Вообще-то, на эти три дня у меня было много чего запланировано. Но дела вдруг начали отваливаться, как хвосты у напуганных ящериц.
Едва я вошла в кабинет, зазвонил телефон: «Здравствуйте, это Сестрорецкая библиотека. Вы к нам завтра не приезжайте, у нас внеплановое мероприятьице нарисовалось. Мы Вам перезвоним через пару месяцев». Искренне надеюсь, что через пару месяцев они про меня позабудут.
Потом позвонили из Музея воды и сказали, что тема намеченной выставки изменилась, и послезавтра к ним ехать не надо. Обидно и досадно, ну да ладно.
Следующий звонок ставил в известность, что в Пушкинском музее заболела хранительница фондов. Вожделенное посещение запасников отодвинулось, как минимум, на неделю.
Я включила чайник, развернула газету с недобитым эстонским кроссвордом, сунула в рот конфету и задумалась. Три дня дома или три дня на работе – без разницы, я этого не вынесу.
Я достала из сумочки красное, с золотым тиснением, удостоверение члена Российского творческого Союза работников культуры, по которому можно бесплатно пройти в любой музей. Раньше я мало ходила в музеи, но с тех пор, как ежегодный взнос вырос до 400 рублей, стала упорно «отбивать» кровные денежки, посещая подряд все выставки.
Завтра пойду в музей. Послезавтра пойду в музей. Послепослезавтра… А если позвонить Оле, в Павловск? У меня два года лежат её книги, которые она неосторожно дала мне почитать. Скажу, что привезу книги, Оля обрадуется, накормит, напоит, спать уложит…
Хотя в Павловск… Зимой…
В прошлом году я приезжала к Оле зимой. Мы пошли в парк, и тут оказалось, что моя заветная корочка осталась дома. Оля порывалась за меня заплатить, но я возразила: «В каждом заборе есть дырка. Ты проходи и двигайся с той стороны, а я пойду с этой. Где-нибудь пролезу».
Коньячок из прихваченной для профилактики простуды фляги уже возымел некоторое действие. Оля оценивающе прищурилась на билетёршу, на бесконечный железный частокол и сообщила: «Товарищей в беде бросать нельзя. Я полезу с тобой».
И мы пошли искать дырку. Как ни странно, дырки не было, но на повороте, на сваренном под прямым углом стыке, получилась своеобразная ступенька. Её крепость и удобство подтверждала широкая народная тропа, проложенная от ограды вглубь парка. Мы решили пропустить мимо трёх молоденьких красивых девчонок. Молоденькие и красивые замерли в метре от нас. Оля кашлянула и подмигнула подружкам: «Ну что, полезем?» Девчонки заулыбались. «Тогда, за успех!» - Оля раскрутила флягу. Девчонки не отказались.
Они полезли первыми, сняв яркие курточки и просунув их между прутов. Мы наблюдали за процессом.
Я кинула куртку на снег за оградой и через минуту присоединилась к молодёжи. Оля сняла длиннополую норковую шубу, встряхнула и аккуратно повесила на остриё пики. На ограде Олю разобрал смех. Она висела наверху – одна нога в парке, другая – над оледенелым тротуаром, и заливалась: «Нет, ну это надо же! Видели бы меня наши сотрудники! Я, ха-ха-ха, заслуженный и … ох-хо-ха-ха… почётный, это… ой, не могу! Да помоги ты, член Союза тоже, не видишь, зацепилась, люди же смотрят, неудобно!»
Люди, они же павловцы, вполне равнодушно относились к нашему развлечению. Я помогла Оле, только сначала запечатлела на плёнке незабываемый момент.
Летом в Павловске, конечно, лучше.
Я дотронулась до телефона, в ту же секунду он взорвался резким звонком. От неожиданности дыхание перехватило, трубка шлёпнулась на стол и запищала: «Алё! Алё! Алё-о!!!» Я выдохнула и отозвалась: «Да. Слушаю».
Это было приглашение поучаствовать в программе «Тропа здоровья». Три дня проживания в ДОЛ «Дружных», под Зеленогорском. Отдельные номера-квартиры. Лыжи. Санки. Баня. Сауна. Спортзал. Культурная программа. Мне отведена роль фотокорреспондента, заодно надо провести литературный вечер и мастер-класс. Сбор завтра, в 10 утра, у метро.
