"ХРЕН ЗНА ЧТО" И "ХРЕН ЗНА ПОЧЕМУ" В КЛИНИЧЕСКОЙ ПРАКТИКЕ
Клинические психологи определяют возраст его развития в 2 года. Ну, два так два - ученые люди, им виднее. Хотя, если не торопиться, - где-то год, где-то два, где-то пять, а где-то и девяносто пять...
Полтора календарных года мы потратили с ним не зря: количество приступов буйства сократилось у нас в 3-5 раз (это в зависимости от способов определения того, что такое "буйство").
"Э" стал лучше понимать обращенную к нему речь и охотно выполняет простые и правильно поставленные задания воспитателей. Он даже стал чаще и легче подчиняться запретам, если они, опять же, сформулированы и произнесены надлежащим образом. Эпизодически он использует и много новых слов, произнося их на свой манер, но вполне узнаваемо. Впрочем, говорить он не любит вообще, по вполне понятной причине: надо только внимательно посмотреть, где на его черепе внушительного размера симметричные вмятины - с таким дефектом не говорят. С таким дефектом, вообще, на многое расчитывать не приходиться.
Тем не менее, "Э" стал достаточно продолжительное время играть в игры "систематизации". Например, может от 20 минут до часа укладывать игральные карты в коробку, вытряхивать и снова укладывать. Или ложиться на кровать и чиркать шариковой ручкой в иллюстрированной книжке по истории (что-то из области патриотического воспитания). Такую книжку он может марать и час подряд, пока не уснет, застыв в позе переписчика.
"Э" - в некотором роде предмет моего профессионального самодовольства. Никто не мог с ним справиться, когда его "понесло" и приступы буйства стали происходить по нескольку раз в день и он лупил всех подряд: воспитанников, персонал, пока не уставал и не удалялся во двор на "заслуженный отдых". Там он стоял у забора, прикрытого живой изгородью, время от времени оглашая округу пронзительными криками, мало отличающимися от звуков угрозы и гнева, издаваемые высшими приматами. Крики сопровождались ритмичными жестами такого же рода. Потом он совсем уставал: глаза уплывали под выдающиеся вперед надбровные дуги, язык вываливался изо рта, лицо превращалось в неподвижную маску. Становилось тихо, но было понятно, что ненадолго...
Я нашел способ прерывать его приступы буйства в любой фазе, переключать его внимание и формировать позитивные установки, - попросту говоря, он переставал буянить, начинал хохотать и радоваться жизни до того, как я успевал досчитать до 5 ( счет от 1 до 5 и составлял часть моего нехитрого метода). Снизив частоту и интенсивность приступов, можно было браться за социализацию нашего "Э", за развитие всяких там навыков и умений. Я придумал для "Э" несколько очень простых песенок (конечно, без слов). Одни песенки стимулировали "Э" к выведению его эмоционального состояния вовне и давали ему разрядку, другие успокаивали, третьи - возбуждали и веселили, - словом, "Э" стал, как говорится, "управляем". Поскольку песенки понравились другим воспитанникам с более высоким IQ, у "Э" появился общий язык для общения со "старшими товарищами". Многие воспиатнники, которые раньше боялись "Э" стали ему радоваться и даже иногда пытались потрогать его за руку. Наконец, случилось и такое: у "Э" появился друг, воспитанник "И", который умел говорить и был в нашем дневном отделении самым развитым. Они сошлись на том, что "И" не только умел исполнять для "Э" придуманные мной песенки, но и всякий раз вносил в них что-то новое, что нравилось "Э" безумно и вызывало у него жуткие приступы смеха. "Э" и "И" стали играть вместе и было поучительно наблюдать, как в ходе игр растет у "Э" словарь на языке мимики и жестов, а у "И" снижается частота, продолжительность и тяжесть депрессивных состояний. А ведь еще недавно все считали, что "И" и "Э" психологически несовместимы, что подтверждалось чуть ли не каждый день тем, что при одном только приближении "И" к "Э", тот начинал кричать и драться. И вот - дружба!..
Видимая простота моего успеха с "Э" вызвала противоречивые реакции коллег: от полумистического восхищения до презрительного "ишь, специалист! - один, два, три, четыре, пять - поет, да пальцами перебирает!". Восхищение иногда парадоксальным образом сочетается с презрением у одних и тех же людей по поводу одного и того же человека. Однако, факт был: никто не мог, а я справился! Конечно, я занимался не только одним "Э". Я работал и с другими воспитанниками и, вот же, добивался определенных результатов. Но, увы, те воспитанники не дрались и не досаждали воспитателям так, как "Э", а, следовательно, в умах коллег я, как нечто значимое, существовал именно как "победитель при "Э"". Как выяснилось через некоторое время, я сам стал думать о себе, как о "том, кто нашел подход к "Э и разработал соответствующую оригинальную методику"".
Здесь, конечно, речь не обо мне, а об "Э", но все сказанное выше обо мне в связи с "Э" важно, а почему важно, - будет видно из дальнейшего.
***
Воспитанники - живут, с ними много чего случается. Однажды "И" умер. Родители его взяли домой на выходные. "И" вышел во двор, где все его знали и любили, вышел посидеть на лавочке, сел и умер. Сердце. "И" умер от сердца, а мог бы от десятка других причин - он был тяжело и разнообразно болен. Почти никто из наших воспитанников не живет долго. Умственная отсталость редко ходит одна, сама по себе.
"И" умер, а "Э" - осиротел. Нянечки и воспитательницы спорили между собой, понял ли "Э", что "И" умер.
Что такое "понял"?
"Э" перестал заходить в помещение отделения, снова стал стоять часами у забора, снова тот же мутный взгляд, обильное слюнотечение, высунутый язык, маскообразное лицо, крики, вспышки гнева.
Услышав имя "И", выбегает к воротам и там возбужденно ходит вдоль ворот.
О чем спорить?!
Две недели ушли на то, чтобы "Э" стал снова заходить в помещение отделения... Хорошо, не зима...
Постепенно "Э" приходил в себя, однако, замены "И" он не нашел. Ясно, что и не найдет. Редкое совпадение человеческих качеств, особенностей проявления синдромов, редкое стечение обстоятельств.
"Э" снова стал требовать много внимания к себе: пою ему его песенки, иной раз и поболе ста раз на дню. Меня ему мало, да и у меня есть другие обязанности. В другом отделении, на другом конце города, я веду группу воспитанников с ДЦП. Особая история! Правда, - особая история. В другой раз...
Итак, Утром с 8 до 8.30 привозят в отделение воспитанников из общежития и от родителей. Я встречаю тех, кто склоннен к буйству и насилию, таких, собственно двое: "Э" и "Ю". С 8.30 до 10 утра занимаюсь с воспитаннками отделения и пытаюсь создать "задел" на весь день для "Э". Как правило, это удается. "Э" никогда не буянит в моем присутствии и очень редко делает это после моего ухода, если с утра я с ним поработал. В 10 я еду к ДЦП-шникам.
