От автора:
Иногда сон, гораздо больше чем просто сон.
***
Посвящается девушке, смотрящей на мир разными глазами…
К аккуратности его приучила мама. Скорее, здесь сыграла не родительская строгость, а женская безалаберность. Порядок был. Но он держался лишь некоторое время после окончания масштабной «генеральной уборки». Поэтому, что бы как можно быстрее находить именно свои вещи, маленький Саша Горцев научился сам собирать свои игрушки и класть их на свои места.
Жили они с мамой в старой хрущёвской пятиэтажке, в рабочем районе. Место было хорошее. В отличие от других, «спальных» микрорайонов города, где даже приличного парка и то не бывает, за окнами дома начиналась небольшая лесополоса. Деревья в ней были старые и большие, кое-где поросшие зелёным мхом. Казалось, что это и есть тот лес, в котором обитает злая Баба-Яга, ну или по крайней мере, прячутся злые волшебники из сказки «о потерянном времени».
В пятом классе у него, как у всех мальчиков его возраста, была мечта: со школьным другом Димкой уйти в лес, поставить там палатку и жить без взрослых. Хотя бы неделю. Жить, как живут настоящие туристы: с песнями у костра, умыванием из холодного, чистого ручья, с завтраками из каши, приготовленной на огне. “Зерно“ от прочитанной книги Дефо “Робинзон Крузо“ попало на благодатную почву.
Для осуществления этой благородной мечты были сделаны все необходимые запасы и приготовления, включая даже старый штык-нож Димкиного дедушки. Как предполагалось, ножом следовало обороняться от диких животных, которых полным - полно в дремучих лесах.
Мечте не удалось осуществиться по одной причине: как только друзья находили более или менее заброшенное или как им казалось, безлюдное место для лагеря, тут же находился одинокий путник, или появлялась гуляющая парочка, которые с интересом начинали смотреть за стараниями ребят разбить свой лагерь. Некоторые начинали советами помогать «отважным робинзонам» в их первом самостоятельном дне в лесу. Окончательно устав, но так и не заблудившись, голодные следопыты явились домой под вечер.
Из приключения были сделаны следующие выводы: сказки – сказками, но зайца они всё-таки видели. И дальняя часть леса - более густая и заброшенная, чем весь остальной лесок.
В ту дальнюю часть леса они с мамой потом часто ходили осенью за грибами когда Саша подрос. Ему нравился осенний лес: шуршащие листья на узких кривых тропинках, редкое карканье ворон, одинокие, молчаливые грибники, появляющиеся из тумана, как призраки, и также тихо в нём растворяющиеся. Они казались пришельцами из другого измерения, случайно забредшими в своих странных поисках в наш мир. И над всем этим - тишина. Не пели птицы, не перепрыгивали с дерева на дерево белки, только тихо, одиноко падал лист с ветки уже почти облетевшего дерева. Падал на груду таких же мёртвых жёлто- красных листьев. Падал и замирал навсегда.
Потом становилось ещё холоднее. Грибники, да и просто гуляющие парочки пропадали совсем. Туман тоже рассеивался в холодном и чистом воздухе. Всё живое пряталось, чувствуя приближение зимы...
Приготовление природы к зимнему сну у Саши всегда вызывало чувство трепета. Это было сродни прикосновению к огромной тайне. И если осень открыто говорила, что она сплошная загадка, то зима готова была ответить на эту загадку. Всё в лесу стихало и замирало. Казалось, ещё немного и опустевший лес раскроет свои многочисленные секреты. Но проходили дни, недели и деревья постепенно становились в нём совсем голыми. Жизнь замирала совсем. И наконец, так и не ответив на непрозвучавший вопрос, лес одевался в белый саван поминальной одежды по прошедшему лету. Таким он и стоял, одинокий, забытый, молчаливый. Ждал тепла и птиц, которые принесут с собой радость и весёлый гомон птенцов. Ждал, как ждут старики приезда непоседливых внучат.
Именно в такое грустное зимнее время умерла Сашина мама. Если во время долгой болезни у близких есть время приготовиться к худшему, то у Александра его просто не было. Mама почувствовала себя плохо и попросила вызвать неотложку. Просидев у её больничной постели всю ночь и видя, что ей лучше, он поехал на работу. Вернее, так настояла мама, что бы он уехал. Александр нехотя, но подчинился.
И вдруг, в обед, когда он уже планировал, что из фруктов ему покупать в больницу, его позвали к телефону. Врач сказал, что у мамы просто остановилось сердце. Она ушла тихо и спокойно. Во сне…
Александр не мог поверить в то, что остался один. Казалось, горе окутало его тёмной, непроницаемой пеленой. Она словно паутина обволакивала его и забирала всё то хорошее, что ещё его окружало. В наступившую мрачную действительность просто не хотелось верить. Ведь не стало самого близкого человека, который дал ему жизнь. Человека, который провожал его в школу и встречал из армии. Радовался его успехам и переживал вместе с ним его неудачи. Был лучшим другом и старшим товарищем.
Лишившись мамы, он вдруг осознал, что по - настоящему, никогда не был одинок. В пионерлагерях, в армии, в школе он всегда знал, что его ждут дома.
Без мамы дом был пуст. Это она наполняла его теплом и уютом. И отсутствие рядом родственной души, возможности поделиться пустяковыми новостями, просто, в конце концов, рассказать глупый анекдот – все это делало серые декабрьские дни ещё бездушнее и тоскливей. Горцев полностью ушёл в себя. Он превратился в автомат с кем-то заданной программой. Именно программа заставляла его есть, ходить на работу, отвечать. Иногда невпопад.
Его состояние лучше всего отражал текст объявления, на которое он случайно наткнулся, когда ходил в магазин: ”Нашлась кошка. Чуть не замерзла. Ищет новых хозяев. Обращаться…”
Утратив друга, лучшего почти во всём, очень трудно найти ему достойную замену. Понимание этого делает тебя немного мудрее и не прибавляет радости в твоей жизни...
