ATHENAEUM NOVUS
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
АВЛ: Здоровья тебе, дорогой наш Калликст, день задался нынче, если ты присоединяешься к нашей умолюбивой беседе, пока тени ещё не слишком коротки.
КАЛЛИКСТ: И вам здравия, друзья! Горю нетерпением вступить в состязание, угодное богам, и посвятить свою победу Музе. Но, скажите же мне поскорее, о чём беседуете вы теперь?
РОМАН: Известно ведь тебе, Калликст, как и всему учёному миру, что, прежде чем явился из земли человек, уже великое множество и разнообразие живых существ родила Земля Небу; и что, прежде чем настал век людской, прошло много веков вращения космоса; и век сменялся веком, сообщества животных сменяли друг друга, рождая особей всё более совершенных, пока, наконец, - относительно совсем недавно, - Земля и Небо не породили самое совершенное, разумное, и потому богоподобное существо – человека; так что первое в Вечности, во времени открылось как последнее.
КАЛЛИКСТ: Ты верно и по-лаконски кратко обрисовал течение времён, в смене эпох и поколений живых существ, друг Роман. Верно также ты заметил, что мы, люди, как существа богоподобные, наиболее любезны богам, которые по любви своей даровали нам власть над всеми насельниками земли, раньше нас увидевшими свет в круговращении времён; и что мы явились из земли последними, будучи первыми в мысли Единого Бога. Но неясно мне до сих пор, в чём цель этих твоих припоминаний.
АВЛ: Видишь ли, Калликст, наш друг Роман озадачился вопросом: действительно ли человек самое совершенное существо, могущее родиться в иерогамии Земли и Неба, или следует чаять явления существа ещё более совершенного, уже не подобного лишь богам, но богоравного? И то, что это совершенное существо может быть на земле, и есть в Вечности, Роман доказывает тем, что мы носим в себе идею этого существа, и любим его и хотим походить на него. Он также утверждает, что вся драма человеческого существования происходит из этой любви. И мнится мне, что он прав. В самом деле, если бы мы были совершенными, то нам не к чему было бы стремиться, в плане изменения своего облика и характера и душевных качеств: тогда не стремились бы мы к доблести, но всегда являли бы её, даже не отдавая себе в этом отчёта. Однако же, это не так. Но, как говорит прекрасный Гесиод:
…добродетель от нас отделили бессмертные боги
тягостным потом: крута, высока и длинна к ней дорога,
и трудновата в начале. Но если достигнешь вершины,
лёгкой и ровной станет дорога, тяжёлая прежде.
РОМАН: К этому я мог бы добавить довод от противного. Согласитесь, друзья, нелепо и даже, может быть, нечестиво думать, будто Природа, или неизвестное божество, или сам Зевс Промыслитель, которые столь долгие и многие века и циклы вращения Мира трудились над населением земли, их развитием и благоустройством, дойдя в трудах своих до человека – который хотя в известном отношении и совершеннее остальных насельников земли (кроме богов), всё же обладает множеством разительных недостатков, один из которых есть зло, неизвестное земле до человека – вдруг решили отдохнуть и остановились в своём движении на полпути. Разве такая перемена не противна природе богов, постоянство которых – один из источников блага? Поэтому, мы явим, по меньшей мере, своё благочестие, если согласимся с тем, что развитие Земли не закончилось человеком и не остановилось на нём. И, следовательно, мы вправе полагать, что та неустойчивость и то стремление вверх, которое мы наблюдаем в человеках, и которое отрицательным образом присутствует также и в стремлении вниз, суть обнаружения существа развивающегося, ещё не достигшего своей формы, которая остаётся пока его энтелехией.
КАЛЛИКСТ: Речи твои, друг Роман, звучат убедительно для ушей моих, и моё благочестие сливается с твоим в едином хоре прославления, но, вместе с тем, как честный гражданин, не могу не привести свидетельства, противного нашему согласному мнению. Известно ли вам, друзья, что в священной Книге иудеев сказано, будто Боги Творцы неба и земли, создавшие человека, в подобие Себе, как андрогинную двоицу создавшие его, на нём почили от трудов своих? В честь какового отдыха богов иудеи празднуют свой шабат. Скажите же мне, разве это богооткровенное свидетельство, которому мы можем доверять, не говорит почти прямо о том, что человек – венец творения, и что никакого более совершенного существа на земле сотворено не будет?
РОМАН: Так это или нет, важным здесь представляется мне то, что приведенное тобой свидетельство иудейского пророка является ответом на поставленный мною вопрос. Значит вопрос этот не праздный, - раз священная книга находит нужным дать на него ответ. Два ответа возможны: эволюция жизни продолжается, эволюция закончена. В книге пророка приведен не тот ответ, что нравится мне, но он подтверждает правомерность постановки вопроса как такового. Кроме того, мне кажется, что уместны оба ответа. Ведь что далее говорит священная Книга? – она говорит, что Боги после сотворения человека не оставили его просто жить, как всех других тварей, но уделили ему от своего Дыхания, божественной пневмы, и занялись его воспитанием и образованием. Это означает, что человек не был окончен рождением из земли, от которой он получил лишь тело и животную душу, роднящую его со зверьми, - но продолжилось его строительство в духе. Таким образом, мы имеем оба ответа на наш вопрос: (а) эволюция закончена, как телесная, и (б) эволюция продолжается, как духовная. И я, - как и многие до меня и вместе со мной, - думаю, что человек, в итоге предстоящего ему совершенствования, должен оставить земное тело и вознестись к богам в обретённом эфирном теле; и что обретает он это богоравное тело в результате божественной пайдейи, под руководством божественных наставников, подобных Хирону, наставнику Ахилла и Геракла; каковой Хирон не был ведь человеком…
КАЛЛИКСТ: Да, он был кентавром, существом божественным, или, иначе говоря человеко-богом. Ведь мы не сомневаемся, что конское в нём знаменует собой божественное?
АВЛ: Нисколько не сомневаемся, Калликст, и знаем, что символ этот достался нам в наследство от тех времён, когда коня почитали как божество; или, вернее сказать, почитали в коне божество. Но я хочу сказать больше и поддержать Романа в его учёном мнении. Вы, может быть, не знаете, однако новая иудейская секта так называемых «христиан» в основание своего учения положила убеждение в том, что человек должен стать совершенным, но не в состоянии этого сделать, потому что, в силу неправильных шагов, утратил идею совершенства. И вот, человеколюбивый Бог из своего вечного присутствия посылает на землю своего Сына, Идею Человека, который воплощается на земле в качестве чудесного, незакономерного примера (экземпляра). В нём людям вновь открывается идея человека, сокрывшаяся от них в результате загрязнения умов, и через то в их душах совершается спасительное для них припоминание того, кто они на самом деле, в своей энтелехии. Ясно, что, вспомнив собственную идею, люди сумеют завершить своё развитие до указанного нами выше предела, правильно выполнив свою часть работы в этом обоюдном с Богом Отцом деле. Ничего подобного нельзя найти у коренных иудеев: у них есть лишь зависимость от гнева и милости, и прихоти их бога, которого они кормят жертвами и ублажают послушанием; такие же вещи как воплощение Духа Божия и равенство человека Богу им глубоко чужды. Они почитают их богохульными и за это ненавидят христиан и доносят на них властям.
