Григорию Нимченко везло всю войну. Согласитесь, не каждый прослужит четыре военных года без царапины, да ещё каких военных года. И хотя в боевых действиях принимать участия ему не приходилось, сосчитать сколько раз он, за линией фронта, под пулями ползал по минным полям Восточной и Западной Европы, не представлялось возможным. Гриша пошёл в отца и деда, с детства отличался крупной костью, с девяти лет занимался метанием ядра, причём показывал хорошие результаты. Отец приветствовал увлечения сына, после работы возил его на тренировки, на центральный Киевский стадион “Динамо”. Затем, они вместе, усталые и голодные, торопились домой. Дома они неспешно ужинали, вечерами гуляли бесконечными, каштановыми аллеями.
В тот день, ничто не предвещало несчастье. Утром Гриша, как всегда, отправился в школу, его хвалила учительница литературы, в обед он съел, заботливо уложенные матерью в портфель, бутерброд с сыром и яблоко, после школы отец отвёз его на стадион. Тренер показывал юным спортсменам новую технику толчка. Во время демонстрации, трёх с половиной килограммовый шар выскользнул из его рук и угодил в Грише в голову. Мальчик упал без чувств. В больницу он попал с диагнозом “глубокая, черепно-мозговая травма”, результатом которой стала полная потеря зрения. Гриша ослеп. Отец долго не мог избавится от преследовавших его кошмаров и вскоре он запил. Мальчик безумно страдал, скучал по отцу, к тому времени оставившего их с матерью, никак не мог усвоить шрифт Брайля, но больше всего его угнетала темнота. Он как-то признался матери, что забыл как выглядят другие цвета, чёрный вытеснил их из его мозга.
- Мам, а как мне представить красный?
- Подними лицо к солнцу и сильно сожми веки, - из глаз матери хлынули слёзы, а Гриша наоборот улыбнулся.
- Ох как красиво, мамочка....
Раз в три месяца Гриша проходили осмотр в местной поликлинике. Старый офтальмолог, защитивший диплом ещё до революции, доктор Кояновский, не терял надежды, что зрение может вернуться и его оптимизм передавался мальчику.
- Нужны положительные эмоции, - неустанно повторял он и вздыхал сам себе в ответ, - а где же их взять, в наше смутное время?
Так прошло три года. Гриша уже довольно хорошо читал пользуясь изобретением великого Луи Брайля, у него обострились обоняние и слух, он как мог помогал матери по дому, даже сам ходил в соседний гастроном за молоком и хлебом. Та ночь, яркими вспышками, навсегда врезалась в его память. Его будит громкий стук в наружную дверь, мать возвращается в его комнату, он слышит каждый шаг её босых ног, телеграмма- умер отец. На утро они едут на похороны в деревню к дедушке и бабушке, где отец жил последние пол года. Поздняя осень, дождь размыл и без того плохие дороги. Гриша прижимается к матери. Он чувствует на себе десятки глаз. Мать не отходит от него ни на шаг. Они ночуют в сыром доме не раздеваясь, он всю ночь кашляет от едкого дыма. Утром все идут на кладбище, сильный ветер насквозь продувает тяжёлое пальто, противный мелкий дождь больно сечёт лицо. Громкие крики и причитания, пахнет влажной землёй, он просит мать увезти его отсюда. Мать молча гладит его по затылку. Вскоре все возвращаются в дом, начинают кушать и пить. Гриша один сидит в сенях, из комнаты доносится гармошка, хмельной голос затягивает протяжную песню: “... шумел камыш, деревья гнулись...” Мама уговаривает водителя автобуса, подвести их на железнодорожную станцию. За десять рублей тот соглашается. По дороге автобус бросает из стороны в сторону. Гриша поправляет рукой съехавшую на лоб шапку, в этот момент автобус неожиданно сильно швыряет в бок, мальчик сильно бьётся головой о стекло, шапка смягчает удар. Только через минуту он понял, что видит. Видит! Видит постаревшую мать, её выбившуюся из под платка седую прядь. Видит водителя судорожно вцепившегося в руль, видит капли дождя, наискось скользящие по стеклу, видит свои руки. Он на мгновение опешил, дикий спазм клещами сжал горло, он схватился руками за холодный, металлический поручень переднего сидения и его вырало на пол автобуса. Мать испуганно смотрела в его широко раскрытые глаза, у него начиналась истерика... Они добрались домой поздним вечером, у Гриши был жар, поднялась высокая температура, ночью он бредил, мать разобрала слова- ребёнок благодарил отца за возвращённое зрение...
