Несчастнейшие девочки Берлина,
Проститутки, шлюхи и ворье,
На тринадцать крошек, - вот, картина, -
Одна полуторка – родильное жилье…
Кто корчится, орет, себя не помня,
Да и никто другой не вспомнит их,
Где еще увидишь плачущие сонмы
Безумных тварей ангельский триптих…
Меж ног живая плоть, ее движенье
Вырывается через порывы мук,
Весь город умолкает на мгновенье,
Собой обрисовав порочный круг…
- Ну, что лежишь, скорей, сильнее тужься,
Забудь оплаченный клиентом нежный секс,
- Эге, да под тобою уже лужица,
Вот так в дерьме и вылезает человекс…
Едва лишь повернешься, а он тута,
В моче и кале здорово кричит,
Такой же синий, как и ты, приблуда,
Когда от водки у тебя башка болит!...
Одиннадцать кроватей и простынок
Пропитались запахом Любви
И ни капельки не стыдно,
Пусть все они в слезах, как и в крови…
Зато глаза горят волшебным светом,
А с ними деток новые глаза
Глядят на всех чарующим рассветом,
Ну, что же радуйся, красавица моя!....
Как странно видеть маленькую крошку,
В чем только держится незримая душа,
А если вдруг умрет, то мать истошно
Заставит криком всех рожениц задрожать…
P.S. И рев всеобщий всколыхнет все небо
И дальше неба уберется прочь,
Не плачьте сладостные девы,
Нас всех когда-то приютит святая ночь*….
* - Последнее четверостишие – уже не перевод, а мое собственное продолжение стиха Готфрида Бена, от которого я не удержался…
Многое роднит меня с этим великим поэтом, который видел всю городскую грязь, работая и врачом венерологом, и в роддоме, да и ваш покорный слуга когда-то, будучи студентом, тоже видел городское дно, работая санитаром на скорой в спецбригаде в миллионом городе… Однако роды маленьких человечиков всегда будут светлым явлением в нашей бренной и суетной жизни...