Есть Штраусы австрийские, люди 19 века – Иоганн-отец и куда более знаменитый Иоганн-сын, король вальсов. А есть Штраусы немецкие, люди 20 века – Рихард Штраус, известный виртуозностью оркестровки своих произведений и звуковыми эффектами, и Франц Йозеф Штраус, занимавший в 50-е – 60-е годы ряд постов в правительстве ФРГ и числившийся тогда едва ли ни злейшим врагом Советского Союза. С 1978 г. он стал премьер-министром Баварии и сделал так много для развития этой федеральной земли и ее столицы Мюнхена, что народ о сю пору вспоминает его с неизменной любовью, а мюнхенский аэропорт гордо носит его имя. Надобно сказать, что хотя Бавария и входит формально в состав Германии, ее жители любят подчеркивать свою особость, равно как и обособленность, в большом и малом. Это и кожаные шорты, которые баварцы упорно носят даже в весьма прохладную погоду, и тот очевидный факт, что Мюнхен – родной город БМВ, и что именно в Баварии, на основе "Сименса", при участии американских и японских специалистов, образовалась "Силиконовая долина" Германии. В Баварии же располагается и DASA (немецкий аналог НАСА, американского космического агентства). Не говоря уж о том, что каждая третья пивоварня из числа всех существующих в мире находится в Баварии.
Итак, поговорим о пиве. Начнем с "Птицелова" Эдуарда Багрицкого, с описания маршрутов веселого Диделя, странствующего:
По Тюрингии дубовой,
По Саксонии сосновой,
По Вестфалии бузинной,
По Баварии хмельной…
Судя по выстроенному Багрицким "ботаническому" ряду, он, характеризуя Баварию, имел в виду не якобы постоянно ей присущее состояние легкого опьянения, а лишь изобилие в тех краях известного растения. Ну, в том смысле, что в огороде... то есть, в Вестфалии – бузина, а в Баварии – "вьющееся растение семейства тутовых с длинным тонким стеблем, соцветия которого используются в пивоварении, медицине, косметике". Разумеется, ключевое слово в вышеприведенной цитате из энциклопедии – "пивоварение".
Пиво традиционно относится в этих краях к основным продуктам питания, и его присутствие на столе столь же естественно, как... Стоп. Правильнее сказать: отсутствие пива на столе столь же противоестественно, как и отсутствие хлеба. В некоторых случаях пиво даже заменяло хлеб, а также колбасу, сыр и все прочее: так, монахи во время поста пили пиво особой крепости, и тем самым компенсировали недобранные за обеденным столом калории. В Средние века, когда пиво активно варили в монастырях, каждому монаху разрешалось выпивать до 5 литров в день. Собственно говоря, и в наши дни, когда нормальный посетитель пивного заведения делает заказ, то по умолчанию речь идет об одном "масе", то есть о литровой кружке. Пивные бокалы емкостью 0,5 и 0,33 литра появились сравнительно недавно, в основном из снисхождения к ограниченным возможностям среднего иностранного туриста.
Так что тысячу раз прав Багрицкий, называя Баварию хмельной – поскольку именно тамошний хмель придает пиву тот самый неповторимый вкус. Ну, еще и вода, добываемая из с умом пробуренных артезианских скважин. И еще ряд тонкостей и секретов, благодаря которым все в Баварии варят хорошее пиво, а вот некоторые, владеющие этими секретами в большей степени – так просто-напросто замечательное и выдающееся. Кстати, историки утверждают, что самый древний сохранившийся в мире рецепт – это рецепт пива.
