Начало: http://www.proza.ru/2010/10/03/1606
По истечении шестилетнего контракта чета Баркеновых отбыла на Кавказ; с июля расторгли трудовой договор, взяв отпуск с последующим увольнением. Временно исполнять обязанности начальника стал буровой мастер Манохин. Верная собака всегда раб человека, но забирать охотничью лайку в шумный южный город нецелесообразно; Бима вверили заботам участкового радиста. Вольно выросшая в тайге собака в тесной квартире не усидит; передушит всю дворовую живность, и сама будет казнена.
Собачник из Чепурного был никакой, и скоро Бим стал ничейным, проводя ночи на прежнем крыльце. Иногда прибегал на стойбище Винчестера, трепал Мая за холку и добела вылизывал его кормовую миску. Уповая на милость сильного, щен инертно валился на спину перед взрослым псом. Дружелюбно виляя хвостом, Бим скрупулёзно обнюхивал брюхо поверженного, отпрыгивал в сторону и ждал, когда Май вскочит и примет игру. Знакомясь, собаки вначале обнюхивают пахучие железы, расположенные под хвостом. Но стоило Биму очутиться вблизи Корытова, пса неизменно пронимала неукротимая ярость. Глухое остерегающее рычание неслось из стиснутой глотки, он враждебно щерил клыки, грозясь покусать промывальщика. Злобность к человеку лайкам несвойственна, они кротки до людей; Бим не простил нападения пьяных бичей на Баркенова, бывшего зимой.
Период быстрого роста закончился, и Май выспел в чутьистого кобеля крепкого сложения, любимца полевого участка. Цвет глаз, треугольники стоялых ушей, лихой завиток хвоста, окрас и жёсткость псовины, все стати гармонично сочетались, изумляя боевыми качествами. Словно все изъяны вобрала убогая Энзушка – трусливая вислоухая пустолайка с провисшей спиной пятнистого окраса и кривыми лапами. Собаки перенимают нрав и внешность хозяев, их спокойствие либо нервность, дружелюбны к друзьям и непримиримы к недругам. Ситуативное бытие сказалось или дегенерация последышей, – не верилось, что они дети одного помёта. Пять пальцев на руке, а все разные; так родные братья бывают духовно несходны при внешнем подобии. Один родителям опорой на старость, а другой выродок укором и обузой, смолоду в арестантских ротах как социально опасный элемент.
Если человек лют в обращении с животными, такой и к людям не милосерд, душа заскорузлая. Много было в Петре Корытове атавизма и бессмысленной жестокости. Сострадательный Винчестер не однажды с ним по разным поводам вздорил, пока не сцепились как заклятые враги. Корытову нравилось нарочно стравливать неразумных щенков, и зев в зев грызутся бойцы, шерсть на загривках дерут и морды кровенят. Подлый иезуит подзуживает: «Не мешай, начальник, зрелищной потехе! Мой прадед публику в трактир завлекал собачьими травлями. На быков выпускал догов, а мелкую скотинку терьерами изводил!..»
«Прекрати кровопускание! – увещевал его флегматично сдержанный Корнеич. – Мне от забав твоих больно!.. В нашем селе оккупанты устроили петушиный бой, так резон политический был, а это к чему? Красный кочет олицетворял Сталина, черногрудый петух – бесноватого Гитлера. Наскочил чёрный на рябого и едва не одолел; фашисты довольны: «Зер гут! Карашо, карашо!..» Но петел наш не проснулся сполна, очухивался долго. Потом хвать ворога за гребень и ну валять, клевать и тузить! Всё оперение ему ссыпал, пока в общип не угодил!..»
Измывался Корытов над хлибкими духом, и сторонились его люди и собаки. Бима он шпынял при всякой возможности и раз на буровых, желая привычно пугнуть лайку, шагнул к ней, угрожающе растопырив руки. Кобель сердитой шутки не оценил, молчком прыгнул и прокусил синюшную от татуировок кисть; алая кровь из раны омочила сухую прибрежную гальку. Взвыв от пронзившей боли, остервенелый промывальщик метнулся в стоявший вблизи балок, и тотчас выбежал наружу с заряженной двустволкой в здоровой руке. Взвёл курки, подъял на обречённого Бима два убойных ствола да заметил, что самого уже взяли на прицел. По сузившимся зеницам на посерелом, неузнаваемом лице Винчестера понял: заполошный придурок сразу и наповал убьёт! Противостоя дуэлянтами, недвижимо замерли со вскинутыми наизготовку охотничьими ружьями, на виду оторопелой, малочисленной на тот час публики.
- Отойди, заступничек! – гнусаво просипел Корытов, невольно отшагивая вспять. – Этот зверь, считай, падаль! По мирному тебя прошу, отойди от собаки!
- Это ты собака, а она – человек! – ответно, не разжимая зубов, хрипло процедил Винчестер. – Играй назад! – Сам невольно физически ослаб, всей кожей взмок от разряда нервного электричества. Осознал, что мигом назад убил бы ставшего ненавистным мерзкого человека, раздайся первым выстрел по беззащитной собаке.
Набежавший сзади Манохин резким тычком выбил из рук промывальщика ружьё; не стыдясь выражений, с крикливой истеричностью обматерил невменяемого геолога.
- Лицо расслабь, сучёнок!.. Попамятую!.. – сплёвывая кровавую слюну, с блатной витиеватостью выругался Корытов; у грязного человека и слова с запашком. Локальная сшибка тем и завершилась. Антагонизм, помрачив на мгновение разум, обострясь пароксизмом гнева, снова принял скрытую хроническую форму, готовый разрешиться по ничтожному поводу.
…Винчестер вынул из ножен домодельный охотничий нож, отрезал кусок оленины и с возгласом «возьми!» кинул собаке. Май вглот, не разжёвывая, пожрал мясо; обнадёженный завилял серповидным хвостом. «На тебя не напастись!..» – отклонил напрасные упования хозяин. Взметнул на плечи намокший рюкзак и неспешно двинулся с наледи. Ненасытный пёс, от избытка энергии, юлой крутнулся за собственным хвостом, жадно лизнул лёд, с которого убрали размокшее мясо, и побежал наперёд, семеня лапами по мокрому льду и недовольно оглядываясь на медлительного хозяина.
Человек и собака сошли с наледи в проточную воду ручья, вместе поднялись на высокий берег и через минуту скрылись в зарослях таёжного редколесья.
Продолжение: http://www.proza.ru/2010/10/04/562