Близких друзей у Cаши не было. Вернее были - мама и книги. И когда мамы не стало, остались только его любимые книги. Вечером, после работы, он открывал дверь ключом и, скинув кроссовки проходил в пустую квартиру. Потом, чем-то по-быстрому перекусив, садился в удобное глубокое кресло под зелёный торшер и открывал для себя мир. Именно мир, а не книгу. Реальность, которая так навязчиво давила целый день отступала, таяла, пропадала совсем…
Возможно, именно из–за книг и не получалось у него близко сходиться с людьми. Так, редкие товарищи по школе, знакомые по работе. У них были свои интересы, заботы. У многих были семьи. Некоторые успели вкусить радости семейной жизни не один раз. Их не интересовали чужие заботы. Им хотелось разобраться со своими делами. Хотя бы наполовину. Поэтому, в его проблемах им не особенно хотелось “ковыряться”. Приятели советовали Александру поступать подобно им, просто не обращать на проблемы внимания и жить дадьше.
Если бы только это помогало…
Мама вела все семейные дела, не нагружая этой рутиной сына. И оказалось, что в этом есть свои минусы. Саша, понял, что некоторых элементарных вещей он не знает, а простые вопросы ставят его в тупик.
Взять хотя бы недавний случай – пришедшая дородная тётка с ЖЕКа стала проверять электрический счётчик. Проверка подходила к концу, и тяготившийся неожиданным визитом Горцев, уже мысленно закрывал за ней дверь, как вдруг женщина попросила показать оплаченные «корешки» квитанций. Это повергло его в ступор. Где лежат эти самые «корешки» он не знал. Взгляд тёти становился суровым. Под этим взглядом Александр съёживался и втягивал голову в плечи, лихорадочно думая – где могли лежать эти чёртовы бумажки. Пауза после вопроса проверяющего зловеще затягивалась.
- Извините, у меня умерла мама – выдавил он непослушными губами своё оправдание – я ещё не пришёл в себя после её смерти.
Тётка сказала что сочувствует, но порядок должен быть и поэтому она зайдёт к нему в следующий раз.
После её ухода Александр испытал временное облегчение. Но осознание того, что после ухода мамы всё идёт не так, нахлынуло на него с новой силой. Следом, память услужливо подсовывала воспоминания, от которых першило в горле и противно щипало в глазах. Прислонившись спиной к стене в коридоре, он почувствовал, как дрожат его колени. Уже не сдерживая слёз, Саша медленно сполз по стенке вниз, на холодный пол. Слёзы катились по его щекам и капали на красивый половичёк, купленный мамой к какому-то празднику.
Неизвестно, как развивались бы дальше события, если бы не Ксения. Она приехала неожиданно, поздним вечером, по отправленной им же самим телеграммой, с просьбой приехать. Как ни старался потом Горцев, он не мог вспомнить момента отправки телеграммы. В этом месте его памяти находился провал, который содержал весь негатив его воспоминаний о прошлом и концентрировал всю связанную с этим боль. Это было время смерти мамы.
Александр, после нескольких попыток расшевелить свою память, бросил это занятие. Это вызывало страшные головные боли и ужасную депрессию. «В конце концов, – рассуждал он – я обзавёлся собственной радиоактивной свалкой, на которой находиться небезопасно для здоровья».
Приходилась Ксюша ему двоюродной сестрой по отцовской линии. Она жила в Крыму, в маленьком городке с симпатичным названием Алушта. Ксюшу он помнил смутно, но это и неудивительно. Она была старше Саши на почти девять лет. А Ксения, очень хорошо знала его маму. До развода с отцом мама почти каждое лето гостила у них на черноморском побережье.
Ксюша приехала очень кстати. Практически, она являлась его ангелом–хранителем. На неё одну свалились заботы по организации похорон и все домашние дела. Александр тогда воспринимал все, как в тумане. На слабые попытки его хоть чем-то растормошить, он никак не реагировал…
Постепенно углы стёрлись, боль притупилась и ушла вглубь. От всех событий остались только обрывки воспоминаний. Но и они расположились в таком порядке, что их достоверность вызывала лёгкие сомнения - выдача тела в морге, мама, с улыбкой собирает опавшие осенние жёлтые листья, туман, наползающий на лесные тропинки, похороны, летнее марево над серой лентой дороги и мама, провожающая его в армию, молчаливая процессия на кладбище, тусклый свет абажура в библиотечном читальном зале. И, перемешивая эти события, мелькают знакомые и совсем чужие лица. Они что–то спрашивают, он что–то им отвечает…
Он начал понемногу приходить в себя месяца через два после похорон. Ксения не оставляла попыток растормошить, вытащить Горцева из того состояния, в которое он загнал себя после смерти мамы. Она понимала, что ему надо помочь преодолеть новую ступеньку, возникшую в его жизни. Понимала и прикладывала все силы и возможности для этого. Ксюша без конца рассказывала последние крымские новости, свежие и бородатые анекдоты, смешные истории из своей жизни.
Саше нравилось, как она интересно смешивает русские и украинские слова. Её голос немного напоминал мамин. Интонация с которой Ксения говорила – успокаивала и немного отвлекала от грустных мыслей. Её голос убаюкивал и одновременно утешал.
Но отсутствие мамы сказывалось во всём. Иногда казалось, что она просто вышла, как выходят за покупками в магазин. Думалось, пройдёт немного времени и раздастся долгожданный звонок в прихожей. Появится она, c сумками и пакетами, чем-то озабоченная, но всегда улыбающаяся. Она всегда звонила в дверь, даже когда у неё был с собой ключ.
Чаще всего Cаша почему-то вспоминал свой армейский отпуск. Он твёрдо решил побывать дома. Поэтому взял у ротного разрешение на обновление Ленинской комнаты к приезду проверяющего генерала из штаба области. Его «аккорд» был закончен в срок, генерал и проверяющие остались довольны, а его премировали внеочередным отпуском. Саша приехал как раз на мамин День рождения со скромным букетиком роз. Он её удивил и обрадовал одновременно. Мама потом сказала, что это его приезд, был самым лучшим для неё подарком.
Над городом стояла тихая безветренная погода. Александр с мамой, как раньше, пошли в "дальний" лес. Они ходили вдвоём по знакомым тропинкам и слушали тишину. Вспоминали свои прогулки и собирали листья. Александр с тоской думал об окончании армейского отпуска и смотрел на маму. Ему хотелось запомнить её всю, без остатка, до капли, ведь впереди был почти целый год службы. Потом она ему иногда снилась, идущая по тихим осенним дорожкам, с красными кленовыми листьями в руке…
Одни воспоминания тянули за собой другие. Словно волны, они накатывались на Александра. Он вспомнил, как мама смешно не выговаривала букву «эр», когда сильно волновалась. Как хмурилась, когда он её чем-то огорчал. И вдруг ему страшно захотелось её увидеть. Фотографии с чёрной траурной полосой, стоявшей на телевизоре, стало нестерпимо мало. Как во сне, он подошёл к полке, где у них с мамой был «домашний архив» и, открыв чуть скрипнувшие дверцы стенного шкафа, стал вытаскивать его содержимое.