Вопрос: "Что именно надо пить?" вас не должен беспокоить. Пейте светлое, пейте темное, исходя из своих вкусов и привычек. При этом помните: первый в истории человечества закон о доброкачественности пищевых продуктов был принят баварским герцогом Вильгельмом IV еще в 1516 году, и к пиву он относится самым непосредственным образом. А теперь рассмотрим вопрос: "Как пить?" Помнится такой рисуночек на 16 полосе "Литературки": санитары несут на носилках мужика в смирительной рубашке (уже и рукава завязаны за спиной), а он возглашает во весь голос сомнительный лозунг: "Требуйте долива пива после отстоя пены!" Но что для русского – безумие, бред, то для немца – норма жизни, и потому интернетовские путеводители рекомендуют выучить, наряду с Danke и Auf Wiedersehen, также фразу "Bitte nachschenken" – то есть как раз вежливую форму этого самого требования относительно долива после отстоя. При этом отмечается, что этот... как его – ну, не бармен же... и не виночерпий – короче, этот человек в длинном кожаном фартуке, царящий за стойкой – он будет только рад тому, что в его заведение пришел человек, знакомый с порядком и обычаями. Тем более что согласно закону (вот уж не буду врать, не знаю: баварскому или общегерманскому) каждая кружка или бокал должны иметь отметки, как на лабораторной посуде или на мензурках, для того, чтобы потребитель/посетитель точно знал объем поданной ему жидкости (в данном случае – пива). Туристов также заклинают от употребления баночного пива или сортов, предназначенные на экспорт – они все, согласно требованиям санитарного надзора, пастеризованы для длительной сохранности, да только вместе с микробами убивается и тот неповторимый вкус свежего пива, которым надо наслаждаться на месте, на расстоянии не более десяти метров от крана, изливающего благодать.
Наслаждаться этой благодатью можно круглый год, и в будни, и в праздники; однако знайте, что самым большим пивным фестивалем в мире признан Октоберфест, который впервые прошел в Мюнхене 17 октября 1810 года. Праздник обычно начинается в середине сентября и захватывает первые дни октября – чтобы оправдать свое традиционное название и вместе с тем, чтобы соответствовать нынешней погодной реальности, поскольку обряд празднования предусматривает употребление холодного пива на свежем воздухе, что вряд ли столь уж приятно при температуре ниже 10 градусов и под дождем. В Мюнхене мы оказались недели через две после праздничных дней, но погода еще позволяла, причем без малейшего дискомфорта, присоединиться к коллективу любителей пива на свежем воздухе, усевшись со своими кружками и тарелками (жареные колбаски, горчица и ломти черного хлеба, корочка которого усыпана крупными кристалликами соли) за одним из длинных столов, что расставлены под каштанами на территории городского рынка. Атмосфера была, насколько я понимаю, достаточно приближенной к Октоберфестовской – разве что народ не пел хором (что, заметим в скобках, является одним из достойных немецких обычаев). Впрочем, эти наши частные посиделки в будний день ни в коей мере не могли соответствовать традиционным масштабам грандиозного мероприятия: за 14 дней праздника усилиями 6 миллионов участников выпивается более 5 миллионов литров пива и поглощаются горы съестного, в том числе 775 тысяч жареных на гриле цыплят, 100 тысяч свиных ножек, 150 тысяч разных рыб... ну, и так далее, и так далее, включая жареных на вертеле быков.
Завершим этот затянувшийся разговор о пиве и питье следующим педагогически оптимистическим сообщением: в Германии, согласно федеральному закону, детям до 16 лет не наливают. Мудро.
Что же касается ресторанов и прочих мест общепита, то в Германии официально разрешен допуск туда собак, если они ведут себя прилично и не занимают слишком много места. Это мы наблюдали сами: в одну из главных пивных... простите, в один из главных пивных залов Мюнхена (тот, что у монахов-августинцев) вошел мужик в светлой замшевой куртке, с подругой в зеленоватом пиджаке, и с ними черная такса. Пара скромно уселась за столик, песик благонравно пристроился у хозяйских ног. Идиллия. Вообще предприятия общепита выглядят вполне идиллически, и если что портит общее впечатление, так это табачный дым. Курят везде. Не только в ресторанах, от дорогих до простеньких придорожных, но и в театральных буфетах, и в кофейных заведениях (титул, более высокий, чем просто "кафе"), и в кондитерских; на последнем (то есть, на пятом-шестом) этаже торговых центров имеются общепитовские точки, где можно получить все, от чашки кофе или бокала пива до полноценного обеда, с супом и бесчисленными закусками – так курят и там. При этом поиски зоны для некурящих сопряжены с реальными трудностями, поскольку ее существование не всегда обозначено с необходимой долей формальности – то есть, законопослушные немцы и не нарушали бы, да вот беда: на стенах или на столиках не висят (не стоят) соответствующие таблички, а коли не запрещено – значит, разрешено.