Так что Роман, по-моему, прав, говоря о духовном продолжении развития Жизни в человеке. И если мы все с этим согласимся, то следующий вопрос, который нам предстоит обсудить, это - каким путём совершается сказанное развитие. Думаю, что неправильные шаги, приведшие к потере идеи, совершены людьми как раз на этом пути. Именно так, по-моему, мыслят христиане. Это доказывается также и тем, что они называют себя «людьми Пути». Кроме того, Романово уподобление Христа Иисуса кентавру Хирону представляется мне не только аналогическим, но – существенным. По легенде христиан об их родоначальнике, сказанный Иисус является в их мнении наполовину человеком, наполовину ослом; или Осло-человеком, что значит Бого-человеком. Ведь, как в кентавре Хироне конское знаменует собой божественное, так во Христе Иисусе божественное знаменуется ослиным. Это и не удивительно, если учесть, что во времена древних евреев ослы у них играли ту же роль, что у ахейцев кони: они воевали на ослах и впрягали их в колесницы, и знаменитый царь их Давид восседает верхом на осле. Почитание же осла стояло у них так высоко, что в жертву жестокому богу, требовавшему себе первин от всякого скота, они не приносили первенцев осляти, но замещали их своими детьми-первенцами. Так, во всяком случае, записано у них в Законе. Поэтому, согласно преданию христиан, их божественный Наставник родился в ослиных яслях, как то подобает ослу, но родился от женщины, как то подобает человеку. Также, будучи помазанным на царство, он въехал в Иерусалим на ослице и на молодом осле, которого отдали в жертву Богу. Теперь не время вдаваться в символику этой тройцы, но можете мне верить, что она манифестирует единство человеческого и божественного в Нём. Так что наставник апостолов Иисус вполне подобен Хирону, наставнику Геракла и других героев. Разница видна лишь в иконографии, поскольку христиане следуют египетскому канону изображений богов, у которых звериные головы на человеческих телах, как у Минотавра – минойцы ведь во всём следовали египтянам…; у нас же, в элевсинском и дионисийском культах, вперёд выставляется человеческое, звериное же остаётся как бы на заднем плане.
КАЛЛИКСТ: Замечательное уподобление, друг Авл, надеюсь, оно имеет твёрдую почву под собой. Во всяком случае, вы меня здорово заинтриговали, друзья, так что мне захотелось поближе познакомиться с философией христиан. Насколько я понял, эта философия во многом подобна орфической, и что любопытно, мистическое странствие или путешествие человека начинается не после смерти, но при жизни, как если бы ты при жизни умер, так что твоим наставником выступает божественный душеводитель, пришедший из потустороннего мира, который ведёт тебя к Судье, как уже оправданного. Так, Авл?
АВЛ: По-моему, ты попал в яблочко, друг Калликст, в самом деле, при вступлении в эту секту человек как бы умирает для остального мира, в том числе и для своей семьи, и воскресает в мире ином, как бы загробном, хотя и остаётся в живом своём теле; душа же его, при этом, мертвеет в какой-то части, поскольку остывает ко всем утехам плоти; и ведёт к Судье этих при жизни умерших Вождь пришедший из загробного мира – казнённый и воскресший для них (потому что является только в их собраниях, и в этом явлении заключается их великая мистерия) Иисус, еврей из Галилеи; он же по их убеждению является царём небесного Града.
РОМАН: Одно представляется мне странным во всём этом – что за охота торопить смерть, которая всё равно неизбежно придёт в свой срок, который назначен тебе судьбой, и раньше времени начинать загробное странствие, самому вступать в скорбную область теней…?
АВЛ: Да, это странно, и твоё суждение об этом справедливо, друг Роман, но не во всякое время.
КАЛЛИКСТ: Что ты имеешь в виду, когда говоришь так, о, Авл?
АВЛ: Я хочу сказать, что только в средние времена имеет смысл проживать весь срок, отпущенный твоему телу; но в последние времена может оказаться, что историческое время закончилось, а геологическое ещё продолжается, и тогда человеку достойнее уйти вместе со своим веком, заявив тем самым себя человеком, а не животным. Ведь землёй правит Год, а человечеством Век (Эон), и эти времена несоизмеримы, как несоизмеримы длина и ширина. Но большинство эллинов этого не знают, как отмечал ещё божественный Платон; думают, что длину можно измерить шириной. Однако, в том что касается времени они не страдают подобным заблуждением и измеряют историческое время не солнечными годами, но олимпиадами и правлением архонтов, так же как египтяне и персы измеряют историческое время царствованиями, а римляне консульствами. И на практике славные эллины утверждают несоизмеримость этих времён: подумайте, сколько доблестных воинов завершили со славой свои жизни на полях битв задолго до конца своего биологического срока. Как могли бы они решиться на это, если бы не жили в другом времени, несоизмеримом со сроками тела? Тем не менее, в средние периоды люди живут в обоих временах: плотью – в геологическом, духом – в историческом. Двойственность времён отвечает двойственности человеческой природы. Но в конце Века две природы человека, до этого сожительствовавшие, расходятся, и тогда для всех людей ойкумены, для всего космополиса, сказанная несоизмеримость времён неустранимо обнаруживается. И вот, христиане утверждают, основываясь на пророчествах и явных знамениях, что Век закончился: это значит, что далее нет Времени для жизни, и было бы безрассудным самообманом пытаться строить жизнь, продолжая её за пределы Века; всё созижденное неизбежно подвергнется разрушению тем или иным способом, потому что космополития просто не может долее существовать, у неё нет для этого исторического места. Цивилизация неизбежно погибнет, люди умрут, с тем чтобы воскресли новые люди и зачали новый Век. Таково учение христиан, друзья, насколько мне известно.
РОМАН: Прекраснейшее учение изо всех мне известных, насколько могу судить. Но кто же изложит и растолкует нам столь примечательную христианскую философию? Ведь нам нужен человек знающий…
КАЛЛИКСТ: Я знаю такого человека. Это философ Климент. Давайте пригласим его в нашу беседу.
АВЛ: Прекрасная мысль! Вот мы, сообща, и поручим тебе это дело, Калликст.
ДЕНЬ ВТОРОЙ
КАЛЛИКСТ: Здоровья вам, друзья, Авл, Роман. Спешу исполнить обещанное и всеми нами желаемое и представить вам друга моего Климента. Он один из очень немногих образованных эллинов, которые известны, как приверженцы этой новой секты христиан, и, конечно, способен разрешить наши недоумения, касательно их учения. Вняв моей мольбе, он любезно согласился на это, за что мы и должны принести ему свои благодарности.
АВЛ и РОМАН (дружно): Благодарствуй на нас, друг Климент. Пусть боги пошлют тебе благополучие и многие дни!
КЛИМЕНТ: Рад помочь вам, друзья, в вашем стремлении к обретению истины. Но не стоит преувеличивать моей заслуги. Ведь я весьма охотно откликнулся на просьбу Калликста, потому что питаю стремление к союзу христианства с эллинской мудростью; иными словами, хочу подружить христианское вероучение с достижениями наших мудрецов, от Фалеса до Хрисиппа; и таким образом помочь себе и моим братьям во Христе Иисусе обрести истинный гнозис и преградить путь гнозису ложному.
АВЛ: Ну что ж, тебе и нам вместе радоваться! Теперь мы надеемся узнать от тебя, где люди сбились с пути в восхождении к собственной Идее, Совершенному Человеку, которого вы исповедуете в Вечности и во времени, причастном вечности. Потому что нам кажется, что это центральный узел вашего учения, в котором сходятся все вопросы, и из которого расходятся все ответы на них. Прав ли я, думая так?
КЛИМЕНТ: Во многом прав, друг Авл. Я с удовольствием передам вам то, что говорит об этом христианское предание, полученное от древних пророков и законченное мужами Апостольскими. Исповедуемое нами учение о человеке, открытое Единым Богом древним мужам праведным, говорит, что первый человек, по-еврейски - Адам, нарушил свой договор с отцом и хозяином своим, главой первого дома, который и человека родил, и сад насадил, и человека в нём поселил, и жену ему дал. Но, главное, бог отец небесный, - по-нашему Дзеус-патер, или Юпитер, - дал человеку закон, как непременную часть договора. И вот человек явил себя неверным: нарушил договор с главой дома. Здесь, в этом пункте люди, в лице своих прародителей, сбились с Пути, и удалились от отца небесного, ушли из дома Его вслед за Ложным духом. Поэтому нам, вновь обретшим Отца, по любви Его к нам и милости, и заключившим с Ним новый договор, нерушимый на вечные времена, резонно представляется, что верность (fides) есть главная доблесть (virtud) человека, от которой и вокруг которой должны стяжаться и вращаться все прочие доблести его. Оттого христиане называют себя верными и людьми Пути.
