В 1984 году меня пригласили работать в райком партии. И весьма кстати, так как работа начальника отдела кадров мне уже порядком надоела, хотелось чего-то нового, может быть, новых ощущений, может быть, великих свершений. Я сидел в своём кабинете, и в середине рабочего дня прозвенел тот судьбоносный звонок. Мне сказали, что надо зайти в Ленинский райком партии города-героя Мурманска к третьему секретарю по идеологии Костюкевичу Василию Филипповичу. Ни о чём не подозревая и даже не строя никаких догадок, на следующий день я уже был у него. Третий секретарь мне понравился. Он был среднего роста, строен, худощав. В этом человеке чувствовалась какая-то сила. Он говорил размеренно, спокойно, как, наверное, говорят психотерапевты со своими клиентами. Из-за блестящих очков на меня смотрели умные пронзительные глаза. Он быстро подвёл беседу к сути вопроса, по которому меня и пригласили:
- Вы знаете, - сказал он, - что сейчас партия взяла новый курс в экономике на перестройку и ускорение? В связи с этим Михаил Сергеевич поднял очень важный вопрос о человеческом факторе. Старый лозунг «Кадры решают всё!» теперь рассматривается в новом свете. И мы, коммунисты, должны понимать, что перестройку и ускорение нужно начинать с самих себя. Кроме этого существует прямая директива Генерального секретаря компартии о замене старых партийных кадров, мыслящих по-старому, на новых, молодых, выращенных не в комсомольских кабинетах, а на рабочих предприятиях городов и районов. Как вы смотрите на то, если мы предложим вам работу в райкоме партии? -
Для меня это предложение было неожиданностью. По крайней мере, до этого ничто не предвещало такой перемены судьбы. Так я думал. Но я ошибался. Ещё как предвещало! Просто я не заметил этого знака, вернее, не обратил на него внимания.
- Я не знаю, - сказал я, всё ещё ошарашенный неожиданным предложением, - мне надо подумать…
- Думайте! – согласился третий секретарь, - Но недолго. Завтра вы должны дать ответ. Но даже в случае вашего положительного решения, это ещё не гарантия, что мы вас возьмём. Сначала мы запросим на вас характеристику, а потом на основании этого будем рассматривать всех возможных кандидатов на это место. Василий Филиппович был без пяти минут кандидатом философских наук. А психологом он был отменным.
- А что за место? – спросил я.
- Место инструктора отдела пропаганды и агитации…
Они запросили на меня характеристику. Естественно, что характеристика была положительной. Там отметили, что я молодой перспективный и инициативный коммунист. Что ещё по старому месту работы в «Мурманрыбпроме» имею бронзовый и серебряный знаки ЦК ВЛКСМ «Молодой гвардеец пятилетки». Что занесён в областную Книгу Почёта областной комсомольской организации. Что в настоящее время учусь на вечернем отделении Университета марксизма-ленинизма на факультете партийного строительства. Что я, наконец, поэт, имеющий книги, и так далее… Меня взяли на работу в райком партии. Правда, перед этим была ещё целая церемония представления меня в разных инстанциях. Представлял меня мой будущий непосредственный начальник – заведующий отделом пропаганды и агитации райкома Дёмин Михаил Анатольевич. Сначала была беседа с первым секретарём Первомайского райкома Федоткиным.
Федоткин был очень высок, несколько мешковат, один его глаз чуть косил. Если в Костюкевиче чувствовалась внутренняя сила идеологического борца за коммунистические идеалы, то в Федоткине просматривалась медвежья сила и бульдожья хватка человека, имеющего власть. Как ни странно, но первый секретарь задал мне только один вопрос, но какой!
- Мы знаем, что вы поэт… Как вы думаете, ваша поэтическая деятельность, не будет мешать нашей партийной работе? – На несколько секунд я задумался, так как совсем не ожидал такого вопроса:
- Я думаю, - сказал я, что партийная работа будет мешать моей поэтической деятельности!