Кстати о надписях в общественных местах, как предупреждающих, так и запрещающих: они имеются на английском, французском, итальянском – для туристов, а также на немецком и турецком – для местных жителей. Впрочем, кое-где уже появилась и кириллица – в первую очередь, в придорожных ресторанчиках. В этих же ресторанчиках (а точнее, в магазинчиках при них) наблюдается довольно странный – для Германии – набор напитков: виски "Джек Даниельс", ром "Бакарди", водка "Горбачев". Чисто немецким его можно назвать с большой натяжкой.
Хватит, однако, о земном – пора поговорить о возвышенном. А то прямо-таки как в классическом анекдоте: людоеды, поймав пару немецких туристов и привязав их к дереву, активно готовятся к трапезе – разводят огонь под котлом и все такое. "Герда, кажется, они собираются нас съесть!" – с ужасом шепчет муж, на что жена отвечает с раздражением: "Ты можешь хоть раз в жизни не думать о жратве!"
А что может более возвышенное, чем "благородное горное одиночество", как определял свою жизнь король Людвиг II Баварский (1845-1886), взошедший на престол в возрасте 18 лет и вошедший в историю под именем "Сказочного короля". Скажем более: Поль Верлен назвал Людвига "единственным подлинным королем столетия сего". Впрочем, на этот счет существовали разные точки зрения – о чем свидетельствует целый спектр прозвищ, которых удостоился Людвиг II: "Лебединый король" и "Сумасшедший Людвиг", "Король царства грез" и "Безумный правитель Баварии". Мнения историков расходятся относительно того, был ли король и в самом деле безумцем – но все единодушно соглашаются, что это была одна из самых загадочных фигур в немецкой истории. Загадочны многие стороны его жизни и, несомненно, загадочны обстоятельства его смерти.
У Людвига были проблемы в отношениях не только с женщинами, но и вообще с окружающими его людьми. Больше всего на свете он, пожалуй, ценил одиночество, и замки свои строил для того, чтобы укрыться там от толпы. Замки эти были, однако, отнюдь не воздушные, а куда как материальные, о чем свидетельствуют и огромные затраты, едва не разорившие казну Баварии (которая была тогда самостоятельным королевством). В пятнадцатилетнем возрасте, впервые услышав в придворном театре оперу Вагнера "Лоэнгрин", Людвиг стал страстным поклонником композитора, а взойдя на трон через три года, он откликнулся на призыв Вагнера: "Есть ли такой немецкий государь, который обладал бы беспредельным влиянием на развитие немецкого художественного гения, на становление подлинного, а не высокомерно-ограниченного немецкого духа?.." Переживший в ранней юности любовную травму, Людвиг потом уже, до самого конца своей жизни, был влюблен только в то, что он называл в своих бесчисленных письмах к Вагнеру "наш труд" – а по-нынешнему говоря, в совместный проект строительства волшебных, но вполне реальных замков, где – как и в операх Вагнера – обретали подлинную жизнь образы, герои, персонажи германских средневековых мифов: Лоэнгрин, Тангейзер, Зигфрид, Тристан и Изольда, нибелунги...
Наиболее известный из этих замков – Нойшванштейн, это в известном смысле идеальное сооружение, демонстрирующее всем и каждому, всеми своими башнями, башенками, зубцами, шпилями и так далее, и так далее, каким именно должен быть настоящий волшебный замок. В этом нас убедили иллюстраторы братьев Гримм и Шарля Перро, единодушно избравшие Нойшванштейн в качестве натуры. Но окончательно закрепился Нойшванштейн в массовом сознании после того, как Уолт Дисней изобразил его в своей "Спящей красавице", а затем копии замка появились во всех Диснейлендах мира. Интересно, что никакие другие замки – что те же немецкие, что из долины Луары, что английские, что балтийские – даже и не смеют соперничать по популярности с Нойшванштейном.