РОМАН: Но скажи нам, дорогой друг Климент, правду ли говорят, что вы, пренебрегши эллинской мудростью, признанной непревзойдённой во всей Ойкумене, заимствуете свои учения у варваров, у грязных иудеев?
КЛИМЕНТ: И да, и нет. Мы действительно чтим священные книги евреев и доверяем изложенным в них откровениям бога, но иудеи вовсе не варвары. Возможно они не так совершенны в гражданской жизни, как эллины и римляне, но они являются наследниками и передатчиками древней египетской и халдейской, а также персидской мудрости, - так что они выступают на ристалище любомудрия не сами по себе, а от лица всей древней Ойкумены, протянувшейся от Нила до Инда, с центром в междуречье Тигра и Евфрата. Кроме того, варвары, подобные скифам или кельтам не знают царского закона, а живут по обычаям, потакая собственным страстям и порокам; царь же у них просто предводительствует в войнах и пиршествах, а законов не издаёт, но клянётся блюсти обычаи предков. Иудеи же, как и эллины, живут в политическом законе; и законодатели их, так же, как и наши, получили законы от бога.
АВЛ: Верно. Я тоже слышал, что евреи вовсе не варвары, но принадлежат к философствующим нациям, как и эллины. Доказательством чему служит то, что иудейские философские школы пленили умы большой части римлян и греков, проникнув к нам вместе с еврейскими диаспорами.
КАЛЛИКСТ: Ну что ж, друзья, если так, тем больше оснований у нас познакомиться ближе с учением христианской секты. Пусть же друг Климент поскорее приступит к своему рассказу.
РОМАН и АВЛ хором: Да, да, Климент, мы внимаем тебе и твоей музе.
КЛИМЕНТ: Как я уже сказал, наши предки разорили дом Отца, тем что нарушили законы дома, попрали волю Хозяина и разбили договор, на основании которого пользовались Садом Отца. Мы же, их потомки, вполне осознав это прегрешение, которое мы унаследовали, покаялись за предков в своём лице и решили восставить Град Божий, как он был в Начале, когда состоял из одного, первого дома, господином которого был Отец человеков и Творец всех сущих, и самой земли и неба. Ради этого мы обратились с мольбой к Отцу небесному, чтобы Он родил Сына и послал Его к нам Судьёй и царём нового града, в котором, через Сына, царила бы воля Отца. Мы молились так: «Отец наш небесный (или Зевс Отец), да свято будет отныне имя твое меж людей, как среди ангелов твоих, да будет воля твоя на земле, как на небе, да приидет царствие твое, ему же несть конца; помажь Сына Твоего на царство во град наш и пришли нам помазанника своего; мы же будем верны Ему и послушны отныне и вовеки. Аминь».
КАЛЛИКСТ: Что я слышу, Климент, ты так молил Бога?
КЛИМЕНТ: Можно сказать и да, и нет.
АВЛ и РОМАН, хором: Как это понимать?
КЛИМЕНТ: Говорю «мы молили», потому что я теперь христианин, но, разумеется, я присоединился к этой философии позже, чем её основатели; так что, говоря в точности, молил не я, но так просили Отца небесного иудеи, принесшие покаяние пророку Иоанну, сыну Захарьину, его ученики и духовные дети. Они просили Отца прислать им Помазанника, Сына Божия, чтобы воцарился над раскаявшимся градом Иерусалимом. Этим они хотели восстановить договор с Богом, разрушенный первыми людьми, и вернуться к вечному истоку Жизни в новом Граде, правителем которого будет Царь небесный.
АВЛ: И что же, оправдалась их молитва?
КЛИМЕНТ: Удивительнее всего, что да! Отец действительно послал им своего Сына, которого помазал на Царство. И Он был узнан и признан ожидавшими его поборниками Царства. Это был человек из провинции Галилея, из города Назарета, по имени Иисус.
КАЛЛИКСТ: Это и в самом деле удивительно. Но как же они узнали Его.
КЛИМЕНТ: Он явил им знаки Святого Духа, которым был помазан: силу и власть над духами злобы, и способность судить право, как невозможно судить человеку.
РОМАН: И что же произошло дальше?
КЛИМЕНТ: А произошло то, что явление Царя небесного произвело разделение в среде иудеев на тех, кто признал Его, и тех, кто отверг его помазание. И те, кто не признал, последовали за слугами сатаны, которые всегда есть в человечестве. Сатана же, будучи исконным врагом человека, желающим его гибели, привёл их к убийству Царя и репрессиям в отношении Его подданных.
АВЛ: Какая печальная история!
КЛИМЕНТ: Не печалься, друг Авл, я обрадую тебя благой вестью. Сын Божий воскрес из мертвых, взошёл на духовный трон свой, вновь собрал своих верных и восставил Град Божий на земле. Чудесным образом, многие гонители верных обратились и стали гражданами небесного Иерусалима, приняв подданство Христа Иисуса из Назарета, и остались верными ему даже пред лицом ужасных казней и самой смерти. И среди них Павел из Тарса, апостол по благодати Святого Духа. Благодаря проповеди Павла и его учеников, и ваш покорный слуга, изъясняющий вам всё это, покаялся, обратился и вступил в число граждан вечного Града Божия.
КАЛЛИКСТ: Дозволь принести нам свои поздравления тебе, друг Климент.
АВЛ и РОМАН: Да, да, мы присоединяемся; никогда не слыхали ничего подобного! Скорее, расскажи нам поподробнее всю эту историю о первом граде и о первых людях. Недаром ведь говорят, что, познавши Начало (;;;;), познаешь всё.
КАЛЛИКСТ: И я прошу тебя о том же, друг Климент! Расскажи нам, как это могло быть, что из первых людей составился град, и где находился тот царский парадиз, в котором обитали первые граждане?
КЛИМЕНТ: Наше предание говорит, что сад вечного царя находился в верховьях Тигра и Евфрата, хотя я думаю, что эта топология достаточно условна, – ибо не то суть важно, где находился Сад, а важно то, что в нём происходило. И об этом я вам обязательно поведаю. Что же до возможности града, составленного из первых людей, то позвольте напомнить вам, друзья, об истине эллинской доблести и мудрости, которая гласит, что не стены образуют город. Известно ведь, что царь Ликург и наследующие ему законодатели почитаемой нами Спарты запретили обносить город стеной, чтобы граждане не расслабились и не изнежились под их пассивной защитой, позабыв, что защитой городу – доблесть горожан. Также и божественный Платон в своём проекте идеального града предлагает запретить обносить город крепостной стеной, по тем же соображениям. Следовательно, не стены образуют город, но гражданская жизнь. То же относится и к дому: не стены образуют дом (ведь и эргастул имеет стены!), но господин и домочадцы в их отношениях друг к другу. Спросим себя также, призвав на память славные дела предков, какова единица демоса в Элладе? Разве это не двое любящих, вместе стоящих на агоре, вместе идущих в поход и спина к спине стоящих на битве? Наконец, первый дом в городе – это дом царя (каким был дом Одиссея в Итаке); от него же другие домы получают начало и огонь очага. Верно ли я говорю, друзья?
КАЛЛИКСТ: Верь, что сам Сократ не сказал бы лучше, но сказал бы то же самое. И я полностью с тобой согласен.
АВЛ и РОМАН (хором): Мы тоже соглашаемся со сказанным тобою, Климент.
КЛИМЕНТ: Радоваться, друзья! Итак, вот что было в Начале по нашему учению: Дом Царя как первый дом первого града, и двое любящих Отца и друг друга детей Царя как первая единица демоса.