Народ подтягивался к автобусу нехотя. Папы, мамы, дети. Невыспавшиеся, помятые. Огромный мужик в васильковом полупальто, пика моды начала 80-х, подсадил на подножку еле живого дедка, придал ему ускорение, зло толканув в спину, резко развернулся и исчез. Дедок, дохнув крутым перегаром, успел разлепить заплывшие глазёнки и чудом поймал поручень. К дедку метнулась молчаливая бабка, подхватила и поволокла куда-то на задние сиденья. Да-а... Этому кадру без «Тропы здоровья» не обойтись.
Ехали недолго и весело. Солнце светило, пили за знакомство, за городом, улучив момент, сиганул через трассу заяц, вильнув длинноногим задом и прижав уши.
Водитель уверял, что знает, куда ехать. Но сначала он пропустил указатель поворота, потом забыл девочек, попросившихся «подышать воздухом», а потом заблудился на территории огромного – 23 гектара!– лагеря.
Несколько человек названивали по сотовым. Водила вяло отругивался от ценных указаний прицепившегося к нему бывшего танкиста: «Да не поеду я туда! Я там застряну!» - «Поехали!» - «Не поеду!» - «Проедешь!» - «Застряну!» - «Не застрянешь!» Всё-таки застрял. Боковое зеркало сбило сосновой веткой. В дверь постучали. Тощий бородатый мужичок в тёмно-синем ватнике, сплошь покрытом чёрными трафаретами иероглифов, указал верный путь. Автобус натужно дёрнулся, пошёл-пошёл по колее и доставил жаждущих оздоровиться к жилым корпусам.
Возле корпусов нас ожидала целая делегация. Местный Сусанин выпал наружу, и я с изумлением увидела на рукаве засаленной фуфайки новёхонький кожаный герб Пскова.
После переклички семьи рванули по квартирам. Завхоз, вручая мне ключ, сказала: «Вам в 11-ю. Потом подселим кого-нибудь, а пока одна поживёте» - «А можно не «пока», а на всё время? Пожалуйста! Пожалейте меня: на работе - толпа, дома - толпа. Я выспаться хочу…» Женщина усмехнулась: «Хорошо. Спите спокойно».
Я порысила ко второму подъезду. Как оказалось, кроме людей в подъезде жили собаки: два дворянина и два спаниеля. Первый подъезд оккупировали кошки.
После обеда я пристроилась к очереди за спортинвентарём и выбрала узкие пластиковые лыжи и жёлтые палки с красными ремешками. У выхода меня остановил танкист-путеводитель: «Ну что, девушка, идём водку пить?» - «Да нет, я на лыжах…» - «Да ладно, какие лыжи?! У нас ящик водки есть!» Мне стало любопытно: «А какая водка?» Танкист насторожился: «Сними очки, глаза видеть хочу!» Я лихо сдёрнула с носа солнцезащитные «Гуччи»: «Нравятся?» - «Порядок! Водка - хорошая. Не «Флагман» и не «Охта». Мы всякую дрянь не употребляем». – «Это наводит на позитивные мысли. Так какая водка?» Танкист загрустил: «Не знаю. Мужики сейчас привезут». Я обошла компанейского товарища с правого бока. Всё-таки, лучше пойду, покатаюсь.
Мечты о вылазке в сказочный лес, не испоганенный толпами пионеров, напоролись на толстый лёд внутри ботинок.
Я поставила ботинки на батарею парового отопления на кухне и завалилась в койку. К полднику меня разбудила лагерная обслуга, обходившая вновьприбывших, с трогательной заботой выясняя, всё ли в порядке, и желая приятного отдыха.
Из столовой я направилась на залив. Пешком.
Вернувшиеся с лыжни соседи махнули рукой в сторону юго-запада: «Залив, точно, там! Мы пошли туда (мах на запад), но там лес. Завтра пойдём правильно».
Ну что ж, приятная прогулка до ужина – это чудесно! От расчищенной дорожки за забор тянулась лыжня, теряясь между сосен.
Через полчаса войны с сугробами, преодолев глубокий ров, я оказалось перед заброшенными трамплинами, обнесёнными зияющей дырами рабицей.
