I
Два слова в связи с двустишием Бирюкова "О, провинция, ты строга! Гы-гы-гы! Га-га-га!"
Прочитав его в газете в первый раз, я, отвращенный его стилистикой, тут же о нем забыл. Увидев его вторично в твоем письме к Инне, подумал, что все же был неправ в своем невнимании, и стилистика второй строки имеет свое оправдание. В голову пришли два варианта понимания двустишия.
I. Поэт Бирюков — веселая шкода, ухитрившаяся, плюнув в толпу, сорвать у нее за это бис-аплодисмент. Поделом дуре того достойной. А поэту — честь и хвала.
Так как хорошо сделанный стих вещь экономная и потому краткая, то, чтобы разобраться в том, что нелестного сказал поэт публике, я воспользуюсь советом Цветаевой читать стихи как ноты и разыгрывать по ним свою пьесу. Вот мое прочтение:
Гы-гы-гы! Га-га-га!
Гы-гы-гы! Га-га-га!
Гы-гы-гы! Га-га-га!
Хорошо урвать, га-га-га,
От столичного пирога!
Хорошо пожрать, га-га-га!
Хорошо поржать, га-га-га!
А провинция-то строга-а-а,
Гы-гы-гы!
О провинция, ты строга!
Га-га-га!
А провинция, у-ух! строга-а!
Гы-га! Гы-га! Гы-га!
Примечание:
Сыт голодному не,
Гы-гы!
Сыт голодного не,
Га-га!
И т.д. В заключение возможен повтор трех первых строк. Если анализ мой верен, то поэт талантливо изобразил рыло хлопающей публики. Хотя ситуация, конечно, амбивалентна.
II. Поэт слился во мнении со столичной публикой. Вариант грустный, ибо тогда "гы-гы-га-га" есть речь не осмеянного лирического героя, а его, поэта, собственная.
В любом случае, кто бы эту речь ни говорил, выразительная сила второй строки оборачивается против говорящего, характеризуя его, а не "провинцию".
Последнее слово беру в кавычки, ибо в данном контексте оно используется в географическом смысле, роднящим его со смыслом политическим, что не интересно.
* Подробнее см. «Нечто из параллельного разговора», «ВЗ», №2-96.
Было бы несравненно интересней поднять разговор о центре и провинции на уровень культурного смысла (ну, например, хоть на уровень мандельштамовской строки "от молодых еще воронежских холмов к всечеловеческим, яснеющим в Тоскане"), и тогда, смотришь, вдруг выяснилось бы, что "бога нет", так сказать, "ни в деревне, ни в городе", а Москва, Нью-Йорк и Новосибирск оказались бы одинаково одичавшими и провинциальными.