О, как я тогда оказался прав!
Потом меня представили третьему секретарю Мурманского Горкома. Это была женщина средних лет. С её лица не сходила радужная улыбка:
- Это здорово! – сказала она, что в отделе пропаганды и агитации теперь будет свой поэт! Надеюсь, что и наши лозунги теперь будут в стихах? – Я пожал плечами.
Далее меня представили третьему секретарю Обкома партии. То, что в Обкоме серьёзные люди, которые занимаются очень серьёзными делами, я и не сомневался. Но когда я оказался в самом Обкоме, где мой приход и визит рассчитывался по секундам, мне показалось, что я попал в святую святых, по крайней мере, Мурманской области. Третий секретарь, уже пожилой седой мужчина, выслушал доклад Дёмина, представившего меня.
- Хорошо! – сказал третий секретарь, - Я запишу ваши данные в свою записную книжку! –И он, достав из письменного стола записную книжку, внёс туда мои данные, - Работайте! Желаю удачи!
Всё. На этом моё утверждение закончилось. В тот же день я получил красное удостоверение, в котором значилось, что отныне я инструктор Первомайского райкома партии города Мурманска.
По воле случая, мой рабочий стол оказался в одном кабинете с инструктором транспортного отдела. Звали его Миша. Это был высокий, симпатичный, спортивного вида человек, в очках с затемнёнными стёклами. Он мне сразу понравился. Миша был приветлив и улыбчив. Он пришёл работать в райком партии только за день до меня, а до этого работал директором какого-то приборостроительного завода. Выходит, что и он пришёл по призыву Михаила Сергеевича Горбачёва – молодой коммунист с производства. Я, конечно, и предполагать не мог, что мы с Мишей на долгие годы станем друзьями. Что он будет помогать мне в трудные моменты моей жизни. Когда моя машина «Запорожец» окажется разбитой, врезавшимися в неё «Жигулями», Миша сделает только один телефонный звонок, и машину быстро отремонтируют. Когда мне понадобятся дефицитные лекарства для тёщи, Миша их добудет в один день. Мы с ним будем ездить за грибами, он будет толкать мой «Запорожец» в гору и с горы. Когда я буду переезжать на другую квартиру, он придёт сам и приведёт своих друзей таскать мою мебель. Он, как ангел-хранитель долгие годы будет рядом, помогая советом и делом…
Кратенько очерчу круг моих новых обязанностей. Я должен был курировать все здравоохранительные учреждения района – поликлиники, больницы, роддома, женские консультации, аптеки плюс общество Красного Креста. Курировать, это значит быть в курсе всех их дел, надобностей, проблем. Я должен был подбирать среди врачей будущих кандидатов в КПСС. Врач – это интеллигенция. Для интеллигенции в партии рабочих и крестьян отводилось очень мало места, а желающих было много. Поэтому отбирались самые-самые. Я должен был вести среди них идеологическую работу. Поскольку я невольно становился завсегдатаем медицинских учреждений, мне строго-настрого запретили лечиться и даже консультироваться в данных учреждениях. Лечиться я мог только в нашей специальной поликлинике для партийных работников. Далее, я курировал райвоенкомат. Далее два Совета ветеранов войны. Но самым тяжким моим испытанием была обязанность курировать всю наглядную агитацию района. Первомайский район города Мурманска – это сто пятьдесят тысяч жителей, сотни многоэтажных домов, десятки крупных и десятки мелких производств, масса клубов, кинотеатров, магазинов, бань – всего того, что могло или должно было нести в себе какую-либо агитационную или другую информацию, всё стало моим.
Михаил Анатольевич первым делом провёз меня по всему району на чёрной райкомовской «волге».
- Смотри! – показывал он из окна, - Видишь те три дома? На каждом по слову: «Счастье», «Равенство», «Братство»? Видишь?
