За что хвататься, если ты ступила в топь…
Глава Вторая.
Утонувшая в мире…
Полночный аэродром гудел, словно улей иного мира.
Челночный Прокурор шел, вращая шляпу на кончике пальца. Он сделал разворот от стеклянной вращающейся двери и направился обратно.
-Что это?
-Это не люди.
-Тише дыши. Тише.
-Я не смогу не дышать.
-Не нужно не дышать, нужно просто тихо дышать.
-Тихо-тихо дыши. И смотри.
-Зачем не на это смотреть? Я не хочу смотреть. Можно я закрою глаза?!
-Смотри. Только не отворачивайся.
-Почему? Зачем?!
-Молчи и смотри. Не уходи отсюда.
-Я чувствую, если я буду смотреть, если не отвернусь, произойдет, случится что-то страшное.
-Смотри и молчи…
Полуночный аэродром стихал. Медленно словно последние вздохи умирающего исполина.
-Эти звуки…
Полуночники. Стальные птицы остались на земле. Они спали и видели сны. О темных небесах вывернутых наизнанку.
-Мое сердце.
-Я чувствую, как оно выворачивается. Наоборот. Неправильно, все неправильно.
-Пусти!
-Оставь меня.
-Черт, мне страшно, до жути страшно тут быть и на это смотреть. – Она обхватила себя руками за колени и озиралась вокруг. Казалось, она так затравленно смотрит по сторонам только чтобы ни на секунду, ни на чем не задерживать своего взгляда. Просто – чтобы он был всегда в движении.
-Тут нельзя сидеть!
-Не останавливаться. Нужно идти. Нужно продолжать двигаться.
-Встать?
-Ты хочешь снова встать?
Девочка закрыла глаза и снова открыла. Сглотнула и опять обернулась и посмотрела по сторонам. Словно ища спасение вокруг.
-Тебе не помогает?
-Не могу укрыться. Холодно, почему так холодно!..
Откуда-то издалека возникали голоса. Звуки.
-Что это за звук? – Она почти кричала, у неё начиналась истерика. Но она словно понимала – все. Она не может больше так. Конец истерикам. Смысла нет просить и умолять. Она на краю. Она у «мертвого конца». Это тупик.
-Ты в тупике?
-Я не хочу на это смотреть. Пожалуйста, помоги…
Она захлебнулась этим криком, переходящим в шепот. Этим вопросом. Опять попыталась сглотнуть и пришла в ужас.
-Не глотаю! Как я могу кричать, я говорю же да? Я говорю ведь!? – она плакала и смотрела по сторонам. И опять нашла того с кем говорила и умоляюще посмотрела на него.
-Ты хочешь спросить…
-Почему ты уже не можешь проглотить, но можешь говорить?
-Ты и не говорила. Ты думала.
Откуда-то издалека прорвались звуки. Они были хаотичными и неправильными, в них сложно, что-либо разобрать.
Она прислушивалась и все еще пыталась глотать. Комок застрял.
-Навсегда…
-Мы её теряем, двадцать кубиков.
-Руки! Разряд!
-Черт…
Эти голоса. Такие знакомые. Людские, не то что «эти», но вот почему она не разбирает их? Почему не может понять, о чем они? Что сейчас сказали – это словно пронеслось мимо и улетело вдаль. А она осталась тут. Смыл того что говорят, почему так трудно думать о привычном мире. И откуда это пугающее до невозможности ощущение «неправильности».
-Ты умираешь…
-Это я?
-Я сама с собой говорю? Сама с собой думаю?
-Что происходит? Что все это значит? Что значит умираешь? Такое знакомое «слово», я словно помнила его, и мгновение назад забыла. Что значит «слово». Где? Куда я тону?
Птицы кружились под облаками. Интересно им иногда хочется подняться выше этого тумана в небе? Выше, выше, каждый раз выше! Ведь они-то могут. Две морские чайки сели рядом, они до сих пор не боялись людей.