Вы, конечно уже заметили, что мы не ведём речь о начале космоса, происхождении звёзд и планет, земли и неба, – как повествует о том предание иудеев, – но говорим о начале человека. По логическим законам мудрости, пребывающее в Начале (;;;;) есть вечная истина, сущее же во времени есть поврежденная начальная природа. Поэтому первая любящая двойца в первом доме первого града суть истинный человек. О нём же сказано в нашем предании, – в метафизической его части, – что он суть «двое», в подобие изначальной божественной Двойце. Откуда следует, что человек в истине не может мыслиться как единичность, индивидуум, – на что наталкивает нас созерцание его телесной животной природы, – но должен мыслиться как двойца.. Из диалектической же части предания о Начале, которую я вам изложил, следует, что истинный человек это не просто двое, но двое граждан, образующих политическую единицу, или элемент общественности. И мне представляется, что это наиболее верный взгляд на человека, в сравнении со всеми известными ранее. Вы же, друзья, думаю, сами подтвердите мою правоту. Ответьте только на вопрос, что есть главное в человеке, благодаря чему он и отличается от всех прочих существ, населяющих космос? Не есть ли это личность?
КАЛЛИКСТ: Несомненно. Ведь более всего мы ценим в человеке характер, доблести и добродетель. Но разве всё это не суть свойства личности?
РОМАН: Именно! Ведь это всё вещи неосязаемые и непонятные уму, следовательно, превосходящие и чувственную, и умную природу. Превосходит же ум природа божественная. Таким образом, личность есть божественное в человеке.
АВЛ: И в самом деле! Во Вселенной только боги и человек суть личности. Ни животные, ни ангелы не суть личности.
КЛИМЕНТ: Вот теперь, когда мы пришли к единой логике, я могу вам поведать о разрушении первого града и рождении повреждённого человека, который является не в отношении к другу, а в последовательности состояний и действий, которая даёт понятие «времени».
КАЛЛИКСТ: Мы полны нетерпения услышать твой рассказ, но должны сдержать свою страсть и держаться последовательности, которая подобает учёной беседе. Теперь, когда ты ввёл в оборот «повреждённого человека» и указал на отличие его от человека «целого» нам придётся подробнее остановиться на этом различии; тогда, мне кажется, яснее станет и то, о чём ты хочешь нам поведать.
КЛИМЕНТ: Ты прав, Калликст. Не следует нам вводить в честную беседу что–либо подразумеваемое и сокрытое, если можно это открыть. Поэтому, спрашивай, я отвечу, сколько смогу.
КАЛЛИКСТ: Ты, друг Климент, обратил наше внимание на то, что целый человек является в вечности, а повреждённый во времени. Это, безусловно, разные эоны и, следовательно, эти два человека – совсем разные существа; раз принадлежат таким разным эонам. Также ты сказал, что целый человек является в общении с другом, а поврежденный в последовательности состояний; это значит, что второй является не другу, но – наблюдателю. Это, разумеется, существенное отличие. Думаю, Авл и Роман тоже заметили указанную диалектику.
РОМАН: Позволь добавить, любезный Климент, что божественный Платон в «Тимее» говорит, что вечность соотносится с умопостигаемым живым существом так же, как время с чувственно воспринимаемым. И, хотя Платон и Аристотель утверждают, что душа человека образует единую форму – человека, позволительно думать, что в человеке различаются как бы две части: умопостигаемая и чувственно воспринимаемая; так что первая участвует в вечности, а вторая во времени. В связи с этим спрашиваю тебя: подразумеваешь ли ты эту двусоставность, когда говоришь о «целом» и «повреждённом» человеке?
АВЛ: В самом деле, друг Климент, коль скоро мы заговорили о вечности и времени, все мудрецы сходятся на том, что умопостигаемое – это идеальное и, значит, божественное и вечное. Вот и Сократ в «Федоне» говорит: Бог же, любезный Кебет, и сам эйдос жизни, тем более бессмертен и является, поэтому источником вечности.
КЛИМЕНТ: Хвалю вас, друзья, за ваше усердие в мысли и помощь, которую вы мне оказываете своими рассуждениями, но должен сказать вам, что если бы я думал так, как вы подсказываете, то философия нашей христианской секты не отличалась бы от Платоновой. Однако, Платон, и вы вслед за ним, почитаете эйдолы божественными сущностями, и на этом основании думаете, что человек участвует в божестве умом. Мы же называем такое мнение «идолопоклонством», и полагаем, что указанное различение умопостигаемого (идеального) и чувственно воспринимаемого в человеке принадлежит повреждённому состоянию его; и есть лишь отражённый образ истины, которым бесплодно утешается человек, изгнавший сам себя из небесного Града, в попытке стать идеальным и подавить свою чувственную природу, – вместо того, чтобы вернуться в своё отечество и своё исконно гражданское состояние из пустыни изгнания.
РОМАН: Любезный Климент, думаю, тебя не удивит, если я замечу, сколь странно нам слышать от тебя, называющегося философом, что ум не причастен Богу. Разве Аристотель не подтвердил своим авторитетом, что интеллект является формой человека, и что именно интеллектом душа человека отличается от животной души? Интеллект же, согласно тому же Аристотелю, определяется через способность познавать и акт познания. По-твоему же выходит, что интеллект это не форма истинного человека, как утверждает Аристотель, но – повреждённого. То есть ум, по-твоему – род болезни. Правильно ли я расслышал тебя?
КЛИМЕНТ: Да, друг Роман, слух не изменил тебе; я и в самом деле так считаю. Ведь, если согласиться с Аристотелем, то тогда познание, как причастное вечности, является актом беспредельным, наша же мудрость полагает, что деятельность познания ограничена, и, выходя за свои пределы, нарушает гармонию Космоса. Поэтому, в нашем философском мифе, Бог Отец первых людей, господин первого дома и царь первого града, своим первым законом полагает ограничение познания. В мифе о первых людях это выражено таким образом, что Господин Парадиза запрещает первой паре вкушать от Древа Познания добра и зла. Прошу заметить, друзья мои, что он не запрещает познания вообще, – ибо тогда мы действительно лишили бы человека существенного его определения и дали бы этим повод обвинить нас во лжи. Нет, наш Господин не отнимает у человека познания, Он только ограничивает его! Согласно нашему мифу первый человек Адам-Ева оформляется в акте именования всех сущих в Парадизе. И это называние, создающее вещи, как индивиды умопостигаемых видов, нашим учением рассматривается как аспект и стадия сотворения человека Демиургом, в которой Адам активен. Из этой отмеченной нашим мифом стадии видно, что человек под опёкой Отца и Творца создаётся как существо познающее. Ведь все мы согласны с тем, что человек познаёт с помощью интеллекта, и, как существо познающее есть интеллект, по Аристотелю, и, в конечном итоге, познание состоит в суждении о вещах. Условием же возможности суждения является именование всего, возникающего как особности телесного и орудийного опыта. Но, скажите мне, друзья, какую вещь назовём мы благом? Может ли благо быть вещью?
РОМАН: Великий Сократ научил нас тому, что многие вещи люди почитают за благие, но ни одна из них не может считаться благой поистине. И ни одно суждение о благости той или иной вещи не выдерживает испытания разумом.
– КЛИМЕНТ: Верно, друг Роман. Этого же мнения придерживается и христианская философия. Поэтому в нашем мифе Отец Зевс своим запретом ограничивает применение способности суждения, исключая благое и злое из множества предметов суждения.
– АВЛ: Однако, друг Климент, наш учитель, божественный Платон, как, впрочем до него Анаксагор и другие великие мудрецы, полагал, что идеи блага и красоты изначальной присутствуют в интеллекте, по причастности его божественному Уму. Откуда следует, что хотя из своего чувственного и тектонического опыта человек и не может вывести понятие о благом, он, тем не менее, имеет априорное знание об этих первых сущих и, следовательно, может иметь верное суждение о благом и злом, по причастности этим первым.