- Вижу! – отвечал я.
- Видишь, в слове «Братство» упала буква «б»?
- Вижу! – снова отвечал я.
- Надо поставить на место!
- А как?
- Ты пока записывай, а я потом объясню…
Потом были ещё три дома, где стояли слова «Мир», «Труд», «Май», там тоже упали сразу две буквы. У нас в Мурманске случаются сильные штормовые, а то и ураганные ветры. Это же надо было учесть, когда ставили буквы, но это я подумал про себя, а вслух сказал:
- Обязательно надо поставить, а то как-то некрасиво! – на что Дёмин сверкнул в мою сторону очками:
- Дело не в красоте!
Я и не подозревал, что в одном районе может быть столько наглядной агитации. Мы объездили дома с буквами, щиты с картинками, щиты с надписями, призывающими людей к новой жизни, утверждающими веру в светлое будущее, отражающие достижения района в поставленных перед ним задачами. Наконец, чёрная «волга» подкатила к райкому партии. Михаил Анатольевич и я вылезли из машины.
- А вот это – наша главная гордость! – сказал он и показал на три щита, которые стояли у дороги пиками вверх, стояли, плотно прижавшись друг к другу и отражали высокие показатели, которых добился район в текущем году. За эти три пики, торчащие вверх, эту конструкцию сами же райкомовцы в шутку окрестили «Пила». Там были написаны цифры, цифры, цифры. И прочитать их можно было с обеих сторон. А если учесть, какое количество машин проезжает мимо них за день, то можно себе представить, сколько человек получат радость от прочитанного!
Ставить буквы на дома оказалось в общем-то делом не трудным. По совету Дёмина я позвонил секретарю партийной организации рыбокомбината и попросил выделить сознательную рабочую силу для водворения на место несознательно упавших букв. После того, как мне пришлось выслушать целый поток жалоб на трудности, с которыми приходится сталкиваться рыбокомбинату по производству транспарантов и всего прочего, что носится на демонстрациях, я всё же услышал положительный ответ:
- Хорошо! Сделаем…
К счастью, я был не один, в чьи обязанности входило украшать район наглядной агитацией. Заместитель райсовета Филимонов был первым человеком по решению этих вопросов, а я, как оказалось, вторым. Дёмин меня познакомил с Филимоновым. Это был человек небольшого роста, в меру упитанный и добродушный. Это была его идея поставить «Пилу» недалеко от райкома партии и райсовета, который размещался в том же здании этажом ниже. Он придумал эту идею и довёл её до конца. Он ещё не подозревал, что эта «Пила» попытается в одну секунду «спилить» его карьеру под корень, но рассказ об этом впереди.
Когда я впервые попал в райком партии и шёл по его коридору, мне казалось что за дверями кабинетов сидят суровые бумажные люди, разучившиеся смеяться. Я боялся, что не впишусь в их суровую жизнь, что я не оправдаю надежд, которые возложил на меня Михаил Горбачёв. К счастью, я ошибся, ошибся где-то на 50%. Большую часть инструкторов райкома составляла молодёжь. Большая часть из этой большей части пришла в райком из комсомола. Они были подвижны, умны, целеустремлённы, жизнерадостны. Другую часть составляли люди, которых можно было бы назвать «ветераны партии». В основном это были женщины средних и чуть больше средних лет. Когда я проходил мимо них, меня не оставляло чувство, что я проходил сквозь рентген.
