Красавица Купава
Умом я понимаю, что люди тянуться ко всякому лохотрону, верят во внезапное и быстрое обогащение, ждут прямых ответов на вопросы о будущем Бог знает от кого, но феномен Сильберта все же оставался для меня загадкой. Отчего такие разные, неглупые и образованные люди, как мои одноклассники и даже Марфа, соглашаются играть в такую непритязательную и даже глупую игру. Да какой там играть! Они натурально верят в нее.
Хотелось бы понять, что это за механизм, который так затягивает наши души?
Для этого неплохо было бы узнать, кто есть Сильберт на самом деле?
И тут, как мне это только не пришло в голову раньше! я вдруг сообразила, что красавец в костюме Дон Жуана, никто иной, как знаменитый оперный певец Федор Родионов. Неужели Федор как-то причастен тайне Сильберта?
Федора Родионова я впервые увидела, когда только начинала работать на радио и была практиканткой, корреспондентом областной радиостанции.
Однажды начальство командировала меня на праздник «Тихвинский Лель». Из Тихвина за питерскими артистами и музыкантами прибывала к гостинице «Москва» передвижка. Как значилось в присланном факсе «светлый микроавтобус». Начальство посоветовало мне прицепиться к музыкантам, дабы зря не разбазаривать казенные деньги на поездку.
С раннего утра я бегала по площади перед гостиницей в поисках микроавтобуса, но ничего подобного нигде не наблюдалось. Правда, я попыталась взять штурмом какой-то закрытый наглухо перламутровый опель, стоявший в другом конце площади, но оттуда высунулась такая рожа, что мне сразу расхотелось ехать. Зато в другой стороне площади остановился автобус, похожий на гигантскую божью коровку, у коровки отпала челюсть и по ней начали бойко взбегать внутрь люди с трубами и барабанами. Я было устремилась за ними, и точно бы уехала в неизвестном направлении, но вовремя остановилась, потому что музыканты бойко заговорили на неизвестном мне языке. Наконец, совсем отчаявшись, я наткнулась на компанию молодых людей, скомпоновавшихся вокруг футляра с контрабасом.
— Вы случайно не Лель? — выдохнула я, обращаясь к близстоящему юноше.
— Я — красавица Купава, — цинично усмехнулся юнец, тряхнув золотыми кудрями, — а Лель — вон та девица в шапке-ушанке.
Я смутилась, но делать нечего — вслед за всеми зашагала к странному сооружению, которое с самого начала и торчало посреди площади. Сооружение подобного рода называется в народе машиной-каблучком, только у этой на место каблучка была нахлобучена большая фанерная коробка. Номера машины сходились с номерами в факсе. Видимо, у себя на родине она считалась микроавтобусом. Музыканты привычно напихались в коробку, утрамбовались в ней, и машина рванула с места. Дома, столбы, и вскоре появившиеся за ними окрестные поля и луга тут же заплясали у меня перед глазами. Я вцепилась в поручень и отвернулась от окна.
Музыкантов, в отличие от меня, не укачивало. Очевидно, они были привычны к такого рода перемещениям. Кто-то вытащил учебник, другие развернули кроссворды и смеялись над анекдотами, а девица-Лель умудрялась быстро вязать крючком детский чепчик.
В общем, мне они показались довольно недалекими ребятами, без особых признаков божественных озарений.
Часа через три нас вытряхнули у бетонной громадины дворца культуры, где все быстро рассортировались по разным закуткам, а я, продолжая ощущать, как пол все еще покачивается под ногами, отправилась в гигантский зрительный зал.
Очень быстро взметнулся обширный бархатный занавес и явил народу моих попутчиков, которых я и не сразу узнала. К моему удивлению, они преобразились практически до неузнаваемости и по красоте и блеску костюмов и яркости грима стали похожи на елочные игрушки.
Федор Родионов — так звали длинного юнца с кудрями, конечно, разыграл меня, никакой Купавой он не выступил. Он спел партию Мизгиря, потом грянул варяжского гостя, потом сладкозвучно проблеял индийского гостя, и завершил свое выступление под грохот аплодисментов страшной арией Фауста — совершенно как у Булгакова.
— Просто хамелеон какой-то! — невольно подумала я, вместо того, чтобы подивиться неожиданно раскрывшемуся таланту.
А Федор разошелся не на шутку, с размаху звонко вывел Леля, к великому неудовольствию Лель-девицы, и без передышки бухнул «Вдоль по Питерской».
После этого он вынырнул у меня где-то из-за спины, уже безо всякого маскарада, и радостно заявил, что готов дать интервью, поскольку в самом ближайшем будущем намерен покорить своим пением весь белый свет.
И я записала речь молодого дарования Федора Родионова, от которой впоследствии в репортаже остались три с половиной фразы и жуткая песня про дробящиеся волны.
