Кома

Конкурс Ступени 3
Андрей Сенников

       "КАМАЗ"
       У первой буквы "а" над решеткой радиатора нет перекладинки. Все, пожалуй...
       Сминается и рвется, как бумага металл.
       Тело продолжает двигаться со скоростью соударения. Двенадцать сотых секунды - ноги зажимает под приборной доской, трещат кости. Двадцать пять сотых секунды -. грудная клетка ломается о руль. Тридцать семь сотых секунды - голова врезается в лобовое стекло, уже подернутое мелкой сетью трещин. Сорок пять сотых секунды - фантомная боль растерзанного тела гранатным взрывом расплескивает его эфемерное "я" под потолком палаты.
       В который раз...
       Кома - это невесело. Дело даже не в том, что он - кусок плоти на кровати, опутанный проводами, трубками, облепленный пластырем, гипсом и бинтами, как египетская мумия, утыканный катетерами, словно дикобраз иглами. Ему нет дела до размеренно удушающего "пс-с-с-ы-пух" "искусственного легкого". Пыль, что ложится одинаково ровно на лицо и на подоконник, его не заботит.
       Он в мире протяженностью с отсутствующую перекладину буквы "А" в слове "КАМАЗ" и длительностью в сорок пять сотых секунды. С маниакальным упорством эта реальность вышибает дух... или душу в свободный полет, в надежде, что она (он?) никогда не вернутся в измочаленное тело с пробитой головой солдата в марлевом шлеме, алое пятно на котором напоминает красное пятно Юпитера - живое, изменчивое, вихристое...
       Теперь он лучше справлялся с паникой, чем в первые разы. Наверное...
       Впрочем он напрасно беспокоился: трубки, резинки, иглы и катетеры незримыми нитями опутали и душу, а "легкое" - "пс-с-сы-пух"- втягивает его нетленность назад, в мир ревущих двигателей и скрежещущего металла быстрее, чем агрегаты охотников за привидениями... Вот она - тонкая ниточка, блестящая и прозрачная, как паутинка, а кокон на кровати все ближе, ближе, ближе...
       Темно.
       У первой буквы "а" над решеткой радиатора нет перекладинки. Все...
       Он задыхается, барахтаясь на своей привязи, как кукла. Это просто смешно. Как он может "барахтаться"? Чем размахивать? Чем задыхаться?...
       В палате двое. Врач в белом халате, стетоскоп свернулся на шее тощим резиновым боа, и субъект с короткой борцовской стрижкой в безукоризненном пиджаке с широченными плечами. Оба смотрят на его плененное гипсом и бинтами тело. Ну как?
       -Что с ним? - спрашивает "пиджак".
       -У него кома третьей степени, - отвечает врач.
       -Что это значит?
       -Сознание, реакция на боль, корнеальные рефлексы отсутствуют; глоточные рефлексы угнетены; часто наблюдается миоз, реакция зрачков на свет отсутствует; сухожильные рефлексы и тонус мышц диффузно снижены, возможны периодические локальные или генерализованные судороги; мочеиспускание и дефекация непроизвольны, АД снижено, дыхание аритмично, часто угнетено до редкого, поверхностного, температура тела понижена...
       В нудном перечислении явственно слышна надменная издевка, но "пиджак" не смущается.
       -Вы напрасно так реагируете, - говорит он, - три смертельных случая в одной и той же палате...
       -Да поймите же! Это кома! Тяжелое поражение центральной нервной системы, характеризующееся, прогрессирующим, понимаете, про-грес-си-ру-ю-щим угнетением функций этой самой системы!
       -Наша страховая компания,... - пытается вклиниться "пиджак".
       -Я врач, а не сказочник! - сопротивляется доктор - Мне нечего сказать больше. Есть заключения экспертов, вы допрашивали персонал...
       Пиджак прижимает руки к груди.
       -...и у нас не сериал "Скорая помощь". Люди редко лежат в коме годами, - заключает врач, сбавляя тон. - И ваши "случаи" ничего на самом деле не значат. Все!
       "Халат" скрещивает на груди руки и смотрит в окно. А он, уже втягиваемый в реальность сорока пяти сотых вслед за укоротившейся нитью слышит, как пиджак произносит:
       -Это единственная палата, где лежат... э-э-э-э такие больные?
       Темно.
       У первой буквы "а" над решеткой радиатора нет...
       Ох, почему же так больно?! Почему эту боль чувствует он, а не бревно на постели? Псы-ы-ы-пух...
       Он угадывает рядом движение. А, наверное уборщица. Женщина лет шестидесяти в синем халате и рваных шлепанцах. Волосы прибраны косынкой. Лицо серое и застывшее словно маска, глаза прозрачные, бесцветные. Ее руки в латексных перчатках живут отдельной жизнью, протирают, переставляют, споласкивают, тянут из ведра швабру, сминают тряпку, проливая назад грязные водопады, остро пахнущие дезинфекцией, тянут "хобот" пылесоса, затаскивая в молочно-белое стойло палаты, словно диковинное животное и...
       Эй, эй! Что такое?!...
       Что ты делаешь?!! Какого хрена ты делаешь...?!!!
       Латексные руки, с зажатой в пальцах черной вилкой провода ведущего к пылесосу, тянутся к единственной в палате электрической розетке. Разумеется розетка занята, она делает "псы-ы-пух", "псы-ы-пух". Вилка сидит в гнезде плотно, плохо поддаваясь на расшатывания и подергивания.
       Темно...
       У первой буквы "а"...
       "Псы-ы-...