годы выступал Лимонов. Тут же поблизости в гостинице «Франция» останавливался проездом Ленин. Когда-то тут стоял уютный деревянный шалман, где я впервые попробовал водку. Это была Кубанская. Я выпил три стакана и отъехал чуть было не с концами в свои четырнадцать. Еле откачали в городской больнице «Красный крест»
Позднее, лет через несколько,  мы  шли с друганом  по Ленина оба пьяные в раскатень. Пели блатные песни, орали матом, сшибали по ходу урны. Был солнечный тихий летний выходной день. Махровые обыватели лениво и самодовольно прогуливались туда-сюда по Броду. И тут мы с дружком внесли диссонанс. Мы, шатаясь, опрокинули коляску с младенцем. Ребёнок выпал на асфальт. Злобные обыватели накинулись на нас, чтобы разорвать на части.…Как мы сдёрнули оттуда, не знаю.

На углу ул. Ленина есть кафе «Заря», где прошли лучшие годы. Тут мы пили, гуляли, отрывались и дебоширили. В ход шла водяра, винцо или шириво. Габаритная барменша Валька много раз сдавала меня в ментовку. Однажды я ей отомстил: с****ил со стойки бутылку коньяка и распил её на Тропе Хошимина с известным уголовником Васей Греком. О нём я ещё в пионерлагере слышал такую песенку: Когда фонарики качаются ночные и вам дорогу переходит Вася Грек…

Но впервые меня хлопнули менты в гостинице «Центральная», что напротив «Зари». (Это стрёмное место у нас называется «Вермутский треугольник»). В холле гостиницы я вступил в бой с тремя ментами. Посрывал с них погоны. Они порвали на мне одежду и отвезли в клоповник. Но я и в камере не успокоился ни ***. В итоге козлы сделали мне ласточку.

Тут в рюмочную заскочил хмельнуться один центровой персонаж, некто Цыбулькин. Ёбнул сотку, но так и не пришёл в себя. У него опять обстреляли дверь. Это уже в третий раз. Что за ***ня у нас творится? Стоит человеку заняться мелким бизнесом, сразу начинается пидерсия.

За «Центральной» в овраге проходит знаменитая «Тропа Хошимина», где в худшие времена тотального общественного маразма и полной некрофилии мы скрываемся, чтобы хоть как-то выжить Город в такие реакционные периоды мертвеет и замирает, и только здесь на Тропе бурлит, кипит и бьёт струёй настоящая жизнь. Мы пьём дешёвое вино, курим анашу или Приму, обмениваемся идеями или девчонками. Всё здесь у нас общее. Я бывало в самый апогей прыгал на ящик  из-под вина, под которым ещё неслабая куча свежего говна и толкал зажигательную речь, подстрекая товарищей к бунту. Дружки постепенно впадали в эйфорию, начинали дико орать и всячески охуевать.

Ещё я вспомнил, выпивая 7-го Ноября, крепостную стену. Я любил залезть на неё, сесть, свесив вниз ноги, и одеть из горла бутылку винишка. Внизу обычно начинали собираться сонные обыватели, с нетерпением ожидая, когда же я, наконец, упаду и разобьюсь на хер. *** дождались, уроды ****ые! Я выжил на зло врагам.

Вдруг в рюмочной нарисовалась Нулевая. Маленькая, худенькая и пьяненькая. Это, кстати, девушка трудной судьбы. В детстве её изнасиловал отчим, и с тех пор она плотно сидит на циклодоле и галопередоле. Водяру тоже ***рит в полный рост. Бухает по чёрному. Мы раз с ней дали оторваться у меня на хате. Проссали по ходу  телевизор, холодильник, пылесос и чайный сервиз. Всё что осталось от родителей. Нулевая в оконцовке вообще охуела. Конкретно. Сдала свою «косуху», джинсы и сапоги. За бесценок, понятно. У самогонщиков всем вещам цена – литр  сэма. На Бакунина, в уютном дворике, присели мы возле помойки и стали пить мерзкое пойло, обсуждая проблемы анархизма. Пришли к всеобщему отрицанию и сверх-нигилизму. Одним словом, ****ячить нужно было всю ****ую систему сверху до низу. Особенно въебать по обывателям, чтоб не отравляли атмосферу своим маразмом.

Мимо нас шли девчонки лет двенадцати. Человек шесть. Одетые в чёрные джинсы и футболки. Орали что-то нецензурное и опрокидывали по ходу контейнеры с мусором.
Сейчас у Нулевой опять проблемы. Недавно она выпивала с подругой, и разговор у них зашёл о смерти. Подруга показала Нулевой шрам на теле, и у той вдруг заклинало. Она схватила нож и ударила подругу сначала в бок, а потом в сердце. Теперь бегает по центру бухая в жопу и пьёт со всеми, кто наливает. Переживает дико. Я купил ей сотку. Разговорились. Кончается у нас с ней обычно нулевым вариантом – всех козлов к стенке, а систему на *** и в ****у.

Мимо рюмочной шёл ученик третьего класса Андрей Платонов. Он недавно прославился тем, что принёс в школу лимонку и наложил большую кучу говна перед кабинетом директора.
                ТУХЛЫЙ
 Помню, когда еще работал грузчиком на железной дороге, регулярно пил пиво в шалмане при станции. Туда по утрам приезжало похмеляться пол города смурного народа. Этой, бля, кислятиной. Пиво  обычно завозили старое и теплое. Вообще какое-то гнилое и вонючее. Однако, ничего, шло в полный рост. Никто не жаловался. Дай да дай. В шалмане было душно, накурено, потно и как-то человечно. Довольно весело. Но часам к девяти народ практически рассасывался. Кто сваливал на работу, кто по своим мелким делишкам. Некоторые шли до винного, чтобы пить  уже напитки покрепче. Оставались самые никчемные бичи. Я в том числе.

 Выпил я свои родные две бутылки, потом еще по столам прошелся и допил, что там оставалось. А находился при этом в каком-то полусонном, потустороннем состоянии, когда все тебе как бы по хую. Все неприятные мысли на время улетучились тоже.

Так я сидел за обильно политым желтым пойлом и заваленным окурками и рыбными костями столиком. Курил Приму и глядел в окно от нехуй делать. Настроение становилось все агрессивнее. Мимо проходили поезда. На Варшаву, Берлин и Париж. Красивые, модно одетые люди расслабленно улыбались друг другу, беседуя о чем-то приятном в своих мягких купе. Я их всех ненавидел классовой ненавистью в тот миг. Хотелось, ****ь буду, закидать этих уродов лимонками. Посмотреть, ****ый случай, на их искаженные диким ужасом лица. Напасть бы на этих ***сосов с ножом и шпалером, сорвать модные прикиды, порезать холеные лица, сбить надолго их  хваленую заграничную спесь. Пострелять их в мягких купе.  Короче, показать гадам нашу Кузькину мать.

Сам я уже давно не мог отъехать дальше этого грязного шалмана. Ну, в крайнем случае, гулял в "Бешеной лошади", куда меня уже тоже не пускали из-за внешнего вида и разнузданного поведения. Приходилось прорываться, вступая в схатку с дебильными ментами. Бывало по настроению я их ложил штабелями в предбаннике, но иногда они, козлы, винтили меня в клоповник и там издевались, как хотели, петухи ****ые. Нет, не дружил я, товарищи, с ебаной системой. И не собираюсь, сукой буду. 
 Вчера или, может, позавчера, а то и неделю назад - что-то с памятью моей стало - я конкретно закирял с одним корешем по кличке Шпиндель. Он друган мой по всяким крутым катавасиям. Мы начали с того, что нехило крутанули одного толстого эстонца, залетного фраера, отловив его где-то здесь возле станции. Эта свинья поначалу даже по-русски не шарила, но после четырех литров водяры вспомнил все и начал отлично ругаться нашим матом. Пел наши песни, смеялся до слез, хвалил наших девок и отстегивал бабло, как сумасшедший.

Мы сами со Шпинделем напились и подружек наших, Крысу и Мартышку, накиряли в жопу. Эти лахудры тоже выпить не любят из мелкой посуды с понтом на хлеб водку намазывают. Уже в "Бешеной лошади" Крыса вообще охуела напрочь. Она стала ходить среди столиков и приставать к клиентам этого мрачного заведения. Оскорбляла их по всякому, а то и била по головам. Штормило ее при этом капитально. И тут я кричу ей на весь прихуевший зал: "падай, шалава!" Чувиха сделал попытку оглянуться на мой голос и тотчас рухнула, как подкошенная, на чей-то столик. На пол полилось бухалово, посыпалась ****ая жрачка. Мы со Шпинделем смеялись, как два идиота. Потом мой друган подскочил к Крысе, поднял ее, принес за наш столик, усадил себе на колени и стал целовать и по ходу раздевать овцу задроченную. Он чуть не выебал нашу подружку в центре зала да вмешалась барменша Танька, которая постоянно сдает нашего брата в ментовку. Ей надо будет когда-нибудь отрезать голову и поиграть ею в футбол. Она вечно орет нам из-за стойки, мразь конченая, что вызовет ментов и все равно обслуживать не будет нас в таком виде и состоянии. Кричит, что мы, мол, сначала где-то ширнемся неслабо, а уже потом приходим сюда охуевать. Это точно. Мы со Шпинделем отлично двинулись маком в туалете, прежде чем сюда заявиться. Но ведь иначе тут можно умереть от скуки. Сто пудов, товарищи. И поэтому мы с карифаном послали кобылу ебаную конкретно на *** и переместились в дальний угол, чтобы не видеть ее противной хари. Там и занялись по новой нашим эстонским пассажиром, у которого бабло по ходу не кончалось.

Но у Шпинделя скоро начался кумар, и он уже думал только об одном: как бы ему срочно догнаться мачком или другой какой-нибудь бедой. У него заклинило в тупой башке бывшего часового мастера. Только эта тема и маячила. Одно на уме - врезаться и тащиться потом весь вечер в этом тухлом баре. Здесь кругом такие рожи... просто тошно смотреть. А Шпиндель терпел-терпел, потом как скинет вдруг Крысу на пол и как заорет каким-то чужим голосом: "Да **** я вас всех в рот, гондоны ебаные! Умрите, мрази!"

  Часам к одиннадцати в шалмане стало совсем скучно. Со столиков все убрали и ****ая чистота стала меня как-то раздражать. Теперь это блатное заведение выглядело довольно прилично. Сюда забегали выпить кофе и съесть бутерброд лишь хорошо одетые граждане, которые *** тебя когда чем угостят. Хоть сдохни. Да они и хотят, черти, чтоб мы все вымерли. Я, кстати, тоже испытывал к ним острую классовую ненависть и готов был при случае дать сукам оторваться по полной. Нет, лучше спиться, сторчаться, сбичиваться в ноль, чем быть задроченным обывателем. Нет, товарищи, они не пройдут. Но пасаррать! Так любит выражаться Шпиндель.

Забежал на минутку нормальный пацан Кантик. Он вокзальный вор. Только что откинулся. Хорошо выглядит, достойно прикинут. Присел ко мне, угостил пивком и рассказал, посмеиваясь, как на днях выебал пидораса. Из любопытства. В зоне-то он их не пробовал. А тут приводят на хату к Барану, который пятнашку тянул за убийство, натурального пидора и предлагают ему засадить. Ну, он и выебал из чистого любопытства. Кантик зашелся смехом, плеснул мне еще пива и побежал по своим делишкам - наматывать себе новый срок.
 После ухода Кантика я еще долго сидел за чистым до отвращения столиком, покрытым скатертью в клеточку. Все тело у меня опухло от постоянного бухалова, в голове какая-то муть вместо мыслей. Вспоминалась почему-то Мартышка с большой грудью и широкой улыбкой на ****ской роже. От нее вечно воняет потом. Наверное, не моется никогда, шалава. Помню я первый раз встретил ее у Шпинделя. Как раз там у него зависали грузинские наркомы Гурам и Нудар. Такие высокомерные, расслабленные, всегда при башлях. Выебистые чурки. Я решил этих лохов кинуть. Говорю им, что у меня дома чистяка, как грязи. Берите, мол, бухло, ловите тачку и погнали. Ну, они повелись, черти. Набрали вина какого-то. Приезжаем ко мне - там голяк. Ну, я им чего-то там навешал, не помню. Они съебались и про вино забыли. Я двое суток пил в одну харю. А потом подорвался и погнал к немкам. Их сотня училась в нашем универе русскому языку. Но не долго. Мы со Шпинделем быстро просекли момент. Посадили их на дешевый вермут. Немки повелись: все же экономная нация. Называли этот ударный напиток Вермахт. Вскоре они перестали ходить на занятия. Спустили все свои марки. Продали вещи. В итоге часть из них попала в больницу с диагназом "белочка", другая часть охуела и стала громить общагу. Их забрали менты. Несколько человек спрыгнуло с двенадцатого этажа. Единицы добрались как-то на перекладных до родной Германии. Что характерно, они по ходу забыли родной язык и выражались исключительно на нашей фене.

Только я выхожу от немок, встречаю Мартышку. Она, как безумная, на меня бросается и кричит, что обыскалась Тухлого по всему городу. куда я, мол, на *** пропал, подонок. У нее и деньги нашлись. Взяли пару больших пузырей и пошли на Тропу Хошимина за педунивер, где мы обычно бухаем, чтоб не связываться с дебильными ментами. Выпили среди горы пустых бутылок, массы окурков и кучек свежего говна. Закинулись какими-то колесами, которые Мартышка постоянно таскает в своей сумке защитного цвета. Я присел на пень и чуть было не раскис, но тотчас собрался. Вернулось ко мне мое  обычное самообладание. Не гоже Тухлому терять голову в критический момент. Схватил я Мартышку за упругие ягодицы и прижал к дереву. Потом вставил так, что у овцы ябаной глазья на лоб полезли. Знай наших, пидораска. Она тащилась, как буйно помешанная. Орала на всю Тропу и кусалась, словно кошка на валокордине. Клялась постоянно через каждые три минуты, что очень по мне соскучилась. Она остро пахла потом и своим чисто женским. Я уже молчу про перегар. А охуевала так, будто сто лет не трахалась. Сучка драная. Я драл ее капитально. Очень долго, так как в запое обычно никак не могу кончить. Мартышка поимела, наверное, с дюжину оргазмов, пока я удовлетворился, наконец. При том ****ая ****ь поцарапала мне всю грудь своими ярко накрашенными ногтями. Тут я опять ей засадил и на этот раз ебал очень хладнокровно и отстраненно. По деловому как-то. Она уже не орала, только повизгивала, то приподнимаясь, то приседая. Потом как-то обмякла вся и впала в транс. Взгляд у нее стал мутный, а тело совсем вялое. Я же пилил и пилил падлу, не замечая, что наступила глубокая ночь и на небе появилась полная луна кровавого цвета. Наконец, я вынул член из ее разъебанного всмятку влагалища и сбросил с себя ее руки. Смотрел так на уродку минуты две и вдруг на меня нашло. Поперла дикая ненависть. Одним ударом свалил чувиху  и стал зверски избивать ногами, обутыми в тяжелые ботинки.

Отход был очень тяжелый. Я целый день отлеживался на хате. То засыпал урывками, то резко просыпался, словно кто-то толкал меня в бок. Мотор периодически бешено стучал, а потом вдруг затихал и фурычил еле-еле. Началась шугань. Я боялся, что ко мне нагрянут черные наркомы и зарежут на *** прямо здесь. Временами казалось, что я на глушняк замочил Мартышку и менты уже на подходе. Бросало то в жар, то в холодный пот. Выворачивало всего, а блевать-то нечем. И как закон подлости: ни колес, ни бухла, ни денег. Так можно было бы съездить на Поляну к цыганам, купить герани и сняться на хуй. Выйти из ****ского кумара. Но нет же ничего, падла. Так можно, *****, и кони кинуть. Сто пудов. Выход один: ехать в центр и идти в Бешеную лошадь, где обязательно найдется кто-то из своих при башлях.

Только вошел - сразу, ****ь, наткнулся на Мартышку. Она вся побитая, с огромным фингалом. Но, молодец девчонка, зла на Тухлого не держит и тащит его к столику, где вижу сидят Шпиндель и Крыса. Нахуярились, конечно, водярой. Кто платил, не знаю. Какая на *** разница. Я сразу, как только сел, въебал подряд два фужера водки, а потом закусил яблочком. Отпустило капитально. Огни загорелись ярче, зазвучала хорошая музыка, карифан ****ил на ухо что-то приятное. Короче, как выражается Шпиндель - мирвана. Мартышка кричит, что соскучилась по Тухлому страшно. Сто лет, *****, не виделись. Думаю: давно ты, шалава, у меня ****юлей не получала. Последнее что помню, это ее жирные губы. Сукой буду. И отъехал с миром.

Очухиваюсь, ****ь, на лавке напротив кабака Днепр. И вижу перед собой две черные хари. Гурам и Нудар. А мне плохо, *****. Не то слово. ПОДЫХАЮ. Очень ***во. Они же начинают пугать и грозят меня зарезать и вынимают огромную штырину. Думали, что я  заменьжуюсь. Уроды! Да мне все абсолютно по хую. Тухлому смерть не страшна. Говорю придуркам: нате режьте, суки, волки позорные, хари беспредельные. Они постояли, поглядели и ушли в эту ****ую темень. Зассали меня резать. Значит, поживу еще, товарищи, поебу мозги мирным гражданам и ебаной ментовской системе.

Когда эта ***та исчезла в поисках своего вонючего ширева, которое только и волновало их в этой ****ской жизни, появилась вдруг моя Мартышка. Она была бухая в говнище и вся какая-то растерзанная. Ясно, что ее только что ****и неслабой кодлой. Все кому не лень - и мужики и бабы. Этой твари, особенно как подопьет, безразлично, кто ее трахает. Я тоже, чтобы отвлечься от кошмаров, разложил сучку на скамейке, покрытой гнилыми листьями, и выебал ее с удовольствием. Аж полегчало. Типа отпустило на время. Потом, закуривая конфискованный у нее Уинстон, я видел как она удаляется куда-то во тьму, неслабо пошатываясь. Штормило ее не хуево. Один раз она чуть не упала, но каким-то чудом удержалась и обхватила двумя руками мокрое дерево. (Шел дождь да и хуй с ним). Так она блукунялась еще некоторое время, блуждая в непонятке по скверу, пока не попала в объятие к ментам. Эти вечно голодные твари потом долго ебали ее всем своим петушиным хором в грязном клоповнике.

А я, как в тумане, созерцал двери ресторана напротив. Из него под занавесь вываливала большая толпа народа. Толстые буржуйские свиньи и их разодетые  самки. Плыли к своим тачкам. Но Тухлый решил пресечь это дело в корне. Он схватил снайперскую винтовку и методично, очень хладнокровно расстрелял всю эту свору. Ох, ненавижу крысиное племя. Уложил их в одну большую кровавую лужу.
               
 
         

                Ненормандия

Мы тогда все тусились на улице Нормандии-Неман, которую поэт-мракобес Кулёмин очень в точку прозвал Ненормандией. У Воробья с Воробьихой. Помню, первый раз туда попал и чуть не охуел. Прихожу, ****ь, там темно и пахнет гнилью. На стенах паутина, грязь непролазная. Да и *** с ней. Ну, сели с Джагером, ёбнули по стакану, вроде, посветлело. Тут Воробьиха, блять, подсела рядышком, стал её поглаживать, захорошело даже. У неё сиськи большие и красивые кривые ноги. Только харя очень немытая, испитая и говорит как-то с причмоком. И вдруг вижу по адному откудата из тьмы выходят зомби – художник-расписдос Мельник, барабанщик хуев Зуй, поэт мракобес Кулёмин. И начинают меня запугивать: мол, лучше уходи отсюда, здесь тебя убьют. Но меня хуй запугаешь. Остался, конешна.

Уже ****ец наступал и от отсутствия вотки перекрывало кислород нах. Дышать просто нечем. И пахнет трупами.

Тут Графиня пришла на наше счастье с водярой и с Вертушкиным. У этой дамы, которая когда-то отсидела за что-то пару лет и теперь говорила хриплым голосом, была интересная история с Убийцей. Одно время они очень любили друг друга, но потом Графиня Убийце изменила, а тот охуел, приехал к ней в Ельню и сжёг её дом. Сама Графиня в тот момент где-то отсутствовала, что и спасло её, а Убийца после этого впал в депрессия и не вылезал из дурки. Графиня долго тосковала потом. Не по дому, а по отличной библиотеке, которая вся сгорела.

Теперь эта сучка работала в мотеле без сутенёра и очень этим гордилась. ****ась в основном с иностранцами, которые почему-то на неё западали. Они с Вертушкиным быстро напились, вертелись-крутились минут десять и отключились на ***, как сидели, в непроизвольных позах. Как два сидячих трупа монумента.

Мы с Джагером ****ули ещё по стакану и решили отнехуй делать выебать Воробьиху, которая спала на полу рядом с отрубившемся Воробьём. Я, взбодрившись неслабо этой паленой водярой, схватил её практически спящую в охапку и кинул на диван. Сначала Джагер ебал её, а я выдавал за щеку, потом наоборот. Зря я, вообще-то на это повёлся, потому что потом, как выяснилось, она всех тут на хате заразила трипаком. Да и *** с ним на самом-то деле.

Блять, вотка вся кончилась. Кислород перекрыло шо****ец. Думал нах сдохну.

Но тут припёрся Масквич и принёс двадцать бутылок старого кислого пива. Он его у какого-то ларька нашёл. Хозяин выбросил это просроченное, а Масквич подобрал. Он весь в фингалах, блять, отпизженный, потому что нехуй ****еть много про свою Маскву. Он с Асаёнком газетами торговал, а потом они набрали вина и пошли пить во дворы, а там гопота сидела. Ну, Масквич датый и начал, мол, у вас здесь всё ***во, вот у нас в Маскве…Ну и понеслось. Гопота его отоварила так что еле живой оттуда уполз, а Асаёнка выебали хором. Да и хуй с ней патамушта нехуй гнать то, чего не знаешь. Потом они встречаются и тащатся на Ненармандию. Куда ж им ещё? Там только раны мы и залечиваем.

Джагер, наконец, уснул, и я закемарил. Просыпаюсь, он сидит весь обложился ножами, собрал все, какие там на кухне нашёл. Говорит: мне показалось, что нас чеченцы окружили. Он только что из Чечни прибыл и его порой пробивает на глюки. А выпить, между тем, надо очень срочно, чтобы чего-нибудь плохого с нами не случилось. Кислород блянах перекрыло шо****ец.

А, нахуйпохуй, Джагер кричит и срывает с себя кожаную куртку. Пойдём сдавать.

Ну, пошли на базарчик, канешна. Скинули за бесценок. Набрали палёной бутылок семь. Только одну выпили во дворе, подходит Тимофей. (Он теперь уже покойник, а жил там неподалёку). И сообщает, блять, печальную новость. Оказывается, Боба убили в подворотне. А что, кто, зачем? Никто ничего не знает. То ли менты, то ли гопота. Покрыто мраком. Всё равно поминать надо. Боб это центровая фигура. Типо культовая. (Мы потом все к нему на кладбище часто ездили в течние года, а после забыли, где могилка). Клюв подошёл и Убийца. Они уже в курсе. Убийца даже из дурки сдёрнул по этому случаю. А Клюв он мудаг конченый и вечно блукуняется и всегда старается выпить на халяву. Пшёл он нахуй, еблан.

Надо поминать канешна человека.

Сидим все опять-таки на Ненармандии. Бухаем. Вдруг входит некто. Такой гатичный. Мы в ахуе. Чевота там они с Ворабьихой перетёрли и исчезли. У нас кислород типо уже перекрыло. Тут Ворабьиха является вся весёлая с хитрым глазом и ящиком вотки. Кричит: гулять будем. Выпили и спрашиваем у неё: кто ж такой её посетил, интересна. Она как заржёт тут и говорит – Ацкий Сотона. Ну, мы все как рванули, кто куда. Вертушкин с лестницы летел с шестого этажа, Клюв в окно прыгнул, Тимофей просто умер, а мы с Джагером съебались как-то по-тихому, но, блять, не вспомню куда.

Пили, пили. Не помню как, но попали опять на Ненармандию. Меня чевота так вставило, шта я охуел и начал метать с балкона тарелки по берёзе. Почти все попали в точку и разбились вдребезги. Патамушта талант блять не пропьёшь. 

У НАС НА ГОРКЕ
Амбалистый Кисель так въебал Худой по башке чайником, что мы потом ещё долго выковыривали её из-под мойки. А на чайнике осталась большая вмятина. Кисель хрипит, что с Худой пить из одного стакана западло, потому что она, ****ь, на гриб берёт. Мне по херу. Я тут мучаюсь пятые сутки. Практически не сплю. Так забываюсь иногда очень поверхностно. А за окном природа невъебенная - берёзы, сосны, полная луна. Бандит Савун рычит и воет во дворе. Он грузный, лысый, крутой. Рассказывает по пьяни, как мочит и грабит людей в тачках на трассе. Ему никого не жалко, только одну бабу жалеет беременную. И плачет, красная бухая рожа, пьяными слезами.

Вчера вечером, или уже сегодня ночью, помню, приходили всякие мудаки. Твари постозные. Мрази отмороженные. Шайтаны ***вы. ****ые шакалы. Все, ****ь, типа, на нервах. Такая жизнь, говорят. Пончик ставит на колени Санитара и требует, чтоб тот отсасывал у него, потому что, козёл, пашет на ментов. Анжелкин муж, Кундель, одним ударом прямо в сердце убивает Дуная и чуть не добирается до Кузьмы. Тот вовремя линяет из хаты. Дунай, конечно, плохой стал в последнее время. Совсем скурвился. Крысятничал, падла. Кисель его ****ил неоднократно.