– КЛИМЕНТ: Ты верно излагаешь нам учение Платона, брат Авл, но наша секта придерживается учения Аристотеля в части происхождения идей. То есть мы, вслед за Аристотелем, считаем, что умопостигаемые виды суть отвлечённости от нумерически многих единичных сущностей: результат актуализации возможностного интеллекта. Поэтому идея «блага», полученная путём отвлечения, всегда будет принадлежать единичному интеллекту конкретного (этого) Сократа, и не может быть всеобщей и универсальной; значит, не может лечь в основание нравственности и права.
– КАЛЛИКСТ: Выходит, брат Климент, по вашему учению мы не можем иметь знания о благом и злом. Как же тогда возможен Рим? Как возможен суд? И где тогда справедливость и благочестие? Согласись, мы не можем поверить тебе, даже если бы захотели. Ведь тогда нам придётся пойти против самих себя, против собственной жизни.
– КЛИМЕНТ: В такой крайности совсем нет нужды, брат Калликст. Разумеется, Человек (и мы с ним, как человеки) может иметь знание о благом и злом, но получает он его не посредством интеллекта. Ибо это другой род знания и получается в другом опыте. А именно, в опыте любви. Ведь если Адам любит Отца и Господина дому: чтит его, внимает ему и прислушивается, – то получает от Него суды о том, что хорошо и что плохо. Это и есть его знание о благом и злом. Если же Адам не доверяет Отцу, не внимает ему, то он ищет другой источник знания о благом. Но с кем он может иметь совет, если отверг Отца? У него нет никого, кроме Евы, которая есть душа телесная, «госпожа ребра» его. Она же имеет влечение от духа земли, от Змея, что в сердце земли, от нея же и плоть взята.
Согласись, что если отнять у интеллекта возможность судить о благом поистине, так как не существует отделённой идеи Блага, по нашему убеждению, – то интеллект будет умозаключать о частном и относительном благе, и обязательно войдёт в противоречие с собой и с другим интеллектом. Невозможность разрешить это противоречие, в отсутствии третьего, судьи, может привести к убийству, как это случилось с сыном Адама, Каином.
История Каина и Авеля, сыновей Адама, рассказанная в нашей Священной Книге, свидетельства которой мы признаём авторитетными, подводит нас к высказанной теперь мысли. Ведь пока Адам был один, никто не мешал ему доверять своим мнениям о благом, и последствия самовольства были ощутимы для Адама, но не были очевидны для града Человеческого, поскольку град этот состоял лишь из одного дома. Когда же явились два дома, две воли, два интеллекта в лицах его сыновей, тут же явилось несогласие, и нестроение которое и завершилось трагически: Каин убил Авеля, своего брата. То есть открылось первое зло на земле. Таковы оказались последствия отторжения первого человека от Отца и Господина дому; такой явилась жизнь вне града Божия. А что речь идёт именно о граде, как способе совместной жизни людей, – об этом также свидетельствует наш миф, который рассказывает, что когда люди умножились, они стали строить города; но не по Закону Отца и Царя своего небесного, а по своему разумению доброго и лукавого. Каковое вполне неуспешное строительство продолжается и по сей день, – чему мы с вами сами свидетели и участники.
РОМАН: Поведанное тобой, брат Климент, представляется весьма любопытным и, главное, вполне благочестивым. Отчего же, скажи нам, ваша секта повсеместно обвиняется в нечестии, в непочитании и непризнании богов; в отказе приносить установленные жертвы, как это делают все добропорядочные граждане?
АВЛ: В самом деле, Климент, ты говоришь нам о Зевсе Отце, которого мы и сами чтим, – хотя мы и не слышали этих историй о Нём и перворождённых людях, которые ты здесь рассказываешь, – и в то же время мы знаем, что так называемые «христиане» не ходят в храмы, не устраивают празднеств в честь богов, не приносят жертв. А между тем, Зевс Отец, или Небесный Отец, которого вы, по твоим словам, чтите, – прежде всего, Отец богов. Как же, в этом случае, можно не почитать богов, Его детей, и героев, Его отпрысков И потом, многие ваши апологеты, утверждают, что вы поклоняетесь вовсе не Юпитеру, Небесному Отцу, а «неведомому богу», которому в Элладе всегда воздвигали храмы и алтари. Как ты рассеешь все эти недоумения, чтобы мы поверили тебе? Открой же нам, наконец, кто он, ваш бог, которого мы не знаем!
КЛИМЕНТ: Что ж, мне остается только поспешить навстречу вам, друзья, Авл и Роман. Нет ничего на свете такого, что хотел бы сокрыть от вас; разве что сам Бог захочет скрыть от вас некоторые истины, снисходя к вашим несовершенствам. Итак, слушайте, начну по порядку.
Во-первых, действительно, наши апологеты, желая обезвредить вредоносные мнения несведущей толпы, стараются прибегать к различным аргументам, чтобы сделать «христиан» понятными для простолюдинов и так умерить их ксенофобию. Именно в этих видах прибегают они к культу неведомого бога, и при этом немного хитрят, подменяя понятия. Дело в том, что эллины под «неведомым богом» разумеют бога, которого они просто не знают, – которого им не довелось узнать, или который хочет быть сокрытым, – но которого они хотят чтить наравне с другими, чтобы не нанести ему обиду и не навлечь этим на себя беды; христиане же говорят о своём Боге, как о принципиально невидимом, необнаруживаемом, нелокализуемом и непознаваемом. Отсюда их неприятие изображений Бога: ведь они, в таком случае, бессмысленны и нечестивы. Отсюда же их неприятие храма, как места поклонения и жертвоприношения, ибо о Боге нельзя сказать: «вот он здесь или там». Он всюду и нигде. Вы сами, как философы, придерживаетесь того же понятия. Ведь если Бог един, то – неподвижен, и у него не может быть места.
АВЛ: Да, это так. Здесь ты прав, Климент. Мы должны согласиться, что бог христиан гораздо более философичен, чем традиционные эллинские боги. Однако, если бы мы сказали, что наш философский бог непознаваем, то всякая философия потеряла бы смысл, не так ли? Ведь философы не из предания, и не от жрецов имеют знание о Боге, а из высоких и чистых умных созерцаний, в которых бессмертная душа припоминает своё небесное рождение. И разве не познание бога является высшей целью философии? Как же возможно принять вашу концепцию непознаваемого бога, оставаясь при этом философом?
КЛИМЕНТ: Наша мудрость такова, друг Авл, что мы научены самим богом, – о чём имеем предвосхищение пророков. Что же касается познания, то я уже говорил вам, что согласно нашему мифу Бог Отец разрешил людям любое познание, кроме познания блага. Высшее же благо есть сам Бог, – поэтому запрещено нам познание Бога, и невозможно лицезрение Его. Что, однако, не мешает нам устроить нашу жизнь в согласии с волей Божьей. Для того Отец открывает нам Суды свои через Сына, которого мы почитаем господином дома и царём града. И Сына мы можем лицезреть, поскольку Он есть Человек. Но, в отличие от нас, – человек завершенный, в плане Творения, и не воспринявший наследия Адама, в части непослушания последнего. Так что он ходит с Отцом в Раю, имеет с ним общение и открывает нам волю и суды Отца.
КАЛЛИКСТ: Удивительные вещи говоришь ты, друг Климент! Как же так может быть, что первый человек согрешил против отца, и разлучился с Ним, и вышел из Рая; и вдруг, по прошествии многих тысяч лет и сотен поколений людей, рождается человек, который не наследует Адаму, первому человеку!? Откуда же он взялся? Разве Время вернулось вспять для него?
КЛИМЕНТ: Может быть это и удивительно для обычного рассудка, но мы, люди Пути, не прилагаем рассудка к высоким истинам, почитая это за нечестие. В богословских вопросах мы прибегаем к Мысли самого Бога, открывающейся в священных преданиях. Так и в этом случае, мы не находим ничего курьёзного в рождении нашего Царя. Нам понятен наш миф, потому что он опирается на ранее открытое пророкам, в том числе и великому Моисею, первому вождю евреев.