Бумаг, документов и фотоальбомов было изрядное количество. Поэтому, особо себя не утруждая, он всё складывал рядом, на ковёр, расстеленный на полу. Но складывал, не спеша и аккуратно, как учила мама.
Почему-то всё, чего она так долго добивалась от него, сейчас, после того, как её не стало, выходило легко и просто. А все нотации и высокая мораль, от которых он в своё время «лез на стенку», воспринимались сейчас, как откровения и неоспоримые законы. Мама не любила перебирать фотографии, «бередить свою душу», как она говорила. Поэтому, большинство фотографий в альбомах были не подписанные и не приклеенные. Как собственно и сами фотоальбомы.
Он не знал, с какого альбома ему лучше начать. Немного подумав, Александр выбрал верхний в куче, cо старым, тёмно-вишнёвым бархатным переплётом, по логике вещей рассудив, что его–то и положили на полку в числе первых. И он не ошибся.
Первый альбом был с молодой мамой и отцом. Отца он почти не помнил. Так, какие-то обрывки воспоминаний. Отец развёлся с мамой, когда Саше ещё не было и трёх лет. Раза два приходил на День рождения, что-то дарил, гладил маленького Сашеньку по голове и преданно смотрел в глаза. Отец всё хотел поцеловать и прижать его к своему лицу. Но мальчика колола отцовская щетина. Его пугал голос незнакомого дяди. Он плакал и пытался вырваться из его рук.
Иногда отец присылал поздравительные открытки и телеграммы на дни рождения. Мама на них никогда не отвечала. С каждым годом они приходили всё реже и реже. Последние десять лет от отца не было никаких вестей. Сашина крёстная, лучшая мамина подруга - Зина, рассказывала, незадолго до смерти мамы, что слышала, будто отец уехал на Север, на заработки. Там же, опять по слухам, сошелся с одной молодой гражданочкой. Живут вместе, года три уже. «Недавно та родила ему девочку», – закончила свой рассказ крёстная.
Александр медленно перебирал мамин архив, который теперь по праву принадлежал ему, и вглядывался в знакомые и совсем чужие лица. Постепенно, он мысленно разделил все карточки на несколько частей. В них входили фотки, на которых он сам, с мамой, мама без него. Было очень много снимков с незнакомыми лицами. Этих людей он никогда не встречал, но по подписям к фотографиям вспомнил, как мама иногда их упоминала, когда речь заходила о работе. Она трудилась в пятнадцатом отделе ОТК на оборонном заводе. Но среди всех фотокарточек попадались довольно странные экземпляры. Горцев не мог вспомнить, как они попали к маме и что она про них говорила.
На одной из них был замок. Его башни гордо тянулись вверх, а вокруг раскинулся лес с вековыми деревьями. К воротам замка вела единственная дорога через подъёмный мост. По обе стороны дороги стояли неказистые деревянные дома. Подпись на фотке стояла самая что ни на есть дурацкая: “Моей любимой колдунье. Король.”
Ещё была карточка с волком. Снят он был с близкого расстояния. Было видно, что это очень крупный зверь. Фотограф поймал момент, когда хищник поравнялся со стоящей в высокой траве телегой. Самые приблизительные подсчёты размера зверя вызывали уважение. Правая передняя лапа была грязно–белого цвета. Казалось, волк в спешке надел чей–то чулок. Восхищала и смелость мастера, сумевшего подкараулить такого красавца. Правда, у Александра сразу возник другой вопрос: " А остался ли жив фотограф, после щелчка своей камеры?" Никакой подписи на фотографии не было.
После похорон, прожив у Горцева почти три месяца, Ксюша засобиралась домой. Он просил её не торопиться, остаться погостить ещё, но родственница с ним не согласилась.
- Я и так загостилась уже. Пора бы и честь знать, – улыбнулась она Саше.
- Меня ведь тоже дела ждут. Ты вот, смотрю, не запил, в петлю не полез. Интерес к жизни снова появился. Значит, пора мне. Дальше сам думай. Даром что ли столько книг прочёл. А если надумаешь в гости приехать – милости просим! Чёрное море большое, на всех хватит.
- Спасибо, Ксюш, – пообещал Александр. – Обязательно приеду.
- Да, – лукаво улыбнулась она, – с невестой можешь не торопиться, мы тебе её у нас в Крыму, на пляже найдём! Это здесь, в Москве, все они бледные и одетые. А там, на песочке у моря – только знай - выбирай! Как говорится – весь товар - лицом. Какую хочешь, подберём. И из ваших, из московских, тоже можем. Их сразу видно, даже не надо спрашивать из Москвы они, чи ни.
И она, шутя, толкнула Горцева локтём.
- Скажешь ещё, жениться, – насупился сразу Саша. Но информация о том, что можно, не открывая рта, вот так вот запросто узнать, из каких краёв приехала девушка, его заинтриговала.
- Может вы все там от жары телепатами стали, а? – скептически поинтересовался он.
- Ну, не знаю, телепатия це, або ще чего, а только верная примета есть. Сто процентов гарантии даёт. Хочешь, скажу? – и Ксения внимательно на него посмотрела, как будто оценивала, стоит ли доверять мужчине такую великую тайну или нет.
- Ладно, – медленно протянул Александр, уже решая в уме, как будет использовать столь ценные знания, – давай!
- Эх ты, “северный мишка“ , – весело рассмеялась она, - да вас же, москвичей, сразу на пляже видно! Загар вас c головой выдаёт. Непривычны вы к нашему солнцу. Приезжаете на две недели и сразу на пляж. А потом ходите с облупленными носами! А разговариваете как: сплошное аканье! Так что найдёшь время – приезжай. Заодно и проверишь мои слова на практике, – c улыбкой закончила она.
Но окончательно привело Александра в «чуйство» (именно так говорила Ксюша, через «й») приглашение съездить отдохнуть в Крым. Сама мысль о том, что он увидит море, вывела его из долгого оцепенения. Со свойственной ему рассудительностью и аккуратностью он собрал всё, что может ему пригодиться в дороге. Хотелось выглядеть в глазах сестры бывалым путешественником, который не забывает ни об одной мелочи. Правда, это не всегда получалось, по этому не обошлось без её колкостей. По словам Ксении, выходило, что стоит дать ему волю – он с собой заберёт всю свою квартиру!
