Итак, Тихон был изгнан.
Ярость моя, с вулканическим содроганием приведенная в действие картиной чудовищного вандализма, учиненного в святая святых моей обители, - в СПАЛЬНЕ! – возымела столь шумные и разрушительные последствия, что Тихон был втянут черной дырой распахнутой двери. И ,возможно, исполненный страха и благоговения, но не без торжества, растворился в бесконечных пространствах Вселенной.
Время, между тем, не остановилось.
И когда стихия улеглась, потекло чередою дней. А я, в своей безутешности, безкОтовости, безтИхоновости, подобно Пенелопе, ткала и распускала спасительный гобелен летописи о Тихоне.
Было там и воспоминание о ярком солнечном дне.
На прогулке в старом саду, кишащем в это майское время возбужденными гадюками(дай им Бог здоровья, но все же убившими белого дворового пса,- по любопытству или неосторожности забредшего в дремучие заросли), - кот заметил небольшую гюрзу, струящуюся возле сандалии, в коей была, соответственно, и нога прогуливающейся вместе с нами соседки.
Движимый скорее исследовательским инстинктом, нежели благотворительностью спасателя, он резко тронул змею лапкой. Будто хлопнул по плечу зазевавшегося приятеля: « Ты что это не здороваешься?»…
Дернувшаяся гюрза молниеносным кивком едва не достала его, но древняя сноровка уже воспрянула в почти одомашненном звере. И завязалась схватка или игра, или танец двух самых пластичных, может быть,- представителей из мира не людей, - и реально убийственной здесь была ставка для обоих.
То выстреливая смертоносной головкою, то спружинясь в клубок, змея уворачивалась от наскакивающего на нее, точно на цыпочках, охотника с искрящейся вздыбленной шерстью и пылающим взором! Но,все же, улучив момент, скользнула в пробоину под стеной!
В стремительном броске кот цапнул ее коготком за хвост и, вытянув, как шнурок, сомкнул челюсти на горле ( если таковое может быть обозначено).
То ли притворившись, то ли и впрямь в обмороке, гюрза свисала у него изо рта, когда с величавой статью победителя он демонстрировал честно добытый трофей скачущей в азарте, орущей толпе болельщиков местного Колизея! Вне всяких сомнений, он вполне очевидно гордился.
Правда, выплюнутая на землю, змея несколько оклемалась и вяло уползла прочь , от потерявшего к ней всякий интерес зверя , в спасительную пробоину.
Вот такой он был, кот Тихон.
И, горюя о нем, я пустилась на поиски по окрестным подвалам и закоулкам, оглашая подворотни призывными воплями,- на удивление увлеченных бытовым героизмом стахановцев провинциальных будней.
Прошло два месяца и были основания полагать, что лишенный дежурной кормушки, кот не выжил в джунглях дворов, перенаселенных вдохновенными шариковыми.
Правда, подружка утверждала, что его хвост был замечен торчащим из мусорного бака. А когда она приблизилась, появилась и голова, высунувшись из какого-то пакета, - ну, точно, его голова, а с левого уха свешивалось причудливое украшение из вареных спагетти.
Обличающий зов по имени кот проигнорировал и скрылся между досок забора. Поэтому опознание было сочтено недостоверным.
И вот однажды вечером, сидя у кухонного стола за чтением «Шабоно», я была потревожена странным позывом. И, подняв голову к окну, в упор встретила взгляд огромных зеленых немигающих глаз.
Со стороны улицы на подоконнике моего второго этажа сидел и молча смотрел на меня сквозь стекло черно-белый кот.
И это был, конечно, Тихон.