Снова вроде бы у "Э" стало налаживаться. Дни проходили спокойно, очень спокойно. Это могло значить только одно: что-то обязательно случиться! Случилось.
***
Прежде, чем рассказать, что случилось, следует многое объяснить.
В нашей организации несколько дневных отделений, где воспитанники находятся примерно с восьми утра до пяти-семи вечера. В дневных отделениях с ними проводят занятия музыкой, изобразительным искусством, лечебной физкультурой. Ну, кормят-поят, меняют подгузники. Кроме дневных отделений есть еще общежитие, где живут те, которых по каким-то причинам не могут или не хотят держать дома. Большинство тяжелых - из общежития. Однако, там, в общежитии, есть довольно значительная группа воспитанников с легкой степенью умственной отсталости. "Э" тоже живет в общежитиии.
В своем дневном отделении "Э" физически самый сильный и его некоординированные движения на общем фоне выглядят чуть ли не грациозными. В группе нет никого, кто мог бы побить "Э", а "Э", когда начинает буйствовать, лупит всех подряд. Несмотря на очень большую физическую силу, он не может причинить никому чувствительного вреда, потому что молотит воздух расслабленными кистями рук и его удары никогда не бывают прицельными, потому что целиться - работа для "Э" непосильная. Собственно, за полтора года моего пребывания в отделении, я не запомнил не одного случая, когда бы после самого разудалого бесчинства нашего буяна, кто-то из воспитанников или персонала получил бы травмы. Ну, покраснение кожи от силы. Как человек озабоченный психомоторным развитием воспитанников, я был бы безмерно рад, если бы однажды "Э" кого-нибудь отлупил, как следует...
В общежитии "Э" не самый сильный и уж точно не самый координированный. В общежитии тайная власть принадлежит самым умным, а они, в нашем случае, как правило и самые сильные и ловкие. Воспитанники с легкой степенью умственной отсталостью презирают "Э". У него есть существенный недостаток - он какает в штаны. По малой нужде сам бегает в туалет, правда, оповестив об этом воспитателей: он хватается рукой за причинное место, топает ногами и вопросительно смотрит в глаза. Надо сказать ему: иди, иди писай! - и он радостно топочет в туалет, снимая штаны на ходу. Что до нужды большой, то тут не надо быть большим психоаналитиком, чтобы понять, что у "Э" связана с этим делом тяжелая психотравма детского возраста. Его нельзя заставить никаким образом зайти в туалет для отправления потребности в дефикации. Хочешь получить приступ буйства, - попробуй посадить "Э" на сиденье унитаза... Он оправляется только тогда, когда полностью расслаблен и доволен: или звучит музыка "латино", или он слушает, как работает газонокосилка, или сам давит клавиши электрооргана, или... ну, это длинный перечень. Я слышал от одного из воситателей, что тот, в свою очередь, слышал непосредственно от автора "методики" как в детстве "Э" приучали оправляться "культурно", запирая в туалете на длительное время. Понятно, что запирать в туалете запрещено, да попробуйте проконтролировать такие вещи, да еще и доказать факт преступления в суде. Что до начальства и общественности, то им лучше не знать, так они и не знают... Садистские опыты, если они и в самом деле имели место (а похоже, что так и было) ставились не в нашем учреждении. Это несколько утешает, но мало.
За что я люблю наше время гуманности и прав человека, так это за то, что запереть в туалете слабоумного ребенка можно, а убить этого воспитателя - нельзя. Ну, на все, наверное, есть резоны!
Так вот, "Э" делает в штаны, за что "легкие" воспитанники дразнят его дураком и гонят от себя, частенько при этом поколачивая. "Э" не только делает в штаны, он еще и надоедает окружающим, потому что очень нуждается в прикосновениях. Цель разбойничьих набегов "Э" заключаются, как правило, в том, чтобы подобраться к воспитаннице или воспитаннику (обычно - к колясочнику), сесть возле него и положить тому голову на колени и так лежать и лежать. Припоминается, что в тяжелую минуту в такой же позе замер Гамлет подле Офелии. Или путаю? Ладно, что сравнивать, Гамлет был принц, хоть и сумашедший, а "Э" просто дурак, да еще и тяжелый и на гособеспечении. Воспитатели, страшащиеся ( и в общем случае не без причин) сексуальных проблем, именуемых сексуальными домогательствами или сексуальным насилием, прогоняют "Э" на глазах у всего "общества". Общество делает выводы... На самом деле "Э" ничего "такого" не замышляет. Он не знает, откуда дети беруться, а, если бы и знал (невозможное предположение), ничего не смог бы совершить. Возили его как-то в центр в специальное учреждение, где как-то обучают наших тяжелых и средне-тяжелых решать их сексуальные проблемы. Не знаю, чему там учат, да только, если тому, что мы думаем, - "Э" возили зря. Он оттуда вернулся в страшном возбуждении и гневливости, все время норовил пуститься во все тяжкие и всех отлупить и мне приходилось петь ему песенки целыми днями. Прикосновения в жизни "Э" можно охарактеризовать как эротические только в том же смысле, в каком великий Фрейд считал эротическим сосательный рефлекс у младенцев.
Ясно, что если человек не может говорить, как все, и даже язык мимики и жеста дается ему с трудом (из-за полного отсутствия чувства ритма и плохой координации движений), то у него почти ничего и не остается, чтобы быть человеком, кроме языка прикосновений. Этому языку тоже надо учить, потому что, если не учить, ребенок может нахвататься плохих, грубых "слов" "на улице". Он не будет "слушать собеседника", а - только себя, не будет владеть "стилями" языка, ну и т.д. Т.д, т.д! - Кто этим т.д. занимается с дураками? А ведь для многих язык прикосновения - это "их все"!
- "Э"! - прекрати! Оставь ее! Отпусти ее руку! Подыми голову с ее колен! Отойди и не приближайся!
Двор общежития весьма обширен и "Э" большей частью обретается в дальнем конце двора у забора. Там его место. Он изгой. И это бы ничего, да у "Э" сильный характер. Он упрямец. Частью это происходит из-за особенностей его психо-физиологической ущербности, частью - в подлинном смысле характер, человеческий характер. У забора "Э" набирается сил, отдыхает. Здесь, у забора особенная тишина: никто не говорит, не кричит, а слышно, как работает двигатель трактора, стрекочет газонокосилка, ревут, проезжающие по шоссе тяжелые грузовики. Это то, что "Э" любит наравне с прикосновениями, музыкой "латино" и моими лечебными песенками. Набравшись сил, "Э" выходит в люди. Это чаще всего заканчивается приступом буйства, когда даже интеллектуально продвинутые недруги "Э" и воспитатели разбегаются в страхе. А ведь, как говорилось уже, он не может сильно побить. Это гнев его имеет такую силу.