Этот замок, строительство которого на высокой скале над озером Альпзее длилось с 1869 года по 1886 год, и в самом деле красив. Особенно он хорош зимой, на фоне заснеженных гор и деревьев в снегу – эта фотография неизменно украшает все путеводители и туристические справочники. Но и в остальные времена года он неплох – на фоне и густой зелени, и желто-багряных осенних листьев. Однако все это – до того момента, как переступаешь порог замковых покоев и подносишь к уху динамик аудиогида. Потому что интерьеры и особенно роспись стен – это предмет для особого и печального разговора. Если честно, то иначе как словом "живопись", с ударением на последнем слоге, это художество не обозначишь. Речь идет, разумеется, о том искусстве, которое пропагандировал Вицин в незабвенной "Операции "Ы". Ну, кто же не помнит этого слогана: "Налетай! Торопись! // Покупай живопись!" (в последнем слове – ударение на последнем слоге). Да-да, разумеется, речь идет о пресловутых кошечках и лебедях, изображаемых рукой безвестного гения на ковриках и клеенках. Так вот, лебеди и прочие древнегерманские герои, красующиеся на стенах Нойшванштейна, на мой взгляд, вполне соответствуют канонам российской рыночной живописи ("рыночной" – в старом, то есть, уничижительном смысле этого слова). Есть, впрочем, и еще одна ассоциация – с картинами (х., м., 300х500 см), украшавшими стены дворцов культуры, принадлежавших богатым предприятиям, гигантам тяжелого или даже среднего машиностроения. Денег там заказчики тоже не считали (совсем как его величество Людвиг II), и сработанные в конечном итоге шедевры вполне совпадали по количеству краски на квадратный дециметр полотна, отличаясь разве что деталями сюжета: на картине в Нойшванштейне, например, колдун-кузнец Регин (кстати, брат дракона) кует Сигурду (он же Зигфрид) волшебный меч Грам, тогда как на полотне в ДК совхоза-миллионера им. XVII партсъезда кавалер ордена Ленина кузнец Ковалев кует Герою Социалистического Труда трактористу Деревянко орало для весенней пахоты.
А на контрасте возьмем фрески деревни Обераммергау. Небольшая деревушка в тех же Баварских Альпах, на высоте примерно тысячи метров над уровнем моря, долгие и снежные зимы, климат не самый благоприятный для сельскохозяйственной деятельности. Что делать крестьянину, который не в состоянии вдосталь кормиться плодами земли? Он ищет дополнительный источник средств к существованию, с учетом местных возможностей. Альпийские склоны густо поросли лесом, есть липа, есть ольха – идеальный материал для резьбы по дереву. С 16 века работы резчиков из Обераммергау приобретают известность далеко за пределами деревни. А с 18 века в деревне становится принятым расписывать стены домов. В первое время ограничивались рисованными колоннами и эркерами да отделкой вокруг окон и дверей, но в дальнейшем – сначала на фасаде, а потом и на боковых стенах – стали появляться сюжетные картины. Сюжеты были как религиозные, библейские, так и вполне бытовые, повседневные: едущий на ярмарку возок, запряженный четверкой лошадей, крестьянин с осликом отдыхают у обочины дороги, охотник с собакой в лесу, женщина сидит у очага... В 20 веке появляются росписи вроде комиксов, по несколько эпизодов на стене. Это и сказка братьев Гримм "Гензель и Гретель", о том, как брат с сестрой одержали верх над злой колдуньей; это и "Красная шапочка", которая изображена в ключевых эпизодах повествования – с мамой, с бабушкой и со своим главным антагонистом, причем картинка, рисующая первую встречу бодрой розовощекой заглавной героини и тощего облезлого волка, недвусмысленно дает понять зрителю, кто выйдет победителем в этом извечном споре добра и зла. Сменялись поколения деревенских художников, но их стиль оставался неизменным, в полной мере отвечая представлениям (моим, во всяком случае) об идеальных иллюстрациях к волшебным сказкам. Что это – сила истинно народного искусства, бесхитростного и потому безошибочного? Во всяком случае, мне кажется, что если бы Людвиг пригласил деревенских мастеров расписать свой замок... Впрочем, нет. Такое вряд ли бы могло случиться, поскольку художникам из Обераммергау органически чужда та самая неестественность и противоестественная пышность, которые являются неотъемлемой принадлежностью росписей Нойшванштейна – что, по всей видимости, высоко ценилось августейшим заказчиком.