 Жора разбивает об пол свою классную гитару, чтоб не разбить её о чью-нибудь харю... Он, кстати, отличный печник и как-то на отходняке, чтоб отвлекаться, развалил у себя дома печку и к утру сложил её по новой. Не спалось ему, бедолаге. Да ещё бывший друг Пух очень расстроил. Жора в прежние времена частенько хмелил Пуха, а тут заходит к нему, и видит, что тот совсем обуржуазился скотина: не пьёт ни грамма, кругом японские телики, телефоны, фотоаппараты. Хозяин ходит по квартире и фотографирует кошечек. А Жоре не дал червонец похмелиться, козёл. Типа, у него только зелёные. ****абол! Жора в расстройстве всё же нажрался где-то, вырубился и очнулся ночью на кладбище в одном туфле. Со злости забросил его на *** подальше и поканал до дома босиком.

Короче, сидели так у меня, чего-то пили, трохи жрали, вдруг Кабан как заорёт, придурок, что все тут черти задроченные, козлы, пидоры… Все, кто там был, поднялись, конечно, и начали гандона месить. Били-били, потом погнали за чимом. Тут у нас на горке три человека гонят: Малафей - у него пойло называется «малофеевка», Мабута продаёт «мабутовку», а Пантелей - «панти-колу». Этот последний чим считается самым лучшим на горке, но к Пантюхе высоко подниматься на четвёртый этаж. Несколько мужиков, включая моего соседа Дрекала, умерли у его двери. «Мабутовка», конечно, самая противная. Самому Мабуте уже несколько раз окна били и когда-нибудь точно замочат пидораса. Я вчера, наверно, ****ой «мабутовкой» траванулся точно. Всю ночь меня, падла, лихорадит. И этот запах полыни заебал.

Приходила Лилька, плясала голая под «Дайер Стрейтс». Леча танцевал под «Эй-Си-Ди-Си», закидывая длинные ноги чуть не до потолка. Малец делал под «Тюремный рок» Пресли. Вечный зек Кандал задумчиво слушал «Журавли». Вася Машинхэд дурел, конечно же, под Битлов. Я тащился только от «Моторхэда» исключительно лёжа. (Соседи, ****ь, охуевали по чёрному и грозили мне участковым, потому что этот грохот стоял все ночи напролёт). А Зося, моя соседка, плакала под Таню Буланову. Этой Зойке с первого этажа не везёт по жизни. Тут ещё её Юрка поехал за баксами и не вернулся. Нет уже человека трое суток.

Не помню когда разошлись, но ранним утром стали собираться. Все колотятся, как черти, шмалят кто Примину, кто самокрутку. Наконец, Пончик припёр чима. Пейте, бедолаги. Он, вроде, нормальный пацан, но у него клинит конкретно. Может въебать так, что ломается челюсть. Уже сколько человек тут на горке жаловались. И главное, не за *** же своим же пацанам. А ему, Рэмбо ****ому, по херу. Вабще он дурак, ему скачуха.

 Похмелились мужики и начали собираться. Кто пилить дрова, кто бить свиней, кто строить, кто воровать, кто ****ь горбатую Вальку, которая ещё им и наливала за это, а некоторые решили на всё забить и продолжать бухать.

Приходила Татра, вся в пятнах, как лошадь в яблоках. Говорила, что у неё сгорел дом. Плакала. Ну, налили ей пять капель, скрепя сердце. Всем разве поможешь в этой ****ой жизни? Тут на горке все всю жизнь бедные, ходят, ****ь, жалуются, плачутся. На всех, *****, никакого пойла не хватит. А они сами тебя *** когда похмелят притом, хоть ты сдохни. И ещё на поминки припрутся с наглой рожей. Да ну их всех на хуй.
 
Короче, сидели мы так, базарили за всякую ***ню, вдруг приходит Кандал и сообщает печальную новость: Кандрат, ****ь, крякнул. Сегодня похороны. Допили мы по быстрому чим, что оставался, и погнали на кладбище. Хорошо как раз мой друг экстрасенс подъехал на красном «Форде 1975» года выпуска. Успели всё же к выносу тела. Я на зелёного Кандрата в гробу посмотрел, мне плохо стало. ****ая жизнь! Но почему так? Такие люди, бля, уходят в расцвете сил. Мог бы и наш друган ещё покуролесить немного. Да мы сами все можем в любую минуту ласты склеить, не так что ли? Я прилёг в «фордовскую морду», как называл свою добитую машину мой друг экстрасекс, и уткнулся ему в бороду. Он молодец, короче, мужик в своё время хорошо поднялся на своей экстрасексовой канители. Вылечил тут всех тёток. Дурил, типа, головы людям и грузил их по полной. Чёрт! В итоге прикупил себе тачку, видак и двести пятьдесят порно-кассет. Мы потом, кстати, когда закиряли с ним по-чёрному, заебались на хуй эти видеокассеты продавать по пятёрке закормленным торгашеским тварям. Экстрасекс тогда загулял круто со своей подружкой Галей, которая ему ещё фору давала в смысле бухнуть. Сначала пили в лучших кабаках, типа «Семь сорок», а потом уже где придётся - на лавках, на траве, под кустом, на бережку и возле стройки. Галя слышно сейчас намыливается в Израиль схилять, потому что задолжала каким-то крутым чувакам пару штук баксов. За такие деньги у нас на горке убивают легко.

С кладбища поехали обратно к нам на горку. Нашли как-то на чим. По-моему «малафеевка» была. Не очень вонючая. Хотя в таком состоянии уже не понимаешь толком, воняет она или ни ***. У самого подъезда мне вор Склизень попался, и я угостился у него прямо из горла. С расстройства всю бутылку одел. И уже как-то алкоголь меня не брал даже. Потом сели помянуть Кандрата. Отличный был мужик. Да все умрём в итоге, только в разное время. Вот же ****ская жизнь. Ну её на хуй! Но только не в петлю. В ****у! Лучше кого-нибудь грохнуть в натуре. Отказать! Я, честно, не понимаю этих мудаков, которые самоубийством кончают. Вот взять Зойкиного брата, который на днях удавился. Ну, баба не дала на бутылку, что ж теперь из-за этого вешаться? Зойка рыдает под окном белугой и просит периодически налить ей пять капель. Рожа вся красная, заплаканная. Жалеем заразу. Она хоть и воровка, но всё ж соседка. Это у неё уже второй брат погиб. Первого, Микиса, убили неизвестно кто и бросили голого в подъезде. Башка пробита да и простудился пацан. Однако в реанимации ещё девять дней держался. Железный организм. Батька-то штангист, дядя Коля, был и до Берлина дошёл. Умер, конечно, от водки. Отчего мы ещё умираем? А мамка у них такая рыжая была и страшная матершинница. Тётя Ира. Всегда, помню, с папиросой в ярко накрашенных губах и поддатая во дворе шастала и орала хриплым басом. У них случай был в семье прикольный, когда Зойка в очередной раз замуж выходила за какого-то уголовника. Во время свадьбы, в самый разгар, вдруг жених пропал на хуй. Искали повсюду, с ног сбились. Исчез человек, типа с концами. Зойка уже сидит, рыдает под Пугачиху. Наконец, отыскался, негодяй. Скрывался, оказывается, на даче с Зойкиной мамашей. Прикол, *****! Не хуёво, да? Охуеть. Да тут все люди прикольные, кого не возьми. Вот что творится среди людей у нас. Гаси свет. Педерсия полная. А батя у них отличный был, дядя Коля. Он всю жизнь в сапогах и фуфайке проходил. Спился тоже со временем, а по началу был спортсмен. Он мне всегда ключи от своей дачи давал, если я хотел выебать какую-нибудь тёлку. Я ставил ему за это банку чима или барматухи.

Пришёл Хром или просто Х для своих. Он пах могилой. Только что с кладбища. Ещё не рассвело ни ***. Савун, который бандюк, лежал на лавке под окном и храпел, как чёрт. Х рассказывал, что родители Пахомихи дали ему литр чима, чтоб он вырыл могилку и переложил их дочку. Они её по бухлу не правильно похоронили: не лицом к кресту, а наоборот. Сообразили только через год, когда маленько отошли от пьянки. Похомиха была крутая оторва. Ей лет пятнадцать было, когда крякнула, но она успела сифоном заразить даже непьющих самогонщиков, типа Малофея и старика Пантюхи. Бухала и ширялась всю свою короткую жизнь по чёрному и умерла от передозы.

Заскочила Кэт-Разведчица на предмет свежих девок. Она парикмахерша, а по натуре лесбиянка. Застала у меня только потёртую Худую, но всё равно не удержалась и оттрахала. А тут, как закон подлости, припирается Кисель с большим зеркалом на сдачу самогонщикам. Где он только его вырулил? С****ил, наверное, где-нибудь. Как обычно. Ну, и засёк Разведчицу в деле. Ох, и ****ил же он её! У неё вся морда потом почернела. Кисель пацан правильный, живёт по старым понятиям и страшно не любит этого лесбийского ****ства.

Уже хорошим утром припёрся кладбищенский вор Вандал - серый весь, вонючий, обоссанный. У него одна тема: давай что-нибудь зассым. Уже и так всё тут в квартире проссыно и выставлено давно. Нет, он, сука, один ***, полазает по хате и что-то найдёт. Сбегает к самогонщикам и притащит хоть четверть чима.
 
Только ушёл Вандал, приходит его лучший друг Кандал. Он потомственный зек. За что только не торчал. Сел на корточки и бубнит, как в трубу: «Где этот придурок Вандал, ёб его полуёб? Охуел что ли с горя?» Так они вечно ходят, друг друга ищут и по ходу похмеляются. Закон горки. Уйдёт Кандал, прикалдыряет Вандал. До дурной бесконечности. Круглые сутки, днём и ночью. Заваливают в наглую, ёб их дураков мать. А мне, между тем, херово стало, мочи нет. Всего выворачивает, во рту полынь. И, как закон подлости, ни выпить, ни баб, ни курёхи, ни жрачки. Чем же, думаю, я так траванулся? Наверное, ****ь, «мабутовкой». Сколько раз этому пидору уже окна били, не понимает человек, хоть убей. И убьют когда-нибудь. Точняк.

Пришёл Кузьма, принёс бутылку. Мы оживились. (Оказывается, там у меня по углам ещё какие-то тёмные хари скрывались или даже таились). Кузьма присел на кухне, закурил самокрутку-гавану и рассказал последнюю новость. Ночью, оказывается, залётные ребята палили ларёк, *** знает какие у них там разборки, а местный мужик Зыба шёл на рыбу и заорал на них с дуру, так они его забили дубинками. Влез не в своё дело. Мудак он был здоровый, но слегка дебильный. Не лезь ты никогда в чужие разборки. Закон горки.

Между тем, наступила весна. Оживились онанисты. По утрам прятались в кустах возле фабрики, где, в основном, трудились женщины, и дрочили в полный рост на фабричных. Сходил снег. Появились подснежники. Нашли и Зойкиного Юрку, который ещё зимой поехал за баксами. Зося опять в трауре. То плачет под Таню. Буланову, то прибегает ко мне хмельнуться. Когда есть чего, даём ей пять капель. А тут ещё потрясающая новость - нашли мёртвыми двух наших самогонщиков, Малафея и Пантелея. Что характерно, абсолютно не пьющих. Наверное, ширнулись, уроды, чем-то не тем. На их совести тоже немало трупов. Сколько человек тут на горке у их дверей крякнуло, неудачно похмелившись. Это ж сотни.

К вечеру опять ***во стало. Отход ****, как положено, и почему-то пробило на жратву. Всё стало тихо. Только запах полыни по всей комнате. И вдруг, слышу мотор знакомый. Выглянул в окно - точно. Приехал мой верный экстрасекс. Да не один, а с бабой. Той самой еврейкой, которая намылилась в Израиль от бандитов линять. Как заходят… Ёбаный случай! Пять коробок молдавского вина, колбаска, банки тушёнки…Ну, спаситель ты мой, дай я тебя поцелую в бороду. Наконец-то, раскумаримся за всю беду. Вот же, ****ь, везуха! Бывает же такое в жизни. Я даже его грязную «фордовскую морду» готов был расцеловать. Ура! Жизнь продолжается.

Пили мы, короче, пили…Утром я просыпаюсь чуть живой. Глаза заплыли, колотит всего, руки-ноги отнимаются. Протёр глазья - вижу экстрасенс мой родной сидит на койке угрюмый в тулупе на голое тело и в валенках. «Что делать будем?» - спрашивает у меня тихим грустным голосом. «А что случилось?» - говорю. Да ****ец что случилось, отвечает. «Фордовскую морду», оказывается, мы ночью пропили. (Так быстро? Охуеть можно). Дальше. Баба его, Галя, улетела в Израиль, но я ей остался должен, так как проссал с местными калдырями её кожаную куртку. Она перед отъездом подписала каких-то бандитов, чтоб они на меня наехали конкретно. Так что надо скоро ждать гостей.

 А все, как закон подлости, конечно, по нулям.
Надел трико - последние штаны пропил давно - и пошёл погулять возле дома. Может, кого встречу. Только *** в рот. Тут так: когда у тебя есть чего, все птеродактили налетают, как саранча, сразу, а если ты пустой - хуй тебе кто нальёт. Закон горки. Продать что ль на скороту эту квартиру? Побродил я так, только ничего не вырулил. Решил идти в лёжку. Может, чего и придумаю.


ОКРАИНА
 Летом накануне ****ого дефолта я поселился на окраине города. Центр к этому времени себя явно изжил. Все центровые маргиналы вымерли, остались лишь противные обыватели и зомбированный молодняк, который голонами ***рит пиво, дует шмаль и забивает на все болт. Ничего там больше не происходит, поговорить не с кем. Скучно. По вечерам в дорогих заведениях сидят какие-то манекены. Раньше в кабаках было куда веселее. Лилось рекой дешевое вино, закипали споры, переходящие в драку. Люди конкретно выясняли отношения и хотели узнать истину. ****ились поэтому между собой очень реально. Теперь все погрязло в притворстве и наглой ****ежи. Царил дешевый материализм. Раньше девки тебя сами снимали, теперь ты должен платить им сто баксов. А на хуя? Такая у них, ****ей, идеология. Буржуины им, сукам, мозги промыли. Испортили наших чистых девушек, волки позорные. Ничего, скоро будет революция, тогда им всем, козлам, придет ****ец. Реально. Сто пудов. Конкретно. Короче, я уже не мог терпеть такого форменного ябалова и съебался на окраину в надежде, что хоть там еще сохранились хоть какие-то человеческие отношения.
  Живу там и вижу, что возле многих подъездов лежат траурные веночки. Оказывается, тут еще добивают криминальных авторитетов. По ночам часто слышатся выстрелы. Окна ресторанов изрешечены пулями. На Рылеева тут замочили недавно брателлу Кису. Я его еще по центру знал. Урод был полный. Он у нас, центровых маргиналов, в щенках ходил, а потом во времена пидерсии поднялся, сучара. Встречаю его в баре "Джангл", он мне рассказывает, что у него две бригады, мол, если что, обращайся. Да на *** ты мне нужен, думаю, отморозок ****ый. Придет твое время, не ссы. Да будет революция, вообще всем брателлам ****ец. Конкретно.

 На окраине у меня сразу появились знакомые. Я нормальных мужиков быстро вычисляю. Например, Андрюха Ширяй. Вопреки погонялу, он не ширялся, а ***рил уже лет двадцать исключительно левую водяру. При том, что страдал пороком сердца. И хоть бы хуй ему. Вот вам настоящий русский характер. Плюс ко всему Ширяй очень любил литературу и всегда на книгах отходил от водки. Начитается до охренения, и снова в запой. Реально. Наш человек. Тут некоторые пидорасы иногда ****ят по телику, что левая она опасная и даже умирают, будто, от нее люди. Ни хуя им не верьте. ****ешь чистой воды. Спросите у Ширяя, он вам скажет, что нужно пить. Он круглые сутки хуярит чисто левак и ничего ему, кабану, не делается.

 Среди нормальных пацанов на окраине еще был Вася Лифтер, который **** баб исключительно в лифтах. Кстати, девки в районе Поля чудес куда более покладистые, чем в центрах. Обычно, если дашь им сэма или той же паленой, они готовы идти с тобой куда угодно. Не выебываются ни ***. Нет, молодцы, девчонки, честное слово. Вижу: хоть какая-то жизнь здесь пока теплится. Еще там мужик нормальный был Мишка Телефон. Он имел в общаге открытый кредит на бухло. Одна ментовская женка давала ему на долг в любое время дня и ночи. Мишка когда-то работал телефонным мастером, но бросил это грязное дело, так как одно из двух: или бухать, играть в карты и ебать нормальных телок, или торчать на ебаной работе и получать жалкие гроши.  Телефон выбрал первый правильный вариант.

 Что касается женского пола, то к нам частенько забредала, особенно после трех часов ночи, Лерка Освенцим. Она жила на  Индустриальной в своем доме. Это уже самая окраина. Дальше - только темный лес и чертов ров, где часто находят расчлененные трупы. У Лерки был муж, Петрович, который когда-то работал электриком. А в их домике, как закон подлости, все лето не было света. Отключили им пидорасы за долги. А откуда взять деньги? Петрович же, как подопьет, вечно лез покопаться в проводке, хотя по трезвости знал, что это крайне опасно. Но по пьяни у него замыкало, и ему все было по хую. Ну, однажды его и ебнуло смертельно током. После этого Лерка Освенцим забухала по-черному. Лазила вечно возле пивняков в районе Поля чудес. Кто нальет из жалости, с тем и пила. Ее часто ****или или она сама билась об асфальт. Вся опухла к концу лета и вечно ходила с фингалами или следами "асфальтита" на лице. Что характерно, выпивать девка любила исключительно на самой жаре. Конкретно. Вот она настоящая русская баба, которая стойко переносит все страдания. Я сколько раз видел, как она сидит на солнце, хотя рядом вроде бы есть тень. Лицо у нее прямо шелушилось. Когда же наступала ночь, Освенцим припиралась к Ширяю. Он всех  принимал. Ему по хую. Однажды к нему зашел какой-то пьяный поляк. Уже под утро. Пшек сначала выебывался, проявляя польский гонор. Но потом все нормально. Запел с нами песню про то как "били мы атаманов, били польских мы панов"... Еще Кот одно время повадился ходить. Это был странный пацан. У него несколько ходок и все за какую-нибудь ***ню. Первый раз Кот получил восьмерик за изнасилование, хотя даже не прикоснулся к бабе, так как его очередь не подошла. Потом поехал в Москву продавать сметану и взял паспорт одного карифана, в который грубо вклеил свою фотографию. Ну, менты проверили у него документы (там проверки постоянно, эти дебилы все доводят до абсурда, чтоб только трясти с людей башли) и в итоге посадили мужика на четыре года. Еще тусовались у Ширяя: Редя, Холодильщик и Депутат. Этот последний однажды предлагает: давайте, мужики, снимемся, надоело уже край бухать. Все, конечно, одобрили. От этой паленой уже судороги у всех начались. Ширяя того прямо на улице тряхануло, чуть под машину  не попал. Короче, взяли тачку и ночью поехали на Поляну к цыганам за "геранью". Приезжаем - там, ****ь, очередь, я ебу. Молодежи до хуища. Мне кажется, их все-таки по телику зомбируют. Хорошо, мы с мужиками идиотский ящик практически не смотрим. Пришлось ждать часа два пока взяли эту беду. Двинулись прямо в машине. И, правда, полегчало трохи на какое-то время, но потом опять отходняк начался. Пришлось Телефона в общагу засылать к этой ментовской вдовушке, потому что к этому времени ее муженька уже грохнули. Тут, конечно, все собрались. И Лерка Освенцим приперлась со свежим относительно фингалом. Она, в общем, неплохая баба и сечет в музоне. Тотчас только заходит к Ширяю, сразу просит, поставит хорошую музыку и начинает танцевать. Тащит обычно с собой Редю, который уже особо не может. Он парень у нас модный, но его тут недавно отоварили малолетки в районе ТЭЦ. Чего он туда в турлы ночью поперся? А хуй его знает. Эти бомбисты пробили ему череп, и Редя теперь с башкой не дружит. Иногда такие вещи творит, просто ужас. То в окно пытается прыгнуть, а то сядит и начинает гнать свое и чужое. Хорошо хоть в основном чужое, а то пришлось бы пацана ****ить.

 Обыватели окраины, которые неплохо наварились, суки, за последние годы на нашем несчастье, нашу компанию очень невзлюбили. Это понятно. Живут они скучно. Дом, работа, телевизор, уродливые жены, которые тянут из мужей все жилы и деньги. Вот и вся их ****ая жизнь. А тут мы под боком поем веселимся. Мы ночью частенько выходили на улицу, садились на камешек и орали нашу любимую песню: "Вихри враждебные веют над нами, темные силы нас злобно гнетут. В бой роковой мы вступили с врагами, нас еще судьбы безвестные ждут..." Обыватели пугались и просыпались. Им, падлам, это не нравилось. Они стали вызывать ментов по наши души. Но нам эти ментовки по хую. Мы к ним давно привыкли. А вот на пидорасов-обывателей задавили жабу. При случае решили, не дожидаясь революции, отметелить их, волков противных, всей кодлой. Наконец, этот самый случай представился.

 Лерка Освенцим, конечно, доходила. Вообще худющая стала, еле передвигалась от одной пивнухи к другой. Горе у человека большое. Петровича она любила по-своему. Ее понять можно. Падала, билась. Всю дорогу попрошайничала. Ну, и дожилась. Однажды ближе к вечеру у нас там на Поле чудес  горел секс-шоп, может, кто помнит. Окрестные бичи выхватывали из огня, кто фаллус, кто вагину. Одному доходяге крупно повезло: ему досталась целая резиновая женщина. Во везуха! Но в этот самый момент наши обыватели и подстерегли Лерку. Они схватили Освенцим и затащили ее в подвал. Стали держать там девку. Кормили очень плохо и давали ей тяжелую работу. Она им мыла, стирала, варила и так далее. А выпить при этом ни грамма. При том ****или каждый день, как хотели. Конкретно. Издевались по полной программе, уроды. Освенцим охуевала просто от такой жизни и часто выла по ночам. Слышно было по всему Полю чудес, только мы с ребятами не въезжали. Мало кто у нас на окраине воет.  Заметили, конечно, что Лерка в последнее время не приходит, но думали, что залегла баба под корягу на своей Индустриальной. Бывает. Все мы порой делаем антракты. Да вон и Кот опять пропал. Должно быть, сел по новой за какую-нибудь ***ню. У Холодильщика белочка. Он целую ночь как бы с ФСБ воевал, и только к утру его Шестая бригада забрала. А тут вдруг такое выясняется...

 Кто-то из мелких пацанят беспризорников нам про Лерку стукнул. Мы как узнали, приторчали просто. Ни *** себе, что творится на окраине. Полная пидерсия. Да за это вообще убивают на хуй. Собрались мы всей кодлой и двинули в подвал. Сбили замок и туда проникли. Входим - а Лерка уже мертвая лежит. Ну, ****ь, суки, мрази, козлы вонючие! Вскоре еще выясняется, что обыватели, оказывается, ****и  ее хором. ****ец им, думаем. Нечего тут революции ждать, надо кончать с уродами немедленно. Вооружились мы кто чем и кинулись на ебаных тварей. Человек десять, чтоб не с****еть, сразу положили. Остальным пригрозили, мол, если что, им всем кранты. Сожрем на хуй. И не дай бог они нас еще хоть раз в ментовку сдадут. Потом пошли мы к Ширяю помянуть Лерку Освенцим, как положено, по-человечески.
               
ЯГОДКА
В ту ночь Академик просто достал меня телефонными звонками. Его иногда клинит, и он может, как говорит мой знакомый Мишка Телефон, "****ь мозга" до самого утра. Этот змей то пытался втянуть меня в умную беседу, то требовал телефоны знакомых шлюх, которых можно ваебать на халяву. Я бросал трубку, весь взвинченный на пределе, но этот козёл тотчас перезванивал. Маньяк дебильный. А ещё учёный человек. У него дома книг немерено, и он их все перечитал. Железно. Сто пудов. Точняк. Я уже трижды или четырежды послал мудозвона на ***, и вдруг Академик является ко мне собственной персоной. Предстал в дверях всей своей академической внешностью в три часа ночи: бородка клинышком, длинные седеющие волосы, зелёный кожаный пиджак и высокие яловые сапоги. Злости на него у меня накопилось море, так бы и въебал ему прямо на пороге, но никак не мог себе такого позволить, потому что он мой лучший друг. Кент по воле, короче говоря. А вообще я когда-нибудь точно дам ему в табло. Очень уж подмывает начистить эту тупую учёную морду. Притом же, что Академик действительно уважаемый человек и имеет всякие там диссертации.
 
Молча, мы вышли из дома, сели в его чёрный громоздкий, как гроб, "Мерседес" выпуска 80х годов и поехали, как обычно, в ночной бар "Ягодка". Как только добрались до заведения, я сразу вошёл и присел за стойкой, а друг мой остался в тачке. Сидел там, тупо уставясь в одну точку, думая о чём-то своём учёном, нам, простым людям, не понятном. Я же заказал сотку водки и сразу ёбнул, чтоб окончательно придти в себя. Снять эти стрессы. И они моментально снялись. Хорошо стало. Музон тоже звучал очень по кайфу.
В этом ночнике "Ягодка", кстати, недавно крякнул наш друган Шварик. Барменша Анька рассказывала, что он не удачно похмелился водкой и его хватил инфаркт. А злые языки шутили, мол, подавился в "Ягодке" косточкой. Этот пацан ещё при Андропове хотел слинять в Штаты и ради этого женился на еврейке Соньке, родственники которой жили в Чикаго. Она-то благополучно уехала, а Шварика тормознули на границе, потому что его батя, полковник советской армии, не мог допустить, чтоб сын стал изменником родины. Смурные стояли времена, даже вспоминать не хочется. После этого случая Шварик впал в депрессию и связался с блатными. Вскоре они погорели на гопстопе, и нашему карифану дали пять лет, хотя он там просто присутствовал и никого не грабил. Откинулся он уже при Горбачёве. Открыл свой мелкий бизнес, малость приподнялся. Съездил в Штаты, но ему там не понравилось. Вернулся и забухал по чёрному. В итоге, подавился косточкой в нашей "Ягодке".