АВЛ: Поделись же с нами частицей божественного Ума, друг Климент, мы сгораем от нетерпения слышать твои объяснения.
КЛИМЕНТ: Так слушайте же, ничего не упуская. Наше священное предание говорит, что человек явился подобием Божьим, и что в человеке соединенно и неслиянно живы два начала «мужское» и «женское». По подобию судим об оригинале; и отсюда имеем уверение, что в Боге присутствуют и Муж и Жена, – что можно предположить также, исходя из способности Бога рождать. Последнее же засвидетельствовано апостолами и отцами апостолическими, которые лично общались с Сыном Бога.
Так вот, мы хотя и говорим об Отце, но это несправедливо в отношении ветхого Адама. Поскольку Адам был сотворён. Это значит, что, условно говоря, «отцом» его был Демиург, изготовитель истуканов. Наш же Бог не ремесленник, но – Любовь.
Как известно из наших эллинских преданий, первое поколение людей родила Земля, без участия небесных богов; это так называемые «земнородные люди». И уже из земнородных людей небесные боги произвели второе поколение людей, которое и населило землю, и было единственным, пока не явилось третье поколение совершенных людей, происходящих от Нового Адама. В следующем Эоне их будет земля. Так что ветхий Адам принадлежит ко второму поколению людей. Согласно нашему преданию, он «взят от земли», то есть из земнородных людей. И взят он для того, что небесные боги восхотели родить из них детей себе на земле. И вот, бог Демиург, насельник воздушного неба, и сын его – воздушный Логос, вызвали из земли змея – силу её, и, соединив змея с логосом, сотворили мужа–работника, ввели его в сад знания и сказали: работай в нашем саду, вкушай от древа познания и будь счастлив, беря себе доброе и отвергая злое. И это всё произошло в воздушном небе, между землёй и эфирной твердью. И получился тварный человек с воздушным духом, ветры которого, носясь в пространстве воздушного логоса, волнуют воду природной влажной души, коей пропитана земля.
И увидел тварного мужа эфирный Бог Любовь, и захотел родить из него Сына себе. И, когда Адам спал, вдохнул в него дыхание Жизни, женское своё. И обратился к нему, чтобы пробудить его, и сказал: приди и возделывай Мой сад, и вкусишь от Древа Жизни и будешь жив вовеки; в садах воздушных же не работай, и от древа познания не вкушай плодов, иначе умрёшь. И Адам вошёл было в Сад Отца, но здесь вступил в дело бог Демиург с лукавой речью (каковую речь знаменует раздвоенный язык змеи) и сказал: обманывает тебя этот Бог, боится, чтобы не сравнялся ты с ним мудростью. И Адам поверил Змею и нарушил условие Бога, и так не родился в Сына Ему. Но дыхание Жизни эфирной осталось в нём, не получив, однако места ведущего начала в воле его.
Таким образом, мы находим ветхого Адама несостоявшимся Сыном Божьим, поскольку в нём от Бога было только женское начало – Дыхание, или Дух; мужское же начало в нём было от Демиурга. Тем не менее, поврежденной оказалась только воля Адама, его способность выбирать, – так как воля соотносится нами с мужским началом. Женское же начало, а именно Дыхание Божье, осталось в человеке не повреждено. Да и не может, согласитесь, повредиться Вечное.
И от этого Начала, от этой вечной Девы (Духа Божия), родился Богу Сын, без участия начала мужского, повреждённого. Поэтому наш христианский миф и говорит о нашем Царе, как родившемся от девы без отца, – к немалому соблазну язычников и глупой толпы.
РОМАН: Чудные вещи поведал ты нам, друг Климент; воистину ваш христианский миф представляется мне не только любопытным, но и весьма совершенным.
КАЛЛИКСТ: Позволь присоединиться к твоему мнению, друг Роман. Мне этот христианский миф о Сыне Бога тоже кажется совершенным и очень эллинским по духу. Нас эллинов ведь никогда не удивляло рождение Афины из головы Зевса. Что же может смутить нас здесь, в таком ясном изложении!
АВЛ: Радуюсь вместе с вами за друга Климента, но всё же думаю, следует поостеречься, чтобы нас не обвинили в излишней доверчивости. Есть у меня сомнение, которое ты должен разрешить, друг Климент.
КЛИМЕНТ: Говори, Авл, – я приложу всё старание для рассеяния твоих недоумений.
АВЛ: Ваш царь Иисус всё время ссылается на Отца и никогда на Мать. Между тем он Сын божий только по линии Матери, и Отца не знает. Каким же образом обрёл он Отца?
КЛИМЕНТ: Твоя стрела попала в яблоко, друг Авл. С чем я тебя и поздравляю. Если позволите, я продолжу свой рассказ, и ваши недоумения рассеются, как и прежде.
Действительно, наш Царь рождён по принципу партеногенеза, так что мужское начало присутствует в нём только в потенции. Он – «маменькин сынок» и сирота. В Назарете он известен как «сын Марии». Его формальный, по браку Марии, отец – Иосиф плотник (тектон) не имеет в нём никакой области. Не случайно отец Иосиф – ремесленник. Сие есть знаменование, отсылающее нас к Творцу (демиургу), «отцу» Адама. Таким образом, план внешний соответствует плану духовному: Дыхание Бога настолько сильно в нём, что отвращает его от вхождения в ремесло Иосифа: Иисус принимает обеты воздержания и посвящает себя Богу. Но ещё раньше, до рождения, он посвящён Богу матерью Марией, которая научена тем же Дыханием.
РОМАН: Что ж, я не нахожу здесь ничего необычного. Всякий человек, выходя из материнского лона, остаётся как бы женщиной, до тех пор, пока не станет мужем, пройдя посвящение в элевсинских мистериях. Все мы хорошо знаем, что не прошедший обрядов и испытаний, не узнавший истину, будь он хоть и мужского пола, в обществе причисляется к женщинам и детям по своему положению; и от него хранят в тайне священные мифы, так что он вынужден довольствоваться сказками для женщин и детей. Так что, сказанное тобой, Климент, о вашем Царе справедливо в применении к человеку вообще, – по крайней мере, человеку, в котором присутствует Начало (;;;;). Ведь когда мы говорим о мужском и женском началах, мы не имеем в виду биологический пол человека, но говорим больше об акте души его и о ведущем начале этого акта. Именно, жена больше прислушивается к своему переживанию и чувству и склоняется перед внешним авторитетом не согласно с ним, а как перед обстоятельством непреодолимой силы: в то же время, опираясь на чувство, она способна противостоять любому внешнему давлению. Таким образом, жена одинока в сердце своём – у неё нет друга; поэтому она ищет покровителя и защитника, под покровом которого сможет гармонизировать себя (как акт) со своим сердцем. Муж, напротив, не подчиняется переживанию и чувству, но противостоит им в паре со своим другом, с которым его связывает почтительная любовь. Таким образом, главное переживание отрока и мужа лежит не в поиске выражения интуиций и чувств, а в отношениях с другом. Ценность этих отношений снижает важность чувств. А силы почтительности, преданности и любви к другу обеспечивают господство над бурями влажной души. После обретения младшим другом бесстрастия, необходимого для суда, старший друг вводит младшего в царство Правды. Так отрок становится справедливым мужем.
КЛИМЕНТ: Ты сказал всё за меня, любезный Роман! И сказал много лучше, чем это удалось бы мне. Что же мне добавить, кроме того, что ты прав: наше учение действительно не о каком–то особенном человеке, невиданном прежде, а о человеке как таковом; и наш путь это не путь каких–то исключительных людей, а путь людей вообще, – но только правильный путь, выводящий из лабиринта своеволия.
