Семь бед один ответ - в тюрьме есть тоже лазарет..

Геннадий Добышев
               
     Четыре замка лязгнули попеременно. Четыре двери открылись и закрылись. И остался где-то далеко в другом мире шумный проспект. И вся наша суетная жизнь.
     Стенам этих корпусов – больше сотни лет. И перемаялась в них за целый век тьма народа. Начиная от бывших каторжников Централа и до сегодняшней мелкоуголовной шпаны.
     Оно и сейчас маются – следственный изолятор переполнен. Но путь наш сегодня не в эти битком набитые камеры и не в одиночки приговоренных к самому страшному и томящихся долгими годами в ожидании этого самого страшного. Путь наш в тюремную больницу.
                *               *             *
     Больница на тюремном жаргоне называется простенько – больничка. Или еще – «крест».
     «Крест» - место святое. На «кресте» не проводится никаких разборок. Здесь все всем все на время прощают. Здесь не совершается никаких дел, тишь и гладь. «Крест» - место райское. Потому что на «кресте» - отдыхают.
     Но на отдых надо заработать. Это ведь даже на воле в Конституции сказано. А уж здесь-то… Это только считается, что на зоне сидят. А там не сидят. Там работают, между прочим. Пашут.
     А когда пахать обрыднет до чертиков… Когда бъет уже нестерпимо по обожженным нервам истошный вопль дневального: «Подъем!» И хочется заткнуть его луженую глотку сапогом. Когда проникают в саму печень придирки отрядного лейтенанта и с трудом удерживаешься, чтобы не пойти на «запретку» и не наделать глупостей. Есть тогда один способ…
     Впрочем, способов-то много. Цель одна – попасть в больничку, хотя бы на время покинуть ненавистный барак.
     Менять одни решетки на другие, скажете вы? Дурак и баклан, кто так скажет! Это другие решетки. Улучив момент, можно встать на подоконник и увидеть трамвай, машины (не «автозаки», а «джипы», «мерседесы»), увидеть девчонку, такую же красивую, как на обложке журнала, который нашли под матрацем и чуть не отобрали во время последнего «шмона»; увидеть «втертого» мужика, выделывающего петли на тротуаре. Увидеть и позавидовать. И забыть, что за решеткой из своих 24 лет ты провел 10 за три ходки. И последний твой перерыв на воле составил всего 22 часа…
     Забыть о том, что ни на одном пляже тебе уже в жизни никогда не раздеться. Потому что слабонервные гражданочки тут же завизжат и побегут вызывать милицию. А на зоне ты свой – и все понимают, что к чему.
     Весной на зоне особенно трудно. Да и когда там легко? А так – если ты не фраер и не размазня – берешь два спиленных гвоздя, связываешь резинкой крест-накрест, сводишь концы, обматываешь все папиросной бумагой или склеиваешь хлебом – «мастырка» готова. Остается, перекрестясь, заглотить это дело и – прости-прощай зона месяца на два! Так как в животе это сооружение разворачивается торчком. И, хочешь не хочешь, кладут тебя на операционный стол. А потом – на чистую простыню. В палате тебе – и кефир, и чифир, и теплый сортир. Никаких тебе подъемов. Не живот лечишь – а саму душу.
     Начальник больницы, правда, иной раз наезжать начинает: «В ноябре только резали – ложку съел! А сейчас опять!.. Все лекарства на вас, самовредителей, тратим. Ниток уже нет. В следующий раз разрежем, а зашить будет нечем!»
     Ничего, с собой привезем. Зашьют… Был один – так раз десять резали. Каждые два месяца. У хирурга в шкафу килограмма три металла хранится – целая коллекция. Едят арматуру, крючья от кроватей, пинцеты, ланцеты и все, что съедоб…, вернее, несъедобно.
     Как-то, рассказывают, привезли клиента – так тот двести сорок гвоздей съел. Сырых. В нежареном виде. Без соли. Целый ящик почти что схавал.
     Его разрезали, вычистили, и все нормально. А гвозди пустили потом на хозяйственные нужды.
     В общем, жить здесь можно. И отдыхать можно. На «кресте» как на «кресте».
     И да здравствует тюремная медицина - самая гуманная на свете!