Между прочим, это отличное демократическое заведение, где обычно вечером набирается ***ва туча народа. Всякие маргиналы и, конечно же, ****и. Пьют пиво, дешевое вино, водчонку. Базарят о своём родном. Порой здесь вспыхивают драки, но не на долго. Вскоре опять все мирятся и бухают по новой. ****и клеются и снимаются влёгкую. На меня тут неоднократно наезжала всякая беспредельная гопота, но ведь и своих полно в "Ягодке": всегда кто-то писанётся за тебя и не даст пропасть. Выкинут уродов на хуй на улицу и предупредят, что, мол, если ещё раз, то им ****ец. Стопудово. До дебилов сразу доходит, и они больше в нашу "Ягодку" не прутся.

Шварик просто не вылезал отсюда в последнее время. Даже сейчас его дух здесь как бы витает. Барменша Анька часто его вспоминает. Она постоянно пускала нашего другана в туалет за стойкой, который здесь только для своих. Там всегда найдётся какая-нибудь шалава, которая не дорого у вас отсосёт. Иногда тут можно зажучить пьяную халдейку или повариху и по ходу засадить им в нужнике чисто на халяву. Короче, атмосфера царит самая непринужденная и располагает к активному отдыху.
Это вам не какое-нибудь "Чао Италия" или там буржуинский "Баскин Робин", где царит полная мертвечина. Я сколько раз проходил мимо этих модных мест и поражался. Тишина полная и за столами сидят как бы манекены. Практически без движений. Да на ***. **** я такой пассивный отдых. Прямо как на кладбище. Кстати, как раз на этом месте раньше находилась клёвая народная шашлычная. Каждый вечер туда бывало набивалась хуева туча работяг. (Тогда ведь все работали, не было этого ****ства). Лилась рекой бармотуха, дым весел коромыслом. Жрали дешевые свиные шашлыки, базари про футбол, рыбалку и как погоняли своих жён. Все тут были типа родные. Царила атмосфера единения и общности. Душевное было заведение, теперь таких нет.

Короче, я сидел за стойкой, поджидая шлюх, и одевал сотку за соткой. Весёлая барменша Анька рассказывала всякие приколы. Хорошо здесь, уютно. Академик сурово ждал меня в своей колымаге. Несмотря на свою учёность этот мужик полный даун. Он пытался выйти из клинча, вспоминая одну нашу с ним совместную поездку в Москву. Однажды мы с ним конкретно забухали в этой "Ягодке", да ещё по ходу подкурили плана. Меня частенько угощают дурью даже не знакомые пацаны. Сидим мы тут и Академику вдруг ёбнуло в голову гениальная идея: угнать машину и поехать в Москву. А он мужик упёртый, и если чего надумает, то так тому и быть. Вышли мы на улицу, но ни одной путяной тачки вскрыть не смогли. Только какой-то сраный "Зэпар" стоял открытый, как будто поджидал нас. Ладно, думаем, покатит. Сели и поехали. Академик, он на то и учёный, завёл машину пальцем. Доехали до окраины столицы, бросили эту развалину и прошлись по московским кабакам. Погуляли ништяк. Денег-то ни копейки. Но пили, жрали и сдёргивали. Кидали, то есть, заведения. Кабаков двенадцать опрокинули. В гостинице "Россия" на третьем этаже чуть не погорели. Пьём коньяк "Метакса", жрём грибочки и вдруг официантка говорит, что ей надо сдавать смену, давайте, мол, расчетаемся. Это грозило нам ментовкой. Но Академику пришла в тупую башку гениальная идея. Кричит халдейке веселым голосом, чтоб притащила нам ещё грамм двести коньячка, после чего мы башляем и уходим на ***. Ну, лоховка повелась, побежала за выпивкой. Тут мы как рванули. Очухались только на Арбате где-то. Перепугались сначала, но потом смеялись часа три, не могли отойти.

Академик вспомнил этот прикол и, вроде, пришёл в норму. Даже улыбнулся учёный мудак. А то сидел весь в ступоре, как истукан. Я же оттягивался за стойкой. Эта "Ягодка" вообще невъебенное место. Однажды меня выкинули из ментовки в два часа ночи. Ментяры любят поиздеваться над нашим братом нарушителем. Знают же, козлы, что мне до дома ****юхать отсюда десять километров, нет, спецом до глубокой ночи держат. Но я не унываю и залетаю прямо в "Ягодку". Падаю за угловой столик и на какое-то время отключаюсь, чтобы снять напряги. Открываю потом глаза и вижу перед собой три ряда косяков. Ни *** себе. ****уться можно. Пацан напротив меня сидит и дружелюбно улыбается. Угощайся, мол, брат. Раскумарился я тогда неслабо и забыл на время всё плохое. После приснул. Открываю глазья - передо мной сидит девушка. Ярко-красные волосы, зелёные тени, бледное лицо, чёрная косуха. Представляется: "Я Света с того света". И начинает читать свои стихи. Ну, хуяня, конечно, Бабы у нас пишут стихи типа ахматова-цветаева с каким-то ****ским пафосом. Однако сама по себе эта Светка не плохая оказалась мудачка. Только очень динамичная, потому что на циклодоле. Рвалась всё в мотель отсосать почему-то у англичан. Чем её эта нация так прикалывает, я не понял до конца. Светка хотела подзаработать денег, чтоб нам хорошо бухнуть. Пела популярные песни. В оконцовке, стала танцевать и раздеваться. Тут её и повязали.
В общем, до *** в этой "Ягодке" можно чего вспомнить. Но я уже сижу здесь два часа и ни одной шкуры. Вышел на улицу. Рассвело, Академик в своём мерсе зевает и улыбается. Ладно, хорош, отошёл человек. Узнаю, наконец, старого друга. Пора домой ехать. "Ягодке" большой привет.

      
ЧУМА
Она  крепко схватила меня за яйца в подворотне возле модного пивняка «Кружка», где оттопыривались центровые маргиналы. Не глупые, порой талантливые молодые люди, выкинутые на обочину жизни проклятым сообществом злостных обывателей, карательных органов и нерезаных ещё буржуев.

Мы пили всё, что имелось в наличии в то чумное время: вечное вино Анапка, роковой портвешок «777», крутую водку «Чёрная смерть» с черепом на баночке, предательский напиток «Макбет» и белорусскую отраву «Малина», после которой вас трясёт болотная лихорадка и конкретно глючит. Мы бухали в подъездах, в подвалах, на кладбище (иногда ночью), на всяких лавках, опасаясь ментов, в котельнях и на многочисленных запущенных хатах.

В «Кружке» Чума напилась в жопу и заснула прямо на столе. Никто ей там слова не сказал. Она уже однажды навела тут порядок, то есть разнесла всё помещение и наразбевала  ***ву тучу посуды. ****ила бутылками и кружками обслугу, которая пыталась сделать ей замечание. Потом они поняли, что её лучше не трогать.

Да поебать! Кругом рушились устои, вымирала нация, борзели менты, жирели и наглели чиновники, глумились буржуи. Многие из нас выпали тогда в осадок, а тех кто приподнимался, мочили в подъездах, взрывали в тачках. Такие как мы выродки, прозванные с чъей-то лёгкой руки птеродактили, плотно садились на стакан или иглу, спускали последнее или даже проссывали квартиры за ящик водки Но всё было абсолютно по хую. Н не хотели замечать ****ую реальность. Слушали Нирвану, Моторхед, Эксплойтид, Мэрлин Мэнсона.. Тусовались в « Бешеной лошади» или «Пиковой даме». Опускались. Попадали в дурку. Бичивали, Умирали.

Когда Чума проснулась, я отвёз её к себе домой, в свою разъёбанную хрущёбу. Она выпила из горла бутылку паленой «Столичной», съела упаковку «Родедорма» и конкретно охуела. Что она творила! Это было нечто. Чума орала, как потерпевшая. Выла и причитала, будто буйнопомешанная. Разорвала на себе одежду и раздолбала в конец мою итак расхуяченную хату с жалкими остатками ещё советской мебели. Кричала «хайль Гитлер» и хотела сделать себе харакири кухонным ножом.  Металась по комнате и с грохотом падала на пол. В своей буйной дикости была похожа на Валькирию, только гораздо круче, учитывая наши чумовые реалии. Я боялся, что она скинется с балкона, и поэтому дал ей хороших ****юлей и пинками спустил с лестницы.

Она мне это припомнила. Дождалась, сучка, когда я вышел на улицу и въебала сзади по башке приличной железкой. Я истекал кровью, но решил не сдаваться. Кое-как доканал до больнички. Голову мне зашили без всякой анестезии. Я стал действительно какой-то бесчувственный. Станешь тут при такой жизни. В палате съел чей-то лимон прямо с кожурой. Ребята пожалели меня, угостили водкой «Ни шагу назад» с портретом Сталина и салом. Я взбодрился и смылся из больницы через задний проход.

С окровавленной перевязанной башкой я носился по городу, как легендарный Щорс. Птеродактили меня неслабо поддержали и морально и пойлом. Да мне поебать! У меня крепкие гены. Дед мой прошёл всю финскую. Оба родителя воевали в Сталинграде, а отец ещё дошёл до Берлина. Дядька служил в НКВД и участвовал в расстреле польских офицеров в Катыне. Потом защищал Брест и партизанил на Смоленщине. Тётка была снайпершей. Под Кенигсбергом в лесу вступила в поединок с немецким снайпером - ассом и победила. Я говорю, у меня та ещё родня. А вся моя жизненная дорога покрыта трупами безвременно рухнувших товарищей. Нас нещадно косила чума эпохи.
Несколько суток я охуевал в центре с пробитой башкой. Чистые граждане мной брезговали, зато бичи уважали и угощали последним сэмом. Случалось до меня доёбывалась всякая шпана, но всё кончалось как-то удачно для меня и ***во для них. Однажды напали менты. Пытались хлопнуть, как обычно, не за хуй. Я вырубил двоих, конечно, но они вызвали подкрепление и дубинкой сломали мне руку. Отбили почки  и на время испортили настроение.

Чума, как выяснилось позже, искала меня по всему городу. Странно, что мы не пересеклись, но бывает. Она носилась повсюду под своими чумовыми колёсами, как охуевшая ведьма. По ходу попала под машину, получила сотрясение, вскрылась мойкой, вызвала себе Шестую бригаду и отметилась в дурке, сдёрнула оттуда, ширнулась на халяву геранью, от****ила в трамвае какую-то пожилую гражданку совершенно не при делах и в оконцовке сломала ногу.

Когда она нарисовалась на пороге моей хаты на костылях, с бутылкой водки в руках и идиотской улыбкой на ****ской роже, я просто охуел от восторга. К тому же в гипсе у неё была занекана тыща рублей.

Мы трое суток не просыхали и поминали всех погибших товарищей.  Хмелили и местных птеродактилей, которые в итоге обнаглели и стали препираться к нам глубокой ночью. Тогда мы с Чумой поймали тачку и поехали к бывшему панку  Мартову. Там меня уважали. При моём появлении сразу же появились косячки и немецкая водка «В.И. Ленин», где на этикетке сам вождь в знаменитой кепке, и приличная закусь типа салями и ветчинки. Мы пили эту водяру и резко радикализировались. Хотелось со всей дури въебать по проклятой репрессивной системе. Выпили с хозяином за погибших,  и он стал нам читать свои стихи. Сквозной темой в них сквозило разложение, разрушение, умирание. Чуму такая поэзия явно цепляла. Она просто торчала. Потом смотрели  по видео «Апокалипсис наших дней», затем «Мертвеца», следом «Сто двадцать дней Садома», и вдогонку ещё «Окраину».  После чего шла только крутая порнуха. Тут я не выдержал и отрубился. Нет, пизжу. Мы ещё выпили, о чём-то спорили, кричали. Потом я точно отъехал, потому что устал капитально.

Мне снились стройные ряды скелетов, поднимающиеся вверх по Б. Советской, выходящие на ул. Ленина, доходящие до пл. Восстания и строящиеся там в чёткие шеренги. Они несли красные флаги с чёрными черепами. Среди покойников я узнавал своих верных товарищей суровой юности. Что ж нас так смертельно выкосило? Чума, одетая в чёрное, неистово дирежировала с балкона Дома Советов. Звучала какая-то адская музыка. Скелеты орали ей славу и готовились к последнему штурму.

Тут она разбудила меня и резко приказала ****ь её именно в жопу. Я отказался. Говорю: устал, ****ь, смертельно

Что потом было. Это страшная сказка. Она разнесла всё в квартире бедного Мартова, который забился в углу и крестился. (Кстати, потом я видел его несколько раз гуляющим по Блони в эсэсовской каске, длинном кожаном плаще и с немецкой овчаркой на поводке). Разгром был натуральный. Чума порезала ножом диван, ковёр, картину, изображавшую свастику. Перерезала горло большому персидскому коту с мордой почти человеческой.
Заканчивали мы с Чумой у Фадея на Б. Советской, куда слетелись последние птеродактили. Пили, пели суровые песни, типа Смело товарищи в ногу, Варяг, Там вдали за рекой…Чума обнимала всех по очереди и целовала горячими губами.



            
.                ПРИШЕЛЬЦЫ
Архитектор жил в коммуналке на ул. Бакунина. На двери его подъезда я увидел предвыборную агитку: «Вахлаков. Кто он?» Решение простого народа было радикально и немедленно. Кто-то не поленился подписать под портретом шариковой ручкой: пидарас. И уже не имело значения, что у кандидата в депутаты два высших образования, что он женат, имеет четырёх детей и владеет железнодорожной веткой. Люди нюхом определили его истинную суть.

Далее по  подъезду запах помойки и обычные в наше время надписи на стенах: «на всё насрать!», «все козлы!», «всё на свете дерьмо!» Помню, раньше только в одном укромном месте города можно было прочитать, что весь мир бардак, а люди ****и. Теперь же анархия мысли стала практически повсеместной.

Я вошёл в маленькую комнатку Архитектора, где царили беспорядок, запущенность и полутьма. Везде пыль, грязь, паутина. Драные  шторы наглухо задёрнуты. Чем-то противно воняет. На столе, заваленном каким-то хламом, стоит нерабочий телевизор. Я вспомнил слова Архитектора: «Я телик вообще не смотрю, даже морду лица последнего президента никогда не видел, да он мне и на *** не нужен, то есть она не нужна»
На полу валялись вещи мастера спорта по боксу Михалыча, который последнее время зависал тут на Бакунина и регулярно ****ил пригревшего его хозяина. У боксёра неслабо клинило. Он недавно умер на Заполке, в очень самогонном районе, сидя на лавке. Прямо как писатель Эдгар По, который по протоколу полиции выпил перед смертью стакан вина.
У Архитектора ещё сохранилась бутылка с мочёй  Михалыча. Он ссал туда ночью, чтобы не бегать на дольняк в конце коридора. Однажды Архитектор забылся и хватанул из этого пузыря.

Собственно на *** я припёрся к товарищу? Ах, да, его ведь заебали зелёные человечки. Пришельцы из космоса. Инопланетяне ****ые в рот. Он жаловался мне, когда выпивали на природе, что, мол, задолбали в конец черти не русские. Фильтруют мысли, диктуют поступки. Только он устроится на работу, они делают так что его тут же увольняют. Архитектор, который волокёт в конструктивизме и знает кто такой Корбузье, обносился и весь покрылся перхотью. Он пьёт мерзкий самогон и общается со всякими уродами.
-Тут на Бакунина они недавно местного авторитета Федьку Протеза грохнули. Труп нашли в овраге за помойкой. Считается загадочное убийство, но я то знаю чьих рук  дело,- шепотом сообщил Архитектор.

Из окна сквозь дыры в шторах виднелось здание в стиле конструктивизма. Изначально оно предназначалось для коммунального житья передовых граждан города. В последние годы здесь проживали отбросы общества. Теперь здание пустует, однако, Архитектор утверждает, что там обитают зелёные человечки. Я высказал мысль, что неплохо бы отреставрировать эту конструкцию и превратить её в первоклассный отель. Потом разместить там депутатов, бизнесменов, попсу и прочую шушеру и в оконцовке взорвать их там на *** вместе с инопланетянами.

-Вышел тут прогуляться как-то вечером по Бакунина,- продолжал жаловаться Архитектор,- подваливает ко мне нормальная такая девушка и говорит: сопроводите меня, пожалуйста, поссать. Ну, я не смог отказать такой клеевой тёлке. Веду её к оврагу и думаю, что заодно выебу овцу возле помойки исключительно раком. Только она села и мне улыбнулась, подлетают зелёные человечки и уволакивают её в конструктивистскую трущёбу  делать эксперименты.

А начали ведь с того, гады, что вытатуировали у Архитектора на указательном пальце свастику. Он рассказывал по этому поводу, как едет однажды в троллейбусе, и его конкретно прижало к одной нечевошной жопе. А та крутая оказалась. Кричит: «Я тебе сейчас яйца оторву»! И тут,  он даже сам от себя не ожидал, жестко ей говорит прямо в рожу: «Молчи, сука, я фашист». И тычет ей в нос свой палец со свастикой. Та сразу озябла, заткнулась, а он кончил ей прямо на белый плащ.

Чего они только с бедным Архитектором не делали. Обварили кипятком, уронили его вниз ****ьником на асфальт, сломали ногу, пробили голову, сколько раз сдавали в ментовку. Он признавался мне, что в последнее время его так и подмывает пойти в церковь, плевать  в иконы и ругаться громко матом. Михалыча эти твари тоже, наверное, обработали. Он стал упёртым и явно сместился вправо. Свою правоту он доказывал понятно мордобоем. Не терпел он, например, аморальности и если какая-то девка раздевалась в его присутствии  наголо, чтобы потанцевать на столе, он пресекал это дело в корне прямым накаутом. Забросил работу и бродил по городу, как натуральный зомби, одетый в жару в тёплую кожанку. Михалыч также крайне ненавидел  вечно ноющих бюджетников. Особенно учителей и врачей, от которых простой  народ страдает больше всего. Он доказывал на пальцах, что бюджетникам  не только не стоит поднимать их жалкие зарплаты, но наоборот следует опустить в общую парашу как самый вредный элемент.

Через какое-то время мы с Архитектором захотели отвлечься от мрачной темы и углубились в лингвистический спор. Нас крайне интересовал такой вопрос: почему выражение ***во означает плохо, а ****ато очень хорошо. Тут мы забрались в такие дебри, что ****ь мой хуй. Но так и не нашли какого-нибудь удовлетворительного ответа. Пытались заговорить о литературе, но  Архитектор вдруг как закричит не своим голосом: «Ебал я вашу литературу!» Я понял, что пришельцы его достали. Пришлось найти нейтральную тему. Речь зашла о пидорасах. Архитектор утверждал, что их до хуя среди попсы. Фактически в шоу-бизнес не прорваться, если тебя не выебут в жопу. Да и в Думе их хватает. Короче, развили тему.
Поговорили мы так с Архитектором, попили «Анапки», отвели душу. Ему, вроде, полегчало. Ну, я  и пошёл домой спать.

               


ЖИТЬ ХОРОШО, А НЕ ЖИТЬ ЕЩЁ ЛУЧШЕ
Танька Шкодина припёрлась ко мне рано утром, когда я ещё не отошёл от вчерашнего «мама не горюй». А если честно, неделю пробухали с этим Узбеком ****ым и пили исключительно левую водяру. От неё клинит, гаси свет. Конкретно. Реально. Пошли все на ***! Потом на стремаках весь, на проклятой измене. Думаешь, может, грохнул кого по пьяни: ведь провалы памяти полные, здесь помню, а здесь ни хуя. У самого Узбека, по его словам, сорок трупов и подписка о невыезде. ( Как подопьёт кричит: будет сорок первый!) Его вот-вот должны менты хлопнуть, так что ему, придурку, терять нечего. Он где-то бегает, а у меня тут спазмы и кошмары. Только присну слегонца, начинаются цветные ужасники, один страшнее другого. Я уже плохо отличаю бред от реальности. Ещё бы, ****ь. Столько выпить! Как ещё живём только? А, может, сдохли уже давно, и вся эта хуйня нам только кажется? Типа: жить хорошо, а не жить ещё лучше. Хуй с нами тоже.
Вот Шкода эта ввалилась вся грязная, прямо как со сраной стройки, и вонючая, будто всю ночь ****ась на помойке. Чуть живая, хрипло шепчет, и лезет под батарею. Улеглась на пёстрое лоскутное одеяло времён хиповой  молодости. Успела только сообщить мне, что вся на измене, домой идти боится: там Кошмаров её прибьёт точно, она же вчера с Кукушкиной своей напилась в лоскуты и домой припёрлась уже поздновато было. А Кошмаров не пьёт, гад, уже пол года, злой, как чёрт, всех дома построил, он как бы самый правильный, деловой, и чуть что ****ит. Шкодиной ещё повезло вчера, так как Кошмаров в ванне мылся. Выскочил, кинулся за ней голый вниз по лестнице и ещё по улице пробежал до аптеки, что напротив «Оптики», но Шкода рванула так резко, что очнулась только в ночном баре «Шириво», выпив триста грамм водки. Потом танцевала с какими-то крутыми  пацанами дикие танцы, и в оконцовке подралась с одной тупорылой овцой, которая вечно трётся в этом ёбаном баре и бухает там исключительно на халяву. Животное! Нет, просто пресмыкающееся. Кукушкина, ****а, однажды о морду этой ***соски сломала три пальца за то, что та с****ила у неё чекушку. Эта тварь крысятничает там в наглую. Шалава приблудная!

Дальше Шкода мало что помнила. Что-то бормотала себе под нос. Потом пригрелась под моей батареей и отключилась наглухо. Скорее всего, ночью она еблась всё-же на помойке с бичами. *** с ней, идиоткой.

Я прилёг на свой раздолбанный, разорванный и прокуренный диван с отпиленными ножками и видом на обгоревшую стенку. Это когда мак варили, пожар здесь устроили. Ещё Можай был жив, покойник. Он ***нул девяносто таблеток «ношпы» и запил стаканом водки. Крякнул, конечно. Сколько же Кентов, ****ь, уже помёрло, это ужас. Мы с Узбеком  зашли к Цуре через балкон, потому что хозяин был в полном отрубоне, и кое-как его растолкали, а потом стали с Цурей вспоминать. Оказалось, что все уже дружки наши считай откинулись.

У Цури тогда зависала одна гражданка: мадам Брошкина. Цуря говорил, что поначалу она весёлая была, шубутная, всё танцевала, пела, прикалывалась, давала всем подряд мужикам, кто приходил к Цуре хмельнуться, а после что-то сникла. Сейчас всё больше лежит на полу с закрытыми глазами, а если открывает зенки, то сразу просит водки.
Мы то с Узбеком притащили несколько пузырей. Выпили все, ожили за чуток, побазарили за жизнь. Узбек предлагает идти ломать подвалы, потому что со жратвой у нас ***вато. Даже очень. Водяры-то можно ещё на****ить у левых бабок, а мяса – хуй. Потому что на базаре такие амбалистые уродки мясом торгуют, что если увидят как наш брат чего ****ит, убьют на месте. Даже за крохотный кусочек. Я сам недавно видел, как одна баба, конь с яйцами, забила у всех на глазах вонючего бича. А у Узбека, между тем, талант пропадает: он же отличный повар. Такой бы, ****ь, плов мог сварганить. Крупу, что мамка принесла, Цуря ещё не всю успел проссать и сменять на сэм.

В подвалы мы идти отказались, потому что затяжелели трохи. Узбек он шустрый. Пусть бежит и ломает замки. И тут кому-то из нас в голову пришла замечательная мысль. Надо замочить эту бесполезную мадам Брошкину и сожрать её на хер. Долго не думали, зарезали её огромной штыриной, которую Цуря хранил за диваном на всякий пожарный случай. Это был, что называется, мессер. Разрубили её потом топором, который у Цури завсегда у дверей стоит для непрошенных гостей. Дальше дело, вернее тело, передали узбеку как классному повару. И, правда, получилось изумительное блюдо. С рисом, с перчиком, аджикой и прочими специями. Типа плова. Мясо нежное такое, особенно бедра. Мадам Брошкина ещё молодая была девка, из тех шкур, что ведутся на всякую ***ню и идут с мужиками куда угодна, была бы водяра. Вот и нарываются порой на расклад типа такого.

Вспоминал я эту и подобную ***тень довольно долго. Потом вижу – Шкодина встала на четвереньки, пёрнула три раза и проснулась окончательно. «Ни выпить»,- говорит,- «ни покурить. Это очень хуёво. И домой идти страшно. Там Кошмаров убьёт на хуй».
Делать абсолютно нечего. Телика у меня уже давно нет, не знаю, ****ь, что в мире творится. Да и *** с ним! Тут ещё Шкодина сидит со своей ****ской  рожей. Хочется въебать ей в табло ногой, потому что и так тошно.
Вспомнил, чтоб отвлечься от нехороших мыслей, как в том году поехал к ней в гости. К чёрту на кулички. Она жила на самом конце города. Дальше шёл овраг и маленькие домишки, в каждом из которых продавался сэмыч. Она обитала в мрачной общаге, внутри которой отвратно воняло, а по стенам шли идиотские надписи, типа: Нирвана – ***та! Рэп – кал! Всё на свете дерьмо! Интересно, что Шкода, когда её сильно кумарило, не боялась по ночам гулять в этом Чёртовом рву за общагой, где каждый день находили как минимум один расчленённый труп.

