И снова вспоминаются мне два бывших человека, их нынче и невозможно охарактеризовать поодиночке. Единственно - первый, окинь его взором некто в сером, был на ужасающие количество сантиметров выше второго, а у того, в свою очередь, волосы отвратительно вились в разные стороны. А ведь некогда, может статься, их называли добродушными или злонравными, а может, смеялись над их нелепыми повадками, а может, один сходил в компании за безумного романтика, а второй имел страсть делать ставки на ипподромах. Как знать, и тем более, кому теперь знать.
Сегодня - они два невыразительных, застиранных и блеклых персонажа, как две дымчатые простыни на балконе, которые не под силу отличить друг от друга даже их хозяйкам.
Но вспоминаются мне ни только персонажи. Среди них - один, последний человек и последние события его последнего дня. О данном человеке можно написать уйму удивительных вещей, но грош им цена, покуда у вас имеется возможность таких встречать на улице. К примеру, по утрам он всегда просыпался с детским, но искренним страхом в своих темных глазах и долго-долго, прищуриваясь, целился взглядом на настенные часы, ревностно пытаясь поймать плывущее время. И он мучительно расстраивался, когда в упор его стараниям, дьявольская конструкция наглядно погружала стрелки часов за новую черную отметку.
" Вздор! Каждый встречный-поперечный просыпается также! ",- скажите вы мне.
Но вряд ли каждый из них страдает от невыносимых упреков из "глубокого внутри" за всякий потерянный час во сне, за всякую нерешенную проблему на кровной земле. Скорее, поперечный-встречный страшится опоздать на занудную работу или умереть от слишком стремительного бега несокрушимого времени.
К этой паре наше скромное общество нашло себя и друг друга на главном перекрестке центральной городской улицы. Их не пугали мчащиеся на преступной скорости иномарки, они не прислушивались к сигналам автомобилей, которые своим сумасшедшим визгом заставили бы даже заядлого суицидника смахнуть с дороги и они не раздражались от настойчиво-любопытных, но все-таки брезгливых взглядов прохожих. Попросту никого не существовало рядом. Как и не существовало больше печально известного страха и обожаемой человеком надежды, что некто незнакомый чудом появится здесь и примет решающие участие в их жизни, или хотя бы небрежно прогонит их отсюда, предварительно обозвав душевнобольными.
Наш человек редкой натуры, опершись на локти, расположился на горячем асфальте и, матая головой в разные стороны, вырисовывал, судя по его непритворной улыбке, забавные портреты и пейзажи на небе. Возможно, он не осознавал, что с ним должно произойти в ближайшее время, или он был уверен, что его собственное я останется с ним навсегда, или он беспечно радовался наступившему лету, которое давно не успевал заметить. В любом случае, каждый из этих вариантов невыносимо раздражал бы иного человека, но персонажи оставались ко всему равнодушными.
Глухое тук-тук, тук-тук разносилось в очередной раз по пространству и окружающее замирало в ожидании. Тук-тук, тук-тук, не унималась барабанить первая пара рук, так ей желалось поскорее покончить с ним и установить пустоту в человеке.
- Может там никого нету? Ведь мы уже кучу времени пытаемся достучаться!
- Брось! Такого в жизни не бывает! Сколько раз мы это уже проходили.
- Попробуй тогда чуть левее, ближе к сердцу!
- Приложи и свои руки, попробуем вместе.
Безалаберный стук в четыре руки, как игра на пианино лентяев из музыкальной школы, с усердным повторением не прекращал звучать, будто проверенное тысячу раз заклинание. Можно было подумать, неподалеку звенит стандартная связка ключей, которая до сей поры беспроигрышно отворяла души различных людей, но теперь нужный ключ никак не выпадал на нервно трясущуюся ладонь персонажа.
На минуту даже наш человек покрылся паническим испугом от столь настырных порывов достучаться до его внутреннего мира и в этот момент невозможно было представить более омерзительной и пустой картины во всем людском существовании. Неизменно прекрасными оставались исключительно разрисованные облака, настолько далекие от мира людей, насколько люди далеки от самих себя. К счастью своему, или к нашему с вами, вздохнув полной, избитой грудью человек снова обрел веру в свои скрытые под кожей силы и мозаика творящегося вмиг перевернулась с ног на голову и разлилась теплыми красками. Столь милыми человеку, но вовсе непонятными персонажу. Чудные изменения естества никак не касались их, отдавших душу в никуда, они не могли чувствовать жизнь ни внутри , ни снаружи. Стоит думать, их нелепый концерт живого исполнения на груди человека продолжался бы вечную при вечную вечность, если бы у одного из них вдруг не проявились в былые времена ему присущие качества: будничная хитрость и ханжеское дружелюбие. Кудрявый отвел своего по-идиотски гигантского побратима в сторону и стал шипеть, сильно сжимая губы после каждого слова.
