Главы из 4-ой книги романа "Особист" - "Время Иуд"
Глава 100
Прошло несколько месяцев. Октябрьский кровавый переворот в Москве только что закончился. О том, что происходило там, ничего известно не было, и информацию прихо-дилось вылавливать по крупицам.
Рябухин и Свиридов сидели в кабинете – была введена «повышенная боевая готовность», и выходить из отдела можно было только с личного разрешения начальника.
Обычно в таких случаях оперработники собирались в один кабинет и развлекались, как только могли: «травили» анекдоты, играли в нарды, если только начальство не выдумывало какие-либо занятия.
Но в этот раз все мрачные сидели по своим кабинетам, - было не до шуток – решалась судьба страны.
Сторонников Ельцина среди офицеров в отделе не было, и еще в начале октября офицеры были готовы выступить на защиту законной власти, и ждали от вышестоящего руководства, хоть каких-то распоряжений. Но начальство молчало. И вот разгром.
Свиридову только что по телефону позвонили друзья из Москвы, и теперь он вполголоса, периодически выглядывая за дверь (опасался что кто-либо подслушивает), возмущался.
- … эти сволочи всю ночь 5 октября на Краснопресненском стадионе расстреливали людей. Убили почти две тысячи человек.
Рябухин не мог поверить.
- Не может быть, чтобы так нагло расстреляли народ.
- А какое им дело до русского народа? – Зло говорил Свиридов. - Им русский народ не нужен, им нужны огромные богатства, которые создал наш народ, а люди им не нужны. Я удивляюсь, что счет идет на тысячи, а не на десятки и не на сотни тысяч.
Рябухин заметил:
- Действительно! Вон, Лия Ахеджакова и Людмила Зыкина как визжали по телевизору – убить всех. Ладно, можно понять Ахеджакову – она не русская, и все нацмены ненавидят русских, хотя именно за счет русских они получили все: славу, деньги. Но, Зыкина – не просто русская, она считается душой русского народа. И как можно понять призывы «народной артистки» к убийству своего народа? Что это? Или находясь на вершине славы, она остатки совести потеряла? А что же тогда говорить о простых людях?
Свиридов усмехнулся и язвительно сказал:
- Не сотвори кумира себе, ибо эти кумиры ложные. Что мы знаем о Зыкиной? Мы ее видим на сцене, где она представляет то, что желает видеть толпа. Люди видят образ и любят его. А что она представляет собой на самом деле, что у нее в душе мало кто знает.
Играть умного и благородного человека на сцене может даже самый последний негодяй, для этого лишь необходимо хорошо заучить слова и роль.
Вон, - Волонтир, в фильмах играет благородных советских офицеров и прапорщиков, люди любят его, но любят то они – образ, созданный автором сценария, а им лишь сыгранный, в соответствии с указаниями режиссера.
На самом деле он, – румынский националист, и патологический ненавистник русских: призывает к убийству русских людей в Молдавии.
Рябухин задумчиво произнес:
- Саша, у меня возникла мысль, - парадокс русских в том, что они стремятся любить и идеализировать всех встретившихся им малознакомых людей. Иностранцы видятся им очень умными и честными, поведению которых необходимо точно подражать. В нацменах русские видят слабых, которых обязательно необходимо защищать и помогать им, отдав последнюю рубаху. Наш народ отдавал последние деньги, хлеб «эксплуатируемым международным империализмом» неграм, а эти негры сколачивали себе, посмеиваясь над русскими дурачками, состояния. Для этого им всего лишь надо было периодически говорить волшебное заклинание: – «я коммунист». А потом, получив свое, и, учуяв, что у русских простаков больше ничего выклянчить нельзя, они плюют русским в лицо.
В этот момент из коридора донесся болезненный вскрик, и послышалось хлопанье открываемых дверей. Рябухин и Свиридов, почувствовав, что происходит что-то неладное вышли из кабинета. Из кабинета начальника вышел Велихов с раскрасневшимся лицом.
Увидев Рябухина, бросил зло.
- Твои любимые «демократы» убили дочку Ксаныча.
Рябухин зашел в кабинет.
Чесноков лежал лицом вниз на диване и тихо стонал. Рядом с ним стояли растерянные офицеры, какой-то молодой человек в гражданской одежде.
- Что такое? – Спросил Рябухин.
- Сердце.
Рябухин рассердился.
- Ну и что стоим? Его немедленно надо везти в госпиталь! Саша, Толя берите его под руки! Понесли!
Они подхватила Ксаныча под руки, и отнесли в служебный УАЗик.
Кузнецов поехал с начальником в госпиталь, а Рябухин и Свиридов вернулись назад.
Оперработники стояли вокруг гражданского парня, который рассказывал:
- … в мединститут стали приходить слухи о том, что среди людей имеются пострадавшие, и мы, поговорив между собой, решили им помочь насколько это в наших силах.