После некоторой душевной борьбы, он согласился и оставил половину вещей, которые, как говорила Ксюша, ему точно не понадобятся. Рюкзак от этого стал выглядеть более привлекательным и не так пугал своим размером. На работе прошло всё гладко – оформили продолжительный отпуск без лишней волокиты. Потом выдали отпускные и помогли с билетами на поезд.
Крым встретил Горцева пасмурной погодой и холодным ветром. По фильмам и рассказам знакомых ему казалось, что здесь всегда стоит либо жаркое лето, либо тёплый «бархатный сезон». Ксения, наоборот, радовалась пасмурным дням. По её словам выходило, что такие дни здесь в Крыму, большая редкость.
- Это значит, что Крым тебя принял. Он подарил тебе такую погоду, к которой ты привык у себя в Москве. А вот будешь уезжать, и будет дождь – вообще отлично, Крым плачет, провожая тебя. Ты ему очень понравился.
Но, несмотря на серое небо и грозовые облака, Саша с удовольствием совершал с Ксенией велосипедные прогулки. Один велосипед у неё был, другой взяли у соседа. Велосипеды были старые, в них постоянно что-то скрипело. И как ни старался Горцев избавиться от назойливых мелодий, всё-таки автослесарь третьего разряда, ничего у него не выходило. Так они и ездили на прогулки, под тихий перескрип двух железных цикад.
Ксения показывала ему удивительные места. На первый взгляд, все они были просто красивыми и живописными, но маленькие незначительные детали делали их таинственными и загадочными. Иногда они с Ксюшей поднимались на высокий обрыв, который вёл к морю, и подолгу любовались бушующими волнами, яростно накатывающими на неприступный берег. Он подходил к самому краю и, как Ди Каприо из фильма «Титаник», раскидывал руки в стороны. Набегающий поток ветра теребил его волосы, срывал его одежду. Он пытался, как можно дольше выстоять перед этой слепой неудержимой силой, неподвластной человеку. В этот миг Александру казалось, что ещё немного и, сильным взмахом рук, он поднимется в это свинцово-серое небо, к чайкам, кружащим над волнами. И хотя полёт птиц и танец волн завораживали, ему становилось холодно стоять на пронизывающем ветру.
Как-то, стоя на своём «любимом» месте, Александр заметил:
- А тебе не кажется, Ксюша, что всё начинается и заканчивается водой? Вот этой безбрежной солёной водой, которая тянется до горизонта? В конце концов, мы сами когда-то вышли из такого тёплого моря. - И он показал рукой в бескрайнюю синюю даль, расстилавшуюся у него перед глазами.
На что сестра, посмотрев на него, тихо заметила:
- Нет, Саш, всё начинается гораздо раньше. Всё начинается со снов о воде.
Тогда он посчитал этот ответ более чем странным. Постояв на обрыве ещё немного и осторожно придерживая рвущихся из рук двух железных коней, они с сестрой начали не спеша спускаться.
Именно в Крыму Горцеву стали сниться странные сны.
Первый сон, выпадающий из всех привычных снов, виденных им ранее, был о тумане. Начинался он вполне миролюбиво и спокойно.
Александр шёл по грунтовой дороге вдоль пшеничного поля. Дорога сворачивала влево и скрывалась в редком ельнике. Был ясный и спокойный день, по бирюзовому небу лениво проплывали редкие белые облака. Солнце стояло в зените. Было так жарко, что становилось ясно – на дворе середина лета.
И вдруг… всё исчезло: дорога под ногами, поле, солнце.
Александра окружил густой туман. Плотной серой пеленой он окутывал всё пространство вокруг. Горцев висел, а может, со страшной скоростью падал, этого он не мог сказать наверняка. Не было ни верха, ни низа. Все возможные ориентиры сожрала серая мгла. Стало тяжело дышать, туман окружал со всех сторон и, казалось, высасывал из него жизнь. Давление увеличивалось с каждой секундой, ещё немного и кости грудной клетки не выдержат, с громким хрустом сложатся внутрь лёгких…
Проснулся он неожиданно, словно вынырнул с большой глубины. Рот жадно хватал тёплый ночной воздух. Его полутёмная комната казалась продолжением кошмара. Электронные часы на тумбочке показывали полтретьего утра. Во всём доме было тихо. В соседней комнате негромко скрипнула кровать сестры. «Тоже не спится» - сонно подумал Саша. Успокоясь и отдышавшись, он повернулсяь на правый бок и заснул. В эту ночь ему уже ничего не снилось.
Сны о тумане повторялись с завидным постоянством. В них не было логичной строгой последовательности, они повторялись и через неделю, и через три дня и через день. Во сне постоянно менялось только начало: Александр мог идти по лугу, любоваться лесом, перепрыгивать с кочки на кочку в болоте. Неизменным оставалось одно – в любой, чаще всего самый не подходящий момент, его моментально окружал плотный серый туман.
Горцев просыпался в холодном поту, с бешено стучащим сердцем. Теперь он долго не мог заснуть, ворочался и думал, что могли означать эти странно повторяющиеся сны.
Так ничего и не придумав, Александр, немного стесняясь, рассказал о ночных кошмарах сестре. Со стороны это выглядело смешно – взрослый мужчина, а как маленький, боится «бабайки» в шкафу. Всё так бы и выглядело, если бы не одно странное обстоятельство: сны не исчезали, а назойливо повторялись.
Внимательно выслушав брата, Ксения развила бурную деятельность: звонила своим подругам, уходила ненадолго к знакомой бабке-ведунье, а напоследок завалила Сашу всевозможными сонниками. Листая «условно – полезные» книги и выслушивая всевозможные советы, Горцев понял одно: грядёт какой-то поворотный момент в его жизни. И возможно (здесь делался прозрачный намёк на различные силы – Бог, судьба, ангел-хранитель), некто желает заранее предупредить о грядущих изменениях, либо подготовить его к ним.
Но, несмотря на обилие вот уж действительно «туманных» аллегорий, толком никто не мог объяснить загадку сна и дать на нее вразумительный ответ.
Таинственность происходящего не давала Горцеву покоя. До боязни засыпать дело не дошло, но в голове ненавязчиво крутилось доброе лицо Фредди Крюгера и его острые когти. Александр понимал, что он столкнулся с задачей, решить которую никто не может. И, скорее всего, осознание сна как головоломки, требующей своего ответа, сыграло непоследнюю для него роль.
