Нейфа
– А у меня сюрприз! – Молодой худощавый человек протащив через коридор странного вида предмет, водрузил его посреди единственной комнаты.
– Это столб? – удивлённо взмахнула огромными ресницами юная жена. Она готовилась к трудному зачёту и весь день провела за книгами, утомлённые глаза не распознали предмета под слоем серой бумаги.
– Да нет! Это наша… первая… мебель! – Молодой человек поправил очки в гаррипоттеровской оправе и покряхтывая, принялся срывать упаковку. – Напольная вешалка! Старинная! Один в один, как у моей бабули! Красное дерево или морёный дуб, не иначе! Красотища! Иду мимо антикварного, а там – она! Не смог удержаться…Понимаешь – запах даже как в детстве… дома у бабушки …
– Красное дерево? – пролепетала юная жена. – Антиквариат? Я даже представить себе не могу сколько это может стоить (она подумала, что не купить ей нового платья и к Новому году, деньги, присланные дедом, придётся пустить на хозяйство). Но не упрекнула мужа, а поднялась на цыпочки и поцеловала его в прохладную щёку.
– Да что нам деньги! В моей гениальной тыкве столько идей! Года не пройдёт, как ты будешь наклеивать евро вместо обоев!
Жена кивнула головой, обозревая пустынное пространство: стопки книг под подоконником, несколько коробок в качестве мебели, и свечи, свечи, свечи… Всюду, где только можно пристроить – на пустых баночках от кока-колы, бутылках, причудливых камнях, которые муж неустанно выискивал сам и заказывал друзьям-путешественникам. Муж был сумасбродом. Поэтом-сумасбродом. Он сбрёл с ума задолго до встречи с ней, поэтому ей пришлось согласиться с тем, что мерцание свечей добавляет в жизнь немного сказки, что мельтешение теней на голых стенах вполне заменяет телевизор – да и смысла в нём больше. Кроме того, свечи стоят гораздо дешевле электричества.
– Мы начинаем совместную жизнь с солидной покупки. Как символично: театр, в котором ты играешь, начинается с вешалки и наша квартира тоже!
Жена обречённо возвела глаза к потолку, но не обнаружив там ничего интересного, водрузила на нос очки и приступила к осмотру достопримечательности. Вешалка и в самом деле была хороша – из темного полированного дерева, украшенного причудливой резьбой, с семью рожками-завитками для одежды, специальными петельками и крючками для зонтов и сумочек. Она внушала уверенность в завтрашнем дне.
– Давай дадим ей имя. У нас же нет пока кошки или там, ребёнка. Зато есть Вешалка Для Одежды.
– Ты как моя мама! Она тоже даёт имена комнатным растениям. Думаю, нашей красотке подойдёт что-то французское, Мари или…
– Жюли! Давай назовём её Жюли! Смотри как она жеманится!
Жена вытащила из коробки смешную шляпку с круглой тульей и маленькими полями, несколько тонких шарфиков и накинула на рожок:
– Да она та ещё штучка! А ещё её можно будет нарядить ёлкой на Рождество!
Молодожёны увлеклись игрой не на шутку. Деревянная Жюли была украшена длинной ниткой бус и старым галстуком, растрёпанным париком и бисерной сумочкой. Плащ, куртка, клетчатое пледоподобное пальто. А что ещё из реквизита пылится в коробках?!
Они вспомнили об ужине, когда суп превратился в густое рагу и немного подгорел.
Люди тихо сопели в постели на полу, удобный надувной матрас навевал сны о летнем отдыхе. Жюли, разглядывая их через одежду, тихо простонала:
– Ах, как я несчастна! Как я одинока...
Она вспоминала сегодняшний день, и снова и снова в её деревянных жилах бурлил, давно казалось бы, высохший сок. Она смаковала волшебство времени с того мгновения, как молодой человек в круглых очках, стремглав несшийся по мостовой, вдруг остановил на ней мечтательный взгляд. Да, это было так волнительно: скрип отворяющейся двери, робкое звяканье колокольчика над входом, недолгий разговор у прилавка, торопливое шуршание обёрточной бумаги, и вот её уносят из постылого дома.