Мы: я, несколько ребят и девушек с нашей самарской группы надели белые халаты, нарукавные повязки с красными крестами, и сначала пошли к Краснопресненскому райсовету.
Оттуда отходили автобусы с народом на митинг в Останкино и мы всей группой сели в один из автобусов. Над нашим автобусом развивался красный флаг.
На улице ликовал народ, люди приветствовали наш автобус.
Впечатление было такое, как будто вся Москва вышла на улицу. По улицам шли ликующие толпы с красными флагами и транспарантами.
Приехав в Останкино, мы увидели, что там уже много народу. Народ все прибывал и прибывал. Вскоре вся площадь заполнилась народом.
Выступали Константинов и Умалатова. Они требовали доступа к телевидению.
Еще когда мы только подъехали, я заметил, что недалеко стоят пять военных грузовиков, оборудованных под перевозку людей.
Из разговоров я узнал, что перед нами подъехали спецназовцы группы «Витязь» дивизии имени Дзержинского. Всего сто пятьдесят человек. Они с пулеметами засели в тех-ническом здании Останкино и на чердаке административного здания. Там же, на площади стояли два ихних БТРа.
Я высказал окружающим предположение, что они могут открыть по нам огонь, но никто не поверил, что русские солдаты смогут стрелять в безоружных русских людей.
В этот момент у технического здания раздался шум.
Я пошел туда посмотреть, в чем дело.
Подойдя ближе, я увидел: автомашина ЗИЛ-водовозка таранит стеклянную стену технического здания. Изнутри здания раздался выстрел, и водовозка замерла – водитель был убит.
Тут к воротам телецентра подбежал паренек с гранатометом.
Откуда он взялся и кто это такой никто не знал.
Раздался его крик: - «Отойдите от ворот».
И не успел я отбежать от ворот, как раздался выстрел из гранатомета.
Взрывом меня оглушило и бросило на землю.
Когда я встал, то увидел, что все люди бегают, машут руками и падают, а из них брызгами летит кровь. Вокруг по всему асфальту плясали огненные фонтанчики от пуль.
Выстрелов я не слышал, но понял, что нас расстреливают. С обоих этажей здания телецентра из автоматов и пулеметов в упор били по народу на площади.
Я лег на асфальт, остальные тоже.
Огонь продолжался. Около меня застонал парень. Его ранило в ногу и руку.
Я шевельнулся, - хотел оказать ему помощь, но по мне дали пулеметную очередь и я замер.
Стрельба стала реже. Добивали тех, кто шевелился или пытался встать.
Кругом стонали, истекая кровью, раненые.
Один мужчина привстал и закричал: «Я журналист, я ранен, не стреляйте»!
В него в упор выпустили пулеметную очередь.
Я видел, как одна санитарная машина заехала на площадь, чтобы подобрать раненых.
По ней открыли сумасшедший огонь из пулеметов и автоматов. Пули в клочья изодрали машину.
Из машины никто не вышел.
Я лежал на асфальте, закрыв голову руками.
Парень около меня все стонал и просил пить. Он все кричал: «казаки помогите!»
Потом сказал: «неужели я умру. Приднестровье прошел, цел остался, а в Москве убили».
Ему было лет двадцать.
Когда огонь затих, я попытался его перевязать, но под рукой ничего не было – сумку с бинтами я еще раньше потерял.
Стопа его ноги болталась – была перебита кость. Из руки бежала кровь.
Его надо было немедленно везти в больницу. И я решился.
Я вынул носовой платок и стал им махать.
Я привстал, ждал очереди в грудь, никто не стрелял.
«Помогите вынести раненого», - сказал я лежащим рядом.
Встало несколько человек, и мы, подхватив парня, понесли его к дороге.
В спину нам полетела пулеметная очередь, но мы были уже за автобусом, брошен-ным на краю площади.
Парня мы отправили на машине в больницу Склифосовского, а сами принялись вы-таскивать других раненых.
По нам стреляли.
Мы вытащили двоих. Но они были уже мертвы.
Больше мы ничего не смогли сделать.
На площадь заехали два БТР и стали кругами ездить по площади, давя колесами ле-жащих людей: живых, мертвых и раненых.
Я видел, как в БТРы кидали бутылки с зажигательной смесью. Но БТРы не горели.
На площадь подошла дружина из Дома Советов с оружием. Автоматными очередями они отвечали на огонь. Было уже темно. Светящиеся трассы очередей метались по площа-ди. Народ выбирался из-под огня и разбегался с площади.
В одну из легковых машин, стоявших на площади, набилось человек восемь. Они пытались на машине выехать с площади, но один из БТРов развернул в их сторону пуле-мет и расстрелял ее.
На моих глазах снайпер спецназа по кличке «Грач» в упор застрелил нашего парня Павла Шлыкова. Тот был в белом халате с красным крестом. Застрелил, когда тот перевя-зывал раненого. Он выстрелили прямо в красный крест. Даже фашисты такого не делали.