Она сидела на скамейке из камня и смотрела в небо. Потом тряхнула головой, отгоняя вчерашний сон.
-Кошмар. Вот цеплючий.
-Прицепился и не хочет отпускать.
У них в доме остановилась путешественница. Странная девчонка. И со странным предметом. Это был какой-то механизм. Наверное, для путешествий. Лера не знала. Он остался стоять в сарае и она, выгадав момент, ненароком его обследовала. Интересный, похоже на нем можно ездить. Только нужно животное. Может оно пало, и теперь она пришла за другим, ведя его подмышкой. Странные колеса, такие неудобные для езды. Оно же будет буксовать?
У Лериного отца была «карга» с двумя запряженными лошадьми. Она маленькой училась править ими. И потому можно было сказать – она почти специалистка в гужевом транспорте.
А о другом она и не знала.
Но вот этот сон?
-Что не так?
Она видела что-то жуткое и чужое, неестественное и такое… такое…
Лера уже полдня от него отходила. Там что-то случилось – она же помнила. Но забыла напрочь. И все.
И как теперь быть?
-Забудется.
-Просто мне нужно чем-то заняться.
Отец говорил – что хорошо в жизни фермера, так это то, что у тебя не хватает вечно времени заниматься всякой ерундой и страдать по пустякам. Поэтому фермеры – самые счастливые люди на свете.
-Счастливее королей!
И все же…
Наверное, этот забытый сон был как-то связан с этой девочкой-путешественницей. И этим странным, но таким знакомым драндулетом на спицованных колесах.
Где она его видела?
Наверное, в том кошмарном сне.
Отверженные миром…
-Дио, если ты не поторопишься нам опять продеться ночевать в лесу.
-Мы словно дикари будем, а на утро опять всех напугаем.
-Я не знаю, почему они все считают этот лес чем-то необычным и боятся в нем провести ночь.
-Нас тогда приняли за призраков.
-Они думали, что мы восстали из мертвых и теперь всей деревне не будет покоя!
-Сухой смех был ему ответом, к поясу его брата были подвешены зайцы и фазан, то, что попалось в силки за выходные.
-И все-таки странно, почему все боятся его, наверное, это у них в крови. Тогда почему мы не боимся.
-Может наш дед и отец просто по пьяни забывал нам рассказывать те байки, которыми самозабвенно пичкали наших сельчан их родители.
-И избавил нас от этого.
-Неизвестное еще что хуже?
-Вот будь мы такими как все и испытывай панический ужас перед длиннющими и извивающимися корнями, поклоняйся мы лесу и в темноте шепчи отворотный заговор перед сном, дабы корни земли не проросли сквозь деревянный пол и не забрали нас в землю – он улыбнулся – может нам легче жилось тут.
-А так я думаю, нам придется уйти. Я чувствую что-то не то в жителях. Чем взрослее становлюсь, тем больше. Чужбина. Сердца.
-Знаешь, чужим веет от домов, где я вырос.
-С чего бы это…
-Может просто пора уходить?
-Многие, вырастая, покидали нашу деревню. Мне интересно, они все это чувствовали?
-Я раньше думал – их проста звала даль, если выйти лесом до петляющей дороги, построенной еще в те времена, когда живы были Города можно за два дня выйти из леса. Он на самом деле не такой и большой, я все хотел тебя взять, но боялся их взглядов. Они каждый раз меня останавливали Дио.
-Почему мне в последнее время холодно так, когда на меня смотрят?
-В чем дело? Я-то знаю, что я сам не причем. Но чувствую – если я начну всех убеждать что я нормальный, такой, же как и они – я только уверю их в обратном.
-Люди верят в то, что хотят. Нам действительно пора уходит.
-Через три дня можно выйти на холм и увидеть дрожащую даль, что так манит Дио, Альфред говорил, он говорил со мной и рассказывал – как ему не хотелось отрывать от неё глаз. Сколько было сил ему нужно, чтобы пройти обратно этой тропинкой в деревню.