Они за мной наблюдали, следили, оценивали. Молча и бесшумно, именно так, как и работает рентгеновский аппарат. Я был молод, подвижен, целеустремлён, и вскоре сдружился с молодыми инструкторами райкома Сашей Майоровым, Юрой Аракиляном, Леонидом Хононом, Сашей Дубровским, Колей…
Коля работал в моём же отделе пропаганды и агитации. Он был высок, худощав. Несмотря на молодость, на его бледном лице отпечатались энциклопедические знания истории партии, которыми он обладал. Нам всем поручалось отвечать на письма трудящихся. Помогать решать те проблемы, которые люди в своих письмах высказывали. Мне, например, как бывшему кадровику, поручалось всё, что было связано с законодательством о труде: кого-то обидели, переведя на нижеоплачиваемую работу, кого-то уволили не по закону, кому- то не выплатили премию. Надо реагировать! На всё про всё срок один месяц. Коле поручали решение самых трудных, самых неожиданных задач, поставленных жителями района. Помню одно из таких. Писала женщина из автоколонны номер 1118, писала приблизительно так: «Вы там с пьянством боритесь, а я не признаю вашей борьбы! У меня дочь замуж выходит, и я хочу, чтобы свадьба была, как у людей, с водкой и музыкой…» Коле поручили написать ответ, и попросить женщину прибыть в райком партии. Он написал. На что в райком пришло следующее послание: «Никуда я не пойду! Я писала своё письмо первому секретарю, а меня приглашает третий… Вы там набились по кабинетам и делать вам нечего! Никуда не пойду, и свадьбу буду отмечать так, как положено…» Но, как известно, если гора не идёт к Магомеду, то Магомед идёт к горе. Послали Колю на предприятие вразумить несознательную женщину. Мы с нетерпением ждали его возвращения. Нас всех рассмешила эта история, хотелось продолжения. Коля вернулся, и на наш вопрос: «Ну что?!», улыбаясь, ответил: «Свадьба состоится!» Только ему одному поручалась подготовка тезисов к предстоящим политдням. В политднях принимали участие все инструктора райкома одновременно. Взяв с собою Колины тезисы, мы расходились по предприятиям района, где оглашали последние решения партии широким массам трудящихся.
Я шёл со страхом на свой первый политдень. Я искренне не знал, о чём и как говорить. И главное, я не чувствовал в себе той силы убеждённости, которую уже привыкли чувствовать другие инструкторы. Мне досталась «Мурманская судоверфь», где трудились самые что ни на есть рабочие люди. Прославленная судоверфь, бесперебойно работавшая в годы Великой отечественной войны, ремонтировавшая суда, простреленные фашистскими снарядами, подорвавшиеся на минах, была одним из основных предприятий района. В цеху, в красном уголке собрались люди. Собрались слушать меня, представителя власти, желая или не желая услышать истину из уст последней инстанции. Я вышел на трибуну. Положил перед собой тезисы, посмотрел в зал и сказал:
- Вы знаете, что сейчас вся страна направлена на перестройку и ускорение? Вы знаете, что уже началась повсеместная борьба с пьянством? А что происходит у вас? Только в текущем году с вашего предприятия уволено двадцать четыре человека за злоупотребление спиртными напитками на рабочем месте! Стыдно, товарищи… - Зал молчал. Люди ждали, что я скажу ещё что-то. Они привыкли, что приходившие к ним инструктора райкома и час, и полтора могли рассказывать о чём-то важном, большом, значительном, далёком и прекрасном, что когда-нибудь в совсем недалёком будущем может изменить и их жизнь к лучшему. Но я молчал.