Гриша вернулся в школу. Он продолжал наблюдаться у доктора Кояновского, тот был счастлив за своего пациента, с гордостью показывал его своим студентам. В шестнадцать лет ему давали все двадцать, крупный симпатичный парень со светлой шевелюрой. Десятилетку он закончил в июне 41 года. Выпив шампанского, выпускники отправились на Владимирскую Горку встречать рассвет, а встретили войну. Через день в военкомате Гриша получил направление в сапёрскую учебку под Тулу. Перед отъездом они с матерью, зашли попрощаться с Кояновским. Доктор настоятельно советовал Грише пройти медкомиссию и остаться в тылу, так-как по его мнению, любой стресс может дать обратную реакцию и если слепота вернётся, то уже на всегда. Молодой человек внимательно выслушал старого доктора, крепко пожал сухую ладонь и из поликлиники поехал прямо на вокзал!
Именно в Тульской учебке и проявился его талант. Его первым учителем был старый капитан-минёр, воевавший ещё в первую, Германскую компанию. Он и открыл любознательному курсанту мрачную сапёрскую заповедь, что в самом деле, сапёр ошибается два раза- первый и последний! Он научил Гришу никогда не бояться, но всегда “уважать” бомбу, быть предельно внимательным за работой, ни думать ни о чём постороннем, не паниковать ни при каких обстоятельствах, ни в коем случае не показывать страх, если он есть. Взрыватель это сразу “почувствует” и жахнет так, что взрывная волна достанет до Бога Войны. И ещё капитан посоветовал курсанту иногда молиться, но Гриша не принял это всерьёз, да и молиться он не умел, один раз в жизни и слышал-то, на похоронах отца. Между тем, занятия в учебке по-настоящему “захватили” его, он с интересом изучал различные виды взрывчатых веществ, типы противотанковых и противотранспортных мин, противопехотные и заградительные фугасы, детали взрывных механизмов, вибрационных замыкателей, дистанционные взрыватели и часовые механизмы. Его пальцы были послушны и проявляли чудеса чувствительности, он отлично ориентировался в кромешной темноте, на запах определял мелинит, что не всегда умели даже опытные профессионалы. Гриша увлечённо штудировал “Разрушения и заграждения” Карбышева, изучал историю бомбистов России, немецкие пособия для диверсантов, учебник минно-взрывных средств. Больше всех проблем курсантам доставлял минный взрыватель МУВ. В силу своей простоты и примитивности, он обладал очень “вспыльчивым” характером. Поэтому сотни близнецов-взрывателей отключались совершенно по-разному, технических навыков здесь не хватало, нужен был особый, творческий подход. В лабораторных условиях можно было довести свои действия до автоматизма, а в полевых, например в дождь или снег, да ещё под пулями... Курсантов несколько раз вывозили на учебные, минные поля, где Гриша показывал самые высокие результаты, но настоящее минное поле, завораживало и по-настоящему пугало курсантов, до мелкой дрожи в коленных суставах...