Когда-то она пользовалась успехом, стоя в нарядной, светлой прихожей. Было весело, когда её полностью скрывали мокрые от снега лисьи шубки, наполняющие прихожую звериным духом, тяжёлые мужские пальто, лёгкие ароматные плащи, шарфы, косынки… В столовой звенела и бряцала посуда, раздавались взрывы смеха, а потом люди пели под рояль или гитару. Увы! Гостей становилось всё меньше и меньше. Чаще всего Вешалка довольствовалась стареньким пальтишком сухонькой хозяйки, которая лишь изредка выбиралась из большого опустевшего дома на улицу.
Однажды пришли люди. Очень много странных диких людей. Они не снимали пальто и шляпы, а расхаживали по всему дому, оставляя повсюду грязные следы. Красивые гардины сняли, водрузив на окна тяжёлые решётки, отчего в доме стало довольно мрачно. Диван и кресла из уютной гостиной вынесли вон, и поставили унылые стеллажи и застеклённые витрины. Вешалку оставили почти на том же месте, где она стояла прежде, только наклеили ярлычок.
Подобные ярлыки были на диковинных часах, супницах, несессерах и прочих предметах, с которыми ей приходилось делить время и пространство. Вещи охотно рассказывали о прежней жизни и своих хозяевах. Они кичились происхождением и высоким положением так, словно всё ещё сверкали в блеске любви и заботы, а не пылились в забвении в лавке антиквара. Вешалке нравилось их бормотанье и поскрипывание, они отвлекали её от собственных горестных мыслей.
Она же любила перекинуться словечком с деревянными половицами прихожей, со старым книжным шкафом, передвинутым сюда из гостиной. Незваные пришельцы с ярлычками завистливо умолкали, прислушиваясь к их восторженным воспоминаниям. Но шкаф купили, половицы скрыли под новомодным линолеумом… Вешалка осталась в глубоком одиночестве. Её точила одна только мысль – хоть бы кто-нибудь её купил и унёс отсюда.
Впрочем, кому в наше торопливое время придёт в голову покупать громоздкую напольную вешалку? Безусловно, она вызывает ощущение респектабельности и комфорта. Но мы экономим место, мы приспосабливаемся к новой эстетике, убеждая себя в необходимости минимализма и лишь вздыхаем, вспоминая Вещи Прабабушкиного Дома.
Чудо произошло! Вешалку купили, унесли в промозглый ноябрь. Опьянение полётом накрыло её. Ах, если б ей вспомнить – каково это быть деревом, – она бы встрепенулась, расправила каждый лист как пёрышко и улетела…
Молодой человек немного запыхался. Он остановился, прислонил вешалку к парапету моста, привалился рядом и, вытащив из кармана недоеденный пирожок в пакете, принялся за еду. Река лениво перекатывалась серыми волнами, ранние сумерки не усыпляли суетливых чаек, птицы пронзительно кричали, то и дело чему-то удивляясь.
На другом берегу вспыхнула цепочка огней, несколькими секундами позже загорелся фонарь рядом с молодым человеком и вешалкой.
Вешалка взглянула на него, и сердце её осыпалось колючими осколками. Померкло всё, несмотря на яркий ровный свет, заливший булыжную мостовую и парапет. «Продлись, продлись, очарованье…» – молила она, но равнодушный Человек вытер ладони друг о друга, взвалил покупку на плечо и ушёл в темноту…
…удаляясь, удаляясь, удаляясь…
Сбылась её мечта. У неё была семья, новый дом, даже имя. Но как же она была несчастна… Ей тепло и уютно, а он там, вдали – одинокий, открытый всем ветрам! Иссечённый снегами и дождями, стынущий в лютый мороз, тающий от жары и всё равно несущий свет тем, кто в нём нуждается. Людям, бабочкам и… вешалке. Жюли понимала, что любовь её ничтожна в сравнении с величием Фонаря, дары её скромны, но как вырвать из сердца нахлынувшее чувство?!