Теперь, думаю, понятно, почему у "Э" подавляющее большинство попыток пойти в разнос приходится на утро сразу после приезда из общежития в дневное отделение. Обиды ему нанесены там, в общежитии. Он встает ни свет, ни заря и убегает к забору. Свой протест он выражает тем, что упрямится и не идет садиться в автобус, который развозит воспитанников по дневным отделениям. В автобусе он кричит и этим выражает свой гнев. Но вот дневное отделение. Здесь уже никто не может его побить. Тут он самое сильное животное. Стоит ли ожидать, что при первой же незначительной даже провокации он не попробует отыграться? Не стоит. Добавьте к этому смену обстановки ( а ведь "Э" ужасно инертен, переключиться с одного на другое для него - погибель!). Добавьте к этому смерть "И". Добавьте к этому то, что после смерти "И", "Э" ищет какой-то компенсации и в дневном отделении нет уже житья от его непрестанных попыток положить кому-нибудь голову на колени или на плечо. И еще к этому появление новой воспитанницы по имени "Т", которая живет тоже в общежитие, превосходит "Э" по IQ раза в два, как минимум, обладает быстрой, навязчивой, непрекращающейся речью, совершенно эмоционально глуха и не брезгует насилием, т.е вполне может надавать "Э" неспровоцированных тумаков. При таком стечении постоянных и переменных неблагоприятных факторов что-то должно обязательно произойти. Оно и произошло. И не один раз. Вообщем, началось!..
***
Его назойливость доводит воспитательниц и нянечек до нервной икоты. Он снова и снова подходит к "Ю" и кладет ей голову на плечо, облакачиваясь на нее всей основательностью своих почти 90 килограммов веса. В "Ю" самой киллогам 150, она редко встает, страдает резкими болезненными перепадами настроения, в плохом расположении духа может нанести внезапный сильный удар кулаком, но, что много опасней - впиться ногтями в руку, в лицо, в глаза. "Э" не боится всего этого. Во-первых, если он в гневе и кричит, "Ю", как и все остальные боится его. Во-вторых, ему почему то очень нравиться "Ю". Если бы не ожирение, вызванное болезнью и ошибками домашнего ухода, если бы не характерная маска лица, свойственная уственной отсталости, "Ю" была бы очень красива. "Ю" живет дома и за ней следят: она всегда чисто и опрятно одета, от нее хорошо пахнет - чистый и здоровый человеческий запах, почти не встречающийся у наших воспитанников (не из-за плохого ухода, а из-за многочисленных физиологических паталогий). А ведь "Э", даром что сам какается, - очень любит чистоту и следит за собой. Единственный сорт распоряжений персонала, которое он выполняет всегда независимо от тонкости педагогических ухищрений, это распоряжения о мытье рук и лица, приведения в порядок одежды. Может быть его привлекает ее запах? Черт знает! Не поливать же "Ю" дурнопахнущими жидкостями, чтобы "Э" не приставал к ней! Хотя, что там пишут про гормоны м феромоны? - Почитать надо. Иногда "Ю" принимает "Э" благосклонно и довольно улыбается все время, пока он висит на ней, навалившись на нее сзади. Если бы персонал не разрушал идиллии, они, наверное, могли бы находиться в таком положении часами. Если "Ю" в хорошем настроении, они держатся за руки, его лицо, обращенное к ее лицу, лежит у нее на плече и она не царапает его. Но ее настроение часто меняется, а "Э" совершенно не чувствует контекста: он пристает к ней так же и тогда, когда она ест, и когда сердита. Лицо "Э" все покрыто многочисленными шрамами от ногтей "Ю", но у него сильно повышен порог чувствительности и он почти не чувствует боли. Очень вероятно поражение глаз, это просто нам всем везет. До времени. "Э" пристает похожим образом и к другим воспитанницам, но гораздо реже и это не так опасно, как к "Ю". Развести "Э" и "Ю" по разным отделениям имело бы смысл, да это зависит не от персонала. К тому же нет совершенно никаких гарантий, что в новой группе у "Э" не возникнет аналогичных проблем. Во всяком случае, он точно найдет к кому приставать в любой группе. Все попытки персонала воспрепятствовать "Э" приставать к "Ю" не дают никакого результата. "Э" воспринимает запреты, как игру с ним и громко ржет в ответ на запретительные вопли и стенания. Попытки оттащить его от "Ю" заканчиваются тем, что "Э" начинает кричать, заводит себя и норовит сорваться в приступ буйства. Пробую научить его приставать к "Ю" "культурно": разрешить контакт "рука в руке" и запретить класть голову на плечо "Ю". Это позволит избежать фатальной травмы глаз, остальное как-нибудь можно пережить. Тот же эффект, т.е никакой: он считает все происходящее веселой игрой. Он слушается меня, когда я говорю ему (по специальной мной же придуманной методике, черт побери), - когда говорю ему:
- Не гол-лл-о-вой! Не гол-лл-о-вой! По-д-д-ы-ми гол-ло-ву!
Он поднимает голову и стоит рядом с ней, не отпуская руки. Это до тех пр пока я не отвернусь...
Наконец, она впилась ногтями ему в переносицу. Все ближе и ближе к глазам. В принципе мне плевать. Моя должность - советник по проблемам коммуникации. Я должен советовать, а не работать с воспитанниками сам. Я могу написать вполне вразумительную докладную с рекомендациями, которые не один гибрид Пестолоцци с Бехтеревым выполнить не сумеет, потому что это вообще невозможно. Зато я свою роль выполнил, и глаз "Э" не на мне! Мне тоже любят советовать:
- "Э" должен знать границы!
Это к тому, что я с ним слишком мягок. Хочется ответить:
- Ну, так пойди и поставь ему границы!
Всякие границы ставили. Когда я пришел работать у "Э" было по 3-4 приступа буйства в день, - ему тоже какая-то умная и правильная во всех отношениях голова устанавливала границы.
Господи, сколько можно объяснять: у этого человека ужасная инерция нервных и психических процессов! Если ему чего-то захотелось, то он ни при каких условиях НЕ МОЖЕТ переключиться на что-то другое только потому, что ему говорят "нельзя!" или оттаскивают за руку от предмета вожделения. Для каждой установки, которая вдруг застревает в его дурной и упрямой голове на недели, а то и месяцы, необходимо готовить свою особенную "переключалку". Например, завтрак начинается, а он выскочил во двор слушать газонокосилку и не идет в отделение ни за что. Если потянуть его за руку (в буквальном смысле или в переносном - словами), - два исхода. Лучший: сядет на землю и попробуй подыми, а сам не встанет, хоть умри при нем. Худший: приступ буйства. Что делать? Вообще выйти за пределы диллемы: идти или не идти в отделение. Убрать из своей речи глаголы, связанные с передвижениями, слово "отделение", слово "двор". Убрать из жестикуляции все, что может быть ассоциировано им с принуждением к передвижению. Спроси:
- Что-у-н-нас сей-ч-час? Что-сей-ч-час? - (Пауза, затем) - Зав-т-трак! Зав-в-трак! Зав-в...? (и пусть он завершит слово, потому что механизмы в его мозгу, которые строят слова, завелись и готовы выполнить такую неподъемную работу, как произнести "трак", обозначив для самого "Э", что он уже внутри ситуации. О, велика твоя сила, "трак"!