Выручил начальник цеха. Он взошёл на трибуну и заполнил необходимое время конкретными высказываниями, направленными на конкретные принятые решения на конкретном предприятии…
Уже много позже я научился говорить. Я научился в своих выступлениях совмещать слова о решениях партии с высказываниями известных философов, учёных, военных. Я сыпал терминами и цитатами. Всем, чему набирался в райкоме партии и в университете марксизма-ленинизма, всем что читал и слышал. Так я выступил на втором своём политдне в поликлинике, и врачи не хотели меня отпускать. Им показалось, что я знаю всё и обо всём…
Вечерами я посещал Университет марксизма-ленинизма. Я очень полюбил два предмета, которые нам преподавали – философию и социальную психологию. А дома я старательно изучал теософию, хиромантию и Таро. Итогом моих стараний стала «формула человеческого фактора», которую я вывел к выпускному экзамену в университете марксизма-ленинизма. Начертав формулу на доске, я по полочкам разложил суть человеческого души, её порывы и устремления, связав это с решениями партии. Заместитель заведующего отделом пропаганды и агитации Обкома партии Хоккенен, принимавший экзамен, выслушав и осознав мою формулу, сказал:
- Отлично! Я включаю вас в группу докладчиков Обкома партии по вопросу человеческого фактора! – Так я стал докладчиком Обкома. Номинально. Блеснуть познаниями в данной области на практике мне не довелось. Между прочим, как признанный специалист в этой теме, могу с уверенностью сказать, что первым о человеческом факторе заговорил не Михаил Сергеевич Горбачёв, а Леонид Ильич Брежнев, а Горбачёв потом только развил данную тему.
По заданию первого секретаря райкома инструктора делали рейды по общежитиям. Мне досталось два общежития – семейное, принадлежащее Мурманскому рыбокомбинату и холостое, принадлежащее Мурманской судоверфи. В семейном общежитии меня встретили так, как будто только меня и ждали. И причина эта крылась в условиях, в которых жили семьи рабочих. В одной маленькой комнатушке селили по две семьи с детьми. Комнатушки перегораживали тряпочной занавеской. Для меня это был шок. Люди смотрели на меня и просили:
- Доложите там! Доложите! И помогите нам, ведь так жить нельзя… - Я обещал:
- Доложу! Обязательно доложу! И попробую помочь! – Но помочь им было не в моих силах, это было даже не в силах первого секретаря райкома. Жильё строилось, строилось большими темпами, но всё равно жилья на всех не хватало. К нашему району относилось ещё одно крупное ведущее предприятие – «Жилстройкомбинат», который и строил жильё, выдавая его в первую очередь своим рабочим, но и там многие рабочие семьи жили в подобных общежитских условиях. И всё-таки, имея даже такую дырявую крышу над головой, люди были уверены в завтрашнем дне. Жильё строилось, жильё гарантировалось. Все рабочие и инженеры, не имевшие жилья, стояли в очереди на его получение…
В холостом общежитии меня тоже встретили с радостью. Там жили в основном молодые люди. Посыпались многочисленные жалобы на газовые плиты, водопровод, на то, что ремонт в общежитии не проводился с незапамятных времён.
- Вы видели подъезд, через который мы ходим? Там потолки плесенью покрылись!
- Вот что, Людмила! – обратился я к секретарю комсомольской организации, - Я всё видел! И считаю, что жить в таких условиях стыдно! И стыдно должно быть в первую очередь вам! Давайте организуем субботник! Ведь можем же мы хоть что-то сделать для себя своими руками!? – Люди задумались. Замолчали. Такого поворота темы они не ожидали.
Потом стали совещаться, а потом решили:
- Мы согласны! Давайте сделаем субботник! А вы придёте к нам на субботник?
- Приду! – обещал я.
Обо всём после я доложил третьему секретарю.
- Хорошо! – сказал он, - А с субботником, ты молодец!