Парень замолчал. Свиридов спросил:
- Как тебя зовут?
- Локтев.
- А что произошло с дочкой Ксаныча?
- Когда я пробирался домой, меня схватили спецназовцы и отвели на стадион. Там расстреливали людей. Меня заставили относить трупы. В одном из переходов, загороженных БТРом, я увидел девушку. Я узнал ее – это была Лена. Она тоже была в белом халате, с красным крестом. Двое «Витязевцев» пытались сорвать с нее одежду, наверно, хотели ее изнасиловать, она была очень красивая девушка, но она отчаянно сопротивлялась. Тогда одни из спецназовцев ударил её в лицо. Она упала. А он схватил с БТРа лом и стал бить ее по голове. Она не шевелилась. Я слышал только глухие удары и хруст костей. Потом меня заставили отнести труп в кузов грузовика. У нее все лицо превратилось в кровавое месиво, и её нельзя было узнать. Машина была битком набита убитыми людьми, меня заставили сесть в кузов. Куда повезли трупы, я не знаю, потому что я выскочил из машины на ходу и убежал.
Локтев закончил рассказ. Он сказал:
- Больше я ничего не знаю.
И он ушел.
У всех в глазах стояли слезы.
Через пять минут молчания Велихов сказал дрожащим голосом:
- Будьте вы прокляты, - Ельцин со своей бандой «дерьмократов»!
Рябухин зло произнес:
- Всё! Хватит! Я больше не хочу служить, потому что это служба убийцам.
И он решительно пошел в свой кабинет.
Глава 101
Вслед за Рябухиным в кабинет зашел и Свиридов. Он сел напротив Рябухина. Свиридов некоторое время молча смотрел, как Рябухин пишет рапорт. Когда Рябухин закончил писать, Свиридов произнес:
- Андрей, ты не торопишься? Да, в Москве произошли ужасные вещи, однако постепенно все уляжется. А невинные жертвы? Невинные жертвы всегда были и будут.
Рябухин взглянул на Свиридова. Молча достал из стола Евангелие, открыл, и принялся вслух читать:
- Откровение Святого Иоанна Богослова.
Глава 6.
8. И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, имя которому «смерть»; и ад следовал за ним; и дана ему власть над четвертой частью земли – умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными.
9. И когда он снял пятую печать, я увидел под жертвенником души убиенных за сло-во Божие и за свидетельство, которое они имели.
10. И возопили они громким голосом, говоря: доколе, Владыка Святый и Истинный, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу?
Глава 9.
20. Прочие же люди, которые не умерли от этих язв, не раскаялись в делах рук своих, так чтобы не поклоняться бесам и золотым, серебряным, каменным и деревянным идолам, которые не могут ни видеть, ни слышать, ни ходить.
21. И не раскаялись они в убийствах своих, ни в чародействах своих, ни в блудодеянии своем, ни в воровстве своем.
Закончив читать, не дожидаясь вопросов Свиридова, Рябухин стал горячо говорить, не столько для своего приятеля, сколько для себя:
- Саша, к сожалению мы живем в стране рабов. Наши предки призвали в свою страну править чужеземцев, - это акт рабов, боящихся свободы. Властители вели себя на Руси, как в завоеванной стране: с местными не роднились; силой собирали дань; продавали и покупали людей и земли.
В наших правителях не было ни капли русской крови.
В семнадцатом году русским был дан шанс стать свободными, но они тут же попали в новое рабство, а, как известно, - рабы, ставшие хозяевами, намного подлее и свирепее тех, чье место они заняли.
Девяносто первый год поманил свободой и тут же русский народ ее лишился.
События девяносто третьего года показали, как были мы рабами, так и остались, ибо свободные люди не потерпели бы убийств своих братьев и сестер.
Прошлое русских ничему не научила, а о будущем они не хотят думать.
Россия - страна с темным прошлым, позорным настоящим, и сомнительным будущим. Я уверен, - у страны рабов нет будущего! А я рабом не хочу быть!
Сказав это, старший оперуполномоченный Особого отдела майор Рябухин Андрей Александрович, честно прослуживший Родине четверть века по дальним гарнизонам, воевавший в Афганистане и других «горячих точках» и едва не убитый, встал и пошел к выходу.
На выходе он тихо, но тщательно закрыл за собой дверь.
Сотрудники Особого отдела дружно осудили преступление, совершенное Ельциным в октябре 1993 года, но рапорт на увольнение написал только один Рябухин, остальные, в том числе и отец дочери, убитой спецназовцами из группы «Витязь», продолжили службу.
Да, Рябухин не был ангелом, он был обычным человеком, он делал и плохое, и хорошее. О хорошем, что он делал, уже давно никто не помнит, а в плохом он раскаялся. Но, впоследствии, Рябухин ни о чем не жалел: совесть его была чиста.