Что-теп-перь? (Пауза, затем) - Ед-дим, ед-дим! Ед-...(даем завершить слово - "дим!")
Когда он "въезжает" и начинает делать исторический поворот в сторону отделения можно поощрить его:
- Быс-стрей, быс-стрей! Дав-вай, дав-вай!
Тут важен ритм речи и произнесение определенных согласных, как взрывных звуков. Таковы особенности восприятия им речи, именно его особенности (ничего тут обобщить и натянуть на диссертацию или хотя бы публикацию в научном журнале не удастся). Но что главное, мы заменили одну ЕГО установку (сопротивляться принуждению к возвращению в помещение) на другую ЕГО ЖЕ. Мы добились нужного поведения, но мы не "перевоспитали" его, мы не научили его "уважать границы".
Я не могу вызвать у "Э" страх перед приближением к "Ю" по нравственным соображением. Проще: я не могу пугать дурака. Не могу и все!
Еще меньше я могу объяснить "Э", что его поведение "асоциально".
Я не могу посоветовать обратиться к врачу-психиатру, чтобы "Э" посадили на какие-нибудь "колеса" (таблетки), после которых он будет тихо сидеть в кресле и пускать слюни. Потому что это противно и потому что все-равно не помогает (уже прописывали, "лечили", слюни пускал, но выдал такие приступы буйства, какие без химии вряд ли бы осилил). Наверное, если бы психиатр повозился, то смог бы подобрать подходящую лекарственную терапию для "Э". Она, однако, не была бы простой и не была бы дешевой. У нашей конторы естественно есть лимиты, сколько она может позволить себе потратить для "Э" на приглашение (с почасовой оплатой) врача-психиатра и сколько - на лекарства. "Э" и так очень дорогой воспитанник. Короче, ни "Э", ни песоналу отделения психиатрическая фармакология спасения или облегчения не принесет.
Зато есть песенки в моем репертуаре, которые совершенно отвлекают "Э" от "Ю". Ничего нового: все старые песенки, но в правильной последовательности и соответственно текущей психологической ситуации. Проблема только в том, что я не могу петь их для "Э" все время его пребывания в отделении с частотой где-то 1 выступление/15 минут. С другой стороны это всего 32 выступления за рабочий день. Каждое выступление занимает 1, 5 -2 минуты, значит, всего за день это максимум 64 минуты. Если поделить это время на 4 человек трудового коллектива, то получиться что за рабочий день каждый должен потратить на "Э" где-то по 15 минут рабочего времени. Всего в отделении 14 воспитанников. Таких стабильно беспокойных, как "Э", больше нет. Если произвести точное планирование затрат рабочего времени на каждого воспитанника, предварительно изучив реальные затраты за довольно длительный период, окажется, что при всей напряженности работы и требуемое время для "Э" можно найти, и плюс к нему, для собственной психологической разрядки - тоже. Однако по прошествию полутора лет работы совершенно ясно, что персонал не будет петь мои песенки, производить своим голосом успокаивающие вибрации, играть с "Э" в "Нос", говорить ритмической прозой по сути дела на искусственном языке, ну и прочее, что делает "Э" счастливым даже тогда, когда не с кем обниматься и некого нюхать. Нельзя сказать, что никто не пробовал. Заведующая отделением пробовала. Кое-что получилось, но эффективность на порядок ниже той, что у меня. Почему? Верно, что "Э" человек и ему не все равно, кто с ним работает. Однако, к заведующей он относится очень хорошо, когда мы вместе с ним по складам и с хитрыми ударениями произносим ее имя, его глаза радостно светятся. Больше того. Однажды я записал свои песенки на компьютер начальства, который стоит в кабинете, куда воспитанникам (и правильно!) входить запрещено. Эффект был, как от меня самого, а то и лучше. "Э" замучил компьютерную мышку, щелкая иконки волшебных файлов вновь и вновь. В отличие от меня, у компьтера не болит голова и не садиться горло. Кроме того, вибрации, благотворно действующие на "Э" вызывают у меня (и довольно быстро) переутомление. Однако, вот факт: в мое отсутствие метода работает. Верно, мой голос вызывает у "Э" ассоциации со мной. Изменим до неузнаваемости частоты голоса, но сохраним пропорции. Работает? Да, работает. Так же? Абсолютно. Остаются интонации. Да, все дело в интонациях. Я верю в то, что пою и вкладываюсь в это, а заведующая не верит. Ничего странного. Обычный парадокс знания и веры.
- Она знает, что муж ей изменяет, но не верит.
- Она знает, что методика работает, но не верит.
Почему? А просто потому, что так работать с тяжелыми не принято. Никому не расскажешь, что делала на работе глупости. Поэтому и поет так, как будто не поет, а делает мне и ситуации некую уступку. Дуэт человека и компромисса... А дураки говорят:
- Не верю! - Естественно...
И еще одно, может быть, самое важное: я очень долго вместе с "Э" сочинял эти дурацкие песенки (я пел, а он реагировал и вставлял что-то свое), менял слова, ритмы, амплитуды, - очень долго, прежде, чем все это заработало с эффективностью сто процентов. И заведующей надо было потратить достаточно много времени и еще больше терпения, чтобы день за днем, месяц за месяцем присвоить методику. Потому что методика работы с людьми это и методика работы этих людей с нами. А "Э" умственно отсталый, да еще и тяжелый. Ему надо много времени, чтобы овладеть методикой, в которой изменилась одна важная составная часть - воспитатель.
Важная, о, какая важная! О воспитателях и нянечках я должен сказать отдельно. Но в этом контексте тоже невозможно обойти эту тему. Поэтому, вот, - конспективно.
Непосредственно с воспитанником соприкосается воспитатель и нянечка. Сколько общается с ним специалист - психолог, психиатр, социальнеый работник, педагог (музыка, спорт, изобразительное искусство)? Еще педагоги туда-сюда: час, два, а, повезет, и три в неделю. Психиатр один-два раза в год. Психолог, если воспитанник не бузит - то же самое, а, если бузит, как "Э", то, вообще, обходит стороной. Нянечка и воспитатель всегда в контакте с воспитанником. Это и накормить, и искупать, и вывести на прогулку, и организовать досуг (о! - этот досуг тяжелых надо видеть!), и прекратить вспышку насилия и...вся жизнь воспитанника и персонала, осуществляющего уход, протекает как непрерывное и существенное взаимодействие. Согласитесь, именно персонал своим поведением и стилем общения оказывает доминирующее влияние на воспитанников. Именно персонал видит воспитанников в динамике их поведения и только он - персонал - знает (вернее, может знать) подлинную и полную историю вверенного ему слабоумного человека со всеми нюансами поведения и эмоциональной жизни, которые не могут быть отражены в ежедневных отчетах заведующей о ЧП в группе, поступающих "наверх".