Солнце наливалось кровью, расплёскивая по снегу красные размытые полосы.
Выпитый на полднике компот с добавкой ставил организм перед фактом: «Срочно надо в туалет». Туалета в лесу не было. Осмотревшись, я приметила огромные камни, за которыми вполне можно было спрятаться. Но за камнями, явно обработанными человеком, обнаружилось нагромождение глыб и большой деревянный крест, подпалённый в нескольких местах. Привинченная к камню табличка гласила, что здесь – Марьина гора, святое место, разрушенная церковь и кладбище. Таинственный файерман жирно вывел головешкой поперёк текста: «В огонь!», и нарисовал какие-то знаки.
Я прочла «Отче наш», погладила разбитые стены. Куда дальше?
Лагерные аборигены уверяли, что до залива 15 минут. Я покосилась на трамплины и направилась к лазу. Чтобы проникнуть за сетку, пришлось встать на четвереньки – собаки дыру грызли, что ли?
Железная дверь на железную лестницу беззвучно распахнулась. Путь наверх был прост и страшен. Снег падал сквозь проржавевшие пруты. Земля наглядно удалялась с каждой секундой.
Куда меня несёт?
С середины подъёма открылась великолепная панорама. Тяжёлое рубиновое солнце дрожало над самым лесом. Над высоким лесом. Над бескрайним лесом. Залива не было нигде.
Я посмотрела на лестницу, ведущую в небо. Именно в небо, потому что ржавая конструкция заканчивалась ничем. Я бы даже полезла туда, но дверь, накрепко закрученная гранёной скобой, подвиг отменяла.
Ах, так?! Пойду, съеду вниз. До ската – несколько метров над пропастью. Такая же решётка – на железнодорожном мосту через Вуоксу. Там у меня даже голова закружилась от созерцания потока, столетиями пляшущего над раскорёженными валунами. Но там – действующий мост, а здесь – забытый трамплин над кладбищем, и вокруг – никого. Происходящее до того походило на триллер, что появись в поле зрения человек или хоть старый лагерный спаниель, я бы свихнулась в один момент.
Солнце потемнело и завалилось за лес.
Трамплинный спуск, покрытый слежавшимся снегом, не обещал весёлого катания. Скорее, тут можно было бы рыть окопы. Я пофотографировала окрестности и слезла вниз в обратном порядке. В лагерь вернулась в сумерках. Дворник, укладывавший почти игрушечную лопату на мини-экскаватор, сообщил, что до залива проще добраться по шоссе, но лучше сесть на маршрутку.
Ноги замёрзли. В номере я подтянула масляный радиатор к кровати и улеглась, прислонив ступни к быстро нагревающейся поверхности. Ноги медленно отходили. Хотелось плакать.
Ужин, игры с массовиком-затейником, ввалившиеся в столовую опоздавшие, вопящие с порога: «Наши выиграли у шведов 5:0!» - «Ур-ра!!!» Звонок дочки: «Мама, ты где? Да? Прикольно. А когда приедешь? Когда?! Ничего себе!» Вечер у телевизора.
Ночью проснулась от боли. Большие пальцы на ногах, казалось, отваливались. Особенно на правой. Наверное, я их обморозила - сейчас меня увезут в больницу и их отрежут.
Я включила свет, сняла носки. Вот интересно, как должны выглядеть обмороженные пальцы? Мои выглядели как обычно, только болели. Я поскулила, зарылась под одеяла и уснула.
Утром, пялясь в балконное окно, я поняла, что мне здесь нравится: складки на тюле прекрасно сочетались с вытянутыми в струну стволами сосен. И кругом – белое.
После душа проверила лыжные ботинки. Они высохли, но, оказалось, что одна лыжа сломана. После завтрака поменяю и - к заливу!
Второй день лагерный рацион радовал воспоминаниями о пионерском детстве. Наверное, поваров общепита где-то специально разводят, на секретной базе, и на них не влияют никакие внешние и внутренние экономические, политические и прочие факторы. Невероятно вкусная пшённая каша, чай без сахара (какое счастье! сахарный песок для желающих – в пиалушке), бутерброды с сыром, масло неровными кусочками на отдельной тарелке почти уверили, что сейчас включится местное радио, и хрипловатый горн проиграет: «Бе-ри лож-ку, бе-ри хлеб, со-би-рай-ся на обед!». Вместо горна вежливо улыбающаяся организатор «Тропы» сообщила мне, что сейчас надо идти в спортзал, фотографировать народ, приобщающийся к различным видам спорта: настольному теннису и калланетике.