Ехал я к ней и колотился весь, как падла. Реально. А тут ещё кондукторша попалась базарная. Орёт: «пассажиры. кто не обелетившись, обелетивайтесь!» Пристала, пидораска, к одной гражданке: «девушка в кожаной куртке с волосами, берите билет сейчас же!» Потом до меня доебалась. Обычные их тупые приколы. Мол, на водку деньги нашёл, а на билет найти не можешь. Надоело уже. Показал ей пачку презервативов вместо проездного. Она прихуела малость. Тут хорошо один амбалистый мудак её отвлёк. Беспредельник ***в. Сначала он пристал к пожилому мужику в дорогой песцовой шапке. Оскорбил его по всякому, сорвал шапку и бросил её на грязный пол. Мужик возмутился понятно. Говорит, что он за таких, как этот наглый придурок, в Афгане кровь проливал. Но амбал на это не повёлся. Крутой попался чёрт. Как только автобус остановился и двери открылись, он пинком вышиб ветерана на улицу, после чего стал лаяться с кондукторшей. Та ему замечание сделала и лучше бы не трогала урода. Он ей как понёс в ответ. Типа, и собака у неё во рту, чтоб у неё ****а перевернулась, и якобы клитор ей надо на футбольный мяч натянуть… Короче, тут и так подыхаешь с бадуна, да ещё эти уебаны ядом дышат… Мрак. Чуть не блеванул, честное слово. Едва сдержался. Еле доехал в эти ****ые турлы

Кошмаров тогда ещё бухал. Нормальный же был человек. Сам за сэмом в частный сектор побежал, а мы пока со Шкодой баловались. У неё ****а смешная, между прочим, спасу нет. Хорошо там время провёл.
Только я вспомнил об этих приятных мгновениях моей ****ой жизни, как врывается ко мне этот придурок Кошмаров. Представьте, абсолютный голый, красный, обросший шерстью, с длинными как у гориллы руками. Ну, конкретные глюки. Реально. Как он только свою, ****ь, Шкодину у меня вычислил?  Видно, всю ночь по району бегал, все её  точки проверял. Смотрю: глаза бешеные у животного. Схватил шкуру и утощил на хер. Очевидно, решил замочить бабу. Совсем озверел, волчина. Вот что значит долго не пить. От такого напряга люди просто шалеют и становятся реальными шатунами
               

.
ВЕСЁЛЫЕ КАРТИНКИ
Настроение было ***вое. Россия опять вступила в полосу реакции. Уже в который раз. Тупорылая Дума принимала в наглую антинародные законы. Жирели чиновники, борзели  менты. Контора опять впала в крайнюю паранойю. Все живые силы в стране объявлялись экстремистами и преследовались за всякую хуйню. Лихо давились последние свободы. Уровень дозволенного абсурда был явно превышен. Короче, всё было довольно мрачно.
Но вечер выдался хороший тёплый майский. Я присел на лавочку возле сараев, недалеко от помойки, и, чтобы как-то отвлечься от нехороших мыслей, стал наблюдать всякие забавные эпизоды.

Какой-то абсолютно обдолбанный  наркот совершал прыжки с шестого этажа. Четыре раз нормально приземлился, прежде чем разбился насмерть. Пожилой небритый *** с почерневшей рожей, в рваной куртке и штопаных милицейских штанах  загнал в сарай пятнадцать женщин и грозился поджечь их, если они срочно не дадут ему десятку на опохмел. Пьяная девка, страдая от недоёба, орала у входа в общагу: разорвите меня на части, ребята! Нашлись вскоре два барбоса. Подошли, понюхали и разодрали её пополам. Дети гнали грязную жалкую бичиху. Орали, обзывали, бросали в неё камни. Сбили, наконец, с ног, стали добивать у помойки.

Эти сценки меня слегка взбодрили и даже навеяли приятные воспоминания. Как-то раз я возвращался с Югов практически по нулям. Кажется, рубль был в кармане, когда садился в поезд до Москвы. Проводница хорошо попалась молодая и слегка поддатая. Договорились с ней без билета. Дам, мол, денег. Которых, разумеется, не было. Что делать? Отходняк притом ****  довольно сурово. Прошёл в кабак, надеясь крутануть какого-нибудь нанайского лоха. Вижу, мужик сидит весёлый, улыбка добрая, прямо гагаринская. Изрядно притом датый. Подсел к нему, и он сразу пошёл на контакт. Оказался действительно добродушный общительный. Налил мне сходу полный фужер винища и полез в разговор. Начал открывать душу, как это водится в поездах. Стал рассказывать, как однажды попал в гости к буржуям. У них элитная квартира. Огромная кухня со всеми прибамбасами, на стенке телевизор огромный «Плазма», компьютер с Интернетом, жакузи-хуюзи…Сами, муж и жена, пьяные, противные. Болтают про заграничные курорты. Она получает сообщения на мобильник от своих египетских хахалей, которые её целуют во все места, он – по Интернету одну парнуху смотрит. Отвратительные рожи. Сидят, нажрались своей дорогой жрачки, напились виски и ругаются. Всё им, падлам, мало. Подавай новые тачки, шубы по пять штук баксов. Круизы-***зы… Тут люди с голода помирают, а они в своём элитном доме забаррикадировались и все наши беды им по хую. Дурят простой народ и наживаются. Собеседник мой смотрел на них, смотрел, потом не выдержал. Хватает стакан, как заебёт в этот экран во всю стенку. Кричит: ебал я ваше виски!  Схватил нож, порезал всю кожаную мебель. Бизнесмена этого замочил прямо в джакузи, наполнил её кровью. Жену, тёлку сисястую, выебал и выбросил в окно. Насрал там им по всей квартире и съебался оттуда.

Мужик рассказывал и сам смеялся в полный рот. Я ещё один фужер ****ул, стал, вроде, в себя приходить  Сейчас, думаю, раскумарюсь. Но тут, ****ь, полный облом. Залетает в кабак жена этого лоха и начинает орать на него. Обзывает пьянью, мразью, пидарасом и конченным гондоном. Короче, снимает его и уводит в купе. Что делать? Опять я в тоске, но надежды не теряю. Ни ***! Стою в тамбуре, курю. Колочусь слегка и матерюсь про себя. Проехали Джанкой. И тут мне опять начинает везти. Рядом стал покурить пожилой хрен. Разговорились. Оказывается этот мудила местный, но послал фуру с фруктами в Москву и сам догоняет поездом. Спрашивает у меня: из каких я краёв. Я отвечаю Мужик тут просто хуеет. «Да что ты!» - орёт. – «Не может быть на хуЙ!» Бросился меня обнимать, как родного. Оказывается, он родом из наших мест, но лет двадцать уже там не был. Очень обрадовался, что встретил земляка. И тащит меня в кабак, чтобы обмыть такую встречу.

В итоге пили всю ночь. Напоили и выебали  проводницу. Она полностью удовлетворилась, забыла, что я ей должен за проезд и мертвецки спала до самой столицы. Утром пошли с дедом  в пивняк «Жигули» на Арбате. Взяли много пива и рыбы. Я завёлся, но тут у старого чёрта переклинило. Он начал тормозить и зажимать бабки. Послал меня даже на ***. Пришлось набить торгашу ****ьник. Но опять я остался без копейки. А ведь планировал взять у мудака башлей, чтоб добраться до дома. Но не унываю ни хуя. Хуйня! Надо только срочно выпить. Прусь в бар и заказываю стакан водяры. Бармен куда-то отлучается на минуту, а я тем временем залпом одеваю стакан и линяю из бара. Бегу по Тверской. Через подземный переход на другую сторону. Только мотор стучит. Хуй догонишь! Прыгаю в троллейбус на ходу и еду до вокзала.
Да поебать! До дома добираюсь на перекладных. Сначала меня выкидывают из поезда в Можайске. Не теряя самообладания, тотчас пересаживаюсь  на электричку и доезжаю до Гагарина. Тут меня опять ссаживают. Думаю: надо бухнуть и осмотреться. Снимаю у станции местную девку и говорю ей, что мне надо выпить, пожрать и посмотреть город. Попалась добрая шкура. Купила огнетушитель «Вермута» и принесла из дома термос с борщом. Повела сразу на кладбище, типа больше смотреть в этом городке нечего. Сели на какой-то безымянной могиле. Выпили. Последнее, что помню, она взяла у меня в рот. Просыпаюсь… Не *** себе! Глубокая ночь, веночки позвякивают, кресты, могилки…Ни девки, ни моей куртки. Вот почему меня так колотит. Не унываю, однако, ни хуя. Бегу на станцию и прыгаю в проходящий поезд.

Эти воспоминания меня даже развеселили. Захотелось жить, совершать поступки. Прошла, кажется, ****ая  депресуха. Вижу, тащится мимо тёлка с низкой толстой жопой и жирной тупой харей. Сосёт по ходу пивко. Торможу её и веду в ближайший подъезд. Там, как обычно, пахнет мочёй, говном, дешевым вином и спермой. Тут люди пьют, срут и ебутся. Прижал эту большую жопу к горячей батарее и начал ебать. Всё было ништяк. Заебись. Россия не пропадёт. Вырулим. В процессе выяснилось, что девушка недавно вскрывалась мойкой и провела три месяца в дурке. Теперь ей всё по херу. Мне тоже. Ебись оно всё в рот! Сверху по лестнице спускался какой-то пенсионер очень похожий на ветерана. Сделал нам замечание. Мол, что это скотство. Я, не думая и не прекращая ебать шкуру, въебал ему ногой так, что он полетел вниз по ступеням. На *** тут в сраном подъезде мораль разводить. Эти победители заебали все мозги с самого детства.
Потом я опять сидел на лавке, но уже совсем в другом настроении. Пришла полная уверенность, что Россия всё же разберётся с реакцией. Ментов обуздают. Контору опять разгонят. Чиновников пересажают и частично расстреляют. Тупорылую Думу распустят. Наступит революционная ситуация. Вот тогда и погуляем. Держитесь, суки! Въебём за всю ***ню!
               

               



               
      СНЫ И РЕАЛЬНОСТЬ
 
Мне снился страшный сон, будто я изнасиловал пятилетнюю дочку, потом схватил ружьё – застрелил жену и тещу, после чего выскочил на улицу полуодетый и открыл огонь наобум по прохожим, покрыл тротуар трупами…
Резко проснулся, как будто мне сильно дали в печень. Сердце колотилось по страшной силе. Я весь в поту. Испугался ужас. Потом припомнил, что никакой семьи у меня на самом деле нет, и несколько успокоился. Выкурил косяк, пошёл во двор. А там ребята вовсю гуляют--орут песни, стреляют из пистолетов. Я популярен в своём дворе. Меня приглашают в тёплый подвал, угощают самогоном с циклодолом. Я блаженно отключаюсь и начисто забываю обо всём на свете.
Долго после этого запоя отлёживался у своей знакомой Зиночки Поганкиной. Она отпаивала меня настойкой Омской и городила всякий вздор. Баба была явно сумасшедшая. Я знал про неё практически всё. Она мне сама рассказывала, как однажды укусила своего мужа на почве ревности. Рана у него потом долго не заживала, гноилась. А однажды ей сказали, что он пошёл в гости к одной женщине. Зиночка убежала с работы, всё бросила, и подожгла дом этой твари, с которой спутался её мужик. Они там только – только за стол сели, перед тем, как заняться любовью. В этот раз муж зиночкин не сгорел, каким-то чудом спасся из пламени, но она всё равно его подстерегла. На каком-то празднике он пригласил на танец одну баба, а Зиночка тотчас схватила со стола порядочный нож и одним ударом прямо в сердце убила его наповал.
Кстати, её судили, но оправдали.
Вышел я от Поганкиной и снова в подвал. Там тепло, накурено, шумно, людно. Опять в ход идут колёса, ширево, косяки. Самогон…Короче, в итоге отключился. Просыпаюсь – рядом ни души. Темно и пусто. И, что самое страшное, не могу найти выхода. Долго лазил по грязному лабиринту, пока не нашёл решение  - вылез в такую узкую щель, в какую нормальному человеку никак не пролезть. Аж жутко стало, когда на следующий день пришёл глянуть, куда я лез.
А тут нужно было срочно ехать в провинцию. И там, представляете, в  первый же вечер встречаю в гостинице, по которой гуляю от не фиг делать, старую свою знакомую: учились вместе в школе. Она такая солидная дама стала. Учёная, богатая, хорошо прикинутая. Говорит, что часто ездит за границу, волокёт в искусстве, пишет дессертацию. Попытался её обнять по старой памяти --  не даётся, сучка.
Тогда предложил ей выпить за встречу. Специально купил бутылку хорошего вина. Она согласилась и пока выпивали, всё рассказывала мне про заграничные города, галереи, концерты и прочее в таком же духе, А я незаметно подсыпал ей в фужер конского возбудителя. Что потом было…Прямо сказка. Сама разделась и как бешеная  набросилась на меня. Чуть не затрахала до смерти. Я уж и не рад был своей затее. Еле-еле выкинул бабу из своего номера. А она потом всю ночь бродила по гостинице, как маньячка, и искала мужиков. В оконцовке попала на шабашников с Севера. Человек пять неслабых амбалов долбили её довольно долго, но и после этого она не удовлетворилась толком и хотела залезть в клетку к тигру из заезжего зверинца. Но тут её забрали в милицию.
 Сам я тоже завёлся. Запьянствовал там в глуши. Ну и не жрёшь, понятное дело, когда киряешь не первые сутки. В конце концов, есть захотелось всё-таки. Такой аппетит прорезался, просто никаких сил не было терпеть. С голодухи вообще родную мать съешь, не так ли? Есть такая версия, что человек стал разумным благодаря людоедству. Разум и речь, якобы, появились от страха быть съеденным. Ещё бы, такой напряг. Тут запоёшь, не то что заговоришь.
 Один мужик со мной пил. Довольно крутой тип. Пятнадцать трупов расчленил лично и спустил в унитаз. Исключительно женщин. Он исповедовал, кстати, одно поверье, переросшее у него в крепкое убеждение, что вино и водка очень полезны от радиации. Тогда она будто не берёт человека. Бухал поэтому практически не просыхая и мычал время от времени про человеческий фарш, зверски возбуждая мой аппетит. А девушка с ним – такая чистенькая, свеженькая, беленькая, скромная, симпатичная – полулитру выпивает и ни в одном глазу. В конечном счёте этот тип завёл разговор строго о пулемётах. Настаивал на том, что самый надёжный – это « Максим». Стреляет, мол, безотказно, пока вода не закипит. Бах-бах, и поле чистое. Красота.
Я не вытерпел, наконец, украл в магазине пачку пельменей и съел их вместе с коробкой прямо сырыми. Так мне жрать хотелось, поверьте. Начались, однако, вскорости острые боли в животе. Водки выпью – полегчает вроде. После – опять прихватывает. Умирать начал на полном серьёзе. Слава Богу, кто-то вызвал «скорую». Отвезли в больницу, Врач сказал, что ещё б несколько минут и я умер на ***.
А Зиночка Поганкина, у которой отлёживался потом, выпила пару стаканов «Омской» и полезла на меня всей свое мощной массой. Со всеми там сиськами, ляжками и так далее. Как бы игнорируя, падла, начисто свежий  шов, который мог разойтись в любую минуту. Она корова ещё та, эта безумная гражданка. Кстати, клитор в её жирном влагалище – основательном и спокойном, как сама хозяйка – начисто отсутствовал. Сколько я не искал – нету. Какое-то чудо природы. А, может, ей обрезание сделали в своё время, как это практикуется у некоторых народов Африки? Когда же я вставил ей, эта ****юшка ещё и хлюпала, что меня окончательно расстроило, и я, чтобы отвлечься от мрачной темы, стал вспоминать одну великолепную жопу. О, это был уникальный экземпляр, товарищи! Такая, ****ь, тонкая, подвижная, чувствительная, самостоятельная, добрая притом и весьма изящная, так  чудесно играющая ягодицами, перекатывая их то вправо, то влево, поднимая. их резко вверх. Такая, короче, супер, что я не мог не назвать эту жопу самым настоящим, независимым, разумным, мыслящим существом.

-Американцы, слыхал ты, - говорила Поганкина, пыхтя и задыхаясь, -- распространяют всякие болезни через свои гамбургеры, которые делают из толчёных насекомых. Я недавно жвачкой отравилась. Видишь, сыпь какая по всей морде?

Тут я, чтобы избавиться от смурной бабы хоть на время, сказал ей, что мне надо срочно позвонить. Подошёл к телефону и снял трубку.


-Алло, это фирма «УЮТ»?—спросил я. – Тут в газете объявление, что вы продаёте гильотинные ножницы. Это правда? А сколько стоят? Не фига! Но они же у вас б\у, не так ли? Ладно, приеду посмотреть.
-В Москве сейчас 400 тысяч иностранных рабочих,- продолжала городить жирная прыщавая Поганкина, - а у нас самих, прикинь, безработица. Мы для американцев типа рабы третьего сорта.

Я устал, наконец, от неё смертельно. Пошёл прогуляться по вечернему городу и в тёмном переулке повстречал молодого человека приятной наружности. Представилась возможность поговорить о чём-нибудь умном и интересном, после того, как он попросил у меня прикурить. Мы  обменялись несколькими фразами, после чего он, дружественно и призывно улыбаясь, сказал:
- Любите играть ***м пока молоды.
И стал развивать эту тему: типа у него есть друг, которого он часто трахает в рот и тот так классно заглатывает, лучше, чем любая женщина.

Кстати, представьте, друзья, я однажды предложил этой дуре  Поганкиной взять у меня в рот. Другая сочла б за честь, а эта кобыла заявляет мне, что она не дурно воспитана.
На всю жизнь запомнил при этом её холодные-холодные глаза и презрительную улыбку. Никогда не забуду это зверкски-тупое выражение лица. От этого взгляда, не иначе, мне приснился страшный сон, будто меня забирают в милицию вместе с чеченским генералом Дудаевым. Причём его вскоре отпускают, а меня сажают в камеру. Проснулся среди ночи весь в поту. Мотор скакал, как бешеный.
А этот молодой человек, что повстречался мне в тёмном переулке ( на роже у парня написано: хочу трах, хочу сосать), он был так хорошо одет, товарищи дорогие, что я просто не мог не дать ему по голове кирпичём, а после снять с него весь модный прикид и пойти гулять дальше.


ЗВЕРИ
В субботу утром я собрался в баню. Бросил в старую сумку измочаленную вконец мочалку, жалкий обмылок, рваные трусы и майку. Надел поношенные джинсы, вытертую куртку и туристские ботинки, купленные за червонец лет пятнадцать назад. На толстой ребристой подошве – трактор. Ими, если что, очень четко бить по морде.
Возле бани есть пивной шалман, возле которого постоянно трутся всякие ублюдки с поехавшей крышей. От этих сук можно ждать чего угодно в любую минуту.
Добитое радио хрипело свое обычное про надоевшую давно Чечню, ****ые теракты, опостылевшие захваты заложников. Да  ближе к дому было неспокойно – грабили, убивали, насиловали. А цены росли прямо катастрофически. Одно на уме – выжить бы.
На остановке, когда ждал автобус, что все не шел по обыкновению, вспомнил с удовольствием, как вчера обманул контролера – на конечной выпускали только через переднюю, и здоровый амбал со зверской рожей проверял талоны, а я показал ему свои старые. Носил специально, чтоб не разориться на этом транспорте. Ничего, проскочил на этот раз.

Какой-то потертого вида мужик лет хорошо за полтинник все терся рядом, и я уже хотел отойти в сторонку, потому что от него противно несло самогоном или еще другой вонючей дрянью, но он вдруг обратился ко мне с предложением: «Слушай, друг, есть 35 модных пластинок и проигрыватель прицепом. Очень хорошие вещи. Не возьмешь случаем?»

«Ничем не могу помочь», - ответил я довольно сурово, подразумевая, что разговор окончен. Но слегка поддатый и явно желающий пообщаться дядя в стареньком плащике защитного цвета и кепчонке фасона двадцатилетней давности не отходил от меня.
«Я тут близко живу, в пятерке, где молочный, - сообщал он о себе краткие сведения, - на подселении, понял. Соседи пенсионеры обои, врачи бывшие. А мне на работу необходимо устроиться. Да куда идти? Трудно сейчас с этим. А жить-то надо. Ну, предлагают сторожем, понял ты, только их грабят теперь постоянно. Да это ничего. Я говорю: ладно, буду устраиваться, только уговор – у меня огнестрельного оружия нету, значит, если сунется кто, бью сразу топором по черепу. Понял?»
«Без предупреждения», - подсказал я.
«Само собой, без предупреждения, - усмехнулся он, охотно соглашаясь, - сразу так – хрясь! И мозги. Ловить нечего. Не зря ж я 38 лет отсидел, как считаешь?»
Я подумал, что не напрасно.

«Слушай, а пластинки хорошие, модные, - настаивал на своем потертый, - последний крик. Брать не будешь? Ладно, я их на базар отвезу, ты понял, звери сразу возьмут. Без разговоров».
 «Конечно, возьмут, - поддержал я человека, - глупо было бы не взять такой клевый товар».
«Там только в проигрывателе какая-то беда – не пашет. А так все нормально. Но это я забегу к ребятам в мастерскую, моментом исправят. Может, проводок какой отпаялся…»
«Или лампа перегорела», - предложил я.
«Да, возможно, лампа», - согласился дядя и тут же сообщил без видимой связи:
«Пинжак умер, ты слыхал?»
«Нет, меня здесь не было. А когда он?»
«В пятницу, на той неделе. Весь город хоронил его. Такой человек! Я сто грамм выпил и не могу, ты понял – веришь, слезы из глаз, плачу и все тут. Да мы ж с ним в Буре… Не могу, понял. Два брата теперь их осталось, Пинжаков. Дал им стольник, себе последние пятнадцать рублей оставил. И на похороны не пошел. Не могу – слезы из глаз, плачу и все. Только вспомню, как мы с ним в Буре…»
«Сколько ж лет ему было?» – спросил я.   
«Пинжаку то? Тридцать шесть или тридцать семь, не больше. На Новодевичьем хоронили. Весь город собрался. Такой человек».
«А отчего он?» – поинтересовался я.
«Печень рассыпалась. Понял? Не могу. Как представлю, вижу живого. Дня за три, ты понял, говорит мне: что-то печень болит очень, привези мне клюквы, хочу кисленького. Я поехал. Пока нашел, достал, купил у зверей за бешеные деньги, привожу, а он уже мертвый…»

Помолчали.

«Значит, решил от барахлишка лишнего избавиться, - сказал я, меняя мрачноватую тему на более веселую, - сдаешь всю эту музыку».
«Да не мое. Сошелся тут с одной старой. Стал тараканить ее, ей очень понравилось. Кричит просто, падла. Говорит: я всякие видала, но такой как у тебя встречаю впервые.  А у меня там на члене, ты понял, семь шариков. Щас только откричалась, после говорит: бери все пластинки, 35 штук и проигрыватель отличный прицепом, не жалко, вези продавать зверям, они возьмут сразу, сто процентов».
«Возьмут, куда они, звери, денутся», - поддержал я опять человека.
«… кричит, понял, пропьем с тобой все на хер, только приходи ко мне почаще. Я ей отвечаю: буду приходить обязательно, но после одиннадцати вечера: у меня ж надзор, как менты проверят, я к тебе – ХОПА!» – смеялся тертый мужик.
А тут и подошел, наконец, наш долгожданный, желтый, обрызганный грязью, битком набитый. Прозванный «гармошкой».

Дядя прихватил спрятанные под лавкой вещички,  предназначенные на сдачу зверям. Такой потертый весь, коричневый маленький чемоданчик – проигрыватель, наверное, пятидесятых годов,  а из холщовой, едва живой сумки торчали пластинки в простеньких голубоватых бумажных пакетиках. Такие уже сто лет как исчезли из всех магазинов.
«…модная ходовая музыка, хоть на дискотеку щас неси», - бормотал человек, штурмуя автобус.

В переполненном до отказа стойле, обносившийся, замученный и голодный народ базарил за жизнь. Ругали демократов, обзывали их фашистами. Горбачева, что развалил Россию, характеризовали как немецкого шпиона, Ельцина того хуже – как американского ставленника. Путина обзывали ставленником Ельцина. Жаловались на геноцид истинно русского населения, засилье евреев во всех сферах. Особенно же клеймили «зверей» на базаре, которых всех надо расстреливать из пулемета.



   
ПОЛЕ ЧУДЕС

Май стоял холодный и перед самой жарой мы, как чувствовали, забухали по-чёрному. Все, кто там был на Поле чудес из птеродактилей, слетелись во двор на лавки. С лавками тоже проблема: то бабки выходят посидеть, тогда приходится сгонять их  (а они базарные у нас, сразу начинают вспоминать войну, голод, несправедливость властей и своих родных детей, которые послали их на ***, короче, всякую хуйню и стоят, вернее, сидят насмерть), то, ****ь, молодняк усядется и часами пьёт своё ****ое пиво да сорит шприцами. Тут бойня. Они здоровые быки, ****ятся неслабо. Хорошо среди нас тоже бывшие десантники есть, пока держим лавки.
Собрались все нормальные пацаны: Ширяй, Котляр, Кондрат, Валера  (совсем плохой стал, стакан выпьет и отъезжает, тащи его до подъезда), Оксанка (у неё, говорят, сифон, всё равно пьём с ней из одного стакана), Карла (бывший подводник), Баранкин (у этого вроде гепатит), один ещё парень хромой, забыл его погоняло, он с грязной собакой часто ходит по кличке Бакс. Кто там ещё? Да, Телефон, Лифтёр, Холодильщик (он, говорят, уже три месяца не просыхает).  Ну, и я, ****ь, конечно, куда мне деваться. Все безработные на ***, хотя у всех профессии.  Пьём чисто левак. Деньги откуда-то постоянно берутся. Нас много – то у одного, то у другого что-то появляется. Нет, так знакомых много мимо шастает. Там червонец. Здесь пятёрка. Вот и набирается искомая двадцатка. Пьём, базарим о всякой отвлечённой хуйне. Вспоминаем, кто, где служил. Один на подводной лодке, другой в стройбате, третий в авиации с парашютом прыгал. Есть, конечно, и такие, которые вообще не были в армии, зато хорошо сидели в зоне. Тоже уважаем.