Врач-психиатр и клинический психолог волей или неволей представляют "индустриальный" подход к человеку. Есть девиантное поведение, которое должно быть подведено под некоторый тип девиантного поведения и объяснено некоторым синдромом или болезнью в сочетании с некоторыми типическими влияниями внешних факторов. Есть тип отклонения от нормы - синдром или болезнь - и есть некто, являющийся носителем этой болезни или этого синдрома. Учет "индивидуальных особенностей" - это извлечение из истории болезни множества других типичных отклонений от нормы или видов нормального поведения. Совокупность типического определяет "индивидуальный подход" при индустриальном менталитете. Теперь мы так же типически корректируем поведение воспитанника: прописываем лекарства, разработанные фармакологией для некоего типа, манипулируя дозировкой и\или комбинацией лекарственных средств или предписываем типические изменения среды и системы организации связей воспитанника со средой. Это все хорошо и необходимо, этому надо долго учиться и тут бесконечный простор для творчества. Но есть вещи, которые этот подход просто "не берет". Например, около 50% процентов случаев умственной отсталости не имеют ясной этимологии и, наверное, у 80% процентов случаев нейро-физиологический механизм вообще не понятен или изучен недостаточно для тонкой психиатрической и психологической практики. В этом случае поступают как? Поступают грубо, как могут. Ага, буянит. А дадим-ка мы ему вот этот препарат, который разорвет вот эти синаптические связи. Нет связей, нет и проблемы. Сидит воспитанник, слюни до колена пускает, глаза пустые, но и проблем уже не создает. А что? - был дураком, остался дураком - какие претензии? Претензий нет. Есть проблема.
Я не лезу в соавторы к Кену Кизи с его антипсихиатрическим "Пролетая над гнездом кукшки". Пафос Кизи вызывает сочувствие, увлекает, но Кизи уплощает реальное положение дел, как это обычно происходит у всех левых, правых и, вообще, идейно ангажированных и нетерпеливых людей. Мы служим сумашедшим и слабоумным не потому, что они несут особый свет духовности или свободы или нонкомформизма или хрен-там-зна-чего. Психи и дураки такое же часто дерьмо, как я, да ты, мой читатель. И они на самом деле больны, как бы не упражнялись либеральные адвокаты в политкорректной защите прав дурацких меньшинств. Чтобы не говорить и не писать красивых благоглупостей, надо хотя бы один раз зайти в отделение и использовать проверенный метод средневековых врачей: понюхайте воздух, господа. Понюхайте, как пахнут многие "лица с особыми потребностями" сразу после того, как их искупали. Они пахнут болезнью, господа, они больны, полно врать. Уважать человека надо в любом его состоянии, а врать не надо. Мы служим психам и дуракам хрен-зна-почему. Две вещи (скажу я вслед за великим моим учителем и другом Эмануилом Кантом и в развитие его мыслей), - две вещи вызывают у меня подлинное удивление и восхищение человеческой природой: это хрен-зна-что надо мной и хрен-зна-почему во мне.
Я не против психиатрии, таблеток и даже хирургического вмешательства, если некуда деваться. Я за то, что, если ты взялся помогать душе человека, лечить ее, душу, ты должен долго и тонко наблюдать и изучать ЭТОГО человека плюс ко всему остальному, что есть в умных книжках. Тогда ты найдешь решение, которого нет и не может быть ни в одной книжке (но которое может попасть в книжки и стать толчком для других, иных решений в иных ситуациях). Приведу пример. Воспитанник "У". Он эпилептик, тяжелая степень умственной отсталости, глухой, не говорит, поведение аутическое. Неожиданно начинает совершать рукой непроизвольные автоматические движения в две фазы и бьет себя по затылку очень сильно. Непроизвольные автоматические движения может совершать ногами и бьет себя в лоб. Очень высокий травматизм, - что делать? Персонал приближается к воспитаннку, чтобы предотвратить нанесение увечий - тот приходит в еще большее возбуждение и удержать его практически невозможно. Наблюдаем. Дополнительное возбуждение вызвано вторжением на его территорию. Определяем границы того, что он считает своей территорией. Проверяем. Определили верно. Выясняем, существует ли такая траектория движения воспитателя к воспитаннку, при которой он не воспринимает приближение, как угрозу вторжения. Да, есть такая траектория. Надо идти не по прямой, а по дуге и совершать "заход сбоку в вираже", останавливаться возле "У" сбоку у его кресла и присесть рядом на корточки, не глядя на воспитанника. Итак, первая часть задачи имеет решение: к "У" можно приближаться, не вызывая дополнительного возбуждения. Вторая часть задачи: как прервать непроизвольные опасные движения? Мы не можем решать эту задачу, как нейрофизиологи и потому что у нас нет на это юридического права, и потому что нет достаточных знаний, и потому что нет соответствующего оборудования. Но мы должны решить эту задачу, потому что воспитанник опасен для самого себя и никто кроме нас ее не решит в обозримое время (просто потому, что никто не станет ее решать). Строим несколько умозрительных версий психомоторного поведения воспитанника. Одна из них: мозг посылает серию "дурных" сигналов (регулярных циклических шумов), которые не тормозятся, не гасятся. Вместе с тем отмечаем, что во время совершения автоматических движений воспитанник продолжает реагировать на изменения среды (возбуждается при неправильном приближении воспитателя, т.е ведет себя по-своему релевантно ситуации). Гипотеза (при сделанных допущениях): могут существовать раздражители, которые окажуться стимуляторами торможения "дурных" сигналов. Звуковые не подходят - "У" глухой. Попробуем тактильные. Теперь надо построить модели посылки тактильного сигнала стимулятора торможения, учитывающие время (фазу непроизвольного автоматического движения воспитанника), интенсивность непроизвольных автоматических движений. Строим, проверям, корректируем, проверяем - получилось. Подходим по дуге, присаживаемся рядом с воспитанником, не глядя на него, а удерживая в поле бокового зрения. В момент завершения цикла непроизвольных автоматических движений (когда после нанесения себе удара он возвращает руку вниз) легко прикасаемся внешней стороной расслабленной ладони к предплечью воспитанника и повторяем это вслед за циклами непроизвольных движений несколько раз (обычно более 5-ти, но не более 12). Воспитанник успокаивается на длительное время. Сила прикосновения пропорциональна интенсивности непроизвольного автоматического движения. Это - "индпошив". Непонятно, кому и как еще может помочь в точности этот метод. Но похожий метод помог потом прерывать опасные непроизвольные движения у очень тяжелого воспитанника 9 лет с другим набором кошмарных болячек, но техника исполнения была совершенно другой и эффективность несколько ниже.
Скорее всего, что язык, которым мы пользовались для построения нашей теории моторного поведения "У" и сама "теория" совершенно не соответствуют современным критериям научности. И это очень хорошо, ибо, если бы в нашей позиции не-ученых мы взялись бы использовать научный язык и научную методику, это оказалось бы не более, чем профанацией и мы не достигли бы поставленных целей. Что же мы сделали в данном случае, почему нам повезло и часто везет, когда мы осторожно, но решительно и настойчиво наблюдаем, думаем, моделируем, пробуем, правим и снова пробуем? В таких случаях мы создаем эффективные объясняющие и предсказывающие метафоры, мы занимаемся некой "прикладной поэзией". С чем это можно сравнить? Например, с геоцентрической сисемой Птолемея, которая оказалась не верна, но позволяла с высокой точностью (до определенных пределов) предсказывать местоположение небесных объектов. Или с концепцией теплорода. Подобных примеров немало. Часто неважно, из чего следует истинное суждение или верное действие.