Но почему-то не студено море, не весенне-березовый с почками-листочками и подснежниками Лель, не кум до кумы судака тащит, Шаляпин в шубе до пят с картины Кустодиева, а мрачный Фауст прицепился у меня в ассоциацию с Федором Родионовым, и это было как-то неприятно.
Когда я сейчас напоминаю Федору день нашего знакомства, он всякий раз удивляется и спрашивает какую-нибудь ерунду типа: там еще был банкетный стол буквой «П» или буквой «Г»? Видимо, в то время Федор
здорово наездился по глубинке и хорошо погулял на банкетах в честь заезжих артистов.
Прошло не так уж и много времени, но сейчас Федор Родионов совсем не тот — он стал солиден, богат, вальяжен, ездит по заграничным гастролям. Но главное — да, он, действительно, сделался мировой знаменитостью, звездой оперной сцены. Хотя, не покривив душой, скажу, есть голоса и получше Федора. Известность Федора даже можно назвать феноменальной. И если где происходит какой-то конкурс оперных певцов, то наши тут же выдвигают туда Федора и это дело беспроигрышное.
Конечно, я не могу похвалиться дружбой или даже хорошими приятельскими отношениями с Федором. Но время от времени его продюсеры закупают рекламу на нашей радиостанции, и я имею честь беседовать с Федором Родионовым в эфире нашей «Серебряной гостиной». В отличие от моего первого интервью, которое я записывала на лестнице тихвинского дворца Культуры, эти беседы происходят в присутствии его арт-директора и двух дюжих охранников.
Когда я задаю Федору в эфире дежурный вопрос, как к нему пришла слава, он всякий раз говорит о том, как много работает и постоянно учится у великих — а кто же у них не учится, да большинство без толку! Вернее, без славы и успеха! И лишь однажды, когда Федор ввалился в так называемую Серебряную гостиную злобный и мрачный, очевидно, то ли повздорив с продюсером, то ли не проспавшись окончательно после вчерашнего фуршета, вместо хорошо знакомого текста, скроил страшную гримасу и зашипел так, что я, перепугавшись, отпрянула от него и чуть не опрокинула микрофонную стойку. — Все это чудовищно, чудовищно, — Федор сделал трагическую паузу, — это все страшный безжалостный дракон о трех головах, которому ты отдаешь всю свою жизнь без остатка … И ради чего?!
И вдруг какой-то страшный подземный толчок, словно в ответ на его слова, пройдя по всему зданию от фундамента, сотряс стены студии.
Полина за стеклом в кабине звукооператора, сидящая за пультом, развела руками. Видимо, помеха пошла и в эфир и ей было ничего не выправить. — Чего-нибудь опять долбят, — подумала я, — у нас в центре все что-то долбят, сносят и переделывают. Одни тротуары по сотни раз перекладывают.
Поскольку я не могла донести свою успокоительную мысль до гостя словами, то начала ободряюще кивать и улыбаться Федору, жестами давая понять, что все это ерунда, маленькие технические накладки, а наше дело продолжать увлекательный диалог о его творчестве.
Федор же неожиданно протрезвел, выпрямился в кресле, и светски улыбнувшись в пространство, за которым, очевидно, видел полный рукоплещущий зал, что, по сути, так и было, пояснил: Как вы понимаете, мои слова — это аллегория… Творчество отнимает так много сил… Но великие мастера учили меня …
И он сделался учтив и любезен и даже по просьбе радиослушателей спел пару куплетов из «Фигаро», переливаясь где-то в заоблачной выси. Потом грохнул «Блоху» и долго и разнообразно рычал басом. В юности Федор всегда поражал меня тем, что с ходу брался петь в прямом эфире, а затем продолжал болтать, даже не переводя дыхания. Став солидным, Федор, как и большинство исполнителей, начал приносить в студию диски со своими записями и расписанный треками лист. То, что Федор запел он-лайн, было для меня неожиданностью. Надо отдать должное, что сделал он это столь же непринужденно, как и в былые годы.
Федор Родионов обладает удивительным талантом менять не только голос, но и внешность, в зависимости от роли, которую играет не только на сцене, но и в жизни.
Наверное, поэтому я и не сразу узнала его в башне.
Каждый раз Федор Родионов выглядит по-разному, но в любой роли он хорош.
Федор, не в пример многим артистам, прекрасно владеет электронной техникой, и иногда я получаю от него на свой электронный адрес поздравление с Новым Годом, а то и с Днем Независимости.
Очень редко я тоже пишу Федору электронные письма, а Федор еще реже отвечает мне.
Письма Федора носят самовлюбленный и хвастливый характер.
«Опять еду на гастроли в Италию. Не больно-то и хотелось. Эти гастроли так утомительны…»
Я отвечаю тем же.
« Была я прошлым летом в Риме. Фонтан Треви и в подметки не годится фонтанам Петергофа. Смешно, что в Риме растут пальмы! Я думала, пальмы только в Африке!» Короче, видели мы вашу Италию – сапог сапогом…