В лице Иисуса Назарянина мы имеем этот путь, и первый стадий этого пути в том, что он не принимает в духовые наставники себе ни отца своего, Иосифа, ни еврейских учителей закона. Таким образом, он не рождается в мужа–ремесленника, Господин которого – Демиург; и не рождается также в иудейского законника, господин которого – «Князь мира сего», или демиург политический, изготовляющий образы доблестей и совершенств. То есть, наш Иисус не входит во второе поколение людей, которое мы называем «деревянным», потому что субстанция их – материал, из которого зодчий ваяет и резчик вырезает.
Он младенчествует до тридцати лет, ожидая настоящего наставника, посланца Бога Отца. И к тридцати годам он обретает его в лице Иоанна Крестителя. И этот великий пророк и ангел Божий во плоти принимает его по озарению свыше, и радуется о нём, и становится «повивальной бабкой» его духовного рождения в Сына Божия. Иисус, в этом рождении, до того влекомый лишь Матерью, как младенец, обретает Отца, и становится из младенца отроком. А далее, ходя с Отцом, во исполнение завета Авраама, которому сказа Бог: «ходи со Мной», – через послушание и служение становится мужем; и в союзе с Отцом, как господином и другом возлюбленным, обретает господство и собственную волю верного.
Этим же Он зачинает третье поколение людей, по–настоящему живых субстанция которых уже не земля и не древесина, но «хлеб», – о чём и свидетельствует Сам, говоря: «Аз есмь хлеб Жизни, сшедый с небес». И в самом деле, красивые изваяния услаждают наш взор, а хлеб даёт жизнь. Но прежде стебель колоса должен быть сломлен, когда придёт жатва, и зерно собрано в житницы господни, откуда и раздаваемо будет страждущим от голода духовного. Оттого в нашем мифе, в котором Иисус, царь и учитель уподоблен хлебу, ему, как злаку зрелому в жатву, перебивают голени на кресте, – потому как не уверены были, умер ли уже. Тогда как висевшим с ним на Лобном месте голеней не перебивали, по заветам предков, – да возродится их плоть через душу, которая в костном мозге. Этим же ознаменовано и различие между обычными людьми, которые сберегают душу свою, чтобы снова стать плотью; тогда как Иисус Назарянин душу свою «отдал за други своя», – не в чаянии нового рождения во плоти, но в желании вручить освободившийся дух свой в руки Отца, да поместит его в обители вечные Любви.
Сим свидетельствуется, что Иисус не есть человек плотской души, но – духовный человек, которого тело есть Логос.
Такова друзья мои, история обретения царственным и святым сиротой Отца. И в этом наш миф не отличается от других известных царских мифов. Такие известные персидские цари, владевшие половиной мира, как Дарий и Ксеркс, говорят о себе как о сиротах, не знающих отца. Их, как и царственного вождя евреев Моисея, во дворец приносит река: Ксеркса – Тигр, а Моисея – Нил. И обе эти реки суть божества, дающие народу хлеб; и эти божества, по праву, посылают народу царей.
КАЛЛИКСТ: Никогда ранее, любезный Климент, не доводилось мне слышать столь удивительной истории; и тем не менее, я нахожу её весьма логичной и основанной на древних преданиях. Признаюсь, мне приятно было слышать её из твоих уст. И я готов вместить в себя ещё большее знание вашего христианского учения и вашего мифа.
КЛИМЕНТ: Радуюсь с тобою вместе, дорогой Калликст, и отвечу охотно, ничего не утаивая, на все твои вопросы. Ведь наше учение не есть тайное, но открыто для всех, кто может вместить.
РОМАН: Прекрасно, любезный Климент! Боюсь только, что сегодня нам уже не вместить ничего сверх того многого, что уже сказано тобой. Поэтому я предлагаю продолжить нашу беседу завтра поутру. Согласны ли вы со мною, друзья?
АВЛ и КАЛЛИКСТ, хором: Согласны!
ДЕНЬ ТРЕТИЙ
АВЛ: Вчера, любезный Климент, ты закончил свою речь тем, что объявил ваше учение открытым для всех и не содержащим тайны. Это представляется мне довольно странным, друг Климент. Согласись, во всякой философии и во всякой религии есть тайна, которую хранят посвящённые, не подпуская к ней профанов. До сих пор было так. Какую же «новеллу» вы вносите в то, что освящено веками, и не подвергается сомнению никем из благочестивых мужей? Мы все прошли элевсинские мистерии, как и ты, любезный Климент, и нам открыли тайны, которые мы храним и не разглашаем и под страхом смерти. Разве не так?
КЛИМЕНТ: Всё так, дорогой мой Авл, и мы не вносим никакой новеллы в древний порядок вещей. Но, как не нуждаемся в священнике и храме, поскольку священником у нас Сам Бог, который святит храм души нашей; как не нуждаемся в царе земном, поскольку Царём у нас Бог, – так не нуждаемся мы и в охранении тайн нашего учения и жизни, поскольку сам Бог хранит эти тайны, приставив ко входу в Царствие Божие ангела с духовным огненным мечом. И кто не примет крещения огнём от Христа Спасителя, тот не преодолеет этой преграды. Сам же Бог и пожелал открыть святая святых для всех, о чём имеем знамение в час его отхода к Отцу, когда разорвалась храмовая завеса, отделяющая святая святых, от доступной части храма.
Поэтому спрашивайте, и я не скрою от вас ничего из того, что поведали нам апостольские отцы; и если Богу угодно, Он откроет вам истину Благой Вести.
КАЛЛИКСТ: Что ж, мы довольны такой открытостью вашей секты, и, коль скоро ты поощряешь нас в нашем любопытстве, я и дальше буду спрашивать не обинуясь. И вот что меня озадачивает теперь: хотя ты и находишь параллели своей вере в известных религиях и традициях Богопочитания и благочестия, всё же, ваш бог кажется мне каким то особенным. Вот, к примеру, Зевс: он тоже отец богов и людей и вседержитель мира, почему мы по праву именуем его царём. Однако этот титул я счёл бы только земным знаком его горней силы и власти. Трудно представить себе, чтобы Зевс, Сын Кроноса, снизошёл до того, и так приблизился к людям, чтобы править городом. У нас это подобает герою – полубогу, рождённому земной женщиной от небесного семени. Ваш же бог как бы принижен в достоинстве до судьи и градоправителя, – будто у него нет слуг, которым он мог бы поручить решать человеческие дела.
АВЛ: И в самом деле, любезный Климент, зачем блаженному богу отягощать себя людскими заботами, если сами люди только и думают о том, чтобы освободиться от этих забот и достичь покоя и блаженства, уподобившись в этом богам? Разве не в этом благо, которого мечтают достичь люди; и не это ли стремление побуждает их слушаться богов и почитать их, в расчёте на награду; а именно на то, что боги поделятся с ними своим блаженством и бессмертием?
КЛИМЕНТ: Всё так и было и есть ещё меж людьми, дорогой Авл, – эту веру исповедовали и исповедуют многие. Но вот пришёл Спаситель (;;;;;), и сказал, что это есть заблуждение и соблазн. Негодные испорченные люди, которых наш Царь назвал «родом лукавым и прелюбодейным», не могущие ужиться со своим ближним, соблазнённые фантасмами, наведёнными Дьяволом, хотят сбежать от мира в абстрактное блаженство. Наш же Бог не таков: Он, напротив, «так возлюбил мир, что послал Сына Своего взыскать и спасти погибшее». Наш Бог не презирает людей и их дела: Он сам есть человек, но только истинный духовный человек; сеет семя Логоса своего в души людские, чтобы родились духовные люди – сыновья Ему.