Ускоренные курсы сапёров, Григорий Нимченко закончил с отличием, получил свою первую лычку и вместе со всей ротой, под “Прощание Славянки”, отправился на фронт. Их эшелон, направляющийся в 16-ю Армию генерала Рокоссовского, разбомбили под Волоколамском рядом со станцией Смычка. Бомбардировщики, хищной стаей спикировали на движущийся военный состав. Расставшись со своим смертоносным грузом, они исчезли за низким горизонтом. За пять минут эшелон превратился в месиво искорёженного метала, горящих досок и нервно пульсирующих человеческих тел. Розовые куски плоти разлетелись на десятки метров, они свисали с веток деревьев и чудом уцелевших столбов электропередач, они сливались с красной от крови щебёночной насыпью. Из сапёрной роты на ногах осталось два человека- старшина Шарипов и Гриша. Несколько авиабомб не разорвались, так целиком и торчали на насыпи вдоль горящих вагонов, угрожающе дымили и хищно свистели винтами в хвостовой части. Оцепивший состав комендантский взвод не давал медикам оказать помощь раненым, из-за опасности неожиданных взрывов. Это и было первое задание сержанта Нимченко- горячий метал корпуса плавил кожу пальцев, ядовитый дым выедал глаза, стоны раненых товарищей рвали на части, ещё не не закалённое войной сердце, тошнило от сладковатого запаха свежей крови, ручейки пота предательски стекали по спине, не давая сосредоточится на незнакомых детонаторах. Он справился, ни одна из двенадцати авиабомб не взорвалась. Сколько мин обезвредил за годы войны Гриша, сосчитать невозможно, по его очень приблизительным подсчётам- больше десяти тысяч. В конце 42го Гриша получил свою первую награду- знак “Отличный Минёр”. В 43м он закончил офицерские курсы. Его несколько раз засылали в тыл врага, в оккупированной немцами Польше, он с группой диверсантов заминировал и подорвал склады боеприпасов, в районе Кракова. Использовались при этом трофейные взрыватели Zugzuender 42. Безотказные, немецкие ZZ-42 сработали на совесть- от складов осталась серая пыль, а Гриша получил, уже вторую к тому времени “Славу”. В октябре 44го под перекрёстным огнём, он обезвредил больше тридцати мин на мосту через Дунай в Белграде, в 45м разминировал подходы к Рейхстагу уже в погонах капитана. Тогда, всего за один день, капитан Нимченко обезвредил больше ста итальянских, фугасных мин нажимного действия. Поздним вечером, он с трудом дотащил до части, мешок доверху заполненный, не ведающими жалости, пружинными шток-запалами.
Говорят, что война заканчивается только тогда, когда земле предают прах последнего солдата. Парадокс, но с этим согласны и сами солдаты, спросите любого из них. Они действительно воюют до последнего вздоха, когда давно уже подписаны капитуляции, когда “за победу” выпиты многие литры спирта, когда перестают сниться погибшие товарищи по оружию. Война так просто не отпускает своих солдат. Шесть лет после окончания войны, Гриша мотался по сожжённой земле Молдавии, Украины и Белоруссии. Вдоль его маршрутов оставались тонны, теперь уже никому не угрожающих мин и тысячи спасённых жизней. На его глазах отстраивались города, восстанавливались школы и больницы, ремонтировались мосты и дороги, но как известно, мины живут дольше своих хозяев. Их дело- нести смерть! Мины не знают пощады. И они ждут… Ждут долго и терпеливо, ждут годы, иногда десятилетия, чтобы выполнить своё дело. Война давно закончилась, а её зловещее эхо, ещё долго и раскатисто гремело разрывами мин, над щедро удобренной человеческой кровью, землёй.
Это был один из самых счастливых дней, в жизни Капитана Нимченко. Взвод попал в распоряжение местной воинской части. В трёхстах километров вокруг, до сих пор находились оставшиеся с войны минные поля, до которых только сейчас “дошли руки”. В основном они были минированы противотанковыми зарядами, но встречались и “сюрпризы” в виде осколочных мин направленного действия, кумулятивных противопехотных, осколочных фугасов или заградительных мин. Работа предстояла большая и кропотливая. Утопающий в цветах, маленький Бесарабский городок, встретил сапёров ярким, южным солнцем, весёлой музыкой и умопомрачительным молодым вином. Гриша умылся с дороги, переоделся в полевую форму и оставив вещи в офицерской казарме, вышел покурить на горбатый мост через Днестр. С него открывался потрясающий вид на бескрайние виноградники и яблочные сады, небо было так низко над головой, что казалось подними руку и достанешь до облаков, голову кружил витающий в воздухе аромат спелых ягод. Гриша невольно залюбовался медлительностью сонной реки. Было абсолютное безветрие, на металлических перилах моста грелись несколько крупных стрекоз. Внезапно, его внимания привлекла протяжная, душевная песня, какая-то сила независимо от него, подтолкнула его пойти на голос.