Вся масштабная борьба с пьянством в стране, в области, в городе, в районе отметилась мелким террором. В первую очередь полетели головы начальников и директоров. Более всех преуспел в этой борьбе председатель ревизионной комиссии при исполкоме Громов. По первому звонку или сигналу, он не жалея себя, в любой день, в любое время мчался туда, откуда прозвенел вызов. Так один раз одним махом он накрыл сразу трёх директоров небольших заводов, расположенных неподалёку друг от друга. Директора расслаблялись а пятницу после рабочего дня после баньки. Сидели, выпивали, закусывали, разговаривали… Всех троих сразу же сняли с должностей. Без перегибов не обходилось нигде. В народе, в людских массах всё чаще стали звучать слова: «Враг перестройки!» Наверху на это сразу обратили внимание, и сверху вниз полетела директива: «Никаких врагов перестройки!». На партийном собрании райкома партии Костюкевич так и начал свой доклад:
- Никаких врагов перестройки! Сначала «враг перестройки», а потом? Враг народа? Не надо! Мы это уже проходили! – далее третий секретарь поднял вопрос о роли каждого инструктора и заведующего отделом в деле борьбы за перестройку:
- Торопитесь после работы домой? – сказал он, - А нерешенные дела и проблемы оставляете здесь? Разве так поступают коммунисты? – И тогда задал вопрос начальник транспортного отдела Сергей Егоров:
- А хотелось бы знать, Василий Филиппович, какая нас всех ждёт перспектива в смысле роста? – Мы и так все были номенклатурой, всех в далёком или недалёком будущем ждала
партийная или другая карьера. Но у Егорова была конкретная мечта. Как-то ему довелось проехать на агитационном поезде с членами ЦК ВЛКСМ. Вольница. Анархия. Вседозволенность. Ему понравилось. Вот в ЦК ВЛКСМ он теперь и мечтал попасть.
- Если говорить о перспективе роста, - ответил Василий Филиппович, - то надо говорить о перспективе духовного роста и никакого другого!
Я очень благодарен судьбе за то, что она предоставила мне такую возможность поработать в партийном органе во времена великих перемен, когда при колоссальных достижениях развитого социализма, стали вдруг пробиваться первые ростки демократии.
А достижения развитого социализма были! И ещё какие. Будучи инструктором райкома в качестве экскурсии я посетил свиносовхоз в посёлке Пригородный. Этот посёлок обеспечивал свининой весь город Мурманск с прилегающими к нему другими посёлками. Побывал на птицефабрике «Снежная». Одна эта птицефабрика обеспечивала город свежими яйцами, а подобных птицеферм было несколько. Я посетил и посёлок Верхнетуломский, где жили коровы-рекордистки, дающие молока столько, сколько не давали коровы в средней полосе. А ведь это на Крайнем Севере! Конечно, те, кто жил тогда за Полярным Кругом помнят, как все организации без исключения заготавливали на зиму сено. Траву косили даже на газонах и отправляли коровам. Но ведь был результат!
В том же посёлке я увидел сотни теплиц, где выращивались огурцы и помидоры в таком количестве, которого хватало всем магазинам области. Там же выращивались и арбузы, и виноград, но это уже для внутреннего потребления. Рабочие в этом совхозе получали зарплату, соизмеримую с зарплатой моряков загранплавания, и все до единого были обеспечены комфортабельным жильём. А мурманские зверосовхозы! Красивые пушные зверьки, откормленные на рыбной муке, сверкали на солнце, блестящей шкуркой. А Мурманский рыбокомбинат, вышедший на самые высокие технологии в производстве готовой рыбной продукции – безотходное производство. Уже заговорили о хитине и хитазане – о побочном продукте, получаемым из рыбной чешуи, как о последнем слове в развитии прикладной науки, и оставалось сделать только маленький последний шажок вперёд и…
Всё сдуло ветром. Всё унесло, растоптало, испоганило новое время, пришедшее на смену старому. Будто смерч прошёл, будто ураган, но выживших не осталось: не свиней, не кур, не пушных зверьков, не коров, не теплиц. О хитине и хитазане забыли, а вскоре и сам рыбокомбинат приказал «долго жить». Но это было потом, чуть позже, а пока я инструктор отдела пропаганды и агитации Ленинского райкома партии. Я ещё не знаю о том, что будет завтра. Я живу сегодняшним днём, который несёт и радости, и огорчения. Но кое-что уже идёт не так, уже где-то что-то срывается, сбивается, навевает подозрительные мысли. Я расскажу об одном эпизоде, который вывел меня из состояния розовых очков, который ярким примером показал приближение последней агонии…
Как всегда гром грянул с ясного неба. Первый секретарь райкома собрал у себя в кабинете экстренное совещание, на которое пригласил третьего секретаря Костюкевича, заведующего отделом пропаганды и агитации Дёмина, заместителя председателя райисполкома Филимонова и меня:
- Я вас всех к чёртовой матери поснимаю с должностей! Работать разучились?