Лыжи я всё-таки поменяла. Взяла деревянные, безумно-жёлтые, с кислотно-розовыми надписями, как раз в тон моему пуховику. Покатаюсь после обеда.
Мы сидели в спортзале вдвоём с инструктором по здоровому образу жизни, и она, от нечего делать, показывала мне элементы японской гимнастики по подготовке к родам.
Через час стало ясно, что никто не придёт. Я пошла к малышне на горку. Скучные дети поведали, что все взрослые – в бане. Они, кстати, и вчера всё свободное время парились. Стало завидно. Я баню не переношу.
На обеде я предвкушала пробег к заливу, даже решила пожертвовать полдником. Но мне сказали, что должны приехать представители власти, и, чтоб народ не разбежался, мастер-класс придётся провести сейчас. Народ выслушал объявление о мастер-классе и разбежался. Остались дети и несколько мамочек. Мастер-класс прошёл на ура.
Когда приехали представители власти, взрослых отдыхающих в срочном порядке выгоняли из бани. Я была заинтригована. Может, здесь баня особенная? Сходить, что ли?
Общение с властью перетекло в полдник. Ладно, до ужина есть время, вечер в лесу всегда особенно красив и загадочен.
На полднике мне сообщили, что массовик-затейник куда-то пропал, в связи с этим литературный вечер придётся провести сейчас. Отсутствие затейника не удивляло: в программе отдыха значились такие развлечения, как «Лучший снеговик» и «Взятие снежного городка». Снег же походил на пудру и не скатывался в комочек даже в ладони. Если подумать, игры на воздухе обрели бы свою прелесть – но это, если подумать. На стадионе можно было бы вытаптывать картины – у кого лучше, или выкопать лабиринт с призом в центре. Но этими идеями я с ленивым Ванечкой не поделюсь.
Литературный вечер прошёл на ура.
На ужине ко мне подошла хозяйка лагеря и предложила работать у них летом. Отдельное проживание. На всём готовом. Плюс зарплата. Залив где-то рядом. Лес. Свежий воздух. Баня. Сауна. Мероприятия. Экскурсии. Рейсовый автобус до Питера.
Редко случаются такие лета, когда я работаю. Летом я – птица вольная. Маюсь от скуки, дрыхну до полудня, иногда мотаюсь на дачу, посещаю привычно-любимые места: Псков, Изборск, Печоры, Струги Красные, Новгород, Гатчину, Выборг, Зеленогорск, Пушкин, Павловск, Петродворец – единственное, кстати, место, прекрасное при любой погоде. В Пскове хорошо в любое время года, но только в ясную погоду. В Новгороде зимой делать нечего, и в дождь делать нечего. В Изборске и Печорах хорошо, когда тепло, даже – очень тепло, а вот дождь там как святая вода, всегда кстати. Я мысленно унеслась к волшебным источникам, но тут появился Ванечка и объявил, что после ужина будет дискотека. Это - для тинейджеров. Тем более, что по телевизору чуть не круглосуточно Олимпиаду показывают. Я не болею за нашу сборную после развала СССР, но чудненько засыпаю под бормотание комментаторов.
Ночью мне снился странный сон. Я шла из лагеря домой через лес. За мной увязалась женщина, облик которой всё время менялся, оставалась только суть – это была хорошо знакомая женщина, весьма мне досадившая и исключённая из списка подруг.
Спускаясь в ров перед трамплином, я увидела в просвете между деревьями бурого медведя чудовищных размеров. Мощный, убийственно красивый зверь, покрытый густой лоснящейся шерстью, смотрел прямо на меня. Его мокрый нос шевелился, пасть раскрывалась, словно он хотел рявкнуть: «А вот и ты!» Медведь спускался ко мне с другого края рва, его мускулы перекатывались под рыжей шкурой – он был великолепен.