Первый сломался Маньяк, хотя он как раз с нами не бухал. Перед самым полнолунием его потянуло в питомник, ну, и там, как обычно, **** и членил баб и мужиков. Ему без разницы. Обыватели зассали и совсем туда перестали ходить, отсиживались, в основном, дома. Кстати, они окончательно оборзели, падлы. Стакан воды тебе не подадут, если сильный сушняк после чистого спирта. Проходят другой раз мимо нас и злобствуют: мол, сидим мы цельными днями на лавке, нигде не работаем, только водку пьянствуем. Вы ответьте лучше, фуцманы, почему молодые в принципе пацаны вымирают, ****ь, как мамонты?  Совсем страх забыли, черти. Придётся их всей толпой опять отметелить, пидормотов.

Потом Ширяй себе «скорую» вызвал, не выдержал пацан. У него сразу нашли больное сердце, двухстороннее воспаление лёгких и цирроз печени. Карла бегал по двору, собирал у нас по двадцатке Ширяю хоть бананов-апельсинов купить, порадовать человека. *** кто давал, конечно. Откуда? На левак едва набираем. А ведь бухаем сутками, когда спим, я не знаю. Так отъезжаем на часок и снова в бой. Карла нервничает  (понятно, он же на подлодке служил) и наезжает почему-то на Баранкина. Чуть у них до драки не доходит. Ну, разнимаем, конечно. Только они потом один хуй начинают ****иться и заливают лавки кровью.

Тут Котляр с пятого этажа поймал «белочку». Закрылся у себя в каморке и воюет несколько суток с ФСБ. Естественно, орёт, ошалевает и мешает мирным жителям спать. Те в итоге вызывают «шестую бригаду», и нашего карифана везут на Краснофлотскую, в «наркологичку». Вот же мелкая буржуазная тварь!

Ну, мы решили ****ых мещан наказать и с****или с крыши общую антенну. Сдали её тут же на металл. Бухали пару дней, врать не буду. Обыватели охуевать стали, они ж, падлы, без телика жить не могут. Подсели на эту беду.  А мы веселились. Пели песни:
Броня крепка и танки наши быстры
И наши люди мужества полны
А если к нам полезет враг матёрый
Он будет бит повсюду и везде.
Оксанка, ****ь, пропала. Оказывается, связалась с каким-то уголовным беспредельщиком. Он ей навешал ****юлей и из её же хаты выгнал. Пошла ночевать с дуру в питомник, а там Маньяк свирепствует. Короче, врать не буду, никто не знает, только девка что-то давненько на наших лавках не рисуется, что довольно странно.

Наконец, мне пить надоело, и решил отходить потихоньку в питомнике. Маньяк мне по херу, он своих не трогает, ну а если озвереет совсем, волчина, отмахнусь как-нибудь. Шёл туда и напевал по инерции:
Пусть помнит враг, укрывшийся в засаде…

Зло тоже иногда берёт. Почему кругом все ****ятся с властями – грузины, киргизы, даже хохлы, а русские сидят тихо и ссут? А если и ****ятся, то лишь между собой, как конченые лохи. Мы уже, наверное, стали хуже белорусов. ****ь буду!

 Только вхожу в лес – вижу, на поваленном дереве сидит красивая девушка с золотистыми длинными волосами. И горько плачет. Подхожу к ней, начинаю утешать. Постепенно узнаю причину горя. Оказывается, у неё две беды: пропал её парень, и она потеряла фигурное зеркальце.  Поискали с ней вместе, но, ясный член, зеркала не нашли. Тут рядом ****ые молодые и ещё не пуганные обыватели, полные отморозки, которым даже Маньяк по херу, делали свои вонючие шашлыки. Наверное, они и взяли. А спрашивать у них бесполезно – *** когда признаются, тварюги. Девушка посидела немного и вдруг вынимает бутылку спирта. Протягивает мне: мол, похмелись, пацан. Хлебнул из кружки, чувствую чистяк. Хорошо обжигает. Ништяк. Допил залпом и захорошел. А она ёбнула и опять рыдать. Кричит типа, я жить не хочу и так далее. Потом вдруг замолкла и спрашивает серьёзно: «ты думаешь это полный ****ец?» Я ей, не думавши, отвечаю, мол, ни хуя подобного, пока что не полный. Ещё погуляем, повеселимся, в смысле дадим ****ы ёбаной системе. Типа, говорю, не ссы, всё у нас впереди. Будет и бунт, и восстание и революция. Без булды.  Она задумалась. Ещё спирта ****анули по кружке. Тут девушка повеселела и вытащила из-под куртки свои сиськи. Спрашивает: «тебе нравится моя грудь?» Вот это другой разговор. На хуя нам смуреть. Мы же в принципе оптимисты. Что не так?  Отвечаю, что, мол, всё чётко, типа заебись. Она мне жопу показала и ****у. Всё такое классное. Чувствую, сейчас в рот возьмёт. Но она сначала начала мне по руке гадать. По её словам выходило, что у меня всё будет классно в ближайшее время. И даже какое-то бабло светит. Понимаю, что ****ит шкура в наглую, но, честное слово, я как-то повёлся. Даже настроение улучшилось. Тут-то чувиха и взяла за щеку. Когда я кончил ей в рот, эта ****а и говорит: «больше всего люблю дрочить себе солёным огурцом».

После предлагает пойти к ней домой. Клянётся, что у неё дома всё хорошо, чистенько и заибись, только брат, мясник, может выступать. Я обрадовался. Хоть перекантуюсь и мяса пожру, а то мы когда бухаем, не жрём же ни ***. А мясника его же топором грохнуть можно, если будет базарить.
 
Однако до дома мы не дошли. Лариска (так её звали) затащила меня по ходу в какой-то мерзкий бар, где сидели отвратительные, злые хари. Полные беспредельщики. Таких надо мочить сразу в первый же день бунта, переходящего в восстание. По рожам видно, что мещанское быдло, старающееся обогатиться за счёт простого народа. Частники, таксисты, владельцы ларьков и прочие ****и. Быки, короче, ебучие. Лариска же там чувствовала себя, как дома. Отобрала у какого-то урода всё пойло и жрачку. Он даже не протестовал. Не дёрнулся, козёл, ни ***. Видно Лорика в этом заведении уважали. Мы выпили водки, заторнули блинами с мясом. Я с голодухи восемь блинов умял и капитально расслабился. Думаю: теперь бы к ней на хату попасть, и всё было бы путём. Только хуй. Чувиху пробило на подвиги. Она стала требовать у барменши бутерброды со спермой  и большой солёный огурец для мастурбации, а когда та в наглую отказала, опрокинула стол и набила морду сидящему рядом злобному дебилу. Тот даже не дёрнулся. Я сильно зауважал Лариску после этого, потом вышел на крыльцо, жду пока чувиха там духарится. А она завела всё-таки  народ.  Там началось хуй знает что. Короче, частники забазарили с таксистами. Начали ****иться между собой. Что творилось, *****! Весь ****ец! Я даже зааплодировал. Дрались насмерть. Несколько человек отвезли в реанимацию или прямо в морг.  Наконец, приходит Лариска вся красная и говорит: «слушай, я тебя покину, ты мне нравишься, но тут есть клёвый мужик, частник, давно хочу у него отсосать за деньги».
Ах, думаю, тварь, шалава конченая, овца задроченая. Повелась на мелкую буржуйскую ***ту. Поскуда. Ну, и хуй с тобой. Да, не пруха. Пошёл к  своему дому. Опять на ****ые лавки. Чего-нибудь с пацанами в итоге высидим. Дождутся волки позорные и твари ебливые. Вот такая получилась хуйня в начале холодного мая на ёбаном Поле чудес.




               



ПИКОВАЯ ДАМА
 
Я сижу в баре кафе «Пиковая дама» и пытаюсь ни о чём не думать, однако всякие дерзкие мыслишки и поганые воспоминания постоянно возникают в тупой пустой башке конченого идиота. Барменша Танька давит на меня неслабого косяка, прикидывая, не нажрался ли я до такой степени, что меня пора сдавать ментам. Сколько раз она уже это делала. Даже мне самому надоело отмечаться в клоповнике. Как-нибудь надо не полениться, вырезать ей клитор и натянуть на футбольный мяч.

Сейчас в заведении тихо и почти безлюдно, потому что ещё утро.  (Я блаженно потянулся). Но к вечеру набежит толпа народу. Пацаны, девки. Присесть просто негде, хоть все и знакомые в принципе. Но все одуревшие: кто на маке, кто на геране, кто на грибах, кто конкретно на винте, остальные на пошлом грызле. В основном, конечно, мужики ударяют чисто по синьке. Глумят, базарят, охуевают, ****ятся. Кровь течёт по столам. Менты винтян кого-нибудь постоянно. Нет, точняк, лучше бухать и оттягиваться на Тропе Хошимина, в лесистом овраге, неподалёку от центра города. Там, ****ь, куда спокойней. Это культовое наше место. В худшие годы общественного маразма мы скрываемся на тропе. Ну, а сейчас разве не пидерсия? Сплошной онанизм. Город воняет, он похож на гнусную помойку, смердит, как запущенное стойло, сто лет не чищенное. Люди кругом похожи на ходячие трупы. Напиваются, падают мордами в телевизоры и отключаются под эту парашу. Или читают гнусные таблоиды. Им всё по хую. Дебильные ***сосы. Да пошли вы все на хуй! Зомби поганые.

Всё вокруг, у меня такое впечатление, будто замерло, затормозилось, застопорилось намертво. Только ментовка и ФСБушка работают с удвоенной шизоидной энергией. Да обогащаются всякие свиньи.

Даже к нам на Тропу Хошимина, в святое место проникают чуждые элементы. Какой-то дурак вдруг появился на горочке, вынул огромный член и начал дрочить у нас на виду, нагло при этом лыбясь. Символ ****ого времени и позорной системы. Нарезали, конечно. Но всех же не пере****ишь. Обратно приходится сесть на ломаный ящик из-под вина, под которым ещё нехилая куча свежего говна, и продолжать бухать, как ни в чём не бывало.
Вспоминаю вчерашний день, как я с одним друганом пошёл в медобщагу к девкам. Только там присели в одной комнате, где живёт пять баб, вваливаются ихнии мужики пьяные враскатень. И без слов кидаются на нас. Коляна куда-то свинтили, а меня двое быков загнали в умывальник, но были настолько датые, что *** один раз попали по роже мне. Стучали в основном в стенку и куда попало. В итоге я от них свинтил, а когда пробегал по лестнице, увидел другана. Он висел в пролёте, зацепившись за какую-то хуйню и вот-вот готов был упасть. Руки у него слабели уже. Я вытянул его кое-как. Потом он хмелил меня в нашем любимом заведении. Пьём-пьём, вдруг в «Пиковую даму» входит Пингвин. Этот тип в своё время подсел по глупому. Он был модный такой и хотел купить себя какие-то невъебенные там сапоги, но денег не было. И он взял кассу в 30-м магазине. Только выходит, а как раз идёт ментовский патруль. Его, идиота, и повязали. В зоне Пингвина опустили. Потом в начале девяностых он по голубым каналам съебался в Голландию, назанимав тут перед отъездом кучу денег с концами. Брателла Киса, когда поднялся и уже имел две бригады, ездил в Амстердам ловить Пингвина, но голубая мафия не выдала своего опекаемого. Теперь вот этот хуй голландский приезжает регулярно раз в год к нам сюда и ходит по городу, выставив вперёд живот, с охуенным призрением ко всему русскому на наглой тупой роже. Урод. Ну, Колян, как увидел Пингвина, сразу кричит: «Ты ведь, козёл, опущенный. Хуй ты сюда лезешь, где нормальные пацаны сидят?  Уябывай на хуй в свою Голландию». И начал ****ить мудака на смерть. Залил всю «Пиковую даму» кровью. После этого пришлось, конечно, бутылку водки сразу брать, чтоб расслабиться. Колян всё у меня спрашивал: «Ну правильно я его от****ил?» Заебался другану отвечать, что да, всё нормально, по делу, не хер тут презирать, а то ему, пидору, наш воздух не нравится, у него голландские белые рубашки сразу чернеют. Ну, и вали отсюда, не показывайся здесь больше никогда. Дыши халявской свободой. Халуй, ****ь! Пили мы пили, потом Колян вдруг вскакивает и с диким криком «да заебали вы на хуй, пидорасы!» кидается прямо в большое окно. Оно и сейчас ещё заделано фанерой. А на улице друган попадает прямо в объятия Омоновцев, которые как раз ****ят мирную демонстрацию.
 
Тут в кафе припёрлась одна знакомая девка, Анька Катастрофа, которую я давно хотел выебать. Она ничего такая, русоволосая, коренастая, при хорошей жопе и сиськах. Правда, ноги кривоваты, но рожа очень ****ская. А сама Катастрофа постоянно отвязанная. Абсолютно безбашенная чувиха. И всегда попадает в какие-нибудь истории, когда её в оконцовке ****ят.  Короче, ёбнули с ней водки грамм триста, и я повёл её в ближайший подъезд. Там рядом с «Пиковой дамой» стоит красная древняя хрущёба. Заходим в подъезд – там вонь, валяются пустые бутылки, кругом всё обоссано, на подоконнике ***ва туча бычков. Я сразу прикинул, как буду ****ь шкуру. Сдёрнул с неё джинсы. Она  обмякла и сказала: хочу в жопу, Алик. Прямо угадала моё желание. Я боялся только одного, чтоб не появились менты. Они здесь частенько лазют. У этой ****ы жопа классная. Узкая такая. В русском стиле. Ебал её пол часа, наверное, а потом кончил и въбал ногой, одетой в тяжёлый армейский ботинок, под ту же выебаную жопу.

Вернулся я в «Пиковую даму», присел за столик и вспоминаю, как неделю примерно назад познакомился тут с одним пацаном на свою голову. Он вроде ничего показался. Стриженный на голо, в чёрной рубахе. Пригласил к себе в гости, там, мол, бухла море. Приезжаем на окраину – *** там. В хате бродят какие-то конкретно охуевшие от пьянки типы и среди них одна чувиха роется в домашней аптечке с целью нарыть себе успокоительных колёс, а другая, помоложе, сосредоточенно читает телефонную книгу с целью отвлечься от этой хуйни. Выпить повторяю – ноль. А тут ещё этого пацана клинит, и он предъявляет мне, будто я с моим другом, от****или его вчера в «Пиковой даме». И они втроём тащат меня к этому фиктивному другу. Хорошо, ****ь, хоть на улице бить начали, а то в комнате точно убить могли бы. Ещё в подъезде охуевшие рожи (их было трое) дали так, что я залил подоконник своей кровью. Ладно, как бы веду их куда-то. А ночь уже глухая, народу никого. Эти мрази кричат, что если я начну машины останавливать, они меня зарежут и показывают неслабую штырину. И периодически ****ят. Я весь в крови, губа порвана, нос сломан… ЧТО ДЕЛАТЬ? Потом двое что-то начали отставать, затяжелели гандоны, а я прибавляю шагу. Протревзвел, конечно, от такого прикола. Один за мной спешит всё-же, такой небольшого роста крепыш, кривоногий. Наглая кровожадная рожа. Я ходу. Он догоняет меня, тут я резко торможусь и бью ему встречного. Он падает и временно отключается. Я, что есть сил, дёргаю оттуда и отрываюсь от ёбнутых козлов. Иначе они меня точно грохнули бы, нет сомнений. Иду, и тут ещё по дороге из-за какого-то забора на меня бросается огромная овчарка и готовится сделать прыжок. Тогда я, уже тоже полностью охуевший от этих стрессов, ору на неё матом: «пошла ты на хуй, сука!».  И она убегает, поджав хвост. Зассала мразь ****ая. Но пилить далеко ещё до дома. По дороге попалась ментовка. Захожу, говорю: «менты, дайте переночевать в камере». Они меня выгнали, волки позорные. Как мне хотелось тогда расстрелять их из автомата. 

Иногда мне самому кажется, особенно после третьей бутылки, что мы с пацанами тоже давно умерли и находимся на том свете, который примерно так и выглядит, как Тропа Хошимина: глинистый овраг, узкая тропинка, жалкие кустики, в отдалении убогие домики с задроченными садиками и огородиками, из которых выглядывают ёбнутые обитатели. Людишки. Моральные и физические уроды. ****анутые твари. Животные. Хуже – млекопитающиееся.

Да, мы отбросы, шваль, говно. Но, что смешно, лучшие люди в этом поганом обществе. И пошли все на ***! Да здравствует Тропа Хошимина! Долой некрофильскую ****ую систему! Пусть будет бунт!







 
Психоз

Суки, падлы, мрази. Ебланы конченые, козлы вонючие, черти задроченные, твари пастозные, скоты атстойные, пидоры ебучие и гнойные.

Сны какие-то мрачные пошли мне сниться, будто наступает всеобщий, якобы ****ец. Достают рассеян цены на жильё, мизерные зарплаты, дорогая жрачка, сходящие сума от недоёба бабы, спившиеся и дохнувшие не дожив до тридцатника мужики. Куриный ****ый грипп, азоновая ****ская дыра и угроза потепления, грозящее библейским потопом, охуевшие от вседозволенности позорные волки ментовские, уебаны беспредельные жирные, засевшие в рублёвке, как в крепости, чиновники, тупое правительство, пробки на дорогах, рушающиеся то там, то тут дома, (и устои: парнуха, педерастия, педофилия, тотальное лесбиянство, молодёжный похуизм, ползучий фашизм, воровство, беспредел и прочая ***ня), ебучие бюрократы, сосущие кровь бедных людишек… Вот такая поебень, камраты, кажную ночь снится, хоть я уже и газет давно не читаю и телик не зырю. Мне это всё нахуй ненада, а, тем не менее, кошмары достают. Противно всё это ужаснахкак.

Утром просыпаюсь от громкого стука в дверь. Первая мысль – тока бы блять не менты. Иду открывать, спрашиваю: кто там нахуй припёрся в такую ****скую рань? Слышу маловразумительное мычание в ответ и понимаю, что никто иной пришёл как Архитектор. Его уже окончательно загнали в угол Пришельцы, зелёные ****аврот человечки, и он лишь иногда вырывается от них и бежит, куда глаза глядят. То ко мне, то к Дуче, соседу моему по Ленина, то…да у еблана точек навалом и на Бакунина, Коммунистической, Октябрьской, Парижской коммуны… Ну его нахуй идиота. Он в последний раз, когда залетал сюда, птеродактель ёбаный, всё меня учил. Не пей, кричит охрипшим голосом, патамушта тихо разговаривать не умеет, (у них на Бакунина все так орут) не пей ты, мне сцука советует, паленую водку, от неё, сам знаешь, сколько щас народу мрёт, а пей лучше сэм, вот смотри на меня – двадцать лет уже самогон ***рю и хоть бы хуй. Посмотрел я на Архитектора – опухшая, заросшая, почерневшая, побитая морда. А он продолжает, типо тут на Запольной две чёткие точки знает с отличным самогнётом, от которого ещё никто не отравился. Да нахуй мне ты, блять, и твоё вонючее пойло упёрлись, думаю, и открываю дверь. Стоит – тёртая столетняя кожанка, рваные штаны, разбитые сапоги. Про морду вабще молчу. И баклажка с самогоном под мышкой. Ах ты тварь, думаю и хватаю топор. Он у меня завсегда за дверью от непрошенных посетителей. Хрясь ему по черепу – готов парнишка. Один отпился.

Тут ещё полное лунное затмение случилось, а оно так просто не проходит. Люди охуевать и беситься начинают шо****ец. Попенгаген восстал против уродливой власти, запрещающей и рушащей всё живое, и  её шестёрок свиней копов. Отожгли поцаны не по поцки. Молодца. Дания рулит нах. Вперёд за прынца датского! Ну, и Питер подписался, тожа отжёг нехуёва (они теперь с попенгагенам города побратимы на века), врезали пацаны по матвиенкам, которые замондражали и, может быть, задумались о жизни своей скорбной. Фошизм не пройдёт палюбому, но пассарать!
 
Да заебали черти, сколько ж можно. Тут ещё соседка с первого этажа, ****ая Настя, закиряла по-чёрному. Непросыхает нихуя пелотка блять… Родители её уже домой не пускают, она в дверь часами бьётся, орёт, грозится всех замочить. То просит: папочка, пусти, пожалуйста, ты ж говорил, что меня любишь. Потом куда-то исчезает (раз видел её спящую на ступенях высокого крыльца популярной забегаловки с железной дверью «Закусочная» на Докучаева, где постоянно похмеляется Тарасик), и вдруг опять является, обычно с какой-нибудь бичёвкой или приблатнённым ебланом. Шум на весь подъезд, угрозы…Ёбана врот, неругамшись. Насорят обычно своим пивом, сёмками и балканкой… У меня постоянно сигареты стреляет и просит деньги. Раз препирается уже поздно вечером и говорит, что, мол, пашла в аптеку за лекарством (оказывается, эта ёбаная Настя ещё и беременная) и там у неё какие-то отморозки отняли пятьдесят рублей. Просит выручить, ато её папка домой не пускает. Не дал, канешна, знаю, что не отдаст никогда, шалава приблудная.

Тут ещё  Наташка распоясалась тоже совсем. Угостил её опять воткой… Сколько раз себе говорил: нельзя давать, сцучке ни грамма. Выпила почти всю бутылку и потянула меня погулять. На улице, говорит, хорошо, погода, вроде, наладилась. Установилось затишье перед бурей.  (Эта как раз накануне лунного затмения). Сама весёлая такая, всё приколы, смехуёчки, то в чатах по мобильнику с любителями садо-мазо пропадает, то мне чота интересное рассказывает. Как не вылезала пять суток из штапквариры молодых лесбиянок в Колодне. Блять, мне это уже надоело слухать и давно неинтересна нихуя, а  лоховка не понимает.

 Идём эта по площади Ленина, вдруг Наташка останавливается прям у памятника и начинает снимать с себя штаны, прямо уже и ****а волосатая показалась. (Не бреет нихуя пелотку, зараза, хоть убей). А ещё не поздно, народ кругом лазиет. Кричит, ****а, что я круче даже чем Ленин. Ну, это согласитесь уже перебор. Я много могут стерпеть, а тут…  Как начал её ****ить. Вабще эту площадь Ленина кровью залил. Не знаю, может, убил даже девку. С тех пор не видел однимсловом.

Короче возвращаюсь домой – ****ая Настя сидит на лестнице и тупо листает телефонную книгу. Отвлекается, шкура, от бухла и наркотиков. Опять начала курить у меня стрелять и просить десятку. Ну, говорю, пошли. Привожу к себе, включаю музыку, Агностик фронт, кажись, и резко ставлю дешёвку раком…  Нет, ебать не стал. ***еёзнает с кем она там шарится. Грязная довольна сучка, хотя и беременная. Взял старый солдатский ремень с хорошей бляхой, который остался ещё от деда, который прошёл всю финскую и погиб в первый день на отечественной, и отходил эту свинью за всю хуйню по большой жопе. Потом прогнал пинками тварь вонючую. Шоб она сдохла паскуда!

Суки. Падлы. Мрази. Скоты. Ебланы. ****и продажные. Пидоры конченные. Заебали все нахуй, достали конкретно, чтобы вы все ****улись апстенку и утонули в параше.

Немножко только отпустила, на время. Потом опять как нахлынет яибу. Всё это лунное, блять, затмение. Тогда хватаю винтовку, и начал блять из окна палить куда попала.



 
ИБАТЬ И РЕЗАТЬ

Повалил снег. Заебись в конце зимы. Эта радует шо****ец. Щас как раз перевожу детектив, в котором один безумный чел ибёт и режет (ему похую мужиков или баб) в римском Пантеоне или постройках типа такова, а потом вырезает у них на спинах витрувианского человека. Этот рисунок Девинча называется священное сечение и считается каким-то там идеалом. Так этот чел паходу идеалист и стремиться к некому совершенству. Дело в том, что в Риме как раз тожа пошёл сильный снегопад (редкость большая для вечного города) во время последнего убийства, совершённого маньяком-идеалистом, канающим под монаха.

Тут я проснулся и оказался блять опять в трактире «Ы», который уже заебал внатуре. Всё надо линять отсюда. Это я просто крикнул на весь тихий зал с выключенной кораоки. (Ох, как заебали эти челы со своим владимирским централом, этаж просто ****ец!). Один раз только тут нормальный музон был, когда пришли ребята из группы «Карамазов Драмз». Вот тогда все оторвались не по децки. Там у ребят чувствуется идеология, а беспартийная ***та заебала понатуре.

Поехал на вокзал, купил билет, жду поезда. Куда, блять, еду, сам нихуя не знаю. А курить ахота спасу нет. Смотрю, на крыльце стоит чел, курит и улыбается. В небо смотрит радостно, откуда всё падает снег, не перестаёт никак. Это надолго, пацаны. У нас как – то холодина не в меру, то жара, то слякоть заябывает, то снега нет вабще, то он идёт пятые сутки подряд и никакая техника уже нахуй не справляется. А если общество впадает в спячку, то разбудить его может только гром канонады. Ибать и резать.

Подхожу к мужику, прошу закурить. Тот радостно достаёт пачку и предлагает неожиданно: а выпить не хочешь? Вабще это уже не первый раз, я привык. Так обратишься к челу по мелкому делу, а он обязательно предложит выпить. Ну, и понеслась. А тут тоже – ****ули эту вотку из горла, невзирая на ментов, которые щас очень тщательно зачищают вокзалы от нормальных людей, и мужик полез ко мне с тюремными откровениями. Я, говорит, тока откинулся, пятнадцать лет отсидел во владимирской зоне. Ну, как обычно у нас, не за ***. И пошёл и пошёл. Как там щас хуёво, какой ментовский беспредел и так далее. Аж уши вянут. Но приходится слушать, так как экс-зек вынимает из своего мешка вторую вотку, и предлагает: давай, земляк, за встречу. За твоё второе рождение, говорю. Ибать и резать.

Пили, закусывали, а тут мой поезд подошёл. Так этот мужик берёт билет по своей справке об освобождении и садится в мой вагон вместе со мной. Однако дальше тамбура не проходит, кричит: давай здесь пить будем. Мне тут больше нравится. И приземляется прямо на пол. Пока ехали до самого Яйцева, всё ****ел про свою ****ую зону, и прочую ***ню, что типа ему деваться щас некуда, жить негде и всё такое прочее. Но чел, прикиньте, пятнашку оттянул, а вёл себя очень даже прилично, ни одного матерного слова не сказал и всё угощал меня водярой, которая паходу у него там, в зековском мешке не кончалась.


