Начало: http://www.proza.ru/2010/10/03/1530
Промывка проб – наиважнейшая стадия разведочного процесса. Два зумпфа-лохани водружались на железные короба, служащие подставкой и печью для подогрева воды. В первый ставился съёмный, дырчатый по ободу барабан, по ось погружаемый в воду. Для сопоставимости результатов опробования, грунт проходок насыпался в одномерные ендовки типовой формы и размера; через сдвижное оконце загружался внутрь барабана. За рукоять барабан медленно вращали и грунт, перемываясь, оседал через отверстия в широкий буторочный лоток из металла, подставленный снизу. Железным гребком буторщик перелопачивал пробу, отделяя галечно-щебнистый материал, который обмывал над лотком от приставшей глины, осматривал на предмет бо-альшого самородка и выкидывал в отвал. Самородок слишком тяжёл, чтобы не заметить его; в бутылку из-под шампанского вмещается пуд золотого песка. Застрявшие в барабане валуны и крупная галька вываливались в кучу эфелей, мелкие отходы промывки – гали складировались отдельно. По окончании промывки в отвалы втыкали ошкуренные колья, с указанием номера линии, шурфа и работавшей бригады.
Наибольшие потери рудных минералов возможны при доводке шлихов; на ней применяют лёгкие лотки, выдолбленные из целика кедра, лиственницы или тополя. Лоток корейского типа имеет широкое, углубо-наклонное к серёдке днище и скошенные низкие бортики, смычные к нему; легче нарисовать, чем доходчиво поведать. Лоток погружают в воду и ритмичными возвратными сдвигами взмучивают песок; через передний скос сливают с водой зёрна верхнего слоя лёгких минералов. Лоток руками покачивают, и порода ходит; песок выносит на край лотка и заглатывающим движением струи воды возвращает назад. Многократным смыванием удаляется лёгкая фракция и на дно оседает тёмный шлих магнетита, ильменита, гранатов и прочих тяжёлых минералов и чешуек золота. В единичных знаках оно рассеяно по всем речным отложениям, однако скопления металла редки; аллювиальные россыпи и есть основной источник добычи золота в стране.
Закончив доводку, промывальщики часто видели округлые, будто оплавленные по краям солнечные зёрна; спутать их с другим минералом, – я извиняюсь, – затруднительно! Ради извлечения шлихов и велись горно-буровые работы на Хатыннахе. Местами россыпь была нашпигована весовыми знаками и мелкими, величиной с ноготь жёлтыми самородками, как украинская колбаса свиным салом. Намытый шлих сливался в жестяной совок и поступал в руки геолога. Винчестер подсушивал его на костре, пакетировал, надписывал номер шурфа и проходки, и визуальное определение металла: «весовые или незначительные знаки», либо «пусто – ПС». Золотины весомей пятисот миллиграммов (на старательском жаргоне – «тараканы») отмечались особо, как самородки.
Надсадно весь день наполнять и подносить к зумпфу пудовые ендовки. Ничуть не легче вращать загруженный грунтом барабан, многажды высыпать из него эфеля в навал и совковой лопатой выгр***** со дна зумпфа мокрые тяжёлые гали. Но обременительней прочих второму промывальщику, в прорезиненном фартуке склонившемуся над другим зумпфом. Золото мыть – голосом выть; кисти рук постоянно мокры и ревматический артрит на старости неотвратим. Работа ответственная, и не всякий способен с ней управиться.
В бригаде Винчестера на доводке работал сухопарый мужчина с прокуренными зубами, апатичный к отхожим промыслам; его влекла радиотрепотня, и был он заядлый книгочей. Собственно, читать на участке было нечего: дефицитные газеты заменяли туалетную бумагу, толстые литературные журналы тоже годились разве на подтирку: «Мне отец недаром в детстве говорил: лето юкагирам Ленин подарил…» Зато электромагнитные волны радиовещания проходили сюда без искусственно чинимых помех. Корнеич регулярно прослушивал вражьи «радиоголоса», информацией напитался официальной идеологии противной. Верящий печатному слову журналистов Винчестер неоднократно усовещивал вероотступника: «Не дружись ты с буржуинами, Корнеич; злобным станешь!..» Повидавший экзотические страны Моряк назидательно изрекал: «Во многом глаголании несть спасения; чередуй наших болтунов с иноземными. Здесь оголтелая пропаганда и там – повальный вздор, реклама и агитация!»
Мыл шлихи Корнеич умело и чисто. Необычайная домовитость сквозила в сутулой, склонившейся над зумпфом фигуре; как будто рядом бузили неугомонные дети, дремала за вязанием рачительная жена, а он – великолепный образчик примерного семьянина, выпив тайком чекушку, починял неисправный утюг, а не горбатился у остылой воды, зарабатывая им деньги на потехи. Дальше, чем эта местность, не много осталось мест на свете; алименты с одиноких северян лакомая халява для получательниц, живущих с новыми мужьями. Слив готовый шлих в жестяной совок, Корнеич обыкновенно сам подкладывал его на угли костра; присев на корточки, частыми затяжками курил; торопливо выпивал кружку горячего чая. Вставал, мучительно разгибая занемевшую поясницу; испустив тяжкий вздох, снова брался за деревянный лоток, плавающий в мутной глинистой воде.
Вечером шлиховое золото взвешивалось на аптекарских весах, заполнялась приходная ведомость за подписью Куропатки, и шлихи запирались в сейф. Золотых слитков в загашнике Винчестер не таил, хотя бывало на руках граммов пятьдесят золота в удачную смену. Будь корыстолюбив, сумел бы постараться тайком, знал золотящие лагерные отвалы, но и мысли крамольной не возникало. Не потому, что при устройстве на работу подписал специальный бланк: «обязуюсь не разглашать и не посягать», и не был он равнодушен к дьявольскому металлу; самородное золото у каждого вызывает сугубый интерес. Для них это был рабочий материал, наглядный фабрикат соборного труда и причастности делу государственной важности. Приедут следом иные специалисты, и воскресший прииск будет давать казне валютный металл; мытарства вытерплены не зря. Разумный человек чурается беспутного времяпрепровождения, напрасный труд без перспективы ему в обузу. Они веселели и посмеивались, если намывались весовые знаки, скучнели и больше уставали, когда выходило «ПС», но хитничать для себя?!.. При нашем казарменном общежитии и слёжке тайных сотрудников из надзорных органов, какие внедрены повсюду. На кой прах!.. Побродяги и философы равнодушны к стяжательству и накоплению скарба.
Воротясь из первого отпуска, Влас Болотов рассказал, как родная тётя расспросами докучала. «Говорю ей: ну, там и «дятлы»!.. По золоту ходят и на золото плюют. Самородки горстями в скупку относят, а у самих зубы во рту…» – «Золочёные?!» – завистливо ахнула тётка. «Да нет, просвещаю, гнилые; и тех за щекой на одно побиение...»
Продолжение: http://www.proza.ru/2010/10/03/1583