На крутом берегу Днестра сидела худенькая девушка, её взгляд был прикован к воде. Рядом с ней, положив голову на лапы, неподвижно лежала крупная немецкая овчарка. Гриша медленно приближался, неожиданно громко треснула сухая ветка, собака проворно вскочила на ноги, повернула к нему рыжеватую морду, высунув влажный язык, глубоко и взволнованно задышала. Девушка прекратила петь, но не оглянулась. Он подошёл совсем близко.
- Здравствуйте...
- Здрасте... - Ответила девушка, продолжая неотрывно смотреть на воду.
- Я услышал как вы поёте, меня зовут Гриша...
Её звали Вероника. Она ослепла три года назад, во время бомбёжки её сильно контузило, когда пришла в сознание вокруг была темнота. Жила она со старшими сёстрами и Сырбой в небольшом бревенчатом домике на берегу Днестра, оставшимся им от угнанных на работу в Германию и там бесследно исчезнувших родителей. Сёстры работали на винодельне, вели скромное хозяйство, ухаживали за младшенькой, она как могла им помогала, хотя на самом деле была большой обузой. Сёстры не подавали виду, но Вероника это чувствовала и часто, когда оставалась одна тихо плакала. Вечная ночь нещадно изводила девичью душу, со временем она научилась не скучать в одиночестве, часто гуляла по берегу с верной Сырбой. Щенка нашёл соседский паренёк, одноклассник старшей сестры- Адриан, его забыли или потеряли фашисты, в суете отступления. Адриан принёс грязного, голодного щенка девушкам, те его выходили и выкормили, назвали Сырба- в честь любимого танца-хоровода. За год Сырба из рыжего, мохнатого щенка, превратилась в умную, сильную собаку с игривым, жизнерадостным характером. Она особенно привязалась к Веронике, хотя любила всех сестёр, а уж когда в гости заглядывал Адриан, не отходила от него ни на шаг.
Молодые люди познакомились. Гриша стал приходить каждый день, приносил в дом свой сухой паёк, отремонтировал дверь, заменил треснутые оконные стёкла, выстроил просторную будку для собаки. Они стали часто гулять по берегу Днестра. Сёстры с удовольствием принимали у себя молодого капитанам с интересом поглядывающего на сестру, угощали нехитрой домашней едой, “Лидией”- гордостью местных виноделов. Гриша рассказал Веронике свою историю и она поверила в то, что когда нибудь прозреет. Время летело незаметно. Гриша уговорил Веронику изучать шрифт Браиля, а когда она согласилась стал с ней усердно заниматься. Они часто, оставив дома Сырбу, надолго уходили в яблочный сад, возвращались розовощёкие и счастливые. Чем дольше длилось их знакомство, тем тяжелее было им расставаться, даже на ночь, даже на несколько часов.
Тем временем командировка сапёрного взвода подходила к концу. Оставалось одно минное поле- упирающаяся в молодой лес поляна, рядом с живописным озером, в нескольких километрах от расположения воинской части. Поле было огорожено несколькими рядами колючей проволоки. На ограде каждые сто метров висели грозные фанерные таблички- “Запретная Зона- МИНЫ” Будто чувствуя сатанинскую силу, в этом месте не росла даже трава, только редкие кусты колючего бурьяна да пучки ядовитой крапивы.