В тумане, который приходил из снов, Александр находился уже достаточно времени. Но каждый раз просыпался от ужаса, охватывающего его после исчезновения привычных ориентиров «верха и низа», когда исчезали такие знакомые очертания мира. Скорее всего, не туман, а новый взгляд на привычные вещи пугал его до мурашек.
Однажды, после шестого или седьмого странного сна, когда всё опять поглотила серая мгла и стал накатываться страх, Александр во сне вдруг заинтересовался самим туманом. Вернее, той бездной, что появлялась у него под ногами с приходом серой пелены. Падая каждый раз с головокружительной высоты, как ему казалось, он ни разу не коснулся дна. Заинтригованный этим, он громко, ни к кому не обращаясь, сказал: «Ну ладно… Ну и когда я упаду? Когда я увижу дно?»
И вдруг туман… исчез. Горцев шёл, как ни в чём не бывало, по лесной маленькой тропинке среди стройных сосен. Солнце уже начинало свой утренний путь, и его край робко выглядывал из-за дальних деревьев. Его сон продолжался с прерванного туманом места.
Утром Саша проснулся как никогда отдохнувшим и полным сил. Хотелось петь. Казалось, он скинул с плеч тяжёлый груз мучивших его проблем. За завтраком он улыбался и шутил с Ксюшей. На её недоуменный вопрос, что с ним происходит, он загадочно посмотрел ей в глаза и, понизив голос до шёпота, таинственно произнёс: «Я победил туман!»
Больше сны о тумане ему не снились.
Незаметно наступила жёлтая осень. Кленовые листья, словно большие бабочки, опадали с веток и, тихо шурша, ложились на прохладную землю. Солнце светило по-прежнему ярко, но уже не грело. В такие дни Александр Горцев любил бродить по тихим лесным тропинкам. Он уже неплохо ориентировался в лесу и иногда специально выбирал нехоженую дорожку, чтобы посмотреть, куда она приведёт. Иногда с моря ветер нагонял тяжёлые серовато-лиловые тучи. Деревья, стоявшие как безмолвные стражи, подпирали своими плечами свинцовое небо. Лес становился пасмурным, неприветливым. С тучами приходил туман. Он медленно заползал в лес, окутывая всех своими холодными, липкими объятиями. Всё вокруг начинало в нём растворяться и терять очертания. Ещё немного, и начинало казаться, что он видит свой загадочный сон. В такое время на Сашу накатывалась необъяснимая грусть. Словно он прощается с чем-то очень для него дорогим. Прощается навсегда. Будто его выбор уже сделан, а у него маленькая передышка перед нелёгкой дорогой.
Именно с таким ощущением он и заснул в эту ночь…
Отряд вооружённых людей шёл молча, напряжённо всматриваясь в сгущающиеся сумерки…
Предыдущая ночь показалась им последней ночью на этом свете. Стая кровожадных волков напала в сумерках, когда так сладок предрассветный сон. Часовые, утомлённые долгим переходом и обманчивой тишиной, были застигнуты врасплох. Они погибли, так и не успев понять, кто на них напал. Звери, крадучись, переползали от одного спящего воина к другому. Их клыки безжалостно сжимались на шее очередной жертвы. Только тихий хруст сминаемых костей и слабый стон человека говорили о внезапной его смерти. Немногочисленный отряд таял, как снег летом.
И вдруг ночную тишину прорезал боевой рог. Рослый человек, отбиваясь одной рукой от хищников, не переставая, подавал сигнал атаки. Уцелевшие воины вскочив со своих мест и изумлённо озирались вокруг. Кругом шевелилась и скулила тёмная мгла. Волки были повсюду. Тысячи их глаз, как жёлтые угольки уже остывающего костра, мелькали в ночи.
Нападение было отбито. Волки скрылись в ночной тьме. Их мёртвые собратья, как напоминание, что это был не сон, валялись тут и там среди вещей и мёртвых воинов их небольшого лагеря.
Начинался рассвет. Солнце медленно вставало над шумящими в голубой выси кронами деревьев. Но не было того наслаждения воздухом рассвета, той свежести, что он обычно несёт. Стойкий запах псины и терпкий запах крови постепенно пропитывали всё вокруг. Отряд сэра Рейчмонда, который откликнулся на зов своего сеньора короля Вильгельма Непобедимого и спешил к нему на зов, стал ещё меньше. Волки вырезали всех лошадей и мулов. Часть воинов была мертва, остальные были ранены и напуганы. Никогда ещё волки не нападали в таком количестве. Да, они охотились в стаях. Они изредка, в основном зимой, в голодное время, нападали на крестьян и резали их скот. Но здесь воины сэра Рейчмонда столкнулись с организованным нападением. Бесшумно напасть ночью, напасть на часовых. И так же бесшумно, словно повинуясь внезапному сигналу, раствориться в предрассветной тьме. Да, в этом чувствовалась организация и военный опыт. И если бы не счастливый случай, эти хищники праздновали бы здесь свою победу.
Человека, который подарил всем жизнь и который подал спасительный сигнал, заставивший их очнутся от сна, звали Рон Эдвард Гиперион. Он был не молод. Прошёл через многие битвы, плечом к плечу сражаясь со многими великими воинами. Был не раз ранен. И был всегда около сэра Рейчмонда. Он ведь был когда-то его оруженосцем. По исполнении двадцати пяти лет, он прошёл обряд посвящения в рыцари и был наречён «рыцарем Туманных гор». С этих гор, он, собственно, и явился с верительными грамотами и небольшими деньгами в кожаном кошеле поступать к тогда ещё молодому, но довольно отважному серу Рейчмонду на службу. Мальчик ему пришёлся по душе и, хотя выбор молодых оруженосцев был большой, сэр Рейчмонд остановился на нём. И никогда больше об этом не жалел…
Посвящение, как награду за верную службу, проводил сам сэр Рейчмонд. Но даже после этой торжественной церемонии новоиспечённый рыцарь не покинул поместья, как делало большинство молодых людей его возраста, чтобы стать странствующим рыцарем и найти себе нового сеньора, иногда помоложе, иногда побогаче.
Нет, он остался на землях, принадлежащих сэру Рейчмонду, и стал его вассалом. Просто теперь он выступал везде и всюду только под своим гербом. На щите Рона красовался фамильный герб – сидящий пурпурный волк на золотом поле. Ещё одна странность, водившаяся за сэром Роном, была в том, что он не взял себе оруженосца. Он остался и продолжал нести верную службу подле своего наставника и старшего рыцаря сэра Рейчмонда.