К чему весь этот разговор? К тому, что персонал, осуществляющий непосредственный уход и только он может при правильном "воспитании" находить такие решения задач по уходу, какие ни один ученый специалист найти не сможет просто в силу его удаленности от воспитанника в "пространстве и времени" и, что может быть еще важнее, естественной профессиональной ограниченности в свободе создания и использования метафор. Поэтому ничто, на мой взгляд, так не важно для работы в организации по уходу, в школе, в детсом саду - специальных, обычных или для одаренных детей, - как умение нянечек, воспитателей, педагогов наблюдать, думать, моделировать, критически анализировать собственные модели, мысли, взгляды, привычки. Умение наблюдать, находясь внутри процесса и охватывая процесс в его целостности, требует особой очень тонкой и культурной чувствительности. Можно ли одновременно наблюдать за пятнадцатью воспитанниками и их отношениями друг с другом: видеть все от перемещений по отделению до жестов и мимики, слышать все от обрывков подобий слов до частоты дыхания, связывая все в органический образ группы? Многие, многие педагоги и нянечки могли бы сказать, что да. Попробуйте теперь организовать такие наблюдения на основе методик прикладных психологических исследований. Потребуются месяцы, если не годы, упорного труда, изведуться десятки киллограм бумаги на десятки томов протоколов наблюдений. Результат? Может быть, может не быть, но в любом случае он опоздает. Вот что значит чувствительность, о которой здесь речь. Такая чувствительность берется "хрен-зна-откуда", но, если уж она есть хотя бы в некотором количестве, ее можно развить и умножить впечатляющим образом. Можно ли учить такой чувствитетельности? Конечно, да. На то (в том числе) и существует хорошая педагогика, если она педагогика и если она в самом деле хороша.
Осторожная, осмотрительная, терпеливая, выносливая неуспокоенность духа! Нянечки, воспитатели и педагоги...
О, нянечки, воспитатели и педагоги! - то, чего я так ищу - это не маниловщина, все возможно и многое такое уже было до нас и сколько еще будет после!
Впрочем, вернемся, наконец, к истории с "Э"
Итак, если персонал не может и\или не хочет петь глупые, непредставительные песенки, есть еще один выход - компьютер. Кстати, в общежитии "Э" посещает при первой возможности компьтерную комнату и воспитателю не так просто вырвать его потом из потока радости, струящегося с экрана монитора: щелкнул мышкой по лягушке, она квакнула и прыгнула, перетащил мышкой яблоко с дерева в корзину на столе, тебе говорят "оттуда": ай да молодец! Совершенно реально поставить интерактивную программу на компьютер в купе с несколькими серийно выпускаемыми датчиками, который - кмпьютер - станет лучшем другом и помошником для "Э", эдаким психическим протезом, - протезом, одушевленным душой педагога и духовной потребностью воспитанника. А вот нет! Полтора года не могу получить для воспитанников (не только для "Э") компьютеры. Почему? А вот, все то же: знаю, вижу, да не верю! Плюс еще неведомые мне соображения. Или ведомые, да ну их к черту!
Стоп! Справедливости ради надо сказать, что в нашей конторе заботятся о воспитанниках. Общежитие за малым не гостинница "четыре звезды". Уютные одноэтажные домики посреди зеленых газонов и всякой диковинной растительности. В каждом домике по десять комнат. В комнате живут по двое, очень беспокойные живут одни, есть среди легких и семейные пары. Большой холл с телевизором (плюс телевизоры и всякая аппаратура в каждой комнате), - холл с покойными креслами, диванчиками, столом для собраний, занятий и совместных трапез. Кухня, ну и, конечно, все, что нужно для гигиены человека. В каждом доме центральный кондиционер. На территории есть клуб с компьтерной комнатой, залом для физической культуры и всяких массовых мероприятий, библиотека. Воспитаннков занимают: тут тебе и уход за собаками и лошадьми, оплачиваемая производственная деятельность (для желающих), путешествия, спортивные секции, встречи с солдатами (очень любят наши воспитанники солдат - вот же загадка!), самодеятельность, профессиональные артисты на каждый праздник. Ну и еще - не упомнить, потому что я этим не занимаюсь. Я занимаюсь проблемами общения у тяжелых и паралитиков. Что до дневных отделений, то и тут уроки музыки, изобразительного искусства, спорт. Про еду не говорю - хорошая еда, судя по запаху и виду.
Естественно, что начальство занято большей частью поиском спонсоров, т.е. денег и контролем за тем, чтобы соответствовать строгим критериям проверяющих государственных организаций. Ясно, что спонсор (богатый дядя из какой-нибудь Канады) или госчиновник оценить психологический "индпошив" не могут, а уж одобрить и вовсе не имеют права. И это верно: ЭТА система должна быть консервативна, хоть бы мне лично это и было поперек. Я работаю, как умею, система функционирует, как может. Мы стараемся не трогать друг друга, но мне часто кажется, что в этой взаимной толерантности есть внутреннее напряжение, которое обязательно рано или поздно разрядится. Ну, ясно, что не в мою пользу. И ладно: "делай, что можешь и пусть будет, что будет". В конце-концов, все участники этого предприятия хотят улучшить жизнь воспитанников. Разница только в понимании того, что есть Благо. К вопросу о том, что есть Благо, мы вернемся, но не в этом тексте, а позже, когда Платон освободится от текучки и у него появится для нас время.
***
Да, так что же случилось с "Э"? Я не намеренно тяну с развитием событий, а потому что и писатель я непрофесииональный. Все время приходится отвлекаться на важные детали, среди которых попадаются и мысли, скорее всего тоже мысли любительские и на любителя.
Итак, - "Э".
Иногда "Э" любит подпоясываться. Ему даже кто-то подарил ядовито-лимонного люминисцентного цвета широчайший пояс на липучках. Мы ему лепим этот пояс, хотя он в состоянии прилепить и сам, но любит, чтобы было все ровно, а ровно - не по его умениям. Еще у него есть брезентовый пояс монтажника, но без цепей и железок, конечно. Этот пояс "Э" завязать вообще не может никак и после нескольких неудачных попыток просит глазами кого-то из персонала помочь ему. Еще он любит помогать другим воспитанникам снимать и одевать верхнюю одежду. Делает он это очень неловко и больно, поэтому благотворительную деятельность ему запрещают. Он, конечно, не слушается.