- Что случилось Владимир Степанович? – осторожно поинтересовался Костюкевич.
- Какому идиоту пришла в голову мысль поставить «Пилу» около дороги?! – он обвёл всех угрожающим взглядом и остановил его на Филимонове. Филимонов опустил голову.
Далее выяснилось что сам первый секретарь Обкома Птицын проезжал не далее, как сегодня мимо этой «Пилы» на своей «Чайке». «Пилу» он увидел, а что на ней написано прочитать не успел. Его это возмутило. Возмущение снежным комом, даже снежной лавиной спустилось по всем инстанциям сверху вниз и ударило в Первомайским райком партии.
Следующее рабочее совещание собрал у себя в кабинете идеологический секретарь Костюкевич, где присутствовали все те же только без первого секретаря:
- Срочно! – сказал он, - Отыщите нашего художника Сечкина и давайте его сюда!
Филимонов!
- Да! – мрачно отозвался зампред райсовета.
- Ты уже приказал разобрать «Пилу»?
- Уже разбирают, Василий Филиппович! – доложил Филимонов.
- Дёмин! – Костюкевич метал молнии, - Найдите мне художника!
- Найдём! – пообещал Михаил Анатольевич.
Задачу отыскать художника по телефону предоставили мне. Сам Дёмин на чёрной «волге» отправился за ним по точкам обитания. Сразу дозвониться до художника не представлялось возможным, телефон всё время молчал. А между тем Горком партии торопил Костюкевича с решением этой проблемы. Дёмин поймал художника только поздним вечером и на следующее утро доставил его в райком. Мужичок лет сорока пяти, весь помятый, и как будто изжеванный предстал перед третьим секретарём райкома партии. Меня и Филимонова пригласили тоже. Задачу художнику Сечкину секретарь поставил лично. Задача была простая:
- Не должно быть не одного слова! – сказал он, - И в то же время три щита должны отражать высокие показатели нашего района в пятилетке!
- Ясно! – сказал художник Сечкин, - Сделаем!
- Михаил Анатольевич! – обратился Костюкевич к заведующему отделом, - На вас возлагается контроль за выполнением задания!
- Хорошо! – сказал Дёмин. Я, Филимонов и художник перешли в кабинет Михаила Анатольевича.
- На одном щите нарисуешь рыбу, на другом – подъёмный кран, на третьем – винт,
это будет символизировать три наши ведущие предприятия – рыбокомбинат, «Мурманскжилстрой» и Мурманскую судоверфь. Вверху крупно напишешь вот эти цифры – наши достижения в данной области, а как всё оформить, решай сам. Но чтобы завтра был эскиз! Понятно?
- Понятно! – сказал художник и удалился.
Но на следующий день он не явился, и найти его не смогли. Не появился он и на другой день. Выловил его Дёмин только на третий день. Ещё более помятого и изжеванного, но с готовым эскизом. Мы снова: я, Филимонов, художник и Дёмин собрались в кабинете Дёмина. На стол поставили эскиз.
На эскизе были изображены три щита в виде пилы. Из нижнего угла каждого щита вверх веером шли прямые линии:
- Это перестройка! – пояснил художник.
От этих же нижних углов вверх поднимались кольца, как волны от камня, брошенного в воду:
- А это ускорение! – кивнул головой Сечкин. И прямые линии, и круги шли через три символа: рыбу, подъёмный кран и винт.
- А цифры вверху? – спросил Дёмин.