Все эти годы бывший оруженосец выручал сэра Рейчмонда в самых неожиданных и трудных ситуациях. Как признавался себе сэр Рейчмонд, все эти моменты могли стать переломными и склонить чашу весов судьбы в любую сторону. И без вмешательства Гипериона, она могла сложиться не столь благосклонно.
В походах, в которых принимал участие сэр Рон, небеса благоволили ему и его соратникам, заставляя весы судьбы опускаться в благоприятную для них сторону.
И вот теперь, когда ночной кошмар позади, отряд, потерявший добрую половину людей и почти всех навъюченных животных, а так же коней, которые несли на своих спинах рыцарей, пешим строем приближался к замку короля. Люди в отряде были напуганы. Напуганы, сэр Рейчмонд видел это по их глазам, но не сломлены. А это гораздо важнее для его воинов. Они не разбежались, не потеряли боевой дух, в них по-прежнему была железная дисциплина. И, пожалуй, самое главное, они ему верили.
Улица, выходящая прямо на ворота замка, встретила настороженной тишиной. Дома, как молчаливые стражники, провожали их окнами с закрытыми ставнями. Не лаяли сторожевые псы, не ржали кони. Прислуга, обычно спешащая по разным поручениям своих хозяев, словно попряталась. Казалось, люди бросили свои дома и добро, спасаясь от чего-то страшного, чего-то неумолимого.
Рыцари, видевшие в дальних походах и сражениях лицо врага так близко, как позволял верный меч, сразу почувствовали ужас, ожидавший их в тёмных углах домов и улиц. Стало ясно, почему их король так спешно собирает отборные отряды лучших воинов со всех уголков государства. С тяжёлыми предчувствиями о нелёгкой битве они шли к подъёмному мосту старого замка.
Подойдя поближе, они заметили грозные перемены, не предвещавшие ничего хорошего. На крепостных стенах удвоилось количество часовых, вооружённых мечами и тяжёлыми арбалетами. Было заметно, что каждый одет в стальной панцирь. На угловых башнях стояли снаряжённые баллисты, около них горели огни. Из-за зубцов крепостной стены выглядывали многочисленные лучники. Увеличилось и количество смотровых на дозорных башнях. Всё говорило о готовности воинов замка отразить любую угрозу, какой бы большой она не была. Но самое главное – подъёмный мост старой крепости был поднят. Такое случалось лишь в непосредственной близости от врага.
Внезапно, из бокового переулка, с которым поравнялся маленький отряд, выскочил матёрый волк. Был он очень крупным, размером с небольшого телёнка. Но, несмотря на свои внушительные размеры, двигался он быстро, стремительно сокращая расстояние между людьми. Глаза животного горели свирепой яростью. Лапы волка толчками посылали массивное тело вперёд. В движении зверя чувствовалась огромная сила и уверенность, что его ничто не остановит. Одна из лап зверя была грязно- белого цвета.
От неожиданности люди растерялись, настолько внезапным было его появление. Казалось, именно это и надо было хищнику. Как стрела пронзает пергамент, так и зверь, на всём бегу, словно таран, вломился в середину отряда, раскидывая опешивших людей.
Зверь почти миновал отряд. Ему оставалось два — три прыжка до полной свободы, как внезапно на его пути возник рослый рыцарь. Доспехи на нём носили следы былых побед и тяжёлых сражений. Забрало из тёмного металла скрывало лицо. Выставив вперёд свой меч, он ждал приближающегося зверя. В нём чувствовался опытный боец и отважный воин.
Но хищника не остановило неожиданное препятствие. Казалось, только этого он и ждал. Увидев перед собой человека, волк только ниже нагнул свою могучую голову. Его лапы заработали с удвоенной быстротой. Не сворачивая и не останавливаясь, хищник мчался на одинокого человека.
Когда казалось, что волк своей скоростью и весом сокрушит одинокого воина, тот сделал неуловимое движение и повернулся вокруг своей оси. Манёвр его удался. Человек очутился сзади и немного сбоку, там, где ничто не мешало нанести быстрый удар. Но и зверь видимо понял, что этот бой он проиграл. В последний момент он нагнул свою чудовищную голову. Поэтому удар получился скользящим. Меч оставил глубокую рану на голове и срубил левое волчье ухо.
Мгновение, и зверь скрылся в ближайшем переулке. Повисла гнетущая тишина. Только тихо осыпался песок, поднятый мощными лапами чудовища.
Рыцари тяжело поднимались с земли. Многие не смотрели друг на друга. Их, старых опытных воинов, застали врасплох и сбили с ног, а они даже не успели обнажить мечи. И только голос старшего отряда, сера Рэйчмонда, заставил их на мгновение забыть свой позор. Он высоко поднял над головой свой меч и, оглядываясь на своих соратников, громко прокричал:
- Слава рыцарю Туманных гор!
С большим удивлением многие смотрели на человека, который не только устоял после стычки со странным зверем, но и сумел дать ему достойный отпор. Но их уважение выросло ещё больше, когда он подобрал из дорожной пыли и поднял над своей головой, нанизанное на жало меча отрубленное волчье ухо. Теперь каждый подхватил клич старшего отряда и славил как мог смельчака. Рыцарь Туманных гор сохранил им честь, отомстив за всех, и дал каждому шанс. Ведь волк, несмотря на свою мощь и силу, уязвим, отрубленное ухо красноречиво об этом говорило. Победить его завтра – закончить сегодняшний поединок. Лучшей цели для воина нельзя и придумать. Именно поэтому все славили человека, который дал каждому достойную мечту.
Остаток пути они прошли с опущенными забралами. Отряд ощетинился копьями. У каждого в руке был обнажённый клинок. Если бы зверь напал ещё раз, у него не было бы шансов остаться в живых…
- Господа рыцари! Мои верные слуги и соратники! Вас призываю я, ваш повелитель и король. Страшная опасность нависла над нашими землями! Ее предсказывала моя мать, королева южных земель, властительница Аронда. Пусть её душа покоится с миром! Аминь! Многочисленные стаи волков нападают на людей, режут скот, опустошают целые города. Появление их странно и загадочно. Возможно, это чары наших врагов с южных пределов. Ведь первых волков заметили именно с юга.