Спустя несколько дней Жюли сумела убедить себя, что Фонарь тоже обратил на неё внимание. Да, она не «пламенный посланник пленительных идей», но она своеобразно красива. Разве тонкая резьба не способна заворожить чувствительный взгляд? Разве ножки в виде изящных листьев папоротника не могут пробудить воображение и перенести его в тёмную чащу, где колокольчиками звенит смех нимф и хрустят ветки под копытами сатиров? А венец из виноградных листьев неужели не напомнит божественную Флору?
Несколькими днями позже Жюли ощутила как страдает бедный, покинутый ею Фонарь. Она была уверена, да-да, она же заметила, как растерянно моргал ей вслед прекрасный светоч, готовый вот-вот погаснуть от неразделённой любви. Сквозь дробное постукивание дождя по окну, Жюли слышала тихие вздохи, едва сдерживаемые рыдания несчастного влюблённого… Она подала ему надежду и так жестоко поступила… Но нет, Жюли не коварная кокетка! Она немедля бросится в ночь, сквозь дождь и мрак, и не позволит остыть беззаветно горящему сердцу…
На Жюли была только смешная шляпка, тонкий не по сезону шарф, глупый театральный зонтик с оборванным куском кружева и бисерная сумочка, но она не боялась выглядеть нелепо. Фонарь ждёт её. Он, проникая каждым лучом в глубь её существа, знает какая она мудрая! А ещё трогательная, нежная, ранимая и при этом, храбрая, честная, самоотверженная!..
С трудом спустившись по лестнице, Жюли отворила дверь и была готова задохнуться от колючего дождя и ветра. А её встретила неожиданно мягкая тёплая ночь. Невесомые облака скользили по небу, припадая на миг к лику луны, словно целуясь на прощание, отчего светило выглядело разомлевшим и немного усталым.
Над опавшей листвой поднялся туман, отправляясь в долгую прогулку по городу. Он подтолкнул растерявшуюся Жюли мягкой лапой и что-то пробормотал, но не был понят.
Жюли шагала к набережной. К счастью, она не была каким-то там куском железа или пластика и хорошо знала как отыскать воду хоть в стакане, хоть в каменных берегах. Она дважды пересекла широкую автостраду, углубилась в небольшой парк, не пытаясь разглядеть что смутно белеет в глубине – мраморные статуи или туманный морок.
Вынырнув из чащи, Жюли оказалась на набережной. О, Боже! Фонарь. И ещё один. И дальше… Как стойкие оловянные солдатики они выстроились вдоль парапета, охраняя город от мрака ночи.
Несчастная металась от одного фонаря к другому, всматривалась в немигающие глаза, устремлённые в слепую даль и, не помня себя от ужаса, бежала дальше…
Промозглый рассвет нехотя выполз из-за домов, видимо, ему тоже не хотелось покидать нагретое местечко. Жюли, покрытая бисером тумана, брела по набережной. Зонтик скрёб по булыжникам, подчёркивая безнадёжность их затеи.
Но что это?! Жюли увидела свой любимый, единственный и неповторимый Фонарь. Он поседел от горя?.. Нет, это туман коварно укутал его в свой плащ. Он всю ночь морочил голову Жюли, теперь ему не удастся препятствовать долгожданной встрече. Жюли протянула к Фонарю руки и взволнованно сказала:
– Я здесь, мой друг!
Фонарь не отреагировал на её слова, только мигнул пару раз и погас до вечера. Жюли растерянно огляделась и продолжила чуть надтреснутым голоском:
– Я шла сквозь ночь, сквозь снег и дождь, я знала, ты меня зовёшь!..
Фонарь прервал её монолог ворчливым басом:
– Мадемуазель, видите ли, я всю ночь работал и мне хотелось бы немного отдохнуть. Не соизволите ли репетировать вашу речь где-нибудь в другом месте? К примеру, в парке.
Обращение «мадемуазель» понравилось Жюли, и огорчило. Очевидно, Фонарь не узнал её. Какая же она растяпа! Конечно, ведь он мог разглядеть только её ножки-листья и несколько завитков, выглядывавших из упаковки.