И вот описанное выше обострение его психического состояния накладывается на эти его хобби, да еще и на особые производственные обстоятельства. Предвыходной день. В такой день многие воспитанники, живущие дома с родителями или опекунами не поступают в отделения нашей конторы. Поэтому из групп трех отделений составляют одну и всех собирают в одном помещении. Персонал тоже смешанный и не обязательно представлен работнками всех отделений. В этот день и у меня библиотечное время и я с радостью не хожу на работу. Господи, как хорошо тупо посидеть у компьютера в тишине и не видеть, не слышать, не воспринимать, не переживать, не!.. Вообщем, день роскошного небытия.
В это утро "Э" был беспокоен. Не хотел заходить в помещение, хотя было холодно. Его кое-как уговорили, зашел. Долго что-то искал (думаю, свой ремень), затем стал ворчать и издавать глухие крики готовности к агрессии. Затем успокоился, поприставал к воспитанницам и...исчез. Девчонки-нянечки не сразу его хватились, а минуты через три-четыре. В этом отделении есть помещение, отделенное от основного раздвигающимися дверями, где, если наклониться, - тебя не видно. В этом помещении находятся воспитанницы "М" и "Н" - глубокая степень умственной отсталости, глубже некуда...
Когда нянечки хватились и заглянули в окна дверей, пришли в ужас. "Э" обмотал откуда-то взявшимся шарфом шею "Н" и тянул один конец его на себя, пытаясь снять с шеи "Н" шарф, который по его мнению, сидел некрасиво, неаккуратно. Сопротивляться "Н" не может. Петля пертянула шею воспитанницы и она начала задыхаться. Девчонки в панике кинулись отдирать "Э" от "Н" и, конечно, "Э" разорался, вцепился в шарф и стал тянуть его на себя еще сильнее всей силой своих восьмидесяти с лишним киллограм атлетически сложенного тела. Война умного учит быстро: после мгновеного замешательства одна из нянечек тут же сообразила воткнуть свои ладони между петлей и шеей и стала растягивать петлю, чтобы уменьшить давление. Слава Б-гу, шарф был элластичным... Молодец, девочка! "Коня на скаку..." Потом, как обычно, "Э" кричал, лупил всех подряд, рвался во двор отделения, бил кулаками о двери. Как обычно. Новым было то, что "Э" на этот раз заявил о себе, как об опасном, по-настоящему опасном для других воспитанников. Он и раньше был таким, просто везло.
Узнав о случившемся на другой день, я понял, что вопрос о созыве комиссии по воспитаннику "Э" это вопрос недели - другой, ну, от силы трех. Что могут решить? Посадить на химию? - но это врял ли: всяко пробовали, - эффект отрицательный. Его скорее всего рекомендуют перевести в специальный психиатрический интернат для буйных. И переведут: давно ходят разговоры, что "Э" не подходит для профиля нашей организации.
Я стал лихорадочно думать. В самом деле, я не могу находиться возле него 24 часа в сутки и 7 дней в неделю. Однажды что-нибудь подобное повториться. Вероятность очень высока. Нет так же никаких шансов на то, что администрация согласиться, чтобы я организовал учебу персонала: моя методика работы с "Э" эффективна, но в систему не вписывается. Шансов нет. Нет есть. Если за неделю-две я добьюсь существенного качественного изменения в поведении "Э". Такое уже было в самом начале моей работы. Правда, тогда потребовалось несколько месяцев ежедневного труда и у меня было только одно отделение, где я находился полный рабочий день, а затем еще шел вечером в общежитие. Что же, условия изменились, но и "Э" уже не тот, что был. За полтора года он очень продвинулся. Происходящая у него деградация поведения - временная и преодолимая, если применить интенсивные средства. Я решил попробывать. Я решил "поставить "Э" жесткие границы дозволенного поведения.
Что "Э" должен перестать делать без моих песенок и игр?
- срываться в крик, если ему в чем-то отказывают, и, тем более, срываться на буйство и насилие,
- вырываться силой во двор, если ему плохо в отделении,
- оказывать пассивное сопротивление, садясь на пол, (например, если его ведут сменить испачканное исподнее),
- приставать к воспитанницам, наваливаясь на них всем весом тела. Особенно - прекратить приставать к "Ю".
Вот так: ни много, ни мало. За полтора года работы с "Э" я перепробовал с ним все, что сам знал и все, что придумал для него по ходу работы. Кроме одного. Я никогда не наказывал его и ни одного раза не повысил голос. Теперь я решил использовать наказание, потому что мне нужно изменить поведение "Э" в контексте, где нет и не может быть дурацких песенок. Я решил наказывать "Э". Я решился наказывать.
***
Выражаясь околонаучно, я поставил цель сформировать у Эйяля устойчивый отрицательный рефлекс на некоторые его же побуждения. Если раньше я отвлекал его от нежелательного поведения и, вводя запрет, подкреплял послушание звуковыми сигналами и простейшими играми на языке, специально придуманном для него, от которых он испытывал всю полноту счастья, забывая о своих "дурных" намерениях, то теперь само возникновение побуждения сделать что-то относящееся к запретной для него области действий, должно вызывать у него сильные и неприятные ассоциации. Вот уж ничего нового тут я не придумал. Это тот принцип, которому следуют многие воспитатели, когда предотвратить или прекратить действие надо, а как - никому не понятно.
- "Э", прекрати немедленно! Отойди! Нельзя! - Это окрик. Окрик вызывает в нормальных случаях мгновенное замешательство и даже легкое оцепенение. Но далеко не у всех. Что же до того, что следует за тем, когда оцепенение проходит, то тут реакции еще более разнообразны. Что до "Э" для него типично перевозбуждение и агрессия. В экстренных случаях окрик сопровождается физическим действием (блокировка рук, даже толчок - а куда деваться воспитательнице, если возникает ситуация высокого риска для здоровья, а иногда и жизни воспитанников?!). Другое дело, что есть приемы нетравматичного, щадящего физического воздействия на воспитанников в безвыходной ситуации. Заметим, что окрик и\или физическое воздействие, совершенные самым деликатным образом, - это стресс для воспитанника и наказание тоже. Многие воспитаннки реагируют на вынужденный окрик и \или физическое воздействие адекватно: прекращают (на какое-то время) пытаться совершить опасное (запретное) действие. Отрицательный рефлекс вырабатывается, потом затихает, его подкрепляют новыми окриками и - спаси Б-г, но куда деваться - разрешенным физическим воздействием. На педагогическом диалекте это называется "установить допустимые границы поведения". Сколько бы это "установление границ" не вызывало возражений (в том числе у и меня), это как правило лучше, чем свалить с себя отвественность за воспитанника и передать его безличной и бездушной психотропной фармакологии. И воспитанник не балует, и наши руки чистенькие. Фармакология, однако, не воспитывает, она не возвышается даже до работы на уровне простейших рефлеков, она ковыряется в нейронах и их связях и впускать ее - последнее дело, в буквальном смысле последнее.
Все должно взвешиваться на тонких весах, на очень чувствительных весах разума и совести.