Там, в этом замке, есть еще много чего – включая, например, искусственный грот с кроваво-красными (тоже искусственными, разумеется) сталактитами, который весьма напоминает зал ужасов у мадам Тюссо. В том смысле, что не страшно, а противно до смешного. Но вот в спальне Людвига Баварского жуть фресок не столь заметна, поскольку ее нейтрализует добротная, высококлассная резьба по дереву. Что и не удивительно, если учесть, что четырнадцать мастеров трудились тут четыре с половиной года. И еще потрясающий вид из окна, на мост Марии, перекинутый на более чем 90-метровой высоте над водопадом, обрушивающимся с высоты 45 метров.
Вообще такое ощущение, что самое интересное – вне замка. То есть, либо вид самого замка – и от подножья горы, и с моста Марии, и даже вблизи, когда его уже не охватить единым взглядом. Либо панорама, открывающаяся из замковых окон – лучше всего, как уже было сказано, из окна королевской опочивальни. А вот все (или почти все), что внутри – это, мягко говоря, малоинтересно. Прав, наверное, Бабель: "Тайна заключается в повороте, едва ощутимом. Рычаг должен лежать в руке и обогреваться. Повернуть его надо один раз, а не два". Похоже, что безымянные или малоизвестные художники деревушки Обераммергау понимали это – чего не скажешь об именитых (по состоянию на те годы) мюнхенских живописцах.
Подданные Людвига более чем скептически относились к его романтическим увлечениям, полагая, что расходы на королевские причуды истощают государственную казну. На 22 году царствования его объявили невменяемым и принудили отречься от престола. Буквально через несколько дней Людвиг утонул в озере Штарнбергер Зее, при обстоятельствах, невыясненных до сего дня. Некоторые полагают, что это не было самоубийством.
В свое время считалось, что Людвиг поставил Баварию на грань разорения – чем, собственно, и руководствовалась государственная комиссия, отстраняя короля от власти. Лишь много позже стало ясно, что так называемые "бессмысленные затраты" на деле оказались куда как целесообразными инвестициями, и нескончаемый поток туристов уже давно и многократно оправдал все и в самом деле немалые королевские расходы на создание царства грез. Судите сами. Только входной билет в замок стоит 9 евро. Далее: замок выстроен на высокой скале, так что пешочком туда не очень-то, а специальный автобус с форсированным мотором (потому что подъем и в самом деле крутой) – 1 евро вверх и столько же вниз (опытные альпинисты подтвердят вам, что спуск зачастую бывает тяжелее подъема). Плюс к тому автобусный билет до ущелья Пеллат и обратно в Мюнхен, плюс путеводители-альбомы-сувениры, плюс чашка кофе с чем-нибудь... Я не стану считать, сколько это стоит туристу, главное здесь в другом: вся прибыль-то идет в карман баварцам – так что, выходит, королевское мотовство в долгосрочной перспективе обернулось весьма выгодными капиталовложениями. Хотелось бы при этом заметить, что администрация замка проводит весьма разумную ценовую политику: для сравнения скажем, что вход в главную мюнхенскую картинную галерею, Старую пинакотеку – 5 евро, и столько же, если не больше, стоит расписная сувенирная кружка с изображением замка или какого другого памятного вида в обычном сувенирном магазинчике, а при этом на выходе из Нойшванштейна утомленный турист может за 7 евро купить огромный (в буквальном смысле слова) кус торта и кружку кофе (не чашечку, а именно большую сувенирную кружку), причем опорожненная кружка становится его законной собственностью. Если учесть, что в придорожной харчевне чашечка кофе стоит около 2 евро, то выходит, что торт тебе достается просто задаром.
