Самое страшное для человека наказание - это память. И я помню ее глаза: в них полно благодарности , но не было удовлетворения. Тогда я не понимал, что сирень цветет не для того, чтобы ею любовались и срывали, а только для себя самой, потому что не может иначе.
Тогда мне казалось, что не может быть лучше мужчины, чем я. И в твоих глазах я читал то, во что мне хотелось верить. Только сейчас я понимаю, что не ты меня обманывала, а я сам не хотел знать правду.
Ты стала в моей судьбе той женщиной, которую я не только не могу забыть, но о которой я постоянно стал мечтать. Любил ли я тебя когда-нибудь? Не знаю. Но я не могу жить без тебя.
Утром я гладил твою спину. Кошачьей податливостью она снова и снова меня звала к новым несовершенным мужским подвигам. И твое тело не переставало просить любви и ласки. Я считал, что это мои заслуги, но я не знал, что неистребимое желание можно всегда утолить.
Я до сих пор помню сложенные, как крылья ангела, твои лопатки, готовые вот-вот взмахнуть пробужденным желанием тела и унести не только тебя, но и меня. Ты ждала той узкой черты, которая называется границей, отделяющей простого смертного от того, кто умеет и хочет любить.
Изгибы твоего тела были послушны и незабываемы. Есть свое волшебное таинство в полете и в падении. И когда мне было разрешено не задумываться над проблемами приличия, я падал и снова взлетал. Твое тело мне дарило не только понимание жизни, но и незабываемость того момента, в котором я и не думал оказаться.
Послушны, потому что ты этого хотела, а не забываемы, потому что время никогда не стареет. Почему среди многих стонов я запомнил только твои вопросительные глаза? Почему в каждом изгибе незнакомой женщины я ищу глубоко запавшую в меня впадину твоего тела?
Потому что лопатки твоих сложенных, не расправившихся, крыльев грустили о неземном полете, а я тогда думал только о самом земном. А теперь, когда я все это понимаю, у меня нет твоих крыльев, а есть лишь грустное воспоминание о них, с которым можно только мечтать о полете.