Ладно, окрики и подобное, никогда не приводили к хорошим результатам в работе с "Э", напротив. К чему тут я со своей пожарной идеей наказывать "Э"? На что здесь могу расчитывать я? Именно здесь в области "постановки границ", на территории, которая не является моей ни по моим взглядам на воспитание, ни по складу характера (кто бы поставил мне смамому границы: всяко ставили, ой, было! - а где результат?). Наконец, черт бы побрал эту работу, я привязался к "Э" еще и потому, что мне симпатичны люди непокорные, со своим собственным характером. Мне никогда не доставляло удовольствия подчинять "Э" своей воле (обычный соблазн, приведший многих людей в политику, в админстрацию, в охрану правопорядка, в бандиты и ... в педагоги).
- Ты меня будешь слушаться!
Куда интересней (и богоугодней) предоставить "Э" ( и другим) средства самовыражения, дающие ему удовлетворение от легальных и нравственных форм общения с миром.
Почему "Э" пристает к воспитанницам независимо от того, хотят они этого или нет? А потому, что ему не хватает эмпатии: он не смотрит им в лицо, не слышит их настроения - навалился сзади, как на вещь, положил голову на плечо - о! - Я есмь Я. Точка. Неспособность же к эмоциональному сопереживанию не является необходимым признаком умственной отсталости. Специалисты говорят, что эмоциональная тупость неизбежна при некоторых видах шизофрении, но при слабоумии, она, скорее, следствие естественного для слабоумного дефицита общения и правильного тонкого воспитания. Про шизофрению знаю очень мало, но, даст Б-г бодливой корове, - узнаю. А что про слабоумных тут верно, в этом я убеждаюсь всякий раз, глядя на воспитанников. Если семья воспитанника душевная, чуткая - воспитанник видит и слышит состояние окружающих, сочувствует чужой боли, стремиться помочь как может, часто невпопад, да разве о "попадании" речь!
Это я все думаю и пишу сейчас, а тогда немедленно приступил к действию, пойдя против чтимого мной правила полководцев Древнего Рима: не знаешь, что делать, - не делай ничего! Не буду описывать базу, которую я подвел под "методику", придуманную для наказания и исправления "Э" - стыдно.
Короче, в это утро "Э" приехал из общежития возбужденный. Когда он выходил из автобуса, я, как обычно, стал петь ему песенку "самовыражения" (напомню, она позволяет ему на счет 3 начать "рассказывать" мне и всему миру, что с ним происходит). На счет 3 "Э" стал кричать, грозить пальцем, повернулся, пробежал несколько метров от меня назад к автобусу, продолжая выкрикивать что-то угрожающе-укоряющее. На счет 5, обычно примиряющий его с миром он не вернулся ко мне, чтобы мы вместе, как всегда, подняли ладони вверх и, шевеля пальцами, выразили наше умиротворение совершенством мироздания. Мироздание для "Э" в это утро никуда не годилось. Пришлось запеть отвлекательную песню, переходящую в успокоительную. Завести на территорию отделения удалось не без эксплуатации моего вокального дара (о, более, чем скромного). В помещение "Э" вошел, но сразу после утренней зарядки, увидев, что одна из нянечек выходит на улицу и отперла дверь, ринулся на волю, нагнув голову, как таран, снес нянечку и занял свою излюбленную позицию у забора. Приехали! А ведь уже зима. Какая-никакая, а каждая тварь замерзает под ветрами своей зимы. Было, правда, холодно. Дали куртку. Одел, снял - не хочет. Снова заводить его? Да, можно снова затянуть песни, потом петь ему в отделении и играть с ним в течении нескольких часов через каждые 5-10 минут, а то и чаще - у "Э" кризис.
Запел, завел его. Он ходит по отделению, что-то ищет и не находит. Подходит к столу заведующей и берет ее авторучку, не ту, что ему позволено брать (он ее уже взял), а другую. Заведующая не дает. Окрик. "Э" отходит, начиная глухо ворчать и подвскрикивать на фоне ворчания. О, сейчас будет! Из туалета (а надо иногда) слышу: началось! С криком "Э" прорывается к двери, снова сносит кого-то входящего или выходящего и выскакивает на улицу.
Причина, как кажется, понятна. В общежитии у "Э" был конфликт. Он с ним и прехал утром. Сейчас он хочет разрядки, хочет быть подальше от людей. Законное право, но на улице холодно, а куртку он снимает. Если я уйду (а я должен идти в другое отделение) девочки не заведут его. Возможно, что он и сам зайдет, но при первой же провокации начнет буянить и бить всех подряд.
Выхожу, подхожу, уговариваю всяко, но не пою. Точка! Он понимает меня, но машет головой: "нет, не пойду!" Я беру его под левую руку за трицепс, сильно беру, есть такой массажный прием захвата при разминании мышц: вырваться невозможно, а повредить мышцу или даже кожный покров - нельзя. Но если сжать чуть сильнее, рука немеет. Все на грани. Веду его в отделение. Он доходит до крыльца, садиться, начинает кричать, потому что ему страшно: он не освободился от моего захвата, я тут, над ним, чужой, злой, каким никогда не был. Потом он перестает кричать и наклонив голову вниз украдкой смотрит на меня. Что в эти глазах?! Я полтора года читаю по ним. Обида, обида маленького брошенного ребенка, страх, страдание человека, искушенного в страданиях, но не верящего, что вот, снова, снова...
Я тем не менее поднял его, завел в отделение, отвел на его на его лежбище и сказал: ты наказан. Он забрался на низкую лежанку, встал на четвереньки и уткнул голову себе в ладони, застыл в позе покорности. Я понял: он очень хорошо знает фразу "ты наказан", он проходил это в детстве много раз, я смогу добиться от него послушания, потому что он знает, что такое страх ночи, страх безымянной грубой власти, страх, которого нет страшнее.
Господи, неужели и я сделал с ним это?
Потом, в этот день я докопаюсь, что мое решение наказывать его могло быть, и очень может быть, было вызвано еще и моим страхом не только за него, но и за себя, за свою репутацию безупречного умельца успокаивать буйных дураков. Потом, когда уже ночью почти я возвращался с занятий, где изучаю медицину, левый бок у меня онемел и в грудь кто-то забил остро заточенный кол, и я подумал, что вот, - ничего нельзя сделать безнаказанно и все справедливо в этом мире, но надо дойти домой, потому что я подвел всех, и своих детей тоже, потому что могу умереть, а они у меня - нищета. Не умер же, однако. Который раз не умер, живуч.
Наутро я со страхом ждал его приезда. Он шел ко мне, опустив голову, не задерживая свои глаза в моих. Раньше он бежал ко мне. Я подошел, взял его за руку и запел: я просил прощения. Он загугукал и...простил.
ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ
Песня для "Э" или псалом "Радость мироздания"
Руководителю хора:
Считать нараспев, четко выговаривая каждое слово. Держать ритм. На каждый счет воспитатель описывает полный большой Круг указательным пальцем перед собой. Вращательное движение делать проникновенно. На счет пять руки подымаются вверх, ладони обращены к миру, пальцы слушают.
О-дин,
И два,
И три,
Че-ты-ре,
Пя -................- ть.