Свет факелов, горящих на стенах зала совета, бросал причудливые тени на фигуру короля. Яркие всполохи только усиливали резкие черты его лица. Те, кто долгое время отсутствовали в столице, с удивлением замечали, как оно изменилось. Резкие морщины и глубокие складки говорили о бессонных ночах и тяжёлых раздумьях, проведённых наедине со своими мыслями.
- Я призвал Вас, - продолжал король, – с вашими верными людьми и вы не оставили своего правителя. Вы пришли, как велит вам честь и ваш долг. Он обвёл присутствующих тяжёлым взглядом из-под бровей, внимательно всматриваясь каждому в глаза. Все рыцари выдержали тяжёлый взгляд монарха, никто не отвёл и не опустил глаз. Особенно долго он смотрел на сэра Рона, рыцаря Туманных гор, так славно отличившегося в недавней схватке под стенами замка. Казалось, король чего-то ждёт. Наконец, будто опомнившись, он оторвал свой взгляд от смелого воина и продолжил:
- Мы дадим отпор серому полчищу! Дадим отпор любому врагу, покусившемуся на святость наших границ и нашу свободу! Так было не раз, и, сколь бы трудно нам ни было, враг всегда был повержен. Мы заставим исчезнуть навсегда это голодное племя!
Военный совет был недолгим. Частично потому что некоторые приготовления уже были сделаны королём и ранее прибывшими рыцарями. Решено было выступить через три дня. А пока все, от мала до велика, были заняты подготовкой к сражению и обороне замка: готовили щиты и стрелы, затачивали мечи, проверяли луки и ловчие сети. Особенно старались плотники, они выполняли личное приказание короля: сбивали большие столы-помосты. По замыслу ноги у столов должны быть высокими и крепкими. Высокими, чтобы не забрались звери, а крепкими, чтобы выдержать немалый вес вооружённых людей при полной амуниции, размещённых на этих столах.
К намеченному сроку на большое поле, выбранное для боя, свезли все готовые помосты. Между ними было оставлено небольшое пространство, позволявшее наблюдать за передвижением зверей по земле и, при необходимости, осыпать их стрелами из луков и арбалетов. По столам, в случае необходимости, можно было быстро перебраться в любое место луга. Также были подготовлены разнообразные ловушки и рылись ловчие ямы.
Расчёт строился на том, что стаи хищников вырезали весь домашний скот, находившийся в ближайших деревнях. И только за стенами замка крестьяне успели укрыть жалкие крохи от былых тучных стад и отар королевства. Волков, учуявших запах своей добычи, можно было увидеть даже днём. Укрывшиеся в замке люди наблюдали, как обнаглевшие хищники даже днём выходили из леса и пробегали под его стенами.
А что происходило ночью! Ночь превращалась в нескончаемый кошмар! Хоровод жёлтых огоньков - волчьих глаз – нескончаемым потоком изливался из леса, с ближайших оврагов и лугов. Волки собирались возле замка и выли, глядя на него. Их дразнил аромат животных, спрятанных от волчьих клыков за непреступными стенами замка. Рыцари поливали это море огней тучами подожжённых стрел, лили кипящую воду, сбрасывали горящие головни. Но всё было напрасно, поток животных, с каждым днём собиравшихся под стенами замка, не убывал. Наоборот, он прибывал и становился похож на полноводную реку волчьих тел, широкими хороводами кружащих неподалёку.
Даже блестящий план короля, казалось, не покончит с волчьим ордами.
Для волков, как приманку использовали туши коров и быков забитых и освежёванных. Запах крови должен был привлечь хищников и выманить их из леса. В центре поля, вокруг расставленных столов-помостов, вкопали столб с приколоченным черепом самого сильного быка в королевстве. Его глазницы были обращены в сторону лесной чащи. В том, что звери будут на этом поле, никто не сомневался. Ведь всё было сделано, как завещала прорицательница Аронда – мать короля, указавшая место и время будущей битвы. А все её пророчества непременно сбывались.
Перед боем местный священник обходил всех воинов. Святой отец подносил каждому серебряный потир, наполненный красным вином. Кубок был старый, потёртый от сотни рук и долгих лет службы. С большим благоговением рыцари принимали из рук настоятеля сосуд с монастырским вином и медленно делали три глотка.
Король, был в общем строю с рыцарями. Он склонил свою седую голову и тихо молился. Его мольба была о заступничестве Владыки Небесного за сирот своих грешных, им оставленных. Он так же просил Владыку отвратить страх и трусость от их неокрепших душ.
После причастия государь без колебания пожертвовал храму Святой Серафимы родовое рубиновое кольцо с левой руки. Это кольцо он получил из рук своего отца, за храбрость в Крестовом походе. А по прибытии в Святую землю, кольцо было там освящено.
Отдавая памятное кольцо, монарх тихо сказал:
- Молись, святой отец, за нас. Нам нужна эта победа. Иначе волки будут отпускать грехи твоему приходу!
Ночь выдалась тихая, тёплая и ласковая. Весь день лил дождь, но вечером распогодилось. Пролитая за день вода, испаряясь, наполняла воздух прохладной свежестью. Плотные облака лениво ползли по небу, надолго спрятав от глаз людей жёлтую луну.
На сбитых столах-помостах лежали люди. Все вооружённые, все готовые по первому зову ринуться сверху на голову врагов. Часовые, расставленные по углам помоста, внимательно смотрели в темноту. От забитых и освежёванных туш шёл терпкий запах крови. Вдалеке, у кромки леса, были замечены первые жёлтые огоньки. Может, жук-светляк начал свой хоровод любви, а может, волки собираются в свои стаи. Изредка тишину нарушал протяжный далёкий вой. Ему вторил другой, затем третий, четвёртый. Казалось, волки перекликаются, договариваясь о предстоящей битве. От этого воя на душе у людей делалось тревожно и тоскливо. От ночного воздуха, насыщенного кровью, становилось ещё тревожнее.
Волки выли. И вой этот походил на поминальный плач. Как будто они уже заранее отпевали и друзей, и врагов, погибших в этом бою.
Сэру Рону, Рыцарю Туманных гор, так лихо проявившему себя в стычке с громадным серым зверем, не спалось. Болела рана на руке. В той стычке на дороге возле замка, дикий зверь каким-то чудом задел его клыками. Рана была неглубокая. Она почти затянулась и не тревожила его. Но постоянная ломота во всём теле, судороги, сводившие его раненную руку, особенно ночью, говорили, что до полного выздоровления ещё очень далеко. Он никому не сказал об этой мелкой царапине, не пристало рыцарю жаловаться по пустякам. И так как у него не было оруженосца, он сам наложил себе повязки, промыв перед этим рану и положив на неё целебную мазь.