РОМАН: Я поддерживаю Климента: мне кажется, он прав. Ты же, Авл, клевещешь на людей. Не все люди таковы, как ты обрисовал, и не все боги таковы. Вспомни, сколько поколений философов, к тому же, смеялось над сказками о богах олимпийцах, которые пригодны только для детских ушей. Взгляните на тот же народ римский, разве не ждёт он Спасителя в лице Митры? И кто же Митра? Не блюститель ли договора между людьми? И вот, не стыдится столь великий Бог быть свидетелем во всяких человеческих делах и сделках. Не говорит ли сие о том, что люди не пустяк в глазах богов, и что в людях боги ищут свой удел?
КЛИМЕНТ: Именно так, друг Роман, наше учение тем и замечательно, что не относит человека к твари, но – к богам. Этим и объясняется постоянный интерес и забота богов о людях. Поэтому наша История есть Священная история, и в ней рассказывается об отношениях людей с Богом. Может быть, эта история не столь занимательна, как история Фукидида или Геродота, но зато она истинна и даёт опору душе.
КАЛЛИКСТ: Лучшего не может пожелать и сама Муза Истории. Так скажи нам, любезный Климент, от какого события начинаете вы вашу историю?
КЛИМЕНТ: Наша история есть история совершенного града. И начинается она с того дня, как наш Царь избрал для основания своего Града землю хананеев, находящуюся в центре Ойкумены, и орошаемую реками, берущими начало в Раю; и начал искать в окрестностях человека, с которым бы он вступил в союз, и от которого произошёл бы совершенный демос (populus, или народ) совершенного града. И Он нашёл такого человека в лице нашего праотца Авраама. Ему и потомкам его пообещал Царь землю ханаанскую, при условии, что эти потомки построят на земле, которую даст им, совершенный град, а Его примут в цари этого града.
Итак, наш Бог и Царь явился Аврааму в лице посланников Своих, изложил ему свою оферту, и тот заключил с Богом союз и договор (foedus). После сего у Авраама родились два сына: один от рабыни Агари, Исмаил имя ему, – этот родился естественным способом; и второй, Исаак родился чудесным образом от неплодной жены Сары.
РОМАН: Изъясни же нам, друг Климент, каково было чудо, которое ваш Бог сотворил тогда?
КЛИМЕНТ: И Сара и Аврам были тогда уже в преклонных летах, и сила женская иссякла у Сары. И вот Ашера, супруга Бога, Сила Его, обняла Сару и сообщила ей силу; и от этой живой силы восставилось плодородие Сарино. Так что от Силы Божьей сообщилась жизнь Исааку, сыну Аврамову. Но ещё до того был уже сын Аврааму от Агари, Исмаил, как я сказал ранее.
Таким вот образом, согласно договору с Богом, произошли от Авраама два избранных народа: исмаилиты и израильтяне. Оба эти народа пытаются строить совершенный град и конкурируют за землю Божию. Однако есть между этими народами разница: исмаилиты наследуют Аврааму лишь формально, но субстанциально не наследуют, – потому что произошли не от жены, а от рабыни, и потому также, что в рождении Исмаила не было участия Силы Божьей, как при рождении Исаака. Сказанную разницу между двумя народами, нисшедшими из лона Аврамова, указал и сам Бог, когда подтвердил свой Договор с Иаковом, внуком Аврамовым, которого и нарёк Израилем, каковое имя означает «который боролся с Богом»; то есть дал ему Бог от Силы Своей и проверил в борьбе – сохранил ли Иаков Силу?
С потомками же Исмаила Бог не подтвердил договора. Но до времени два народа и два города существовали вместе. Разделение же произошло, когда Царь явился во граде, чтобы принять своё царство. Израильтяне приняли Царя своего и воздали Ему царские почести в Иерусалиме, исмаилиты же не признали Царя, ибо не имели в себе Духа Божия; они арестовали Царя как мятежника и самозванца и предали казни, втянув в это предательство и народ римский в лице прокуратора Иудеи Понтия Пилата, который, впрочем, умыл руки от крови Царя, отрицаясь вины своей.
Царь же воскрес в Духе и с тех пор правит народом своим, Израилем, который теперь зовётся христианами. Христианский совершенный град во главе с Царём, сыном Бога, виден отовсюду, как стоящий на вершине горы, – что вы и сами можете засвидетельствовать. И от этого Града одухотворение Любовью Божией нисходит на народы и распространяется по всей Ойкумене.
КАЛЛИКСТ: Чудные вещи слышим мы от тебя, друг Климент; и странные, в то же время. Ведь ты сам и братья твои, христиане, суть эллины, а не евреи. Как же тогда вы – потомки Авраама? Кроме того, насколько мне известно, Христа вашего распяли вовсе не агаряне, а иудеи, потомки Иуды, сына Иакова. Ты же кличешь их исмаилитами, своих же называешь израильтянами, – тогда как ранее мы все, как будто, звались ахейцами, победителями Трои (?); может быть, ты соблаговолишь изъяснить нам это противоречие.
КЛИМЕНТ: С готовностью, друг мой, Калликст. Тем более, что противоречия здесь нет. Или, точнее сказать, оно есть только по видимости. Да, по плоти мы эллины, потомки Тесея и Геракла, а не Авраама. Но священная история не есть история плоти, но – духа; потому что плотский человек не есть истинный. Истинный же человек – духовный; и мы – духовные потомки и наследники Авраама и его договора с Богом. Иудеи же по плоти, не принявшие Христа Иисуса, суть духовные потомки Исмаила, сына рабыни Агари, который не наследует Аврааму. Оттого исмаилиты, когда вошли в землю ханаанскую, не построили своего града, но заняли города хананеев, и приняли их богов и обычаи. Израильтяне же начали строить свой совершенный град, по завету с Богом, ещё до того, как получили землю под него. Строительство града начал вельможа египетский и пророк Моисей. И долгое время начаток небесного Иерусалима не имел под собою земли своей, и кочевал по землям чужим. Но и без стен и домов это был истинный град, поскольку там властвовал закон и Суд Царя небесного, или Правда Божия, – хотя и без присутствия Царя, опосредованно, через пророков и священников. Теперь же мы имеем во граде Царя, который присутствует в каждом доме, внешнем и внутреннем, поэтому роль пророков и священников у нас сильно умалилась.
АВЛ: И как же вы теперь обходитесь без священников в служении Богу вашему?
КЛИМЕНТ: Ещё когда наш Царь ходил с нами во плоти, многие обращались к Нему и вопрошали: «как послужим Тебе?»; Он же отвечал: послужите ближнему своему и так послужите мне, иного же не требую от вас. Служение же ближнему не требует специального места и времени, не нуждается в ином храме, чем стогны и улицы града и сердце человеческое. Так что наш храм это мир, в котором мы живём с ближним своим. Ибо сказано в Писании нашем: «возлюбил Бог мир и послал Сына Своего ради спасения мира». Поэтому вместо священников у нас – наставники в верности, любви и законе; которые же являются восприемниками Христа Спасителя, выступавшего в той же роли: наставника близких своих, и всего народа, через апостолов. Священники же, дети Агари, отвлекали народ от служения Царю (и через Него ближнему), всяческими показными образами такового служения, и за образом утратили оригинал. Потому Царь наш, войдя в город свой и подойдя к храму, сказал, что он разрушит сей храм, так что и камня на камне не останется от него. И исполнил…
КАЛЛИКСТ: Но постой, друг Климент, разве не император наш Тит Веспасиан разрушил Иерусалимский храм?
КЛИМЕНТ: Так действует Бог, друг Калликст. Император Тит и не знал, что исполняет волю Царя небесного, думая, что действует по своей воле. Кроме того, он разрушил лишь строение каменное, возведённое Иродом царём; на деле храм разрушился раньше тем, что служение истинное ушло из него, переместившись во град Божий. Так мы это понимаем.
РОМАН: Удивительно и восхитительно всё сказанное тобой, любезный и благословенный Климент! Теперь смело могу так сказать. Ибо, вижу, ты счастлив. Завидую тебе, друг!
АВЛ и КАЛЛИКСТ, хором: Да, и мы завидуем тебе, Климент! Ибо ты счастлив во граде твоём!
Конец.