На обратном пути тоже ****ато ехал. Напротив сидят батюшка и матушка, ****ят всю дорогу о своём божественном и по мобилам с какими-то челами добазариваются о всяких там своих ритуальных делах. Матушка ахуенно умная походу, всё про чертей больше внушает. Типо они щас так приспособились к среде, что их редко какая малитва даже берёт. Батюшка больше слушает и в целом соглашается. Я читаю книгу Плуцера-сарно «***». Второй том называется «****а». Вдруг по коридору шкерится пьяный и весь растерзанный мужик. Идёт, матерится на весь вагон, пристаёт к челам-пассажирам с разной хуйнёй. Говорит, что с Севера едет в Бабруйск отца хоронить. Тут проводница белоруска, такая светленькая и в теле (но хорошем) делает ему замечание, чтоб он потише ругался. А у этого чела, блять, реакция началась – к батюшке кидается и просит, чтоб тот его защитил, ибо щас за ним менты приканают точняк и тогда ему ****ец. Он живым им не дастся, бдет с ними насмерть ****иться. И на колени прям падает, умоляет штоб отмазали его. Короче, повеселился я от души и срочно набухался в жало, потому что в этом ****ом поезде ехали куда-то одни задроченные фрики.
Ибать и резать. Очухиваюсь – смотрю передо мной Алинка. Девка 21 год, стройная, в мини, с отличной выпуклой, как у покойной ****и Николь, которая вышла за старого миллиардера и отравилась недавно гамбургером, грудкой и кричит на весь трактир Ы: хочу травы! Ну, пошли ко мне. У Лёхи, соседа, там барбулятор – анаша в воде, курится как кальян и вставляет прилично. Подкурили. Алинка говорит: а у тебя тут чертей много, пойду, погоняю. Ушла и пропала. Проходит неделя, я сплю, два часа ночи. Просыпаюсь от крика: Алик, открывай. Подхожу к окну – стоит белая, как привидение, Алинка и улыбается во весь рот. Посылаю её на *** и ложусь спать.

Утром просыпаюсь – на кухне разбитое окно и бутылка спод вотки вдребезги. Это Алинка, сцука, мне ***нула управляемый снаряд за то, что ночью дверь не открыл. Она тут у меня ещё не всех чертей, видно, разогнала, блять отмароженая. Выхожу на лестницу, думаю: поймаю – ибать и резать – башку отвинчу, а там, вижу, на стене нарисована свастика и под ней выцарапано моё имя. Далее написано – винт это вещь.

Ибать и резать. Но я тоже, сцука, идеалист вроде того римского маньяка. Мне нравится, например, что новые красные бригады в Италии чуть не замочили гада Барлускони. А жаль – одним негодяем стало бы меньше. Люблю без меры, когда где-нибудь в Париже гавроши ****ятся с ментами, или те же итальянские тифози дают оторваться позорным копам. Лучше всего, когда нацболы лихо ебут некрофильскую систему.  А эту малолетнюю наркоту, беспредельных шлюх, гламурные рыла, осто****евших всем клоунов-политиканов - я бы лично истребил, не думая, как тараканов. И так нахуй идёшь по улице, шприцы на голову падают, а с телеэкранов сплошная трупная вонь. Не, заебали отморозки. Я уже и стенку для них кирпичную присмотрел недалеко от дома с их же беспонтовыми надписями, типо: Женя не петух или Гудрон – угрюмый педарас. В расход нахуй, беспартийную ***ту.  Ибать и резать!

               
Катастрофа
Год начался катастрофически. Хотя сам Новый год прошёл тихо мирно и по-свински. Не задолго до праздничного боя курантов мы с другом (он поругался с женой и не знал куда деться) бродили по городу, переходя из заведения в заведения. Выпивали, мирно беседовали. Друг, правда, заябывал своей нудностью. Он нудист ещё тот, но я по случаю праздника ему прощал.

Погода стояла раком. Слякоть, сырость, грязь, лужи. Мрак и уныние. Вдруг где-то в районе Кирова резко похолодало и повалил снег. Это часов в десять. Вмиг всё побелело и похорошело. Казалось, кто-то наверху решил: нате, сцуки, порадуйтесь. Мы с другом тоже захорошели, ёбнули ещё Перцовки и поехали к Наташке, где нас ждал стол, большой телевизор и толстая Марго (свинья) с Украины.

Я говорю, что встретили Новый год спокойно. Выпили, поговорили, телика практически не помню, и это к лучшему. Я что-то быстро уснул. Утром, когда пошли с другом хмельнуться в трактир Ы, (на улице опять другая страна – голый асфальт, лужи и тд) он рассказал, что Наташка с Марго в итоге начали заниматься лесбосом, он смотрел-смотрел, утомился и тоже уснул.

Сейчас Наташка конкретно связалась с юными лесбиянками и не вылезает из их штапквартиры в Колодне. Бросила работу, забила на семью. До этого она частенько ездила в маскво, где её подружка Марго работает в секс-шопе. Они вместе посещали садо-мазо клуб где-то в районе дмитровской промзоны. Всё меня туда тащила, да мне это нахуй не надо.

Выпили мы с другом в трактире «Ы», поприкаловались над барменшей Ирой, которая разрешала трогать себя за шоколадку, и слегка заскучали. Вдруг вижу, к стойке подходят знакомые беззубые, небритые, смешные лица – Джагер, Клюв и Убийца. Ну, блять какая встреча в Новый год. Клюва я уже лет пять не видел. Прошёл даже слух, что он умер, а, оказывается, просто живёт в Гнёздово и пасёт там коров. Все просто охуели от такой встречи. Они рады видеть меня, я охуенно счастлив встрече с центровыми птеродактилями, с которыми конкретно охуевал в конце бурных девяностых. Что мы творили. ****ь мой ***! Многих уже нет, конечно. Ушли Боб, Тимофей, Андреич, Дядя. Последний относительно недавно. Он любил выпить с незнакомыми, вот и нарвался на уродов где-то возле Холодильника.

Напились, канешна. Джагер (он редко пить стал и после кажного запоя кодируется) отстегнул мне полтос при расставании без отдачи, так как у нас с другом бабло скончалось к тому времени. Это где-то около двенадцати дня было. Пошли втроём – я, друг и Клюв – ко мне на Ленина угал Реввоенсовета. И опять всё, вроде, нормально. Взяли вотки, выпили у меня, слуханули спецом для Клюва (он ретроманьяк) какой-то там диппёрпл, Клюв всё повторял, что страшно рад меня видеть, пока не отрубился и  упал на пол.

На следующий день бадун уже **** прилично. Надо было что-то делать. Иду по направлению к «Ы» и встречаю как на грех барабанщика Юденича. Он уже давно не стучит и работает на радио Шансон. Стоит возле филармонии и плачет. В чём дело, интересуюсь. Оказывается, на Шансоне его опять наебали: дали денег меньше, чем обещали. И он решил всю эту зряплату со мной пропить. Как нехуй нахуй. Засели в «Старом Мельнике», добавили в трактире «Ы», где уже хвосты начали падать – Тоша, Андрей из РТС, Студент, Светка с большими сиськами и ещё какие-то маломнезнакомые личности. Все меня хвалят, сцуки, говорят, что я могу типо Шекспира перевести на русский, а потом опять на английский, но будет уже лучше, чем у Шекспира. Ну их ебланов нахуй.

Ну, мы решили оттуда резко переместиться в дешёвую забегаловку на Октябрьской «чепок», где особо нет знакомых халявщиков, и только сели за столик, рисуется, блять, к нам дефчонка. И с такой словесной агрессией ко мне, что я даже поначалу малость опешил. Типо, я такой надменный, непреступный, пальцы веером (её слова), и что у меня мания величия. Я говорю: перестань, дефчонка, нет у меня ни мани, ни величия. Мы прозаики вабще спокойные люди, это поэты нах, вроде кулёмина, психопаты. Я прост как правда, хоть жизнь меня постоянно усложняет. И только потом, после нескольких соток я признал, что дефчонка-то никто иная как Анка Катастрофа, которую я пять лет не видел. Как изменилась, аднака.  Слышал, что сначала жила с одним крутым байкером, потом с известным гитаристом, после ***еёзнает с кем родила пацана… С неё всё и началось.

Кстати, мне понравилось несколько лет тому назад, как Катастрофа на одной свадьбе, куда мы попали случайно, собирается вдруг линять и прихватывает с собой шесть бутылок вотки, по три в каждую клешню. На выходе её тормозят и интересуются, куда она тащит водяру. Та же с невинной непосредственностью и лёгкой улыбкой на хитрой роже объясняет, что её ребята, мол, тоже хотят выпить. Все опешили и отпустили дефчонку с миром.

Через несколько дней, под Рождество приехали к нам левые демоны из Резани и Твери. Мы неслабо повеселились в трактире Ы, на Тропе Хошемина (молодёш называет её тропой Ким Чен Ира, да и ***сними), а потом у меня дома на Ленина угал Реввоенсовета. Поэт-мракобес Кулёмин отвалил, пошёл отходить от пьянки. Да мы и без него хорошо посидели. Пили за бунт и восстание. Заебись. Хуёво то, что ровно в двенадцать на Рождество в этом старом купеческом доме, где мне иногда ночью встречается призрак бородатого купца, который всё ищет какие-то деньги (иногда я стреляю у него полтинник, и уебан даёт современными купюрами) случился страшный перепад напряжения. Сгорели нахуй все телики, компы и прочие дивидюхи. Хуже всего, что погорели фаллоимитаторы. Бабы, кончавшие на Петросяна по телику, просто озверели и чуть не разнесли этот крепкий домишко, в котором стены по метру с хуем. Вабще бапский бунт от недоёба он самый бессмысленный и беспощадный. Если б вот так по всей маскво перепад вдруг напряжения, то бабы, не кончив на Петросяна, разнесли бы белокаменную нахер. Стопудово. И к бапке не ходи.

 Ну, и панеслось кароче. Всё Катастрофа, блять, нагадала. Чево она на меня так рассердилась, не понимаю. Сижу без компа и диблятора, хоть я его вабще редко смотрел, будто в каком-то двадцатом веке. В туалет со свечкой хожу. Разбил нахер лбом стеклянную дверь да и ***бы с ней. Всё как-то стало медленно, вяло, лентяво. Начал книжки читать, нашёл где-то старый транзистор, стал ловить станции. Такая по всему миру параша яибу. Слушать нечего. Тоска. Пробовал писать от руки – не могу и ****ец. Без ноута даже сочинять не получается.

Дома сидеть тошно, надо куда-то двигать. А тут ураган Кирилл, который уже погубил немало людей в Европе, долетел и до наших краёв. Думаю, нуегонахуй (то есть, Ураган) и пошёл всёж на улицу. А там прям мне навстречу прётся-калдыряет сосед по Ленина, Дуча, бывший артист, друх Никулина, с которым частенько выпивал. И начинает меня грузить. Типо, вчера пошёл он за воткой. Взял пару бутылок и жрачки, Раждество всёж, надо с Машкой отметить. Идёт так по Козлова и проходит мимо ментовской машины. Вдруг из неё выскакивают два мента, бьют Дучу по голове, печени, почкам, лёгким и отбирают вотку. Последнее что слышал мой сосед перед тем как вырубиться был весёлый ментовский смех и крик: ну, теперь нам водяры хватит!
Прихожу в «Ы». Опа – все знакомые лица: Тоша, Клюгер, Торчок, Студент, старший Долос… Присаживаюсь. Долос мне сразу наливает, а Клюгер рассказывает новость. Оказывается Лёха-футболист, который за Кристалл играл (то-то я его давно не видел, а ведь бухали круто в начале лето, даже фоты остались на компе, который сгорел нахуй) умер перед Новым годом во дворах за трактиром, там где вовсю торгуют сэмом. Лёху притом как неопознанный труп похоронили в мешке на Силифоновском кладбище в безымянной могиле. Там таких дохуя.

Ну, надо поминать товарища. Взяли шесть бутылок вотки и пивоса много. Бухаем насмерть. Лысый Долос (старший) всё меня подбивает: поехали ко мне, ляжем на тахту (мы не ахтунги), посмотрим DVD, если фильм хороший, будем кричать: О, ****ец, а если плохой – тихо промолчим. Тут ещё один смутно знакомый подходит в красной куртке с капюшоном (прямо «красная свитка» по гоголю) и мне резко предлагает: пошли, Алик, в Пушкинский супермакерт, охрану положим нахуй, наберём вотки хорошей и погуляем хоть нормально. Еле от него отвязался и сел за сисястую Светку, чтоб никого не видеть. Лёху-футболиста помянуть нормально не дают, ебланы ***вы.

И только успокоился немного, приняв сотку, вдруг резко входит в «Ы» Наташка Смерть. Тоже с лета её не видел. В чёрной куртке, сама тёмная, гатичная шо****ец. И сразу ко мне, тянет за руку и говорит: Пошли к тебе, Алик, брось ты этих лохов, пойдём, выпьем поговорим, давно с тобой не виделись.

Пошли ко мне на Ленина угал Реввоенсовета. Выпили, вспоминать стали. Смерть мне сообщила, что Симона, дочка Петровны, девчонка лет шестнадцати, разбилась недавно насмерть на мотоцикле с каким-то парнем. Да она совсем безбашенная была дефчонка, насколько я её знал. Машка Батискаф, жена Паши Рыжего, которого дома застрелили, умерла тоже недавно от цероза печени.

Так мы говорили, вспоминали при свечке. Ни телека, ни компа. Утром просыпаемся – на улице черным черно, гатично так, и дождь идёт. Смерть говорит: пошли, выпьем. Идём канешна по лужам к Дому специалистов, там у Смерти какие-то друзья. Входим во двор, где мусорные контейнеры и мелькают какие-то тени. Смерть подходит к двум и начинает говорить, как там насчёт четвертинки. Я смотрю – одна тень, вроде, женского рода с отсутствием, правда, лица, а вторая – довольно дерзкий пацан в тёртой кожанке. И вдруг мне это всё смертельно надоело. Говорю Смерти: всё, хватит бухать. Пошли все нахуй! И двинул домой по лужам.






ПРОГУЛКА

Ну, я, короче, сидел-сидел, ****ь, дома, а потом заебало всё на свете, и я решил выйти из моей тухлой квартиры в этот ****ый мир. Хотелось, честно говоря, отвлечься от смурных мыслей и чисто попить холодного пивка. Никакого левака, само собой.

Сразу, как только вышел на улицу в это адское пекло, встретил художника Ван-Гога, своего соседа. Он такой рыжий тощий маленький плохоодетый мужичонка. Всё плачется, что жизнь у него ***ватая, никто его не ценит, картинки не покупаются. Не нужна, мол, быдлу его гениальная живопись. Не востребован ни хуя Ван-Гог в потребительском обществе. Однако улыбается творец и идёт твёрдым, целеустремлённым шагом в белую девятиэтажку за сэммычем. Значит, зашиб намедни какую-то копейку. Говорит мне радостным голосом на прощанье, что за четыре месяца впервые зубы почистил. Ну. это просто кайф! Сияет весь рыжебородой мордой лица. Я тоже радуюсь за него: всё ж неплохой художник, хоть и непродажный. Да кто сейчас нормально продаётся в наше смутное время? Какая-нибудь попса задроченная, вроде Шилова-мылова, Глахунова-Грызлого, вот и вся вам современная живопись. А настоящий арт как был никому не нужен, так и остался гнить в грязных маленьких квартирках. Подлинные творцы, постепенно опускаются, спиваются, жрут ****ое грызло и пропадают в безвестности. Вымирают, бля, на корню. У них кругом цырозы, прободные язвы, гипотиты, сифоны, туберкулёзы. Они становятся социально-опасны. Быдло них ненавидит и старается при случае уничтожить. Они вешаются от безысходности, дохнут от паленой водки или сверхдоз герани, их убивают ночные бомбисты, принимая за жалких бичей, которые загрязняют окружающую среду.
   
Благо пивняков сейчас до ****и матери. До *** и больше. Я знаю один очень хороший в теньку, на отшибе, почти на природе. Там не так уж много страшных рож. Правда, канать туда довольно далеко через весь город, но не париться же на солнце. Пошёл потихоньку. На мелком базарчике встретил Пашу Рыжего в драной трековине. Безумные глаза, фиолетовые губы, бледное лицо, седые патлы. Он хоть и олдовый, но остаётся верный до упора идеалам хиповой молодости. Постоянно на кайфе - от винта до пресловутого грызла. Не брезгует чувак и сэмом. К тому же давно уже с.о., социально-опасен, что в его кругу считается за доблесть. Дома творит форменный беспредел. Устраивает еженощные хэппининги: рубит мебель, поджигает хату. ****ит жену свою Машку Батискаф. Она переодически сдаёт его в дурку, но Паша там долго не задерживается. Благополучно оттуда дёргает, благо нравы там сейчас либеральные: санитары за деньги подгоняют и пойло и кайф. Рыжий дуркует по полной программе. Лазит по помойкам, где кормится и одевается. А Батискаф стала до противности правильной. Она завязала с кирами. Закодировалась. Не пьёт ни грамма и поёт в церковном хоре. Мечтает тупая овца любыми путями избавится от Паши. Вплоть до физического устранения.

По ассоциации я вспомнил по ходу наших самых известных баб. Крутые они всё-таки чувихи. Основные, конечно, это Анка Катастрофа, Ольга Викинг и Наташка Смерть.

Олька такая высокая светловолосая белокожая и вся скандинавская фактура. И также как все эти фины, датчане и прочие шведы склонна к садо-мазо. Сначала она жила с художником Мазилой, который весьма быстро сторчался и умер молодым. Потом у неё был туберкулёзный азер, кидала с базара, после смерти которого Олька связалась надолго с негром Улешем из Уганды. Она быстро посадила студента-медика на местный сэм, так что бедолга бросил свой ВУЗ, устроился грузчиком в приёмный пункт цветных металлов и забил своё чёрный болт на родную Африку. Следующий у Ольки был какой-то вечный зек, хриплый "синяк" в наколках. Он заразил её сифоном, прежде чем окончательно погряз в своих зонах. Ко мне Викинг приходила вся истерзанная чувством вины и просила, чтоб я связал её покрепче и как следует отходил армейским ремнём с бляхой. А то вела меня к ближайшей помойке и требовала ****ь исключительно в жопу.

Анька Катастрофа была ещё круче. Она вообще с мужиками долго не жила. Пару дней максимум. А если ей надо было срочно поебаться, она нажиралась в хлам и снимала обычно двух-трёх мужиков. В последний раз эта ****а заскочила ко мне с этюдником с утра пораньше срочно хмельнуться, а потом и на пленер, чтоб не пропускать такую невъебенную погоду. Анка рассказала про то, как накануне сняла двух чуваков и даже рожи их не запомнила. Один был в длинном пальто, а другой такой невзрачный. Вот и все впечатления.

Наташка Смерть, однако, отличалась какой-то необыкновенной упёртостью. Как-то, выпив пива со спиртом и закусив грызлом с нарко-грибами, она стала с энтузиазмом клясться мне, что всю жизнь была, есть и будет ****ью и в рот она **** весь белый свет.

Понятно, что когда эти три ****ые девки собирались вместе, то творили нечто экстремальное. Как-то в начале мая установилась у нас необыкновенно жаркая погода, и наши девочки забухали не по децски у известного пейзажиста Депутата, который отвергал начисто всё современное искусство, начиная от Малевича, и молился на Шышкина, Мышкина, Поленова, Дубинина и других из этой могучей кучки. Он, кстати, начитался однажды Кастанеды, братишка, и пропил за бесценок всё, что имел в квартире, включая телик и видак. Остались только голые стены. Сам Депутат ходит в рванине, как какой-то ископаемый митёк. Бухает он со всяким быдлом абсолютно без разбора и пропивает сразу все бабки, если ему удаётся сдать какую-нибудь картинку.

Короче, они проссывали очередной гениальный депутатовский пейзаж, и наши три ****и просто охуели. Вспомнили хиповую молодость и совершенно спонтанно кинулись стопом на юга. Как были в одних шортах и футболках. Думали подработать там на пляже, рисуя на скороту богатых отдыхающих. Мечтали оттопыриться на море в полный рост. Но где-то в районе курской аномалии погода резко изменилась. Сразу зверски похолодало. Температура упала до минус градусов. Пошёл снег. Наши отчаянные оторвы замёрзли все, как цуцики. Туда ехали с песней, а обратно пришлось добираться, подобно замученным фрицам. В дороге притом их ****и, избивали и унижали, как хотели, уроды-дальнобойщики. Не то что во времена расцвета хипизма, когда добродушные водилы подвозили девок бесплатно да ещё ****ели с ними на всякие хиповые темы. Но добрались таки до родных пенатов.

Однако всем им даст фору, ****ь буду, наша гениальная слепая ****а Анжелка Олимпиева, прозванная Бамжелкой за то, что редко ночует дома. Она то у одного мужика позависает, то у другого. Паходу причём переебала пол города, включая всех родственников. При встрече со мной Бамжелка сразу заявляет: "давай отсосу".

Однажды художник Ван-Гог упился с ней сэмом и так вдохновился гениальной бабы, что вырезал у себя на руке кухонным ножом её инициалы и выпрыгнул из окна шестого этажа. Но, к счастью, не разбился, так как от вечного голода почти ничего не весил. Легко спланировал в мягкий сугроб и остался жить на радость людям.

Шёл я дальше и видел, как вдоль по Б.Советской колдыряеет наш когда-то неслабо преуспевавший художник Жилет. У него был талант рисовать плакаты и портреты вождей к праздникам красного календаря, поэтому он был весьма востребован в то время и делал на этом неплохую копейку. Неоднократно Жилет поил нас, бедолаг, коньяком в своей просторной мастерской на центральной улице города. Но в новые буржуазные экономические отношения человек явно не вписался и поэтому проссал свою шикарную мастерскую да прицепом и трёхкомнатную хату. Практически за ящик палёной водяры. Поселился в сыром бараке где-то в чёртовом рву. В районе старой Таракановки. Мрачное вообще место, где обитают исключительно страшные хари. Наш брат художник попадает сюда только в самых крайних случаях, опустившись и упав на самое дно ****ого обврага. Жилет тут крепко подсел на местный термоядерный сэмыч, да на верное грызло, которым, грешным делом, увлекаются все творческие люди. ****ь буду!

Теперь у него болят почки и ноги. Он едва колдыбает вверх по улице и, похоже, не сегодня завтра двинет кони. В руках же у придурка допотопная сетка с полным собранием сочинений Солженицына. Надеется сдать книжки в бук по дешёвке, чтоб срочно похмелиться. Ох, трудно ему придётся. Сейчас эти архипелаги на *** никому не упали. Своих ужасов хватает.

Я тут взгрустнул немного, подумав о нашей горькой судьбе и плачевной участи. Никому мы не нужны тоже. Живёт было и без нас прекрасно обходится. Смотрит свои телики-видики, катается на тачках, слушает попсу, пьёт, ****ется между собой.

Но вдруг меня порадовал один друг, Беспалый. Он пюздюхал по Октябрьской пьяненький в раскатень и как только меня увидел, сразу заорал на всю улицу, домогаясь, есть ли у меня свободная девка, которой можно засадить на халяву. Я тотчас послал его к нашим трём замечательным ****ям и он, кажется, меня понял. Попёрся, вроде бы, в правильном направлении.


Однако вскоре я снова расстроился, встретив у бани модного на данный момент мазилу Попсова, который намертво завязал с пьянкой и тем окончательно погубил себя. Начал писать картинки с явной религиозной тематикой и сблизился с попами. А это считай ****а валет. Кранты. Вилы. Сливай воду на ***. Ацтой. Деградация и смерть при жизни. А ведь раньше, вспомнить, Поп пил по-чёрному и подавал большие надежды, но сгубила человека трезвость. Я прекрасно помню, какие конкретные вещи он выдавал порой, переходя на одеколон. Особенно "Тройной" вдохновлял его почему-то. Но всё коту под хвост. Погиб человек для искусства. Я даже не стал просить у ****юка денег: всё равно не даст иблан хуев. Не хочу слушать его проповедь о вреде пьянства и предложения устроить по блату полечиться от алкоголизма. Мразь одним словом. На хуй и в ****у одновременно. Да пойми, мудила, хотелось заявить хуесосу, что это ж полная катастрофа творческой личности и ****ец вдохновению. Однако я понимал, не дурак, что ****оболить с извращенцем бестолку, так как Попсов стал упёртый и не наш абсолютно человек. Ну, его свинью на хуй. Канаю дальше.
   
   
Шёл я по Бакунина мимо дома одного очень традиционного художника, вспоминая как раз забурился к нему по чёрному киру с Анкой Катастрофой. Она явно напрашивалась в тот день на хорошую ****юлину. Оба мы были практически в раскатень, а этот художник очень серьёзный семейный человек и не пьющий. Анка вообще охуела там, чума. Разделась наголо среди этих достойных картинок и стала метаться по комнате, как ёбнутая напрочь, круша по ходу всю нетленку. Напала в итоге на живопись и стала грызть её зубами. Смех и грех. И такое было. Мы же, художники, богема ****утая. Нам всё позволено, ёбаный случай.

Я, впрочем, давно забил болт на всю эту живопись и живу строго своей жизнью. Не пизжу ни грамма. ****ь буду, как любит повторять Наташа Смерть. Что мне до всей этой ****ой ***ни. Да в ****у! Заебало на хуй. Пусть кто хочет ебётся и разъёбывается. Делов куча. Кисти им в руки, а мне нассать на ебучие мольберты. Отъебитесь от меня все на хуй.
   
ДВОРНЯ

В последнее время чепок на Октябрьской стал самым популярным местом, типа выпить и поговорить по душам. Там дешевле, чем где-то, включая трактир «Ы». А мелкое заведение на Докучаева убрали и на его месте открыли относительно дорогое Кафе. Вот поэтому все нормальные люди и переместились на Октябрьскую.