Надо сказать, что отношение к туристам в Мюнхене и – шире – в Баварии вполне идеальное. Цены божеские, по-английски говорят на каждом шагу, пересекающая Старый город пешеходная улица, от зданий Старой и Новой ратуш до Карловых ворот, позволяет без помех и особой толчеи насладиться зрелищем старых и новых достопримечательностей. Это и рыцарский турнир, который разыгрывают фигурки курантов на здании Новой ратуши, и строения 15, 16 и последующих веков, причем не только церковного, но и светского назначения, это и разнообразные пивные залы (язык не поворачивается сказать про такой храм чревоугодия просто "пивная"), и забавные фонтаны, и пестрые цветочные клумбы, и знакомые нам по Иерусалиму фигуры львов в человеческий рост, в стандартных позах, весьма нестандартно разрисованные современными художниками (город основал в 1158 г. герцог Генрих Лев, а название его означает "монашеский", в память монахов ордена Бенедиктинцев, первыми поселившихся на этом месте).
В городе более 45 музеев, так что затруднителен только выбор. Впрочем, для нас он, с учетом временных ограничений, был вполне однозначен: Пинакотеки – Старая и Новая, и на закуску Музей игрушки. Не будем распространяться про сокровища Пинакотек, потому что об этом давно уже написаны тома и тома – достаточно только сказать, что наконец-то я увидел и "Битву Александра" Альбрехта Альтдорфера, и самый знаменитый из всех автопортретов Альбрехта Дюрера – это не считая целого зала Лукаса Кранаха, а также первого в жизни очного знакомства с Густавом Климтом. Кстати о ценовой политике: тонкий и чисто немецкий ход – в будни входной билет в Пинакотеку стоит 5 евро, но при этом аудиогид – бесплатно (правда, на русском языке его нет – лишний стимул учить английский!), а по воскресеньям вход за 1 евро, но желающие взять аудиогид доплачивают еще 4 евро – так что выходит баш на баш.
Местонахождение Музея игрушки – в башне Старой ратуши, в пешеходной зоне, рядом с рынком – таково, что миновать его нет никакой возможности. Да и не следует. Поднявшись на лифте на пятый этаж, начинаешь спуск из зала в зал по узенькой и довольно крутой винтовой лестнице. А в этих залах – куклы (старые добрые куклы, никаких Барби), кукольные домики, со спальнями, гостиными и полностью оборудованными кухнями, включая посуду и утварь. И игрушечные железные дороги, с вокзалами, водокачками, угольными складами (ведь паровозы нуждались в угле и воде, не будем этого забывать). А также всевозможные, густо населенные разнообразным зверьем зоопарки. К тому же в эти дни музей отмечал столетний юбилей плюшевого медведя – так что во все витрины были "подсажены" медведики, причем не только мягкие, но из самых различных материалов, в том числе и стеклянные елочные игрушки. Забавно, как по-разному реагируют посетители разных возрастов: мы, например, переходили из зала в зал, все шире и шире открывая рты в немом восхищении, а в немецком семействе, которое двигалось параллельно с нами, мнения полярно разошлись – сорокалетние мама с папой внимательно и заинтересованно (как, в сущности, и мы) разглядывали витрину за витриной, экспонат за экспонатом, а их пятнадцатилетняя дочь, спустившись на очередной этаж, обводила зал равнодушным взглядом и достаточно демонстративно усаживалась на подоконник. И лениво поднималась только когда родители, насладившись зрелищем, отправлялись в путь, к новым экспонатам. Что ж, пройдет каких-нибудь четверть века, и она, авось, изменит свое отношение к музеям.