Сиреневое солнышко с короткими щупальцами висело на скрюченной пальме как спелая груша. Глюк Федя грелся под берёзовой шишкой, да так ненароком уснул. Проснулся оттого, что на голову свалилось оранжевое облачко, привстал, повозившись в желеобразной массе, вытер мордочку уже липким рукавом, выругался на своём, то есть понятном ему одному, языке и отправился в поиске пропитания к птице Лё. Та напоила друга чаем с подошвами от кроссовок, крепко поношенными и даже затёртыми до дыр. Глюк Федя почувствовал сильное головокружение и рухнул прямо на кресло. Лё заботливо перенесла его в тарелку с белыми лилиями по кайме. Пощупав хвостик, она поняла, что Федя совсем плох: хвост так и остался в её мохнатой ладошке с синими прожилками по ребру. Больной свернулся калачиком. Шерсть зеленовато-рыжими сосульками торчала в разные стороны, отчего он походил на вымазанного акварельными красками ежа. Пухленький животик часто вздрагивал, а сердчишко нервно колотилось. Иногда он произносил слова и даже целые фразы на самом что ни на есть человеческом языке, которого ни сроду не знал, отчего Птица Лё не на шутку встревожилась. Она продолжала хлопотать около друга: наставила на подушечки лап земляничных компрессов, надела ему на нос очки и отправилась, разгребая ластами себе ход в песке, искать доктора.
Доктор грыз стеклянные фанарики, поворчал, что его отвлекают от работы, но, узнав о симптомах, тут же бросился бежать, разгребая песок ложечкой для обуви. Птица Лё уселась на стеклянный фонарик и уснула крепким сном.
Глюк Федя уже цитировал целые абзацы из учебников и даже статьи гражданского кодекса. Красные, черные и оранжевые кучевые облака ползали по песку, оставляя желеобразные следы на всём, что только успевали зацепить.
Глюк Федя, пожалуй, был самый первый, кто появился в горелом лесу. Неясно даже, появился ли сперва Федя, а потом уже лес, или, напротив, появился лес и в пушистом белёсом пламени, разгребая чайной ложечкой густой песок, вылез из норки Федя. Он таким и предстал перед экзотической растительностью Горелого - покрытым сосульками слипшиейся шерсти, взъерошенный, весь настороже в поиске врага или несчастья, а ни души вокруг не было.
Это теперь лес просто кишел всякой живностью - от тараканов и белочек до совсем уж неописуемых и небывалых существ - а, глядишь, и являются какие-никакие небывалые, видать, и они порой бывают, да встретить их не так просто. Федя сам себя считал фактически бывалым, и даже описуемым, отчего пытался сочинить себе грамотное и конкретное описание - повадки, ареал распространения, масть и прочие параматры. После каждой такой попытки Федя встречал существо, в точности отвечающее его описанию. И откуда они только берутся? - возмущался Федя. Ведь вчера только не было. Ходил он сердитый, царапал когтями стволы деревьев, рычал на очередное грушевое солнце и снова садился за свой труд. Другого рода деятельности у него не было. Композитором он никогда не был и даже не знал, как записываются ноты. Впрочем, он мог бы выучиться музыке, если бы кто-нибудь взялся за его звуковое воспитание. Вот, к примеру, когда птица Лё пела, сплёвывая всюду разбросанный песок после каждого куплета, внутри у Феди что-то отвечало ей в резонанс. Возможно, это что-то могло бы и само производить столь же прекрасные звуки, заставляя глюка плеваться песком, смешанным с разноцветным желе.
Когда грушевое солнце наконец упало на песок - то ли оно созрело, а может, зачервивело, и оттого закат наступил раньше - Федя уже ругался на каких-то ребят, что не подвезли вовремя цемент. Собственно, несмотря на обилие песка в Горелом, могущем напомнить стройку, цемента здесь сроду не было, и, соответственно, никто его не привозил, и, конечно, не должен был подвезти.
Фёдор Кузьмич основательно, со знанием дела, потянул крепкий дымок из попироски. Его обступила группа студентов с такими же папиросками в руках. Дела у Фёдора шли хорошо и он с удовольствием о них рассказывал. Ребята смотрели на него не без доли уважения обильно смешанного с завистью: большинство из них учились за счёт пап и мам и до сих пор не могли найти работу. Фёдор пришёл в институт скорей развлечения ради: диплом ему не так уж был необходим. Но главное, хотелось ему встретить хорошую девушку, а такую, по мнению Фёдора, вероятнее всего было найти именно в институте. Нет, она не должна быть отличницей или какой-нибудь размалёванной и ряженой красоткой. И уж точно она не окажется во дворе среди курящих студентов. Это будет добрая и аккуратная девушка. Даже есть одна на примете... или три...
Со стороны четырёхэтажного здания с пафосным "добро пожаловать" над главным входом послышался звонок. Студенты потекли в эту самую пафосную стеклянную дверь. Федя ещё раз затянулся, обернулся на какое-то мгновение и подумал, а не удивятся ли сокурсники и профессора его колючкам на липком мехе, как отнесутся к зелёным лапкам с кроваво-алыми коготками. Он достал из кармана вчерашнее грушовое солнце, поглядел на него, будто на карманные часы и надкусил.
Конечно, в горелом лесу всё было как у людей: там было солнце и песок и это было здорово. Там были облака и даже птица, и птица пела. Там был доктор, который совсем никого не лечил, ибо там не было аптек с лекарствами, а кругом был лишь песок. В конце концов, там был лес.
Доктор бежал по щиколотку в песке, спотыкаясь о лужи с желе, ибо конституция его была настолько рыхлой, что желе было плотнее его тела, и оттого он спотыкался о желе, как о твёрдые камни. Да, он заведомо предчувствовал эти симптомы, поскольку был он хорошим доктором и оттого обладал уникальным чутьём. Только неизвестно ему было, кто же в лесу первый проявит эти симптомы навязчивого бреда. Если бы здесь была хотя бы одна, малюсенькая аптека, он обязательно что-нибудь бы придумал. А теперь оставалось только бежать, да и это было бесполезно. Совсем скоро горелый лес превратится в город, населённый людьми и всё по причине безумия Феди, возомнившего себя человеком.
Вопрос с цементом был решён. Фёдор Кузмич выходил из кабинета довольный совершенной сделкой. Он хотел было сказать что-нибудь на своём языке, но понял, что не помнит ни слова. Тогда Фёдор повернулся к девушке, старательно набирающей текст на компьютере, так, как будто всё её назначение, весь её смысл состоял только в этом набирании. Он подмигнул превесело. Секретарша смотрела как-то странно. Неужто заметила? Федя приоткрыл дверцу шкафа, в котором оставил своё пальто и уставился в прикреплённое к нему зеркало. Из-за стекляшки на него смотрело гладко выбритое, но уставшее серое лицо с прыщиком на подбородке. Федя хотел было содрать прыщик, но засмущался секретарши. Обычная человечья физиогномия - пожал он плечами.