Я дёрнула подругу, приобрёвшую личину Аньки, и заорала: «Бежим!» Она потянулась за мной, ломаная и рыхлая, как тряпичная кукла. Треск кустов жёг пятки. Мы потеряли ориентиры, выскочили в какой-то посёлок и кинулись к магазину.
Вдруг затрубил слон. Я оглянулась. Горизонтальную плоскость сна заполняла волнующаяся толпа. Из затопившего шоссе залива, ещё влажный, облитый солнечным светом и божественным внутренним сиянием, выходил Ганеша. Его бивни, гладкие и острые, выдавались далеко вперёд, их плавно-изогнутые линии вызывали желание повисеть на них, как на турнике, или посидеть, как на дереве.
Гигантский, с трёхэтажный дом, слон задрал хобот и возвестил: «Я пришёл из Америки. Со мной пришёл медведь. Мы ищем того, кто спасёт мир. Сейчас великий Властелин колец укажет на спасителя. Он здесь!»
Кто - здесь? Спаситель? Властелин?
Толпу разрезало. В гору легко поднимался высокий мужчина неопределённого возраста. Он был сед, коротко, под ёжик, стрижен. В длинных домотканых одеждах, с обязательным посохом. Впереди него неслось: «Властелин!» Люди тянулись к нему, но их буквально отбрасывало направо и налево, ровнёхонько на полтора метра, освобождая для странника чистый путь.
Властелин подошёл ко мне. От него потрясающе вкусно пахло дождём и дорогим парфюмом. Я вежливо поздоровалась. Властелин приказал: «Посмотри мне в глаза». Его глаза были отражением моих – зелёные в жёлто-рыжую крапинку, но при этом абсолютно бесстыжие и хитрые.
Властелин положил правую ладонь на моё левое плечо, приблизился почти вплотную и шепнул: «Ничего не бойся». Его глаза хохотали от восторга. Он влепил мне в губы смачную безешку и продолжил: «Всё будет хорошо!» «Кто бы сомневался», - подумала я, ощутив новый, совсем не успокоительный поцелуй, и проснулась.
Тюль и сосны по-прежнему замечательно сочетались.
Рановато проснулась. Включила «Евроньюс» на «Культуре», заварила чай, облизнулась на шоколадку – жизнь хороша!
Иду на залив.
Позавтракавшие лыжники, толпясь перед корпусами, делились впечатлениями о поисках залива. Только одна семья уверяла, что нашла его. Им никто не поверил, и лыжники разбежались в разные стороны. Я устремилась за теми, кто нашёл, но безнадёжно отстала. В наше время лыжи были другими. Даже палки были другими. Ноги разъезжались, но ботинки крепко держались в креплениях. Потихоньку приноровившись к современной конструкции, я через четверть часа почувствовала лыжню и радостно понеслась за территорию.
На залив, конечно, не поехала. Смирилась с мыслью, что увижу его только в окно автобуса на обратной дороге. Каталась вокруг лагеря, и по лагерю, и по лесу, но недалеко.
Спортинвентарь следовало сдать до обеда. Разомлев от счастья, подобрала у КПП сломанную ветку сосны, подумала: «На память», но тут же выбросила. Зачем она мне?
Отъезд проходил стремительно. Люди словно вспомнили, что им надо домой. В 14-00 корпуса опустели, как будто там никто и не жил. Я предложила сделать остановку у залива. Народ поддержал, водитель согласился.
Пока сплотившийся коллектив извлекал из заначек шампанское, я бегала по льду, кувыркаясь в сугробах. Боже, как я люблю Финский залив! Зимой и летом, в солнце и непогоду, даже подыхая от морской болезни – всё равно, люблю! С шести лет, с тех пор, как впервые попала в пионерлагерь «Солнечный».
В прошлом году я купила у Аркадия Алексеевича Кузьмина картину с видом залива, написанную им 40 лет назад. Залив не изменился. Когда я смотрю на полотно, мне кажется, что вот-вот, сейчас, из-за левого края рамы, выскочит на берег девочка Наташка в весёленьком ситцевом сарафанчике, скинет сандалии, попробует ногой воду и, воровато оглядываясь – опять сбежала с тихого часа – быстро разденется и побредёт по мелководью в поисках глубины. Времени в запасе у неё так мало – всего час, и так много – целая жизнь.