Работа была не сложная, но трудоёмкая. Противопехотные мины, с финскими гильзовыми взрывателями натяжного действия М40, которыми было “засеяно” поле, терпеливо ждали своего часа. Гриша был с ними давно и “близко” знаком. Вероника без труда уговорила Гришу взять её с собой. Сапёры разбили небольшой лагерь, разделили поле на квадраты, разобрали оборудование и по-традиции “попрощавшись” друг с другом, взялись за работу. В лагере осталась одна Вероника. Тревожно запищало радио, начал моросить дождик, стало зябко, тревожно сжалось сердце девушки от налёта холодной тоски и мрачного предчувствия неминуемой беды…
А Гриша, тем временем, превратился в слух, гимнастёрка насквозь вымокла от пота, в его плечевой сумке лежало, уже около двадцати обезвреженных взрывателей. И хотя подсказывает ему сердце, что где-то притаился ещё один, но не видит его капитан Нимченко, а только чувствует. Чувствует сведённым судорогой желудком, чувствует кипящим от адреналина мозгом, чувствует натянутой тетивой нервов, инстинктом опытного охотника... А перед его глазами, как тень- милое, чуть смуглое лицо Вероники, тёмный шёлк волос, чувственные полные губы, тонкий стан. Вот она прижимается к нему упругой девичьей грудью, длинные тонкие пальцы нежно ласкают его плечи... Всё обошлось. Гриша вернулся первым. Он обнял и долго не отпускал от себя Веронику, затем аккуратно снял с плеча и уложил в кузов союзнического джипа сумку, со злостью воткнул глубоко в землю сапёрскую лопатку, попил воды из фляги, разделся до пояса, сел на камень и замер, подставив широкую грудь сухому ветру. Он сидел так минут тридцать, не отрываясь глядя на “главный инженерный механизм”- сапёрские руки. В его душе медленно остывало чувство недовыполненного долга. Через час собрались все остальные…
Вернувшись в расположение воинской части, офицеры вымылись в бане, переоделись в парадную форму и отправились в клуб, где в честь окончания их командировки, был созван торжественный митинг, за которым следовал ужин и танцы под военный оркестр. Митинг затягивался, после короткой, но ёмкой речи комполка, трибуну на два часа занял замполит. Затем был ужин, с которого тоже не удобно было уйти, что-бы не обидеть хлебосольных хозяев. Стол был щедро накрыт национальными деликатесами- мамалыгой с птичьими потрохами, муджей, сармале, мусакой, не обошлось и без местного вина. К Веронике он добрался глубокой ночью, уставший и немного пьяный. На столе горели свечи, освещая дом уютным теплом. Раньше Гриша старался никогда не встречаться взглядом с стеклянной пустотой, цвета жжёного сахара Вероникиных глаз, в этот раз он долго их рассматривал, ему показалось, что где-то там, на самом дне, плещется бескрайнее море... Они не так и не легли, до самого утра мечтали о будущем. Утром, командира полка полковник Авдеев, прислал за Гришей свой трофейный Опель. Жёлтая пыль уже давно села, а Вероника ещё долго смотрела на дорогу слепыми глазами. Рядом с ней беспечно виляла хвостом преданная Сырба. Гриша обещал вернуться...
Процесс демобилизации из армии затянулся на целых два года. За это время умерла Гришина мать. Умерла тихо, во сне. Закалённое тысячами смертей солдатское сердце дрогнуло на мгновенье, по дублённой щеке скатилась одинокая слеза, след от неё мгновенно высох. Он остался на всей земле один. Нет, не один! Где то на краю земли, в тысячах километров от могилы матери, его ждала Вероника, он ни на миг не забывал об этом. За эти два года Гриша написал Веронике столько писем, сколько не написал за всю жизнь. Прекрасно понимая, что его письма, буду читать Веронике её сёстры, он писал их тепло, но сдержанно, хотя из его сердца рвались слова нежности и любви. Он отослал ей все свои старые, рельефно-точечные книги на Браиле. Несколько раз он дозванивался по военной линии до своего приятеля, полковника Авдеева. Комполка рассказывал ему, что навещал Веронику, помогал сёстрам продуктами, дровами...
Между тем Гриша попытался разыскать доктора Кияновского. Одна из переживших войну и оккупацию Киева медсестёр, вспомнила Гришу и рассказала ему, что доктор отказался отступать и остался с тяжело ранеными, для которых не хватило транспорта. Первые ворвавшиеся в Киев эсэсовцы, вытолкали во двор больницы всех евреев и коммунистов и без лишних разговоров расстреляли у больничной стены, затем они облили трупы бензином и подожгли. От огня загорелась здание, почти все раненные сгорели заживо...
На майские праздники Гриша поехал в Казань навестить старшину Шарипова. Прямо с вокзала он заехал к нему домой, его дочь хорошо знавшая Гришу, шепнула что Шарипов с внуком в мечети. Оставив вещмешок, Гриша отправился погулять на берег Волги, а уже потом в мечеть Марджани. В помещении пахло носками. Через открытую дверь Гриша видел, как босые люди, стоя на коленях, усердно молятся поднимая и опуская голову и руки. Вскоре из мечети вышел постаревший Шарипов, за руку он вёл своего внука. Дома за чаем, они помянули фронтовых друзей...