Рана заживала, это уже хорошо. Она просто его немного тревожила. Как тревожат полководцев, отдающих приказы своей армии, голодные солдаты и усталые после долгой переправы кони. Закрыв глаза, он опять вспоминал своего недавнего противника. Его глаза, налитые дикой яростью, клыки, которые с лёгкостью могли перекусить оглоблю у телеги, мышцы, буграми перекатывающиеся под кожей, покрытой жёсткой шерстью, оскаленную морду.
Зверь невольно вызывал восторг и уважение, настолько он был скор и могуч. Уважение - своей силой и отвагой, с которой он буквально пролетел сквозь строй рыцарей, одетых в боевые доспехи. А восторг - тем, что пришедший из легенд противостоит человеку, вооружённому сталью и хитростью поколений. Рону вдруг подумалось, что сам Бог не знает, чем закончится эта схватка…
Размышляя о будущей битве, рыцарь пододвинулся ближе к краю помоста и стал смотреть на высокую траву, окружавшую поле. За ночь примятая трава распрямилась, и было видно, как в ней тут и там шныряют непонятные тени. Всматриваясь в темноту, он вдруг заметил огромное тело волка, крадущегося между опорами помоста. В том, что это его подранок, он не сомневался. У волка не было левого уха. Прикрываясь густыми можжевеловыми зарослями с этой стороны леса, волки, незамеченные дозорными, тихо окружали весь лагерь.
Раздумывать не было времени, выхватив меч, Рон выкрикнул победный клич, клич крови, с которым ещё его прадед захватывал крепости одноглазого Ринээля. Он стоял во весь свой рост на помосте с высоко поднятым мечом. Ему показалось, что от этого крика в нём проснулись все поколения его предков-воинов. Всех тех бесстрашных людей, от которых остались лишь легенды и сказания, передаваемые из поколения в поколение. Закончив взывать к своим диким предкам и высмотрев своего одноухого врага, он бесстрашно спрыгнул вниз с помоста.
Всё ожило! Затрубили военные рожки, зарокотали большие барабаны, старшины отрядов стали отдавать команды зычными голосами. Казалось, все рыцари только и ждали этого сигнала, выхватывая кто меч, а кто боевую секиру прыгали вниз на спины волков.
Воинство короля, как один могучий поток, исчезало за краями помостов. Ещё мгновение, и только пустые площадки белели под небесами. Некоторые помосты были с секретом: стоило перерубить канат, на котором держалась сама площадка стола, и она, не удерживаемая ничем, падала на землю. С нижней стороны стола крепились острые металлические шипы и зубья.
С таких помостов люди не спрыгивали, а сразу после падения площадки, подмявшей под себя находившихся внизу хищников, устремлялись в бой! Рыцари теснили волков именно под такие столы. По сигналу, площадки с людьми обрушивались сверху, всей своей тяжестью раздавливая серых разбойников.
Как ответ на клич Рыцаря Туманных гор, налетел северный ветер. Он за считанные мгновения разметал облака, закрывавшие небо. Со звёздных высот на людей и животных, сцепившихся в смертельном поединке, взирало безразличное око ночи – луна. Было полнолуние.
И вдруг, сэр Рон Эдвард Гиперион, Рыцарь Туманных гор, так своевременно предупредивший своих братьев по оружию, почувствовал, как с каждым ударом меча его сила слабеет. Руки стали неподвластны его желаниям. Пальцы помимо его воли разжимались и выпускали ставший вдруг таким тяжёлым и неподъёмным меч. Его верный меч, сработанный по руке Рона лучшими мастерами горного края, прославивший своего хозяина во многих боях и сражениях.
Уже догадываясь, но все равно не веря в это, Рон начал медленно, почти на пределе своих сил поворачивать шею, чтобы взглянуть на слабеющую поднятую руку. С каждым мгновением его сковывал непреодолимый ужас, смертельным ядом застилая разум и обездвиживая тело. Все звуки битвы как-то стихли и отступили вдаль. Это походило на центр циклона, его недобрый, тёмный глаз, в котором спокойно и обманчиво тихо, а снаружи ревёт и бушует могучий ураган.
Когда же его взгляд, наконец, нашёл рукоять меча, Рон не мог поверить в то, что увидел. Меч держала, с каждой секундой ослабевая свою хватку, волчья лапа.
Над полем пронёсся одинокий крик волка…
Утром, как всегда, Ксения приготовила лёгкий завтрак и пошла будить Сашу. Он был «совой» и иногда засиживался с интересной книгой до первых петухов, поэтому подъёмы встречал с явной неохотой и ворчанием из-под одеяла. Ксюша же, напротив, была «голубем». Вставать рано или ложиться поздно, ей было всё равно. Была бы достойная цель. Она оправдывала выгоревший от яркого крымского солнца старый лозунг, висевший ещё с советских времён на стене соседнего дома: «Если партия прикажет…».
Открыв дверь комнаты, и ещё не разглядев, что произошло, шторы на окне были задёрнуты тёмной не пропускающей свет материей, она позвала:
- Сашка – соня, пора вставать! Завтрак уже остыл.
Со стороны кровати не донеслось ни звука. Ксения, привычная к тяжёлым утренним подъемам Саши, не придала этому никакого значения. Включив свет в комнате, она сделала решительный шаг в сторону «сонного царства» и замерла. Простыня и одеяло лежали на кровати и сохраняли силуэт какого-то большого тела. Подушка валялась на полу. Было похоже, что спавший прекрасно обошёлся ночью без неё.
Ещё она заметила вырванный клок шерсти, пепельно-серого цвета. В комнате, перебивая все утренние запахи, отчётливо пахло псиной.
Лицо Ксюши медленно преображалось, с него сползала маска заботливой родственницы и неунывающей старшей сестры. Вместо этого проступали черты сильного, волевого человека. Человека, который упорно, день за днём идёт к намеченной цели. Всё так же стоя у пустой кровати, она тихо сказала:
- Ну, вот ты и дома, Рон. Ты нашёл туда дорогу…
Сквозь задёрнутые шторы пробился яркий луч солнца. За окном, где-то очень далеко, залаяла собака...
Севастополь – Москва, август 1999 – февраль 2003