А рядом там, на лавках, напротив Дома учителя, вечно сидят сильно пьющие мужики с кривыми красными, белыми, синими или совсем уже чёрными мордами. Это место у них называется «дворня». Чужих тут не любят, сразу гонят прочь или, если попадаются упёртые, особенно кто хлестается сколь у него ходок и в каких крутых зонах он чалился, ****ят прямо на месте. Зато своим завсегда помогут и не дадут умереть от жажды.  И среди них частенько мелькает Наташка Смерть. Готичная и резкая, как всегда. «Смерть не страша, с ней встречались не раз мы в степи, вот и теперь она надо мной кружится», - напевает для храбрости Володя Граф, который в своё время отторчал двенадцать лет за убийство, увидев Наташку издалека. Она не идёт по Октябрьской, а прямо летит. Налетает на пацанов и начинает их бомбить. Даже бывшие зеки её побаиваются. Она же моментально начинает кого-то из старых урок раскручивать для начала на портвешок.

Там ещё Макс рисуется, на Октябрьской, в чепке и на лавках. Я ж не знал, что он такой дурак. Раз приглашаю его к себе домой выпить вотки. Он сам покупает две бутылки правильной и какую-то там закусь. Апельсины даже и бананы, как щас помню. Ну, идём, всё ништяк. Приходим. Только половину бутылки выпили, Макс как заорёт: «Мне, Алик, выйти надо!» Ну, выходи, говорю, дверь открыта. А он не в дверь, а в окно кинулся. Ладно, не высоко, второй этаж. Все потом говорили, что пусть бы прыгал, не *** б ему не было, тем более пьяный, а бухим везёт в таких случаях. Только ну её нахуй, я потом Греку и Смерти объясняю, когда мы по Заполке набегались, а спирта так нигде и не купили. Да и хуй с ним, и хорошо, потому что от него потом отход я ****, летом, сука, чуть не сдох. Наташка ещё в арафатке, как шахидка в натуре. Ей похую, у неё ж цероз печени, всё равно помирать через пол года. Надо было этим пидарасам, которые таким спиртом торгуют, от которого люди мрут, тратилу хуйнуть зачуток. Да и всю эту Заполку надо вабще уничтожить из огнемёта с её бараками и теми уродами, которые там проживают.

Я им объясняю, когда мы всё ж выпили нормальной вотки за Грекову сотню, которую ему пришлось дома у мамки ****ить. Ну, вмазали, и я им говорю: на *** мне это надо? Макс стоит на скользком карнизе, внизу голимый лёд, а над ним огромная сосулька. А он растопырил ноги и замер. Да ещё лыбится, придурок. Я кричу: не двигайся! Тут ещё соседка прибежала пьяная, кричит: да пусть он прыгает, урод! Он пьяный, ему ничего не будет. Бухим вабще везёт. Но мне это не нужно, говорю, вдруг убьётся, объясняй потом тупорылым ментам, что к чему. Мне этих проблем не надо нихуя. Я щас хочу тихо попить и поговорить о хорошем с нормальными людьми. Только где они есть нормальные?

Вот Клюгер раз тоже пришёл с портвешком «Эрик» из магазина для бедных «Дырка». Ну, выпили восемь штук, закуски нихуя нет. Я отрубился, а этот барбос… Короче, просыпаюсь ночью поссать, вижу, как в кино, Клюгер сидит на полу и кидает нож в стенку над моей головой. Вот же еблан ***в. А если б…

Или Тоша тоже молодец. Тот, наоборот, в отличие от Макса, нет чтоб в дверь входить, так он постоянно в окно лезет через козырёк над крыльцом и обязательно чегонить на кухне расхуярит. Сцука! Скалолаз ****ый. Вон иди на Заполку, ёбни денатурата и по крепости лазий, может, ёбанёшься када с концами.

Короче, Смерть с Греком поебались, я поспал, Грек как-то утром свалил по-тихому, я лёг к Смерти. А, да, она уже встать не могла, потому что когда пошла ночью поссать, на неё в темноте что-то ёбнулось типа шкафа и перебило ногу. То есть, ступня у неё или как там эта часть ноги называется внизу, вся распухла: Смерть, блять, встать, не может. У неё, конечно, паходу измена и прочая ***ня. Кричит… Вернее, хрипит, кричать уже не может, что батя (он у неё полковник и врач психиатр при тюрьме) теперь точно в дурку упрячет надолго. Вабще ей очень хуёво. Она скоро сдохнет от цирроза. Ей хочется кифира, томатного сока, пива Жигулёвского три литра и семечек.

Да у неё судьбина такая: Смерть постоянно то с разбитым еблищем, то со сломанными конечностями. И один *** на дворне рисуется и бухает на халяву. Мужики там добрые, поют пока. Последнее время стала к Убийце захаживать ночью. Он там заебись рядышком в Чуриловском тупике живёт. Убийца, если кто знает, любил когда-то одну девку. Звали Графиня, потому что она любила, как подопьёт, ****еть про своих титулованных предков. И вот эта чувиха (царство ей небесное) Убийце как-то раз изменила (это ещё до того как она начала путанить в мотеле). А тот приехал к ней в Ельню и поджог её дом. Она его посадила, канешна. Только братан убийцын из Кёнига продал свою Тайоту, Убийцу из тюрьмы выкупил и сделал ему шизофрению. Теперь Убийце заебись: он нигде не работает и пенсию получает. Да ещё брат из Кёнига десять штук присылает в месяц Убийце на проституток строго. Так Смерть, сучка, повадилась к нему ночью заходить, когда он при бабле. И не прогонишь её никак. Кричит: у меня цероз печени, мне ****ец скоро. Бьёт на жалость, и Убийца тратит на неё всю свою жалкую пенсию.

Да, ладно *** бы с ней. Я про Макса начал рассказывать. Мы с ним в чепке посидели сперва. У него бабло было. Он щас с Греком в Москве подрабатывает. Не слабо там капусту рубят. Короче, не помню, что там за хуйня произошла на ****ой Октябрьской. Сначала мы со Стасом сидели, музыкантом, (он теперь уже покойник, когда наши с голландцами играли умер) и его дружком каким-то. Такой бледный в чёрном пальто. ****ели всё про музон, буддизм и похуизм. Потом эта старушка, бывшая поэтесса, подошла, которая там между столов ходит. Станет так у стола и молчит, только улыбается. Ну, мужики не поймут сначала. Думают, может, ей денег надо. Некоторые подают. А она ждёт, пока они отвлекутся своими разговорами, и – раз, хватает, что у них там недопито. Ну, не ****ить же её. Гонят, конечно, только она один хуй возвращается и стоит с идиотской улыбкой на сморщенной роже.

А да, вспомнил. Потом этот придурок Митяй нарисовался. Я его не знал раньше. Стасов дружок. Стоит на другой стороне стола и на меня голимо зырит. Потом начинает наезжать: мол, я тут лишний. Я сижу спокойно, только улыбаюсь. Мне такие лохи похуй. Пусть попробует только тронуть, тут же в этом грязном чепке ляжет. А Митяй покричал, покричал и брык навзничь. Сам, без моей помощи. Лежит и лежит. Да тут  такое часто случается. Люди уже не обращают внимания, проходят, стараются только по возможности не наступить. Лежат мужики трупами да и *** с ними. Потом всё-таки кто-то Митяя домой потащил.

Да *** с ним, с Максом, он после, как мы с соседкой его с карниза сняли, раздейтый, похую мороз,  побежал куда-то. (Потом я его встречаю на дворне, он говорит, что к своей тёлке в одной рубашке заскочил). А вот что со Смертью делать? На телефоне денег ноль, бате её никак не позвонишь. И бабла нет вабще. Смерть лежит, даже поссать сходить не может. Принёс ей тазик. Думаю: может, пока она встать не может приглашать сюда с улицы прохожих мужиков, чтоб они за какие-то деньги её ****и. Быстро наварили бы на бутылку того же спирта на Заполке, чтоб она пропала с концами. А потом и домой бы Смерть отправили на тачке в лучшем виде родакам сдаваться.

КАК-ТО ЛЕТОМ
Помню, лето стояло вот такое же, как сейчас. Не очень жаркое, с дождями, но и с хорошими порой тёплыми деньками, когда можно отлично посидеть с ребятами во дворе, в теньку, и попить водочки.

Накануне я со своей лоховкой жрал считай всю ночь, а утром она, как обычно, ушла на работу устраиваться. Кажный день ходит и всё бестолку. Ну, а если и устроится куда, то дня на три не больше. Уж лучше б дома сидела, сучка драная, и готовила чего-нить пожрать.

Ладно, она ушла, я сразу к ребятам. Как раз на  камешке под своим окном Ширяй сидел (он уже покойник) и похмелялся с одним бандюком, который к нему иногда приходил попить чисто левака. Забыл его погоняло, на языке крутится, а вспомнить не могу. Да и *** с ним.

Такая же отвратная у него кликуха, кстати, как и сам этот толстый, лысый и выёбистый потц в пастозном спортивном костюме. Ну, они меня уважают одинхуй, и мне сразу стакан налили. Левой, конечно. Я выпил и их тотчас покинул, так как против Ширяя ничего не имею (не имел), а этого бандюка недолюбливал из-за его дешёвых и отстойных понтов. Тупой был крендель, как тот камешек, на котором они любили выпивать. Ширяй его чего-то уважал как крутого бандита и даже закусон нехуёвый из дома тащил, хоть его лоховка, Маринка, кричала на него за это, а мне он был просто противен. Вот, вспомнил, нах, Гера у него было погоняла. Может, и щас ещё жив, хотя вряд ли, потому что мочили их тогда, бандюков, регулярно и стабильно. Как из дома выйдешь – гляди где-то у подъезда веночек лежит.

Короче, бросил я Ширяя с Герой беседовать о всякой отстойной поебени и пошёл на лавки. Там уже Кандрат и Плащ во всю выпивают. А погодка между тем нормальная установилась. Безветренная, абсолютно тихая и с солнышком не жарким. Во дворе у нас вообще хорошо между девятиэтажек. Тенёк и прохлада. Кто-то пару кресел припёр с помойки и старый телик. Матрас даже валяется для тех, кто уже сидеть не может. Челы попьют-попьют, потом брык с копыт и лежат навзныч, а после проснуться и сразу похмеляются.

Ну, Кондрат, он меня уважает. Сразу наливает стакан без вопросов. Я выпил, конфеткой чьей-то заторнул или, может, печенинкой, не помню уже нихуя. Накрыло меня слегка. Сижу так о своём думаю. Мыслей в башке навалом и все о хорошем. Раскумарился в натуре. Братва не даст подохнуть. На крайняк один член выручат.

Мечтал я мечтал, потом поднимаю глаза и вижу, блять, на меня идут штук пять баб в красных форменных куртках дворничьих и с большими мётлами в руках. Такой убить можно враз. А впереди них со здоровенной метёлкой моя лоховка ****ует. Ого, думаю, чётко, неужели уже устроилась. Да так быстро. Круто. И уже форму с метлой ей доверили. Ну, блять-лоховка. ****ец. Респект-уважуха. Только рожа у неё красная и очень злая. Она не любит, падла, когда я с пацанами во дворе бухаю. И даже страшновато, помню, мне стало. Шугань внатуре началась. Вдруг начнёт ****ить меня метлой при ребятах. Позор. А я трохи ослаб в тот момент, если честно, потому что пил уже месяц считай день в день.

Но собрался худо-бедно. Думаю, надо её сразу с одного удара вырубить, а потом будь что будет. Она, конечно, кобыла здоровая и сучка, психованная. Да и *** с ней. Я захорошел капитально после двух стаканов палёной и мне уже было как-то до ****ы.

Встал я так, тряхнул башкой, чтоб не бояться нихуя, и вдруг вижу, что это вовсе не моя лоховка, а какая-то вообще непохожая на неё баба. Ну, соображаю, допился, блять, до глюков.

Но полегчало сразу, врать не буду. Аж с сердца какая-то тяжесть упала. И предчувствие появилось, что мы ещё с ребятами хапнем. Правда, водяра к тому времени уже скончалась, и ни у кого больше денег нет нихуя. Плащ предлагает идти к остановке, и вотку у левых бабок ****ить. Кандрат клонит к тому, чтоб своровать немного проводов и сдать на металл. Кого слушать, я не знаю. Тут, блять, Велис ещё рисуется, анархист-язычник, в рваном тельнике. Кричит, что если он выпьет щас сразу пять пузырей чисто левака из горла и начнёт агитировать, то народ сходу пойдёт брать мэрию, выкидывать в окно всяких там мэров-перов и прочую беспредельную ***ту, а потом будем громить винные. Ну, мы послушали мудака, видим, что ****ит не по делу и даже зачуток расстроились.

Но тут на наше счастье Телефон нарисовался, Мишка, и уже в раскатень с утра пораньше. Он меня уважает, как подопьём, тащит к себе на хату, если его лоховки Алины или Альбины, точно не помню да и *** с ней, дома нету, музон слушать, тогда мы садимся на пол, пьём, бля, чисто левак и охуеваем, как хочем. Телефон меня засёк на лавках и кричит: Алик, ты выпить не желаешь? Говори, сильно вмазать хочешь? Издевается мудак пьяный и смеётся, как идиот аж не может. Приседает и чуть с ног не падает. Ему смешно, придурку. Я отвечаю, что конечно хочу, сто пудов. Кто ж не хочет в такую ****ую рань.

Ну, и понеслась. У него ж тогда безлимитный кредит был открыт в общаге у одной подментованой шкуры. Она ему левак давала без денег под вексель двадцать четыре часа в сутки сколько хочешь. Пили сначала на лавках до упора. Помню, очухиваюсь временно: в креслах напротив какие-то два залётные пацана сидят и выясняют отношения, кто там среди них на зоне полу пидором был. Я не влезаю, не мой базар. Кончилось понятно поножовщиной, но я как раз приснул. Мне снилась моя лоховка, которую я ****ил нещадно, а она вызвала ментов, и меня повязали. Паходу я ещё и козлам нарезал, а дальше не помню.

 Потом пошёл дождь, и мы куда-то переместились под крышу. Вспоминаю ещё и ночью за леваком бегали два раза к подментованной твари. Утром просыпаюсь на хате, а на чьей, хоть убей не пойму. Я на диване, слава богу, рядом какая-то голая шкура – Ольга что ль? На полу пацаны валяются в разных позах, кто как отключился. Телефон, Плащ, Кандрат, Ширяй и Гера. А этого чмошника на *** мы с собой брали? Не пойму. Сопит только вечно, толстый боров и понты свои отстойные кидает. А щас храпит, как старый пидорас.  Возле дивана пятьдесят пустых бутылок паленой насчитал. Это мы всё одели за ночь?  Ахуеть. Как ещё живы только.

Думаю, надо отсюда сваливать побыстрому, а то так и кони двинуть можно. Нихуя столько выпито. Кое-как до хаты дошёл. Уже светало и обратно день, вроде, неплохой наступал. Солнышко пригревало. Думаю: надо отходить и идти на озеро в лесопитомник. На лавках, смотрю, никого пока нет. Ну, ясно. Основная-то бригада убита.

 Прихожу домой - там моя лоховка вся охуевшая и пьяная. Рожа ахуенно  красная и даже пятнами пошла. Бросается сразу без предупреждения на меня с топором. Я рукой защитился. Весь в крови топор вырываю и бросаю его в окно. Стекло разбилось. Звон, крики, истерика. Бью ****ую мразь в торец. Она падает. На время отключается. Я врубаю музон на всю громкость. Соседи начинают ахуевать и барабанить в стенку. Я с балкона  посылаю их всех нахуй, закуриваю и начинаю думать, где бы блять срочно хмельнуться.
Ы
Вышел на улицу – ну, бля****ец. Все стены домов расписаны: Виктор Савик педераст, деторастлитель, извращенец, педофил. Что за Савик такой? Вот же прославился чел на весь город. Потом видел такие надписи по всему городу, на крепостной стене и даже на дальней окраине в районе киселя. А потом этот самый пидор савик блять и замазывал свой чёрный пиар.

На переходе через Б.Советскую очень херово работает светофор. Приходится подолгу ждать зелёного. Рядом со мной стоит задроченный мужик и повторяет: сегодня ***во, очень хуёво, а вот вчера было хорошо, отлично. Я думал это он про светофор. Оказывается: вчера вечером пришёл к нему кто-то с двумя бутылками вотки. Хорошо ему было, а сегодня - очень плохо.

Блять, иду дальше по Ленина, вижу, в подворотне стоит спившийся блатной Шугрей. Качается, тянет руку. Раньше он постоянно наезжал, требовал деньги. Бью его с ноги, он падает в лужу. Из своего дома выходит  бандит – Баляса. Этот бухает редко, в основном своими бандитскими делишками занят. Предлагает мне выпить во дворе возле кирхи. Раньше эта улица Кирочная называлась. Чево ж здесь не кирнуть, правда? Купили в Пушкинском хорошей вотки, выпили, вспомнили Дядю. Помянули. Дядю недавно убили. Он тоже мудаг пил с кем попало, вот и нарвался, блять. Жаль мужика, канешна. Дядя он нармальный был чел. У него всего одна ходка за убийство по-малолетки. И он никогда, кстати, в отличие от многих, не жалел денег, если они у него появлялись. Баляса говорит, в соборе, когда отпевали, Дядя лежал в гробу и как бы улыбался даже, а на кладбище сильно помрачнел.

Ну, распили мы, сидя на каком-то ящике, бутылку Бахуса, поговорили о всякой отвлечённой поебени. Я малость аклимался и осмотрелся. Что я замечаю в последнее время так это ахуенное количество челов мужеского и женского рода с испорченными серной кислотой рожами. Видно такие у нас нынче разборки. Даже одному члену партии Родина и депутату недавно плеснули в харю, чтобы не ****ел лишку. Об этом все местные СМИ сообщали.

Балясин, наконец, говорит, что ему уже захорошело, и он идёт спать.

А я ещё только раскумарился. Захожу, блять, в трактир «Ы», там Клюгер спит за столом, а перед ним стоят два полные бокала пива. Клюгера недавно менты сильно побили, и он теперь засыпает в самых неожиданных местах. Да это ***ня. Я вот вспомнил чисто визуально, как когда уезжал из маскво, зашёл в одно мелкое заведение и вижу картинку шо****ец. Сидит за столиком здоровенный такой амбал и спит, а в руке навытяжку держит полный бокал пива. Тут подлетает к нему пожилая алкашка с хомячковой рожей, резко выхватывает бокал и моментально выпивает всё пиво. Чел просыпается, видит пустой бокал, идёт к стойке, требует наполнить, потом возвращается на своё место и опять засыпает с полным бокалом в руке.

Ну, я Клюгера толкнул несколько раз в плечо – он ноль эмоций. Скучно стало, и в «Ы» совсем пусто. Караоке тоже молчит. Помнится, под Новый год тут весело было в последний раз.
 
Заскочила Кира Йабанутая и сразу к барменше с большими сиськами. Кричит: какая грудь! Эта****ец! Если б я была мужиком, я б тебя сразу выебала.

Ёбнула чего-то, присела к нашему столику, толкнула Клюгера так, что тот чуть не свалился со стула, и уснула. Ей снилось, что у неё вырос ***, и она по-быстрому переебала всех, кого давно хотела переебать в этом городе. Проснулась. Увидела по телику фильм про лесбиянок, подрочила, кончила и опять уснула.

Мне с этими спящими идиотами скучно стало сидеть. Пошёл пройтись. Встречаю Гену-юриста. Тот, как встречаемся с ним, (обычно раз в год стопудово по закону невероятности) угощает меня кофе и заводит разговор на культурологические темы. На этот  раз среди прочего, когда пили кофе в парке по-над озером, Гена рассказал мне интересную феню. Оказывается, в зоне уголовнику считается в доблесть выебать кобла (то есть, активную лесбиянку), а той это большой позор. По понятиям она должна тотчас покончить жизнь самоубийством, а зеку наоборот от братвы уважуха. Потом мы ещё пили кофе по-восточному в бывшей «компотнице», на Ленина, на втором этаже кондитерской. Раньше это было очень модное место. Народу всегда битком. Все свои. Можно было легко напиться или подкурить дури. Теперь зал пустой, только в дальнем углу сидят пожилые писатели и поэтессы. ****ят что-то про литературу и поют романсы под гитару. Скука витает в воздухе. Но кофе по-прежнему (по-брежневу) очень ничего.

Чевота после кофе мне ещё больше захотелось вмазать. Возвращаюсь в трактир «Ы».


Захожу – там Кира Йапанутая сидит. Пьёт стаканами Перцовку и плачет. Морда вся красная, глаза, как обычно, выпученные и безумные. Говорит мне: давай пятихатку проссым. У неё блять горе. Мобильник с****или. Да и *** с ним, но в нём были эсмски от любимого человека, Юрки, который в начале лета утонул в Днепре попьяни, укурки или заширенный.

Пили мы с Кирой, пили, потом она вроде отошла от горя и начала мне один случай рассказывать. Идёт она как-то глубокой ночью под ж.д. мостом. Вдруг из кустов выскакивает страшный, грязный и вонючий чел. Она шуганалусь канешно, а урод так вежливо и по-интеллигентски к ней обращается: девушка, вы не возражаете, если я при вас подрочу. Ну, Кира не стала возражать. *** ево дурака знает, может ещё как ****ёт, если откажется. Потом ебанат говорит: а вы не могли бы меня постегать крапивой, я вам заплачу. Ну, Кире как раз деньги нужны были срочно, чтобы хмельнуться, понятное дело… Она придурка отстегала, как надо, и он заплатил ей семьдесят рублей.

Когда мы пятихатку Кирину пропили, я решил пойти развеяться в сауну. Давно там не был. Зашёл и сказал этой толстой бабке, что дежурит у входа, чтоб пригнала мне пять шлюх. Пока ждал, разделся, поплавал и попил пива. Проститутки прибыли, и я начал ****ь их.  Ебал, ебал, потом мне всё это надоело, вынимаю штырину и ну их ****ей кромсать. Я гений пера. Пописал их шо****ец и орал при этом, как сумасшедший идиот: «Твари! Мрази! Грязные вонючие продажные шкуры!» Ненавижу это крысиное племя! Залил кароче эту сауну кровью. 



Возвращаюсь после этого опять в «Ы», там Клюгер всё спит, а Йобанутой уже нет, куда-то сдёрнула. Она, как выпьет, летает непредсказуемо. Оказалось, однако, что к ней подсел какой-то угрюмый амбалистый еблан. Сначала угостил, потом предложил пойти с ним. Кира отказалась, он потащил. Она упиралась, уебан стал избивать её. Потом никто не знает, что с Йабанутой стало. Да и *** с ней. Придёт в «Ы» расскажет.

 Напротив Клюгера сидит Ганя. Перед ним запечатанная бутылка вотки. Ганя угрюмый почемута и мне сразу предлагает: Давай, наливай и пей.

Ну, я налил себе полный стакан, как нас учили мужики в детстве, и выпил. Запил, как положено, пивом. Ганя тоже ёбнул и начал рассказывать. Его батя с улицы Бакунина любит гулять ночами. И вот вчера, в два часа ночи оказывается на окраине города, где-то в Садках. (Страшный вабще район, его ещё называют Паляна, там цыгане торгуют наркотиками и дахую шерется всяких ёбнутых придурков). Вдруг из темноты перед батей рисуется огромный амбал, типо уебан. Батя, канешна, обоссался натурально, а уёбище, типо зомби ему говорит: слушай мужик, отсоси у меня, дам пятихатку. Ну, батя, делать нечего, начал сосать, однако так перессал, что никак не мог довести уебана до оргазма. Тот, наконец, не выдержал, оттолкнул батю и кричит: вот тебе пятихатка, уябывай отсюда нахуй!

Одели мы с Ганей эту водку довольно быстро, а тут и стемнело уже. Вышли покурить. Народу дахуя, смотрим, гуляет. Оказалось, праздник был, день ВДВ. К нам вдруг один датый десантник подходит, говорит: ребята, подскажите, где тут чёрного найти можно, я тока-тока из Чучни и хочу оторваться.

Мы не знаем с Ганей, а тут вдруг из «Ы» выползает Клюгер с почерневшей от бухла рожей. Ну, десантник на нём и оторвался. Мы не встреваем, а то нарваться можно. А нам это нужно?

Короче, потом Клюгер долго лежал возле трактира и бормотал: ЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫ. 


Собаки борзеют
Давно заметил, что ситуация с бесхозными собаками в городе далеко ненормальная. Бегают повсюду, лают, кидаются, порой и реально набрасываются и кусаются. Ходят слухи, что недавно ребёночка загрызли насмерть.

Некоторые, изгнанные недобрыми хозяевами псы, верно сторожат свои бывшие подъезды и готовы загрызть любого постороннего, пытающегося проникнуть в дом. Иные по ночам жалобно воют под окнами, вроде тех мужиков, которых жёны выгнали за пьянство и рас****яйство.

А тут я иду, блять, средь бела дня, что характерно совершенно трезвый, как раз перед солнечным затмением, и вижу, бегут три собаки – две чёрные и одна рыжая ( паходу самка). Собачатся между собой, то ли кусаются, то ли ласкаются. Обгоняют меня и вдруг неожиданно нападают сзади. Две хватают за ноги, а третья (сучка) повисла на поясе. Ну, обороняюсь, как могу, пизжу тварей ногами. В итоге они убегают. Прихожу домой в некотором шоке, снимаю джинсы, чтобы осмотреть раны, и вдруг понимаю нах, что нет футляра с телефоном, который висел на ремне. Вот же мрази! Да это ж настоящий собачий гопстоп, комраты.

Вспомнил тотчас, что за псами шла пожилая бичёвского вида тётка и бормотала: это их наркоман выпустил. Неужели надрессировал, гад, собак мобилы ****ить? Нихуя себе. Теперь искать их бесполезно. Они уже, наверно, вещь хозяину отнесли и в другом раёне промышляют, сцуки.