- Я знаю! Необходимо пообещать ей исполнение самых сокровенных желании , заставить ее поверить, что здесь, на земле, абсолютно все драгоценные и милые ее мечты обратятся в явь!
- Но как же мы узнаем, что для нее несет наиболее великую ценность?
- Да ведь они все одинаковые! Начни с любви, с счастья, да полно всяких небылиц!
Персонаж прильнул к человеку, раскинул руки у него на груди, как датчики, которые фиксируют перемены на поверхности, и во весь голос проревел о великой и настоящей любви человечества, после стал мгновенно нащупывать долгожданные изменения на теле. Внешняя панорама ни намеком не выдавала перелома внутри, ибо его и не случилось. Она не нуждалась в любви людей, как и не нуждалась в любви отдельного человека, не прельщала ее и любовь бога. Она сама запаковывала истинную любовь во взгляды, в слова, в прикосновения нашего человека и посылала ее разноцветущему миру. Параллельно этим событиям, лицо нашего человека светилось наслаждением и отражалось блаженством, вы скажите, просто-напросто луч солнечного света выбрал красивую траекторию падения, а он напросто-просто, твердо знал, что его душе не нужна чужая любовь.
- Ничего, ничего не происходит! Ты разве сам не видишь?
- Нууу, вижу, попробуй подкупить счастьем, видно, не у каждого душа забита любовью.
Персонаж с новым порывом накинулся на человека, схватил его за плечи и хотел было для пущего эффекта подтянуть к тебе, но резко отпустил, ибо плечи его сейчас являли собой раскаленные угли от длительного лежания на пылающим от солнца асфальте. Настоящее счастье не чувствовать боли! У персонажа и мысли не проскочило дабы отступиться от пагубных для человека действий и он, специально поставленным голосом, стал нашептывать про то, какое неописуемое и часто неизведанное счастье прибывать на нашей планете , о нескончаемых его запасах и неисчерпаемых способах достижения здесь. После речи оба персонажа замерли не дыша, но они были настолько персонажами, что даже тончайшие силуэты надежды не могли обустроиться на их лице, и только глаза пристально вели раскопки на территории сердца. Ни один не мог и предположить, что для человека подобного рода счастье было в разы менее надобным чем , к примеру, любовь. Беспрерывное и бесцельное счастье скоро стало бы выводить из себя даже самого жадного и ненасытного человека.
Наш же ожидал счастье, как ожидал перехода времен года от одного к другому, хотя все четыре были одинаково ему приятны. Когда ожидание теряло свою прелесть он искал счастье, искал в тех местах, в тех вещах, и в тех людях где его не было - и находил. Иногда ему приходилось бороться за счастье, вырывать для себя только-только крупицы от единственно великого счастья. Оно полностью растворялось в его жизни в самый неотложный период, затмевая остальные прозаические драмы, и он даже мысленно не смог бы вынести постоянного счастья, не говоря о жизни в нем.
- Дурацкое у тебя знание о том, что ей надо!
- Дурацкое-то дурацкое, но оно ведь не мое, я всего-навсего перебираю фантазии и сказки, что успел придумать человек, обремененный лишней внутренней чувствительностью, без которой он и жизни своей не мыслит. Попробуй добродетель, или свободу, господи, они столько веков живут, что сразу и не вспомнишь все небылицы!
- Действительно, свобода!
Он пуще прежних попыток налетел на человека и в ужасе отступился. Отныне наш человек вселял неимоверный страх всему от личного страха потерять себя. Персонаж начал вопеть про свободу, которая не ограничена земным шаром, о парении души над миром людей, при этом стуча со всей мочи в грудь. Руки человека прикрывали лицо, пытаясь убедить себя: если глаза не увидят кошмарной потери души, сердце куда менее будет болеть. А в это же самое время руки персонажей чувствовали, скользя по изнуренному телу, что своими пустыми обещаниями, они все-таки вытянули единственный клад человека наружу. Дальше рассказывать нету смысла, даже с огромным домыслом и притягиванием каждого слова за хвостатые уши, он все равно не появится никогда. А Если подсчитать выгоду от излюбленного вмешательства в чужой мир человека, то она будет упираться в очень мизерное, округлое число. Персонажей теперь стало три, плюс к общему миллиону, душа, как известно, вне человека растворяется в никуда, и сегодняшняя не исключение, и, ко всему прочему, еще один загадочный мир еще одного интересного человека рухнул, не имея под собой основы.