Григорий Нимченко демобилизовался из армии в день похорон Сталина, 9 марта 1953 года, в звании майора инженерных войск. Смерть “великого вождя”, не выбила его из колеи, как многих других. Он прекрасно понимал обстановку в стране и в армии. Многие его знакомые, фронтовики, честные, преданные Родине люди, которых он знал годами, бесследно исчезли в лагерях НКВД, по обвинению в антисоветской деятельности по 58-й, поверить в это означало предать их память. Он шёл по ночной Москве, только что проводившей в последний путь “отца народов”. По городу всю ночь с диким воем носились кареты скорой помощи, собирающие растерзанные толчеёй тела задушенных вассалов, заблудшие души которых, “вождь и учитель” прихватил с собой в мир иной. Горы разноцветных пуговиц вдоль тротуаров, напоминали ему миллионы людей сгинувших в сталинских лагерях.
Накупив в столичных магазинах подарков, Гриша отправился на Киевский Вокзал. Новенькая гражданская одежда, непривычно сковывала его движения. Ветер безжалостно трепал приспущенное полотнище флага над вокзальными часами. Из динамиков звучала траурная музыка. Заплаканная проводница мельком взглянув на билет, равнодушно пропустила его в набитый пасажирами плацкартный вагон. Дорога заняла четыре дня, однообразные заоконные пейзажи навевали грусть. К границе с Украиной снега становилось всё меньше. Вскоре он сошёл на асфальтированный перрон похожего на церковь вокзала в маленьком Украинском городке. Здесь он пересел на автобус и по “гитлеровской грунтовке” доехал до правого берега Днестра. Оставшуюся часть пути он добирался попуткой. Гриша попросил остановить грузовик на мосту, попрощался с водителем, выкурил сигарету и дальше отправился пешком. Обтянутый дерматином, фанерный чемодан при ходьбе больно ударял по голени, ноги давно насквозь промокли, брюки до колен выпачкались глиной.
Он легко постучал, дверь тут же открыли, будто ждали именно этого стука. Они так и стояли через порог, не в силах сдвинуться с места, не в силах поверить своему счастью. Бурно визжавшая от радости за хозяйку Сырба тёрлась об гостя лохматым боком. Покормив Гришу с дороги и напоив горячим чаем, Вероника присела на скамейку рядом с ним и сбивчиво заговорила. Она говорила бесконечно долго, как бы отвечая на каждое его письмо, в отдельности... Он её не останавливал, только когда заплакала, вытер её крупные слёзы тыльной стороной ладони. Выяснилось, что ехать с ним она сейчас не может, в начале лета выходит замуж её старшая сестра Кристина, и ей очень хочется быть на свадьбе. Гриша с пониманием кивал...
Вскоре с работы вернулись сёстры, они искренне обрадовались увидев Гришу. Средняя, Анжелина, стала топить баню и что-то стряпать у печи, а Кристина побежала в воинскую часть за Авдеевым, а потом за своим женихом- Адрианом. Когда через два часа, раскрасневшиеся мужчины вышли из бани, девушки рассматривали столичные подарки, Адриан наигрывал на скрипке весёлую мелодию, а стол ломился от угощений и бутылок. Авдеев обещал помочь Грише с жильём и работой на следующие несколько месяцев. Жить Гриша сможет в офицерском общежитии, которое буквально месяц назад закончили строить и сейчас заселяют, а работать будет в авторемонтной мастерской, где пара “грамотных рук” всегда пригодится.
Праздник затянулся далеко за полночь, вскоре уехал комполка, по-дороге подбросив домой, Адринана. Девушки постелили Грише в бывшей родительской спальне, а сами проворно собрав со стола остатки еды и посуду, втроём разместились в своей старой, детской комнате. Они ещё долго, возбуждённо шептались, потом их голоса сделались тише и совсем смолкли, а Гриша так до самого утра и не уснул. Он несколько раз выходил покурить, потом неподвижно лежал на спине, заложив обе руки за голову, уставившись в бревенчатый потолок. Заснул он, когда в печке перестали потрескивать дрова, а за окном стали проявляться очертания деревьев. Проснулся Гриша от того, что почувствовал рядом с собой жаркое дыхание любимой женщины, она ласково обняла его шею и нежно поцеловала, их сердца забились в унисон...