Мне советовали знакомые сразу же идти в травмпункт, потому что собаки неизвестные и могут быть бешеные, однако я решил лечиться испытанным народным способом. Лишь короткое время колебался: взять пару дешёвых водок или четыре вина. Остановился на портвейне номер 29. Он стоит ровно двадцать девять рублей, и мужики крепко на него подсели, прозвав рабоче-крестьянским. В нём химии дахуища и, я решил, что от бешенства самое то пойло.

Взял, короче, три пузыря и пошёл подальше на Тропу Хошимина к роднику, а то везде уже борзые легавые нашего брата алкаша вяжут. Помню недавно только присели возле Чайника (так прозвали конструктивистскую развалину) и по первому стакану прошлись – скачут барбосы ментовские с автоматами и забирают нас всей эпопеей в ихний сучий гадюшник.

Сел так на поваленное дерево. Хорошо. Никого нет – ни друзей, ни врагов не видать. Полная ****аврот благодать. Зелень кругом. Птички поют. Мирвана, как любил говорить Лёха Давыд, который теперь то на игле, то на стакане и бродит по городу, как зомби. Одел пару пузырей, вроде полегчало. Укусы болеть перестали, и вообще стало заибись. Вдруг откуда не возьмись, бегут по тропе люди с собачьими головами. Весёлые такие и между собой собачатся. Вроде, как-то неуловимо знакомые. Кого-то из центровой братвы напоминают. Батя, кажись, Тоша, потом Ирка, которая в Японии на раскрутке лохов в питейном заведении работала, подружка её Жанка, полная оторва, потом ещё двое молодых барбосов, Михна и Масюк. Садятся возле меня на пнях и начинают портвешок номер двадцать девять разливать. Мне, конечно, *** налили. Хорошо, думаю, собаки.

Выпили они, суки, сидят, прикалываются, ржут все, как идиоты. Жанка уже готовая. Выпила последний стакан и брык на грязный матрас, который для таких, как она, сюда спецом с помойки притащили. Меня по-прежнему не замечают, борзые твари. А, может, я невидимый стал. Не исключено. Отлично. Заибись.

Вино у них довольно быстро кончилось, вход пошла трава. Тоша забил несколько косяков. Он, сука, мне давно не нравился: всегда, как выпивали, пойло или дурь зажимал и подкалывал ещё, пёс. А Батя барбулятор сделал из грязной баклажки, что тут на тропе тыщу лет валялась вместе с пробками, старым говном и пустыми пачками из под сигарет. Начали они пыхать. Тут уж я не выдержал. Встаю. Высокий, даже громадный, сильный, как Геракл, и злой, как вепрь, только сам не знаю, что это за животное. Подхожу к ним – как въебу. Батя сразу на высокое дерево улетел. Весит там, на суку, и чего-то лает еле слышно. Я Тоше с левой ***к – он куда-то в глубокий овраг рухнул. И ни звука. Не тявкнул даже. Михна с Масюком, самые молодые и резвые барбосы, сразу сориентировались и рванули вверх под гору. Догонять не стал. Хуй с ними, в следующий раз проучу, псов. Смотрю – а где же Ирка, которая японских лашар крутила на бабло? А она срать пошла к роднику. У меня тоже против неё накопилось. Она однажды у меня ночевала и всю ночь охуевала, а утром приставала, чтоб я её, сучару, похмелял, а то она щас сдохнет. Пошёл в кусты, Ирка там сидит и на меня зырит. Ну, я ей раз с ноги ёбнул и хватит с неё. Рухнула трупом. А я пошёл и из барбулятора пыхнул пару раз. Меня так вставило, камраты, что яибу. Я, как шаман на оленьей упряжке, взлетел с Тропы Хошимина и вмиг оказался у себя дома. А там соседка Люба ошалевает, сучка задроченная на грани белочки. Орёт, громит всё подряд, вот-вот в газовую плиту залезет и взорвёт нахуй дом. Ну, пришлось успокоить тварь конченую, голимую устрицу.  Вырубил собаку паршивую надолго.

А меня тем временем прёт так классно только на жратву сильно пропёрло. Поставил гречневую кашу варить, сам лёг на диван, телек немного позырил, там какие-то кавказские овчарки между собой ***рются насмерть. Выключил быстро дебилятор и заснул. Посыпаюсь от дикого бапского крика за окном: ну, ударь меня, ударь, дитёныш человеческий, а, не можешь, ну, тогда ****уй домой, хуйло. Какая-то ****ская нежить на улице охуевает. Сцуки! А в комнате чад, пахнем паленым. Каша вся сгорела, кастрюля нах плавится. Выключил газ и снова заснул. 


Крызис
Пусть сильнее грянет кризис!
Горький-Емелин
«Да что нам этот ****ый крызис…»
Думал я и шёл по Краснинскому шоссе – то ли куда-то, то ли откуда-то. Не суть. Проходил мимо боулинг клуба, где любит порой оттянуться центровой персонаж Вакуня, фирма которого ещё, кажется, не сдохла, потому что буквально вчера видел, как он вместе со своим неразлучным друганом Батей шёл с работы в Бистро, где у Вакуни открыт кредит на спиртное.
Минуя воинскою часть, я увидел идущую навстречу мне обыкновенную такую бабу в синем плаще-накидке, зелёных штанах, заправленных в валенки и с папиросой в зубах. Идёт такая в наглую развалочку и уверенно перед собой зырит глазами навыкоте. Ну, думаю, тварюга. Поравнялся с ней и въебал прямо в пятак. Вырвал изо рта у неё папироску и с удовольствием закурил.
Шёл дальше тихой берёзовой соловьиной рощей и вспоминал, как отлично встретил Новый год. Буквально за пару часов до праздничного боя курантов мы по традиции гуляли с другом по центру города и бухали в самых стрёмных местах, где нас легко могли повязать менты. Им похуй новый год, у них план по штрафам и премии за количество задержанных бухариков. Но мы рисковали и пили то перцовку, то медовуху, то просто водяру. Кстати, пусть не ****ят некоторые эстеты, что «Велис» ***вый напиток, от которого якобы люди слепнут. Врут всё пидорасы. Это очень даже неплохая водка, не хуже любой другой.
Меня периодически накрывало неслабо и порой пробивало на воспоминания. Самое яркое в прошлом году это, конечно, когда летом на меня возле шестой школы напали три собаки, всего покусали и оторвали телефон в футляре. Собачий гостоп называется. Сейчас наркоманы специально тренируют своих собак на мобилы. Вот какая ***ня у нас творится, а вы говорите крызыс. Бродячих собак вообще развелось ужас как много. Сегодня, например, всю ночь лаяли под окном и спать не давали. Они щас вообще оборзели, сцуки, и тусуются в самом центре возле Шахматного клуба. Ждут, наверное, сучары, когда люди полностью ослабеют от недостатка пищи и начнут падать на землю. Вот тогда псы конкретно и пожируют.
Ещё одно приятное воспоминание – приезд из Питера моих друзей Гриши и Наташи, которые неоднократно приезжали ко мне, когда я жил в Москве.  Они и на этом раз привезли с собой канистру коньячного спирта под названием «Груз-200», потому что покупают его в магазине того же названия, где продаётся конфискат с таможки.  Жрачку там, говорят, покупать нельзя, можно сдохнуть легко, а пойло вполне приличное. От него конкретно глючит, но это и хорошо, не так ли? Пили сначала в «Старом мельнике», а потом уже ночью в «Миг-27», на Советской.  Делали так: заказывали грамм триста самого дешёвого коньяка, быстро его распивали, а потом наливали в графин «груз-200». В итоге Гриша пошёл в туалет и упал. Наташа стала его вычитывать, он её ударил. Они разругались бля реально. Просто разбрехались. Наташа бросилась в арку, а Гриша стал ловить зачем-то тачку. Я пытался их как-то удержать – не получилось. Гриша уехал и попал в ментовку, Наташа неизвестно где провела ночку.  Короче, повеселились на славу. На следующее утро я ещё, как дурак, привёл им в гостиницу «Уют», где они остановились, потому что там дешёвые номера, одного центрового Борю. Он, как обычно, помирал с похмелюги, и они срочно бухнули его коньячным спиртом из той же канистры. Борян выпил, сначала капитально пришёл в себя и долго чего-то трындил, а потом стал ходить кругами и обоссал всю гостиницу, лох ****ый.
Да много всяких интересных событий произошло.  Год прошёл явно удачно, даже если брать во внимание только эти два ярких эпизода.
Гулял я гулял по Краснискому шоссе и ближайшим соловьиным рощам, так никого больше и не встретил, чтобы оторваться конкретно. И пошёл нахуй в Бистро. Этот клуб одиноких сердец, как называет его тот же Вакуня. На его пороге, кстати, в прошлом году умер известный в городе музыкант и похуист Стас Горобко. Он устал от беспросветной жизни и как чувствовал, что вот-вот ****ёт этот мерзкий крызис.
 Но тут мне показалось, что я вроде потерял нить рассказа:  начал-то, вроде, про новый год. Ну, да, пили мы с друганом пили в разных местах центра, а потом вообще обнаглели и стали ***рить из горла прямо возле Оленя или Осла на Блони. Только по глотку сделали из горла – летят мусора. Оказывается, они тут кругом камер понаставили, всё снимают, а мы и не знали, лузеры, отстали от жизни. Повязали на время и записали данные, чтоб потом оштрафовать.
А что нам, блять, тот крызис, которым нас кажный день по телику пугают? У нас же и так он постоянно, сколько мы себя помним. Не так что ли, мужики? 
После того как мы эту медовуху добили, деньги у нас резко скончались. Но Шахновск он ведь тем и хорош, что тесный, как твоя деревня, и знакомых всегда, как грязи. Особенно под Новый год все бегают, суетятся. Чего-то резко покупают в последнюю минуту перед боем курантов – бухло там или жрачку.  Им крызис, кажись, похую. Одного другого встретишь – вот тебе и бутылка. В итоге друг отъехал, а я пошёл ещё в «Миг-37 или 44», на Советской и выпил уже не помню чего. Заболтал там с одним нормальным, вроде, пацаном насчёт девушек к праздничному столу, хотя денег уже практически не оставалось да ещё официантки с****или у меня кошелёк. Какой там стол. К счастью, насчёт телок у камрата ничего не получилось, а я так окривел, что не помню как дошёл до дома. И сразу вырубился – и Новый год не встречал. Ну его нахуй. Так вабще и делают щас все нормальные мужики. Я-то отлично знаю, потому что часто общаюсь с людьми исключительно по бухлу. А крызис в ****у. Похую мороз.

Тёплая компания
Утром просыпаюсь с мыслью, что денег опять ноль, а выпить как-то надо обязательно и очень срочно. Встаю, умываюсь, одеваться, слава Аллаху, не надо, потому что завалился вчера в одежде как пришёл вечером непомню воскока, и выхожу на улицу. Мороз крепчает, а у меня, как закон подлости, молния порвалась на штанах. Всю дорогу расстегивается. Пока дошёл до «Зори» или того что от неё осталось, чуть яйца не отморозил. В кафе нихуя никого нет: все ещё не проснулись, наверное. Что делать. Еле-еле наскрёб на маленький стакан пива. Пытался разговорить и развести барменшу насчёт крызиса, но та не повелась, ****а тёртая. Говорит: да у нас эти крызисы всю жизнь, мы привычные. Что-то типа такого она мне ****анула. Тогда я её прошу, хоть сам понимаю, что бесполезняк, налить стакан в долг. Она ни вкакую. Чтоты, говорит, я однажду одному дала в долг… до сих пор несёт.
У этой дуры, кстати, которая за стойкой было два мужа и оба умерли от водки. Причём первый ласты склеил, потому что она не дала ему похмелиться, а второй – крякнул, потому что дала. Да, не судьба, размышлял я, глядя в окно на совершенно пустой, как вымерший, город. Уже третий или четвёртый день, я уж со счёта сбился, народ гуляет. Наверное, подустал малость. Ничего, скоро начнут выползать. Город-то тесный, кого-то точно встречу. Как-то летом я вот тоже вышел в центр без копейки денег и ***во мне было нетто слово. Подыхал короче. И никого, блять, как закон подлости. Тёрся возле «центрашки», думал кто-то всё ж появится, но никого знакомого, хоть умри. Так стою, только сигареты, как идиот, стреляю у прохожих. Некоторые дают всё ж, не все ещё окончательно скурвились и ожлабели. И тут злость меня взяла на весь ****ый белый свет. Думаю: нихуя не уйду отсюда, пока кто-то не подайдёт с баблом и не бухнёт меня по-человечьи. Четыре часа ждал, поцаны, и всё-таки пришёл ближе к вечеру один малознакомый хлопец при башлях. Зато как он меня похмелял… это сказка. Мы классно посидели с ним в той ещё культовой «зорьке», нажрались само собой и сняли клеевых тёлок. Поехали к нему на хату и там оттопырились по всей программе.
Да и вчера, вроде, неплохо масть пошла. Поначалу обычно, как закон подлости, полный голяк. Бегали с Лёнькой, терским казаком с Фурманова, по всему центру, как конченые идиоты. Нихуя никого нет. Да рано ещё было, все спали пока. Одного Вакуню, наконец, встрели на Маяковке с фингалом. Ему вчера в Бистро кто-то нарезал. Он, Вакуня, чел бесбашенный и пьяный вабще ничего не соображает. За языком не следит. Гонит своё-чужое и порой нарывается. Ему вабще не везёт иногда по жизни. То на гопстоп нарвётся, то просто так не за *** получит ****юлей и ходит на новый год весь красивый.
Вакуня нас хмельнул зачуток, только у него денег не особо и настроение не очень, хоть он фингалы и кремом намазал. Одно его радовало, когда выпили по сотке в той же задроченной «зорьке», что украине, наконец, отключили газ. Это и других мужиков как-то бодрило, когда мы с Терским каких-то знакомых встрели у пивняка, что возле кафе «пионерское» рядом с кинотеатром Октябрь. Мороз крепчает, пиво холодное, у меня ещё эта ширинка не застёгивается нихуя, продрог немного, но базар за то, что украину отключили от газа и хохлы там мёрзнут, как цуцики, конечно, бодрил и ниибацца согревал. А тут кто-то из знакомых харь притащил баклажку нашего рабочего-крестьянского портвешка за двадцать девять рублей. Настроение ещё больше поднялось. Ёбнули мы с Лёней Терским по стакану тоже, братва ж она завсегда поделиться пойлом и не даст своим умереть от жажды. Выпили, говорю, только это ж капля в море и слону дробинка.
Постепенно мужики, которые нас хмельнули, рассасались, и мы опять с Терским вдвоём остались. Нарезали ещё пару кружков по центру – опять поражняк полный. Что ж делать? Уже отходняк опять начинается. Нырнули в закусочную на Тухачевке, куда я вабще-то остерегаюсь заглядывать, потому что должен там рублей пятьсот. Но состояние было такое, что поебать на всё. Да и там никого, кроме каких-то упырей, которые угрюмо ***рють свои сотки в одно жало и из-под лобья на тебя зырят. Короче, палево, облом и измена.
И вот идём мы с Терским уже такие понурые и склонные к пессимизму, хотя по натуре оптимисты оба, у меня ещё ширинка эта заебался уже застёгивать, и вдруг я вижу возле кафе на Докучаева знакомую башку жёлтого цвета. Никто иной там как Клюгер рисуется, а рядом, как обычно, Борян, Влад и ещё кто-то из знакомых харь. Чувствую я, что теплеет, вроде, хотя на улице мороз уже под сорок градусов. Подходим с Терским, поздравляем братву с праздничком и интересуемся сразу, как у них насчёт вмазать. А они без разговоров на вход показывают, типа заходите, присаживайтесь. Ну, мы сразу в тепло нырнули – там, бля, стол накрыт и ломится от водки и закуси. Я сразу ёбнул фужер водяры и с большим удовольствием заторнул солянкой из Владовой тарелки. Чуть её полную не съел так на жратву пропёрло, потому что бухал-то уже семь суток, а ел очень мало. Да ещё давно уже мечтал соляночки поесть.
Ну, и пошла масть короче. Оказывается Влад банкует. Он типо хату слил и типа её резко пропивает. Бывает. Влад он чел бесбашенный. Закончил иняз, но по профессии ни дня не работал, забухал сразу после госов  и бухает до сих пор день в день. В Париже побывал, только там ничего не помнит, так как нажрался в первый же день приезда, а потом бегал по городу и кричал: едут-едут по Берлину наши казаки.
Сидели  мы в этом кафе на докучаевке довольно плотно. Если бутылки на столе кончались, Влад резко давал денег – типо, да наты! - и кто-то сидящий с краю шёл к стойке за пойлом. И как хорошо было посидеть в такой тёплой компании. Такое ведь теперь не часто бывает.  Больше по праздникам. Базарили *** знает о чём, как обычно, но разговор был приятный и все ж свои кругом, одна шобла. Нет, заебись, комраты, вот так хоть на Новый год посидеть со своими пацанами.
Потом постепенно пацаны отъезжать стали. Сначала Клюгер едваживучий стал себе такси вызывать, ему ж далеко на Лавочкина переться надо и никак не мог вызвать тачку, так пешком и поканал на автопилоте. Хорошо если не заснул где-нибудь по пути, а то он большой любитель. Тут Влад начал блевать прямо на стол. Борян тот вабще отключился и не реагировал на удары в плёчо и даже по тупой башке. Он не плохой пацан, но довольно смурной и быстро отъезжает. Другие тоже чего-то приуныли, только мы с Терским держались до поры. Лёня всё ж не выдержал в оконцовке, нервы то не железные на лохов кругом смотреть и слушать их левую ****ёшь.  Задрался с кем-то из посторонних, а я чувствую, что меня накрывает капитально и пошёл до дома. Благо живу-то рядом.   
Нехуёво, кароче, вчера погуляли, а вот сегодня мне не везёт что-то. Не пруха одназначно. Да рано ещё не вечер, все мужики пока бухие спят. Праздник же продолжается. А вабще надо пойти прогуляться по разным нашим точкам. Мало их в центре осталось, но есть ещё несколько. Так я рассуждал, сам себя утешая, и тут вдруг в кафе резко входит Наташа Смерть. Готичная такая, как обычно, но совершенно на удивление трезвая. Летит ко мне, садится и, не здороваясь, спрашивает: есть у тебя что-нибудь? Пока нет, отвечаю. – А будет? – она домогается.
– Щас кто-нибудь придёт, Вакуня, например. Не ссы, Наташка, похмелимся.
У Смерти, вроде, надежда в глазах появилась, однако тотчас угасла.
- Я тебя расстроить хочу, - говорит и грустно так на меня смотрит.
- Ну, попробуй, - отвечаю, - может, мне полегчает.
- Ты Грека помнишь? Ну, парень у меня был двадцатипятилетний, у тебя ещё как-то зависали с ним?
- Когда ты ногу что ль у меня сломала?
- Ну, конечно. – И Смерть улыбнулась даже, но тотчас нахмурилась.
- Грек-то повесился.
- С какого перепуга?
- Да он пил где-то в компании и случайно пацана какого-то убил. А в зону больше не захотел, у него итак четыре ходки было. Повесился на велосипедной цепи.
- Изуверец, - заметил я и посмотрел в окно. Нет, надо валить отсюда. Под лежачий камень вино не капает. Надо пройтись по заведениям. Может, кто и ожил уже.
- Если сейчас срочно не выпью, - шепчет мне Смерть, - разхуярю нахуй эту ****ую «зорьку». Уже Грека помянуть не дают, скоты.
Тут я решил точно менять диспозицию и покинул Смерть.
Беспредел
Как-то раз сидели мы с Наташкой возле её девятиэтажки на лавочке и жрали котлеты, которые она припёрла из дома. Меня её родаки к себе не пускали, потому что считали шпаной и падонком. Даже евоный батя, конченый алкаш, презирал меня, а истеричка мамаша  вообще орала, как припадочная, при моём виде. Вот-вот, мне казалось, готова наброситься и разорвать как грелку. Но сама Наташка меня тогда ещё подлюбливала и время от времени подкармливала. Она добрая в сущности была девка, хоть и психопатка конченая.
Как раз накануне мы с ней нажрались в говнище у неё в подъезде. Выпили две бутылки водки в два жала и решили куда-то ехать. Куда вообще не помню да и не важно. Может, к Ван-Гогу, который нас приглашал в гости. Вышли из дома, уже смеркалось. Наташка обычно датая ****ует прямо  вперёд, как танк,ей всё похую, она ничего перед собой не видит. А тут на углу, возле автобусной остановки подавал задом «мерседес», ну, чувиха в него и врезалась. Я подхожу, Наташка валяется. Стал поднимать, а она-то кобыла здоровая – как рухнет на меня всей массой. Я упал, конечно. Она сверху. Лежим, барахтаемся. И говорим друг  другу, что надо владельца этого «мерса, на баблос поставить. Только пока мы поднялись, он уже давно свалил оттудова.
Но это к слову. Самое интересное впереди. Сидим мы  с ней на лавке, жрём эти котлеты ****ские и хотим опохмелиться по страшной силе. Денег же, как обычно, ноль. Вдруг идут мимо нас к подъезду парень и девушка. Обои симпатичные и уже прилично датые. Весёлые. И мужик спрашивает, не угостим ли мы его котлеткой. Да, конечно, какой базар. Протягиваю ему, и он как охуеет тут. Кричит, что мы отличные робята и зовёт нас в гости.
Оказалось, что они торгаши обои, Макс со Светкой, и в наташкином доме хату снимают. Заходим к ним в однокомнатную квартиру на втором этаже– там водки стоит три бутылки на столе. Ну, и закусь приличная: салями, окорочка, ещё какая-то жрачка, типо салата, уже не помню точно.
Сели за стол на кухне. В зале у них из мебели один матрас и стереопроигрыватель. Но музыку мы не слушали.   Бухали одну за одной, как будто спешили куда. И о чём-то оживлённо ****оболили. Макс первый отрубился. Начал чёта орать невразумительно, махать крыльями, побежал куда-то, рухнул прямо точно на матрас и затих. Следом Наташка моя отъехала за столом. Мы со Светкой оттащили её к Максу. Она кобыла здоровая, кстати. Как-то раз у Ленки Дубровской, её лучшей подружки, я приревновал Наташку к одному лоху, с которым она при мне чуть ли не ****ься начала, и вырубил с первого удара. Но это только раз так получилось удачно. Все кто там был в этой вонючей хате прямо зааплодировали мне. А Наташка встала и стала вести себя какое-то время более-менее прилично. А через пару месяцев мы с её другой подружкой, Анжелкой Олимпиевой, которая всегда при встрече как только начинаем выпивать предлагает отсосать у меня на скороту, напились в жопу и пошли на Тихвинское кладбище помянуть первого наташкиного ёбаря, Висильника, который несколько раз вешался, но крякнул от передоза. Его в оконцовке страшного беспредела по жизни загнали в дурку, и он там смешал к кучу много разных колёс и ***нул разом эту гремучую смесь. Придурок.
Кароче побухали на кладбище, потом идём, ****у эту слепую Олимпиеву ещё ведём, как два внатуре повыдыря, и где-то в раёне кисилёвского рынка Наташку начинает глючить. И эта падла, прикиньте, вынимает из сумки железную палку и кидается на меня. Я, ****ь, ещё не такой пьяный был, к счастью.  Выбил это оружие, которым она уже мне однажды пробила бошку  нахуй, и начал ****ить  кобылу по ****у. Бью-бью, и что такое, не могу сбить с копыт. Уже народ кругом собрался. Некоторые советует, как её ловчей свалить. А я, сука, явно не в ударе. Плюнул потом и пошёл домой спать.
А тут со Светкой сидим на кухне, бухаем в два рыла, ****им о чём-то. Больше, кажись, ни о чём. Вдруг эта  мартышка смуреет резко и без всякого якова  хватает со стола порядочный  нож.
- На, - кричит, - если ты мужик, вставь этому гандону Максу в бок. Ненавижу эту жирную скотину. Он мне всю жизнь отравил. Я его резала уже неоднократно, только всё не получалось добить. Вали быка на глушняк.
Я хорошо ещё не совсем пьяный был. Прикинул последствия. Ладно, завалю я кабана. Потом выебу эту Светку. А что дальше?
- А дальше, - она  мне подсказывает, - поедем с тобой к Ван-Гогу.
- Ты его что ль знаешь? – удивляюсь я.
- А как же. Я ж его крёстная мать.
- Поедем лучше сейчас, а Максом потом займёмся, – говорю я. Пьяный-пьяный, а соображаю.
-Ну, поехали как нехуй нахуй.
Светланка одевается, берёт с собой нож, и мы идём на улицу.
А там ночь уже глухая и прохладно. Чтоб согреться покупаем в ларьке бутылку паленой водяры и пьём в подъезде из горла. Светланка ***ет совсем и лезет ко мне обниматься. Вижу её алый рот, большие ****ские и совсем мутные глаза. Разве тут устоишь. Валю девку в грязь и пыль подъезда и ебу довольно сурово.
К Ван-Гогу в тот же Кисель добрались на тачке. У Светки баблоса хватало. Удачный день выдался на базаре. Приехали. Поднимаемся к челу на седьмой этаж. Звонили-звонили. Тишина полная. Наконец вангоговская мамка спрашивает тихим голоском:
- Какие там разъебаи прикатили в три часа ночи?
- Открывай, пидораска! – орёт Светланка. – А то дверь выбью нахуй. И нож вынимает. Шипчет мне: - Ща я козлихе вставлю.
Но та ушлая оказалась бабка. Вангоговских дружков она хорошо изучила. Кричит, что щас ментов вызовет и чтоб мы уёбывали нахуй пока не поздно.
Ну, пришлось уебать, конечно.
Вернулись на их съёмную хату. Макс уже шевелился и постанывал, Наташка что-то бормотала. Душила кого-то во сне походу.  Мы со Светкой чёта начали дико смеяться сам не пойму над чем. Над всей этой ****ой жизнью, наверное. Она молодец, девчонка, не забыла прикупить в ларьке ещё водчонки. Выпили мы, окривели уже наглухо и тоже завалились на матрас.
Конец