- Лишнее! – сказал художник. Михаил Анатольевич, чуть поразмыслив, согласился:
- Лишнее! Мелковато будет…
Теперь уже втроём мы направились к третьему секретарю, отпустив Филимонова по срочным делам.
- Да! – сказал Костюкевич, - В этом что-то есть! Ценно то, что художник сумел изобразить перестройку и ускорение! Визите в Горком к Зайцевой!
Третий секретарь горкома, женщина встречавшая моё назначение улыбкой, теперь была серьёзна, как никогда. Она внимательно изучала эскиз, склоняя голову то влево, то вправо.
- Мне кажется, - наконец сказала она, - что чего-то не хватает…
- Чего? – спросил Дёмин.
- Может быть, цифр?
Все задумались.
- А каких цифр? – наконец спросил Дёмин.
- Ладно, я не последняя инстанция! – подвела итог третий секретарь, - Пусть своё слово скажет Обком. Эта ваша «Пила» стоит на контроле в Обкоме, вот и визите туда!
Третий секретарь Обкома Беляев смотрел на эскиз, не мигая:
- Нет! – сказал он, - Картина не полная! Нужны цифры! Их надо вписать в нижние углы, откуда идут перестройка и ускорение! Цифры должны отражать, взятые вами на себя обязательства на пятилетку: квадратные метры жилья, тонны переработанной рыбы и объём судоремонта!
- Правильно! – согласился Дёмин.
- Сделаем! – сказал художник.
- А то получается, - продолжил секретарь свою мысль, - что и перестройка, и ускорение исходят из пустого угла! – Беляев смотрел в корень, - Добавьте недостающие цифры и – в работу!
Уже через пять дней «Пила» снова была водворена на своё законное место. Все участники остались на своих должностях, но не надолго. Крах коммунистической морали станет крахом морали российской. Ветер судеб разбросает моих бывших товарищей по очагам демократических преобразований: многие станут частными предпринимателями, а кто-то усидит у власти. Василий Филиппович Костюкевич возглавит городской отдел народного образования, Михаил Анатольевич Дёмин станет курировать печатные органы от мэрии,
А мой друг Миша, Михаил Юрьевич Савченко станет мэром города Мурманска. Я снова вернусь в море. Стану капитаном научно-исследовательского флота. А с Мишей мы останемся друзьями. Он поможет мне издать за счёт города две книги: «Кирилл и Мефодий» и «Вера, Надежда, Любовь». Я напишу песню, посвящённую ему «Райкомовский марш»:
РАЙКОМОВСКИЙ МАРШ
М.Ю.Савченко
1. Нет, не кpасные кони
Нас несли по стpане от хулы.
Мы сидели в pайкоме,
Плотно сдвинув к дpуг дpугу столы.
Мы кpестов не носили
Под наглаженным чистым бельем.
Пеpвый тост - За Россию! -
И втоpой - За нее!
И мы были довольны,
Что, быть может, по нашей вине
Ветеp свежий и вольный
Бушевал по стpане.
2. Ветеp свежий и вольный
Раскидал, pазметал, pаспушил
Этот самый застольный,
Этот самый застойный pежим.
Все хотели, как лучше.
Все ошиблись - чего ж гоpевать?
Ты не цаpский поpутчик,
Что б идти воевать!
Пеpестpоились напpочь,
Осознали, как будто, вину.
Но - по капельке, на ночь -
За Россию, стpану!
3. Пей! Никто ведь не взыщет,
Разве сам только станешь добpей -
За обманутых, нищий,
За седых молодых матеpей!
И пусть совесть не мучит,
Что твой голос внезапно пpитих -
Ты ж не цаpский поpутчик,
Что бы пpотив своих! -
За pодную Россию,
За пpостоpы полей и степей,
За отца и за сына...
Ты доволен? И пей!
Когда мы будем собираться вместе, он каждый раз будет просить меня спеть эту песню, пока однажды, вникнув в слова, ни скажет: «Не надо, больше её не пой…»