Авдеев сдержал слово и через день, Гриша поселился в общежитии, жил он один в двухместной комнате с видом на пока ещё голый яблочный сад. Работа его не обременяла, с окружавшими его людьми он легко и быстро нашёл общий язык, некоторые помнил его по командировке. Каждый день после работы он встречался с Вероникой, она хорошела на глазах, превращаясь в молодую, очень красивую женщину. По её просьбе он бросил курить. Иногда она оставалась ночевать в его комнате, тогда ночь превращалась в волшебную иллюзию, которая к сожалению быстро рассеивалась- рабочий день в воинской части начинался в шесть утра. А вокруг расцветала весна! Яблоневые деревья под окном были усыпаны огромными бело-розовыми цветами, жизнерадостно зазеленела лоза, весело зажурчали ручьи вдоль тротуаров, неся течением прошлогодние сухие листья-лодочки. Теперь каждую пятницу в городском саду играл духовой оркестр. Солдаты перешли на летнюю форму. По радио опять стали звучать довоенные джазовые композиции, вышедшего на свободу и полностью реабилитированного Эдди Рознера!
Перед самой свадьбой, решили поехать на пикник. В этот день небо было особенно низким. Собралась большая компания, кроме Вероники и Гриши, был Авдеев с беременной красавицей-женой, Кристина с Адрианом- два голубка, не сводящих друг с друга глаз, Анжелина и две её подруги, шофёр грузовика Паша. По дороге в кузове, под шум ветра они выпили несколько бутылок крепкого, тёплого вина! На место они добрались уже порядочно захмелевшими. Поляна, которую выбрал шофёр, показалось Грише смутно знакомой, особенно утопавшее в зелени озеро, но Адриан и Авдеев окликнули его, не дав возможности осмотреться и мужчины, похватав удочки отправились рыбачить. Сырба, резвилась на поляне играя с дразнящими её бабочками. Женщины разобрав лукошки разбрелись по молодому лесу в поисках грибов, их заразительный смех звенел вокруг поляны. Паша собирал дрова и хворост для костра. Вероника сидела на солнышке, держа в руках маленький букетик синих полевых цветов, которые Гриша всё таки успел нарвать и принести любимой, перед тем как окончательно присоединиться к рыбакам. Рядом с ней на сидении, которое Паша вытащил из кабины грузовика, сидела жена Авдеева, Тамара и поглаживала круглый живот.
- Хороший он у тебя Ника, надёжный...
- Это правда, - Вероника уже в который раз глубоко вдохнула запах цветов, - вы и не представляете Тамара Васильевна, как я его люблю...
- А мне и представлять не надо, это у тебя на лбу написано... - Она произнесла это менторским тоном, будто аксиому числового ряда. Тамара Васильевна Авдеева преподавала алгебру, в старших классах местной школы. - И ради бога, не называй меня по отчеству, а то чувствую себя динозаврой!
Женщины захихикали. Вдруг Паша неожиданно громко вскрикнул.
- Что случилось, Павел? - Спросила его Авдеева.
- Да крапива уж больно жгучая, Тамара Васильевна...
- Ах, ну ничего, я слыхала что это даже полезно, от радикулита, что ли... Ты не чеши только и всё быстро пройдёт!
Она повернулась обратно к Веронике и продолжила рассказ, о том как и где она познакомилась с Авдеевым.
Комполка даже не закинул удочку, улёгся на бушлат в тени деревьев и сразу уснул. На берегу было особенно тихо, вода была неподвижна, как зеркало, на краешек удочки то и дело усаживались наглые стрекозы. Адриан уже успел вытащить двух карасей, а Гриша даже не менял наживку, да он и не обращал внимания не беспокойный поплавок. Он сидел загипнотизированный тишиной и не моргая смотрел на отражённое водой небо, на гнездо аиста спрятанное в кроне дерева, на другом берегу, на лягушат, беззаботно резвившихся в холодной, прозрачной воде. Треск сухой ветки, заставил его оглянуться, к Авдееву тихо подкралась Тамара, с трудом присела на корточки и стала щекотать нос мужа травинкой. Тот не обращая внимания спал, как медведь в берлоге. Тамара подняла глаза, встретилась взглядом с Гришей и с шутливым разочарованием развела руками. Чуть в стороне, на берег вышли девушки, их лукошки были наполнены крупными грибами. Гриша вдруг подумал о Веронике... В этот момент тишину разорвал адский раскат взрыва, через несколько секунд зеркало воды покрылось сотнями трещин от падающих камней.