Они нашли её под деревом. На земле были разложены вещи, прямо на траве еда, странная явно не местная и еще какой-то мешок. Может спальник, а может что-то для обряда.
Они не здоровались первыми, как и полагает из вежливости, а просто ждали, молча когда она их заметит. Наверное, девочка заметила их еще давно и тоже по каким-то причинам не обращала внимание.
Она раскладывала на материи странные металлические вещи, которые словно из волшебного ларца доставала из не менее чародейного тугарина покрытого металлом. Он был прислонен к дереву, но от этого не выглядел менее величественным.
-Вы голодны? – она говорила это не отрываясь от своей работы, а может и священнослужения, положив правую руку, наверное, в знак приветствия на рукоятку странно предмета на поясе.
-Шелом весталка, нам с тобой по пути. – Дио подумал, что на вакханку она не похожа и решил рискнуть.
-Привет. – Просто не оборачиваясь, и Дио облегченно вздохнул – он не ошибся.
Следующим вопросом в плохо заученном ребятами диалоге приветствия послов из соседних сел и сборщиков-жрецов был вопрос о возрасте. Его и не нужно было задавать, ведь обычно он писался на головном уборе, в зависимости от разницы в возрасте протокол дальнейшего общения резко менялся. Впрочем, иногда такой убор мог и потеряться – не был ли сейчас такой случай?
Дио опять рискнул:
-Сколько вам лет?
-0.12
-Как, не понял? – Он опять ляпнул что-то не то и начал слегка краснеть. Брат спокойно смотрел то на деревья, то на их корни. Но он слушал этот разговор, словно давая брату самому расхлебывать кашу, которую тот и заварил. У него было написано на лице – мы могли же просто пройти мимо, она шла в нашу деревню, тут поблизости и нет ничего кроме неё. А общение с послами и священниками – удел взрослых.
-Для путешественников есть такой термин как дисперсия возраста. – Она запнулась и опять вернулась к своему занятию. Через несколько минут она уже паковала все свои вещи обратно и крепила их к переносному алтарю – наверное, это все же был он.
- Понятно… - Дио совсем растерялся от странных и не входящих ни в один из ему известных протоколов ритуала общения с чужеземцами. И пожалел, наверное, в первый раз в жизни, что так плохо слушал тогда усталые и сбивчивые рассказы своего деда.
-А что такое дисперсия? – Ран задал этот вопрос так просто, что его брат внутренне вздрогнул. Ран всегда задавал не те вопросы, посему их обоих очень часто наказывали, когда были братья еще маленькими. Но путешественник не проявил, ни раздражения, ни злости.
-Я не могу оставаться в мире дольше, если не укладываюсь в неё.
-А что будет?
Они выходили уже к селу, девочка, наверное, все же это была девочка, несмотря, на то, что она держалась на удивление спокойно и таскала с собой здоровенный алтарь, вглядывалась в туманный лес, словно прислушиваясь к корням.
-Она слушает корни?
-Молчи…
-Что это за звук? – Она повернулась к Рану, наверное, решив, что человек не боящийся задавать вопросы сможет на них и ответить так же.
-Третий набат…
У Дио перехватило дыхание, но он быстро пришел в себя, уткнувшись расширенным глазами в землю.
-Они опять кого-то нашли.
Колокола всех трех соборов утопавшей в болотной чаще деревушки звонили. Этот звон, ноющий и холодный, злеющий неправильностью своей подобно той ноющей боли в сердце, когда понимаешь что не все так как ты хотела, он словно не мог вырваться из тумана укрывшего утреннюю деревню. И мстил слуху людей за свой плен.
Дома видимо строили раньше на сваях, а теперь на их примитивном заменителе – просто вбитых в землю бревнах. Они все стояли под разными углами, некоторые словно кивали друг дружке, другие подобно двум сторонам в споре пытались держаться подальше и в то же время смотреть друг на друга сверху вниз.
И среди болотной чащи и человеческих построек гуляли эти невероятно ноющие звуки.
-Почему мне плохо? Зачем звонить в такие колокола?..