– Вы не узнали меня! – жеманно рассмеялась вешалка. – Это же я, Жюли… Несколько дней назад мы встретились здесь, на этом месте. Тот человек, он ничего не значит для меня, он жевал свои пирожки и был примитивен, что даже не заметил пламени, вспыхнувшем в наших сердцах! Я много думала, я пришла к выводу, что наша встреча была не случайна… Что вы не остались равнодушны, как и я… конечно, вы неизмеримо выше, вы облечены высокой миссией, а я скромная Вешалка, но…
– Барышня, я не понимаю к чему вы клоните, – нетерпеливо оборвал её Фонарь. – Выражайтесь яснее, не напускайте тумана. – Он раскашлялся. – Эта сырость совсем меня доконала. Смотрите – уже патина на колпаке… Стоишь тут на сквозняке, светишь, светишь, и никому дела до тебя нет. Вы, барышня, вон какая гладенькая да ухоженная, небось вас каждый день тряпочкой протирают, с воском там или маслом. И что вам дома не сидится? Вот молодость, только ветер в голове. О-ох!
– Я не так уж и юна, – отчего-то обиделась Жюли. – Мне не много довелось видеть на своём веку, зато я слышала столько историй. Вот, например, несессер госпожи Невской, однажды поведал мне такое!.. – Жюли захихикала, – Или зеркало госпожи Неклюдовой, уж оно-то немало видело всякого! Мне есть, что рассказать о повадках людей… Долгими зимними вечерами мы могли бы коротать время вместе, глядя на гладь воды…
– Река, голубушка моя, зимой замерзает, – вновь перебил Фонарь, ничуть не заботясь о производимом им впечатлении. Словно никогда и не стонал в ночи, не вздыхал, вспоминая о ней, и не трепетало пламя в его массивной чугунной голове.
«И всё-таки, он назвал меня голубушкой», – победно отметила про себя Жюли.
– Кроме того, я терпеть не могу пустозвонов и сплетниц, – добавил внушительно Фонарь.
– Нет-нет, я не пустозвон, и мне нет дела до чужой жизни, – воскликнула Жюли. – Я была знакома с бюро, которое утверждало, что оно родом из Англии и вышло из мастерской самого Томаса Чиппендейла, я знаю очень много о мебели восемнадцатого века, это так интересно! Ах, нет, я опять говорю не то… Подождите, дайте мне сказать! Это непросто... ведь я – девушка…
…кхм-кхм! Простите, эта сырость! Ну вот сейчас, я уже скажу! Ах, как же вы нетерпеливы!..
…Я… я люблю вас с первой встречи, я неустанно думаю о вас! Я знаю всё о вашем одиночестве, о страдании… Не отталкивайте меня, не прячьтесь за свою независимость, мы нужны друг другу…
Фонарь прокашлялся и, подавив невольную усмешку, устало проронил:
– Милая глупая девочка, не вы первая вообразили себе идеал и устремились к нему, растоптав привычное прошлое. Выслушайте меня и последуйте моему совету: ступайте домой и выбросите весь романтический бред в мусорную корзину. Вы хрупкая, нежная, вам нужен тёплый дом, бережный уход, а я старый холостяк, привыкший к суровым условиям и я ничего не намерен менять. Есть моя неспокойная река, чайки над её водой, булыжная мостовая, лужи с облаками, кот-бродяга, считающий меня своим домом…И моя служба. Мне хватает.
Фонарь говорил что-то ещё, но разбитая, уничтоженная Жюли ничего не слышала. Она стояла как вкопанная и думала, что жить дальше уже невозможно.
Её поливали дожди, потом сковало морозом, занесло снегами.
Весной вешалка пустила корни. Вместо крючков-завитушек к небу потянулись тонкие розовые ветви. Ослепительно-белая стройная берёза, словно за одну ночь выросшая на набережной в центре города, удивляла и радовала не только горожан-людей. Бойкие птицы облюбовали её ветки для свиданий, а затем украсили первыми семейными гнёздышками, что в свою очередь привлекало вечно голодного кота. К счастью для птиц, кот не умел лазать по деревьям, больше того – он панически боялся высоты. Впрочем, это уже совсем другая история.