Адриан и Авдеев выбежали на поляну почти одновременно, на месте костра зияла воронка, в десяти шагах на земле лежал Паша и корчился от боли. Его тело было утыкано мелкими осколками, из под них сочилась кровь. Уткнувшись мордой в небо, жалобно выла Сырба. Вероники нигде не было, только над поляной, откуда не возьмись, появилось белое облако. Вскоре поляна заполнилась людьми. Девушки хлопотали вокруг водителя, к счастью раны были не опасны. Придя в себя от лёгкой контузии он рассказал, что разжёг костёр и по просьбе Вероники подвёл её ближе к огню, а сам отправился за сухими ветками. Он успел отойти на несколько шагов, когда раздался взрыв и его волной отбросило в сторону. Куда подевалась Вероника он не видел.
Тем-временем Вероника, всё ждала что вот-вот упадёт на землю и даже вся как-то сжалась, но не падала, а парила в небе над поляной. Она увидела яркую вспышку огня и сотни осколков летящих в разные стороны, увидела как падает на траву Паша, как из леса выбегает Адриан и сразу за ним Авдеев, как Анжелина склонилась над раненым, а Тамара прижимается круглым животом к мужу. Потом она пыталась закричать, но у неё ничего не вышло, только стаю грачей вспугнула, да Сырба завыла ещё громче. И ещё Вероника поняла, что всё видит, но её это почему-то не обрадовало. Она посмотрела по-сторонам, вокруг неё было бескрайнее розовое небо.
Успокоив Тамару и коротко переговорив с водителем, Авдеев огляделся и увидел, что на поляне нет Гриши. Громким, командным голосом, он обратился ко-всем сразу и попросил по-возможности не двигаться, так как вероятно в поле, есть ещё мины. Затем, немного смущаясь, он поцеловал Тамару в висок и бегом вернулся на берег.
Гриша сидел как и раньше на деревянной кладке и ослепшими глазами всматривался в окружившую его темноту. Он почувствовал ладонь комполка на плече, встал опираясь на его руку и они вдвоём, медленно побрели к минному полю. По-дороге Гриша, как учила его в детстве мать, в надежде увидеть красный цвет, плотно сжал веки и посмотрел на солнце...
Вероника внимательно вглядывалась в лица людей, неподвижно стоявших на земле. Она увидела, как опираясь на руку друга, к поляне неуверенно двигался её Гриша. Он внезапно остановился, будто натолкнулся на невидимую стену и поднял лицо к небу, ей показалось он узнал её! Из глаз ручьём полились слёзы...
В это время, солнце закатилось за лёгкое облачко, с неба закапали тёплые капли дождя, Гришина рубашка мгновенно промокла, вой собаки проникал в каждую клетку мозга. С ним кто-то говорил, он что-то невпопад отвечал... Потом он вроде-бы ещё раз всех увидел- бледное лицо Кристины, растерянный взгляд Адриана, расширенные до придела зрачки водителя Паши, дрожащие ресницы Тамары, усталые веки Авдеева, больные глаза Сырбы. Он пытался сконцентрироваться, но ему не удавалось, мелко дрожащие руки выдавали внутреннее напряжение. О Веронике он ничего не спросил, он всё понял в тот же миг, когда раздался взрыв. По характерному звуку он автоматически посчитал эквивалент мощности. Капитан Нимченко, конечно хорошо знал “почерк” взрывателя и его результат. Он погладил по жёсткой шерсти собаку и густая ночь, теперь уже окончательно, накрыла его...
Igor Sapozhkov
Mine Field © /Минное Поле ©
September, 2007
New York
igrec@myway.com